"Витязь в овечьей шкуре" - читать интересную книгу автора (Куликова Галина)

Глава 6

В сумке не оказалось ни одной приличной вещи. Также не было расчески (ну, это-то понятно!), косметички и даже нормального белья. Уж хорошее белье-то Ольга могла ей положить! Достаточно того, что она разгуливает перед гостями лысая и убогая. Покровский, наверное, сам уже пожалел, что заказал в агентстве эдакий ужас. Наташу тешила мысль, что он помнит ее с красивой стрижкой.

По крайней мере, она надеялась, что помнит.

Внизу, на первом этаже, звучала музыка, и наевшиеся гости уже переместились из гостиной в холл, поближе к источнику звука. Лина танцевала с Гудмэном, который совершенно растаял от ее внимания, а Иван с Федором — каждый сам по себе — корчились в конвульсиях с полузакрытыми глазами, подняв руки над головой.

Наташа заметила, что аспирант Коля Лесников пристально глядит на Покровского, спрятавшись в тени фикуса. Ухмылка, не сходившая с его губ, приобрела теперь особый оттенок. Он усмехался горько, и взгляд его был туманным.

Наташа хотела еще понаблюдать за ним, но ее отвлекла Марина, которая подошла к отцу и спросила, перекрикивая музыку:

— Пап, а где твои светлые ботинки?

— Что? — удивленно переспросил тот, наклоняя голову. — Ты про что это?

Наташа немедленно придвинулась поближе, делая вид, что направляется к столику за бокалом вина.

— Надеюсь, ты не забыл, — вызывающе сказала Марина, — что на месте преступления нашли следы стоптанных внутрь башмаков?

— Ну да, — удивился он. — Генрих даже показывал следователю всю мою обувь.

— Так вот. Светлые ботинки пропали.

— Это которые светлые? С длинными шнурками? Кстати, а где они могут быть?

— Я не знаю, папа, я у тебя спрашиваю.

Было заметно, что девушка сильно расстроена.

— Но если они пропали, — сердито ответил Покровский, — почему Генрих промолчал?

— Может, он и не промолчал! — возразила Марина, и они с отцом уставились друг на друга.

— Ты что, лазила по дому и считала мои ботинки? Марина! — укоризненно воскликнул он. — Лучшего времени не нашлось? Все-таки у нас гости.

— Тебя могут обвинить в убийстве! — выпалила она. — И все твои гости разбегутся!

В ее голосе послышались истерические интонации. Наташа, которой было неловко так долго топтаться рядом с ними, отошла в уголок. Прямо голова кругом идет от всего того, что удалось сегодня узнать! Кстати: остался час до полуночи. Скоро эконом выскользнет из дома… Словно подслушав ее мысли, Генрих появился из кухни и отозвал Покровского в сторону.

— Андрей Алексеич, пока народ тут пляшет да поет, я бы отлучился часика на два-три? У тетки день рождения, хочу заехать, у нее там тоже.., банкет. Ты же знаешь, она недалеко, так что я быстро обернусь. И насчет порядка не беспокойся — к утру все будет чистенько.

— Да поезжай, конечно! — разрешил Покровский. — Что ты спрашиваешься?

— Положено — вот и спрашиваюсь, — добродушно проворчал Генрих.

«Надо будет перед сном все-все записать на бумаге», — решила Наташа и тут же вспомнила, что ни ручки, ни бумаги у нее с собой нет. Зато письменные принадлежности есть в кабинете, и лучше запастись ими сейчас. Она выскользнула в коридор, прошла через библиотеку в кабинет и, подойдя к столу, за которым работала, протянула руку к стопке бумаги. И сразу услышала шаги — в библиотеку кто-то вошел.

quot;Вдруг это Покровский? — на одну секунду представила себе Наташа. — Летние сумерки, прохладный воздух, занавеска плещется в окне… Он подойдет и обнимет меня, и… А может, это убийца?

Он видел, как я подслушивала под окнами, и решил, что я слишком много знаю. Сейчас он войдет, тонко усмехнется и…quot;

Неизвестный в кабинет не пошел, а остался в библиотеке. Стараясь не дышать, Наташа стала придвигаться к двери крохотными мышиными шажками. Взглянула в щель одним глазом и увидела, что в кресле перед журнальным столиком сидит аспирант Коля Лесников. Перед ним лежит чистый стандартный лист, Коля смотрит на него и в тяжких раздумьях щелкает ручкой. Лицо у него грустное, безо всякого следа ухмылки, с которой, как ей казалось, он вообще не расстается.

Наташа затаила дыхание, от всего сердца надеясь, что проглоченный ею кусок утки не вступит в конфликт с жареными баклажанами, и ее желудок не заворчит, как водопровод.

Лесников еще некоторое время предавался безмолвной скорби, потом наклонился и начал что-то писать на листе бумаги. Судя по его физиономии, это было никак не меньше, чем любовное или предсмертное письмо. quot;Что, если парень решил покончить с собой прямо «средь шумного бала»? — испугалась Наташа. — Вдруг он и есть убийца? Раскаялся и решил расставить все точки над quot;Ыquot;

Наконец, отбросив ручку в сторону. Лесников встал, взял лист, отставил подальше от глаз и с невыразимой печалью прочел написанное. «Все, — обреченно подумала Наташа. — Сейчас пойдет вешаться. А письмо, интересно, куда денет?» По всей видимости, аспирант задумался о том же самом — куда он денет письмо. Повертел головой, потом увидел пепельницу, придвинул ее поближе и, скомкав лист до размеров теннисного мячика, положил в нее. Достал зажигалку и поднес к бумаге. И только она начала заниматься, как голосок Марины донесся из коридора:

— Коля! Ты здесь?

Лесников сунул зажигалку в карман и выскочил из библиотеки с такой скоростью, будто за ним черти гнались. Наташа тоже выскочила из своего убежища и грудью бросилась на медленно разгорающийся костер. Сбив пламя, она завладела бумажкой, отчаянно радуясь, что пострадал только край, и все, что написано, можно без труда прочесть. В нетерпении развернула она лист и удивленно моргнула.

Перед ней было вовсе не прощальное письмо.

Несколько раз с абзаца Коля Лесников написал следующее:

«Изобретение Лесникова и братьев Покровских».

«Николай Лесников, Андрей и Вадим Покровские».

«Изобретение братьев Покровских. (Идея Николая Лесникова)».

И так далее, в том же духе. «Ах ты боже мой! — Наташа прижала писульку к груди. — Неужели эти типы стырили у аспиранта идею суперфильтра? Да-да, я же слышала, что так бывает! Маститые и именитые на самом деле выезжают на хребте молодых, талантливых и никому не известных. Черт побери, да у аспиранта на Покровского зуб! Что, если он провернул дельце с отравленным кофе, рассчитывая засадить кандидата наук на долгие годы?»

Мысль о том, что Андрея подставили, уже приходила Наташе в голову. Только до сих пор она полагала, что его подставили случайно, ненамеренно.

Так сложились обстоятельства. Но что, если никакая это не случайность? Кто-то убил Алису только с одной целью — избавиться от Покровского! Его обвинят в убийстве, и, арестованный, он перестанет быть ферзем на шахматной доске. Отсюда — зажигалка, окурок, следы от ботинок — наверняка тех самых, пропавших…

Наташа как следует расправила лист, сложила его в несколько раз и спрятала в карман джинсов.

И тут же испуганно подпрыгнула. Она тут занимается ерундой, а Генрих уже мог уехать к своей так называемой тете! Есть шанс упустить что-то очень важное.

— А где Генрих? — спросила она у Лины, вернувшись к гостям.

Лина была оживлена сверх всякой меры и держала под руку Стива Гудмэна, который, кажется, изрядно заложил за воротник.

— Не знаю, — пожала плечами та. — Собирался к тете, а что?

— Уже уехал? — ахнула Наташа.

— Ах нет, нет! Он зашел на кухню взять для тети продукты. Кажется, он еще там.

Дверь кухни оказалась плотно закрыта. Поскольку тетя была всего лишь предлогом для отлучки, Наташе страстно захотелось узнать, что же Генрих делает за закрытой дверью на самом деле. Она выскользнула из дому и, пустившись бегом вдоль стены, завернула за угол. Вот оно, окно кухни. Отвратительными вещами занимается она в последнее время! «В жизни никогда ни за кем не подглядывала, — пронеслось в голове у Наташи. — А в этом Березкине я одним махом наверстаю упущенное».

Генрих стоял возле стола, не похожий на себя: в серых брюках и белоснежной рубашке. Вместо галстука на шею он повязал платочек и стал удивительно похож на зажиточного бюргера. Вот только усы у него были уж чересчур жгучими. Вероятно, он прятал где-нибудь в кладовке бутылочку краски «Шварцкопф».

В настоящий момент Генрих держал в руках изящно скроенное женское платье с блестками, на столе перед ним стояла пустая коробка из-под торта. Сначала он встряхнул платье за плечики, потом осторожно сложил, завернул в бумагу и уложил в коробку. После чего начал ловко перевязывать ее бечевкой.

И что, интересно, это означает? По телефону он разговаривал с мужчиной, это не подлежит сомнению. При чем здесь платье? В голову ничего не шло. Может быть, у Генриха есть друг, с которым они тайком переодеваются в женские шмотки? И вообще: куда он поедет ночью? На улице ведь уже темно, до станции топать и топать. Да И ходят ли в такое время электрички? Вопросы роились у Наташи в голове. Как она станет за ним следить? Вдруг его где-то неподалеку ждет машина? Впрочем, нет, насчет машины он по телефону не договаривался.

Значит — что, пойдет пешком?

Генрих и в самом деле пошел пешком. Если поблизости от дома все выглядело пепельно-серым, то дальняя стена деревьев, освещенная луной, казалась черно-лаковой, словно ее облили мазутом.

Генрих шел по тропинке, а Наташе пришлось трусить за ним по траве, прячась за кустами. quot;Страсть-то Какая! — подумала она. — Ночью лазить по лесу.

Может, ну его к лешему?quot; Однако коробка из-под торта со спрятанным в нее платьем притягивала ее, точно магнит. Она шла за этой коробкой, позабыв обо всем, словно крыса за гамельнским музыкантом.

Генрих вырвался далеко вперед, но его белую рубашку было отлично видно: в лунном свете она приобрела таинственный отлив. Не успели они пройти и пяти минут, как деревья неожиданно расступились, и Наташа увидела впереди освещенный дом. Тоже двухэтажный, как у Покровского. И тут где-то поблизости залаяла собака. «Этого еще не хватало»! — подумала она. Собака была препятствием, которое вряд ли можно легко преодолеть. По крайней мере, с пустыми руками. Вот если бы кусок колбасы или ветчины захватить со стола!

— Азор! — позвал Генрих. — Иди сюда, собачка! Это свои, свои.

«Азор! — обрадовалась Наташа. — Пес Аркадия Бубрика. Выходит, и дом тоже его. Кажется, я его узнаю. Так и есть, это он. Какая удача!» Покровский упомянул за завтраком, что Азор — ужасно брехливая, но при этом патологически добрая собака. Он может схватить за брюки или попытаться вырвать сумку, но все это не всерьез.

Генрих тем временем приблизился к парадной двери дома, взялся за ручку и вошел без стука. Азор остался снаружи, и Марина поняла, что через минуту он ее обнаружит. Так и вышло. Стоило ей подкрасться к кустам боярышника, как собака наставила уши и басисто гавкнула.

— Азор, собаченька! — позвала Наташа, и собаченька зашлась таким лаем, что в конце рулады, кажется, даже закашлялась.

На этот концент не последовало никакой реакции. Вероятно, Азор гавкает на все, что шевелится, возможно, по ночам он охотится за местными кошками. Наконец он подбежал к Наташе и ткнулся лобастой головой ей в колени.

— Ах ты, душечка собачья! — дрожащим голосом похвалила его Наташа и даже потрепала по загривку.

Добродушно виляя хвостом, душечка Азор сопроводил Наташу до хозяйского дома и для порядка гавкнул еще раз на пороге — мол, встречайте, гости пришли. Однако Наташа не собиралась входить внутрь. Она уже, так сказать, насобачилась подглядывать в окна, поэтому намерения имела совершенно определенные. Правда, окна Бубрикова дома оказались не в пример выше, чем у Покровского, и все, как одно, закрыты. Если подпрыгивать, и не рассмотришь ничего толком, и внимание к себе привлечешь, Покружив по участку, Наташа обнаружила пластиковое ведерко, которое можно было использовать в качестве подставки, и немедленно им воспользовалась. В первом же окне открылась панорама каминного зала, в котором Наташа уже бывала прежде. На столе, как и в ту ночь, стоял поднос с бутылкой коньяка и рюмкой на нем. В зале никого не было. Наташа с ведром продвинулась дальше и снова осторожно подняла голову — никого. Так она проделала еще несколько раз, пока не обнаружила наконец хозяина дома и его гостя.

Картина, открывшаяся ее взору, выглядела сюрреалистической. Большая кухня, оснащенная современной техникой, оказалась залита светом. За дубовым столом сидели Аркадий Бубрик и Генрих Минц и жадно ели. Ножи и вилки так и мелькали у них в руках. Посреди стола стояло широкое блюдо, на котором горой лежало дымящееся мясо. А по всей кухне были раскиданы женские вещи — на спинке стула висела юбка, на крючке для половников — блузка, швабру на подставке украшал бюстик, одна красная босоножка лежала на сковороде, а вторая, кверху каблуком — в корзинке для хлеба.

Колготки страшно свисали с люстры.

Наташа дрогнула. В глазах у нее помутилось.

Она разинула рот, чтобы схватить побольше воздуха, которого вдруг стало невероятно мало вокруг, и рванула воротник кофточки. Эти типы совершенно точно кого-то съели! Наташа сползла с ведра на землю и села прямо в траву, обхватив голову руками. Вот что означал их разговор по телефону! Бубрик хотел, чтобы они действовали вдвоем, но Генрих задерживался и приказал: quot;Всю подготовительную работу проведешь без меня, не маленький.

Я приду к основному блюдуquot;.

Вот оно — кошмарное основное блюдо. Бубрик поймал какую-то несчастную женщину, и теперь они ею ужинают. Тайком, закрывшись ночью в доме, стоящем особняком. Ясно, почему Генрих «готов на все», лишь бы Покровский ничего не узнал!

Пока оглушенная Наташа сидела в траве, дверь кухни распахнулась, и, улыбаясь до ушей, внутрь вошла девица в том самом платье, которое принес в коробке Генрих. Она подплыла к столу и по очереди поцеловала мужчин — Бубрика в макушку, а Генриха в лысину.

Когда Наташа снова взгромоздилась на ведро, девица уже удалилась, виляя бедрами. Поэтому Наташа не увидела ничего нового. Только сытый Бубрик уже откинулся на спинку стула и вытирал губы салфеткой. Наташа почувствовала, как на нее волной накатывает тошнота. Она спрыгнула с ведра, дошла до кустов, и там ее немедленно вывернуло наизнанку. Руки тряслись, в голове шумело, а мысли развалились на отдельные бессвязные кусочки.

Словно в полусне она взошла на крыльцо, дрожащей рукой открыла входную дверь, в несколько шагов преодолела расстояние до стола и, свинтив пробку с бутылки коньяка, приложилась к ней ртом. Сделала несколько жадных глотков, заметив краем глаза, что дверь в одну из комнат первого этажа приоткрыта. Дрожа как осиновый лист, она приблизилась к ней и заглянула в щелку. Главным предметом меблировки здесь была кровать, из-под которой торчали босые женские ноги. Они лежали совершенно неподвижно, — и Наташа попятилась.

Так, пятясь и не выпуская из рук бутылки, она добралась до входной двери, ударилась в нее спиной и, очутившись на улице, бросилась прочь, ломая кусты жимолости.

Между тем девица выползла из-под кровати.

Она полезла туда за укатившейся сережкой, обнаружила в углу записную книжку хозяина дома и позволила себе ее пролистать, замерев от любопытства.

Наташа неслась, не разбирая дороги, Азор мчался за ней, решив, что это классное развлечение. Неожиданно навстречу выпрыгнул маленький пруд и, заметив на берегу скамейку, Наташа рухнула на нее и в один присест высосала полбутылки коньяку. Темноты она сейчас совсем не боялась.

Попадись ей какой-нибудь глупый маньяк, она задушила бы его голыми руками.

Было три часа ночи, когда Наташа добралась до своего временного обиталища. Пустую бутылку она выбросила еще час назад и с тех пор занималась ночным ориентированием на местности. Земля норовила улизнуть у нее из-под ног и то и дело качалась то в одну, то в другую сторону. Кровь так шумела в голове, словно по ней мчался бесконечный поезд метрополитена.

Входная дверь легко подалась и больно стукнула бедолагу по лбу.

— Блин, — пробормотала она и прямым ходом направилась к телефону, который стоял на столике возле фикуса. Луна заглянула в окно, и Наташа увидела следы отшумевшего праздника. Никто ничего не убрал — вероятно, Генрих до сих пор не вернулся домой.

С трудом вспомнив, где находится выключатель, Наташа принялась хлопать по нему ладонью, но попасть никак не могла —'выключатель бегал по стене, словно таракан от тапочки.

— Да остановись ты, сволочь, — прошипела Наташа и прижала его грудью.

Выключатель клацнул, и в холле зажегся свет.

Она вывернула шею, чтобы приладить попу к дивану, но в последний момент все-таки промахнулась и шлепнулась на ковер.

— Блин, — еще раз сказала она и за шнур стащила телефон к себе на ковер.

Телефон бренькнул и загудел. Наташа приставила трубку к уху и нетвердой рукой набрала номер знакомого отделения милиции. Вот странно! Этот номер сидел в ней, словно хорошо забитый гвоздь, она не забывала его ни при каких обстоятельствах.

— Парамонов? — воскликнула она, когда трубку сняли. — Это Наталья Смирнова! Случилось страшное. В поселке Березкино, что по Савеловской дороге, только что съели женщину. Кто съел?

Бубрик и Минц. Нет, это не обезьяньи клички, а человеческие фамилии. Что тут непонятного?

У тебя — Парамонов, а у них — Бубрик и Минц.

Приезжай скорее. Или пришли кого-нибудь. Ну, смотри, а то они ее уже доедают… Сам ты дурак! Ты тоже набитый. А ты в кубе!

Она сердито бросила трубку на рычаг и сказала ей:

— Алкоголик.

Обидно было до чертиков. Она рисковала жизнью, чтобы выяснить правду о подозрительных личностях, и теперь, когда правда раскрылась, ей не хотят верить.

Уложив гостей и не обнаружив в доме ни Генриха, ни Наташи, Андрей Покровский переоделся в спортивный костюм и прогулялся по саду. Генрих, вероятно, еще у тетки. А где, интересно, это чучело огородное?

Теперь он лежал в темноте поверх одеяла, прислушиваясь к звукам, доносящимся из холла. Вот наконец хлопнула входная дверь. Сначала он подумал, что вернулся Генрих, но потом женский голос сказалquot; «Блин!» — и он понял, что это его замечательная помощница. Самое забавное, что почти сразу же она принялась звонить по телефону и что-то бубнить. Конечно, он и знать не знал, в каком она состоянии. До тех пор, пока Наташа не появилась на пороге его комнаты.

— Тук-тук, — сказала она после того, как открыла дверь и нарисовалась в проеме. — Вы не спите?

Покровский против воли усмехнулся, глядя на нее из темноты. Она-то его наверняка не видела.

— Чего вы хотите? — вполголоса спросил он.

— Вы не спите! — выдохнула она. — Мне столько всего нужно вам рассказать!

— Сейчас?!

— Случилось страшное, — повторила она фразу, которая не произвела никакого впечатления на идиота Парамонова, но ей самой казалась поистине судьбоносной. — Я была у Бубрика.

— Неужели? — Покровский сообразил наконец, в каком она находится состоянии, протянул руку и включил бра над кроватью. — Боже милостивый! — тут же воскликнул он и сел. — Где вы были?

— Я же говорю — у Бубрика.

Наташа покачнулась и попыталась двумя руками ухватиться за спинку стула. Стул уехал в западном направлении.

— Он что, пытался смутить ваше целомудрие? — сердито спросил Андрей. — Вы отбивались изо всех сил, но потом оставили сопротивление и напились с горя?

— Вы с ума сошли! — прервала его тираду Наташа. Отчего-то ее страшно возмутило его предположение.

— Чем от вас пахнет? — спросил Покровский.

Наташа подалась вперед и шепотом сообщила:

— Страхом…

— Такое впечатление, что кого-то тошнило.

— Конечно, меня вырвало! — — оскорбилась она. — Но я продезинфицировала рот коньяком. — Почему-то ей казалось, что Покровский уже знает об ужасах, которые происходят в соседнем доме. — Вы, вероятно, не видели этого своими глазами…

— Чего? — тупо переспросил он.

— Как они едят. Они едят и утираются салфетками! — с неподражаемым выражением сообщила она. — Спокойно смотреть на это невозможно!

А сверху свисают колготки… Я видела в окно, как они улыбались.

— Колготки?

— Нет, Бубрики. Они сидели вдвоем и брали с этой тарелки мясо… О-о-о!

— Какого черта вас понесло к Бубрику? — снова спросил Андрей, не зная, как реагировать на нее, пьяную. Она была смешная и жалкая одновременно.

— Я хотела защитить вас, — грустно сказала Наташа. — Найти убийцу. Чтобы вас не подозревали. Ведь вы ни в чем не виноваты!

— Но при чем здесь Бубрик? — переспросил Покровский, понимая, что она не должна так открываться перед ним, иначе его с головой захлестнет признательность.

— Думаю, что ни при чем, — сообщила Наташа. — Если бы это он убил вашу бывшую жену, то наверняка затащил бы ее к себе в дом и засунул под кровать. Он всегда так делает!

— Ну вот что, — сказал Покровский и поднялся на ноги'. — Вам надо принять душ…

— Нет! — испугалась Наташа. — Мне надо с вами поговорить о личном. Сядьте!

И она двумя руками толкнула его в грудь. Покровский, не ожидавший ничего подобного, потерял равновесие и свалился на кровать, нелепо взмахнув руками. Наташа вскарабкалась туда вслед за ним, подползла к нему на четвереньках и, дохнув в лицо коньяком, шепотом сообщила:

— Я люблю вас!

И громко рыгнула. Покровский закрыл глаза и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Это не может быть правдой.

— Нет, это правда! — горячо заверила Наташа и прислонилась щекой к его груди. — У вас такие зеленые глаза, что даже смешно. У меня такого цвета была жидкость для полоскания рта.

— Господи, чем я это заслужил? — прокряхтел Покровский, прилагая все силы, чтобы подняться и поднять Наташу вместе с собой.

Она не хотела, чтобы он двигался, и изо всех сил нажимала головой на его солнечное сплетение.

Он сдался и снова упал на подушки.

— Вы лучший, — сообщила Наташа и обняла его двумя руками, как дядюшка Скрудж из диснеевского мультика обнимал свое золото.

— Я сражен в самое сердце, — пробормотал Покровский и решил, что лучше всего дождаться, пока она уснет, и потом оттащить ее на второй этаж.

— Когда я вижу вас… — горячо начала Наташа, щекоча его шею своим «ежиком».

— Ш-ш-ш! — шепнул он. — Давайте просто полежим.

— Обнимите меня! — попросила она.

— Ладно, — согласился Покровский после паузы и попытался сообразить, когда последний раз попадал в столь нелепую ситуацию.

Интересно, она вспомнит наутро, что вытворяла? Несмотря ни на что, ему хотелось, чтобы она помнила. Через минуту раздалось сопение — его мучительница заснула. Покровский осторожно вывернулся из-под нее и, кряхтя, поднял ее на руки.

Она была тяжелой, горячей и свисала с его рук так, будто в ней нет костей.

Он вытащил ее в коридор и, сделав несколько неверных шагов, попал в холл. Здесь было светло, и в кухне тоже. Возле разделочного стола стоял Вадим и ел жареного цыпленка. Был он в трусах и длинных носках, украшенных ромбиками.

— Куснуть хочешь? — предложил Вадим, показывая сводному брату обглоданную цыплячью ногу. — Покровский молча покачал головой — мол, нет, не хочу. Тогда Вадим отвернулся и стал грызть кость, словно собака — боковыми клыками. Андрей потащил Наташу на второй этаж и уже преодолел целых три ступеньки, когда она неожиданно сказала откуда-то из-под его локтя:

— Меня сейчас вырвет.

— Боже мой, — процедил он и бросился к ближайшему туалету. Сгрузил ее на пол и велел:

— Ну, давайте! Вы можете стоять? Хотя бы на коленках?

— Да! — сообщила Наташа и легла на коврик перед унитазом.

— Ну? И где вам плохо? — рассердился Покровский.

— Везде! — сказала она и захрапела.

Он отскреб ее от коврика и снова двинулся к лестнице. И в этот момент услышал голосок Марины:

— Пап! Папа, это ты?

Покровский ужасно испугался. Он бросился сначала в одну сторону, потом в другую, потом свалил обездвиженное тело на стоящий тут же диван и задрапировал его пледом. В тот же миг в холле появилась Марина.

— Пап, Наталья так и не вернулась. Я недавно проверяла — в комнате ее нет. Что делать? Наверное, надо идти ее искать!

— Я ее уже нашел, — признался Покровский, и в этот момент зазвонил телефон.

Отец и дочь испуганно посмотрели друг на друга, и даже Вадим, перестав жевать, вышел из кухни. Ночные звонки не сулят ничего хорошего.

— Алло! — с опаской произнес Покровский, прижав трубку к уху. — Какой Парамонов? С нашего номера? В отделение милиции? Вы уверены?

Что-о-о?! Какая-то ерунда. Вероятно, местные мальчишки проникли в дом и баловались. Ну, значит, местные девчонки. Я не знаю, почему ночью!

Покровский, а что? Андрей Алексеевич, а что?

Он стал препираться с Парамоновым, в конце концов разругался с ним и бросил трубку на аппарат.

— Черт знает что такое! Капитан Парамонов заявил, что кто-то из нас недавно позвонил в их отделение милиции и сказал, что в поселке Березкино Ц две обезьяны съели человека.

— Разве обезьяны едят людей? — удивился Вадим, перестав жевать.

— Какие обезьяны, дядя? — воскликнула Марина. — Откуда в дачном поселке обезьяны?

— Обезьяны — это Бубрик и Минц, — неожиданно сказал плед человеческим голосом.

— Что это? — пискнула Марина. — Кто это?

— Это твоя Наташа, — ехидно заметил Покровский. — Зря ты о ней беспокоилась.

— О-о! Слава богу. А то мне в голову стали приходить всякие глупые мысли…

— Что, она напилась кофе? — с пониманием спросил Вадим.

— Уверяю вас, до кофе у нее дело не дошло, — заявил Покровский. — Судя по сбивчивым рассказам, она выпила коньяку, ее стошнило, и тогда она снова выпила коньяку.

— Потрясающе, — пробормотал Вадим. — Надо будет попробовать.

— Пап, она там задохнется, ее ведь с головой укрыли, — сказала Марина, и тут плед громко запел:

— Не печалься о сы-ыне, злую долю кляня-аа… Ты-гы-дым, ты-гы-дым…

Покровский нервно рассмеялся и посоветовал дочери:

— Иди спать, я транспортирую ее до места дислокации.

— Но я хочу тебе помочь!

— Иди-иди! — прикрикнул он. — А то наслушаешься всякой ерунды. Пьяные женщины иногда говорят такие вещи, от которых краснеют даже прапорщики.

— По бурлящей Росси-и-и он проносит коняа-а… Ты-гы-дым, ты-гы-дым… — в два раза громче исполнил плед.

Хихикнув, Марина ретировалась, а Покровский отогнул край пледа и увидел, что Наташа лежит с закрытыми глазами, раскрасневшаяся, как булочница возле печи.

— У вас случайно не жар? — пробормотал он и потрогал ее лоб.

— Это жар любви! — с надрывом заявила она и попыталась схватить его за руку.

Он отдернул ее и сказал Вадиму:

— Пойди открой дверь ее комнаты. Вон там, справа от лестницы.

Вадим побежал наверх, а Покровский просунул ладони под Наташу и рывком поднял ее на руки.

Она немедленно прижалась к нему всем телом и обняла за шею. И произнесла, не открывая глаз:

— О! Как от вас приятно пахнет…

— Не то что от вас, — парировал он. — По-хорошему, вас надо хорошенько вымыть.

— Вымойте, — разрешила она томно.

— Да уж, больше мне делать нечего…

— Гро-мы-ха-ет гра-жданская война-а-а! От темна-а-а до темна-а!.. — на весь дом затянула Наташа.

— Стукни ее обо что-нибудь, — посоветовал сверху Вадим. — О перила давай, а то она сейчас всех перебудит.

— Много в поле тро… — Покровский сильно встряхнул свою поклажу, она тотчас забыла про пение и простонала:

— Ой, все внутренности во мне перемешались!

— Ничего, вы поспите, и они разлягутся по местам.

— А где Бубрик? — Наташа распахнула глаза.

В них плескался коньяк.

Покровский занес ее в комнату и сгрузил на кровать, поинтересовавшись:

— Что, черт бы вас побрал, произошло между вами и Бубриком?!

Наташа не ответила. Она обняла подушку и сильно прижалась к ней щекой, свернув на сторону нос. Раздалось сладкое сопение.

— Ну ладно же! — зловещим тоном пообещал Покровский. — Попробуйте только завтра сказаться больной и не прийти в кабинет! Я позвоню в ваше идиотское агентство и выскажу им все, что я о них думаю!

Часам к одиннадцати обитатели дома и их гости начали собираться на кухне. Все были приятно расслаблены, и только американец прилюдно мучился головной болью. Это состояние оказалось для него непривычным, и он сильно страдал, с тоской глядя по сторонам опухшими глазками.

— Вам нужно выпить маленькую рюмочку водки! — кокетливо сообщила ему Лина, подсаживаясь поближе и кладя свою белоснежную руку на его загорелую.

Костя перевел, и Гудмэн с жаром воскликнул:

— О ноу!

— Не давайте ему водки, — посоветовал Вадим. — Он наверняка уже каких-нибудь таблеток наелся. Отравите человека.

— А вот я вам сейчас оладушков подам, со сметанкой, — засуетился Генрих, который выглядел так, будто крепко спал всю ночь. Ко всему прочему в доме было так чисто, словно за него тут поработала добрая фея.

Проснувшись, Наташа некоторое время лежала на кровати и, не мигая, глядела в потолок. Когда дом ожил, она с трудом встала и доволокла себя до ванной комнаты. Напустила в раковину холодной воды и погрузила в нее лицо. В голове роились обрывки воспоминаний, казавшихся страшным сном.

Ночной лес, пруд, лающая собака, голые ноги под кроватью, Покровский, к которому она страстно прижимается… Все выглядело таким диким!

Наташа сняла телефонную трубку и позвонила Ольге.

— Ну? — напряженно спросила та. — Как?

У тебя все тихо?

— Не знаю, что и сказать, — пробормотала Наташа, прикладывая ко лбу мокрую салфетку. — Происходит много всякого-разного.

— Но «хвост» больше не появлялся? Или этот, Негодько?

— Не-ет! — с облегчением бросила Наташа. — От тех-то, наших бандитов, я точно оторвалась. Я уже и думать про них забыла…

— Вот и напрасно, — зловещим голосом сказала Ольга. — Они тебя ждут.

— Как это? — ахнула Наташа, немедленно позабыв о своей больной голове. — Где?

— Возле твоей квартиры. Выставили там пост.

— Откуда ты знаешь?!

— Сама ходила, проверяла. Не очень-то приятно, что ближайшая подруга проводит отпуск в чужом доме, трудясь до седьмого пота.

Наташа немедленно покраснела. Вот чего она не делала точно, так это не трудилась. Так, дурака валяла, и все. Архив академика Покровского до сих пор оставался почти нетронутым.

— Расскажи в подробностях, Ольга! — попросила Наташа, чувствуя, что по спине уже ползут отвратительные мелкие мурашки.

— Ну, знаешь ли, хоть я и отправила тебя в ссылку в Березкино, душа у меня все равно была не на месте, — призналась Ольга. — И вчера я решила сходить на разведку. Возле подъезда стояла подозрительная машина, а в ней сидел качок.

— Почему подозрительная? — немедленно «зацепилась» Наташа.

— Потому что качок внимательно следил за входом в подъезд.

— Кого-нибудь ждал, вот и все.

— Он ждал не кого-нибудь, а тебя! — выпалила Ольга. — Только я подошла к квартире — он тут как тут! Спрашивает — вы к Смирновой? Я отвечаю — да. А вы что, тоже? Он говорит — ее, кажется, дома нет. Вы не знаете, куда она уехала? Я говорю — не знаю, сама до нее дозвониться не могу, вот, пришла так, может, телефон не работает. А он такую вежливость изображает, прямо образец хороших манер. Я спрашиваю — а вы кто? Он, понятное дело, — знакомый. Я говорю — что-то я вас никогда раньше у Наташи не встречала. А он — я новый знакомый. Очень мне ваша подруга, говорит, понравилась. Жду не дождусь, когда смогу с ней снова встретиться. Может быть, кто-то все же в курсе, куда она подалась? В общем, насилу я ноги унесла.

Давай в милицию позвоним!

— Мы уже об этом говорили, Ольга! — простонала Наташа. — Милиция ограничится тем, что проверит у твоего качка документы. И все, никогда в жизни он больше к моей квартире не подойдет.

А потом, при случае, в уединенном месте…

— Но что же делать? Ты же не будешь вечно прятаться и жить на чужих квартирах!

— Конечно, нет! Вот я тут закончу все дела и поеду на Петровку, — заявила Наташа. — На Петровке следователи сидят настоящие, не то что в районных отделениях милиции.

— И кого ты знаешь с Петровки? — ехидно спросила Ольга. — Каменскую? Или Знаменского?

— Ну что ты меня подкалываешь? Они там профессионалы высокого класса, просто так человека на фиг не пошлют.

— А кто тебя посылал на фиг?

— Парамонов, — коротко ответила Наташа. — Такая сволочь!, — Ну хорошо, а какие же у тебя там, в Березкине, дела? — Ольга немедленно выбрала «жемчужное зерно» из всего сказанного Наташей.

— Важные, Ольга. Я тебе по телефону пересказывать не стану, долго.

В этот момент в трубке раздался тихий щелчок.

— Что такое? — спросила Ольга. — Это ты щелкаешь?

— Господи, кажется, нас кто-то подслушивал.

— А кто?

— Откуда я знаю? Здесь в каждой комнате — аппарат, и все они параллельные.

— Ну… Мы же обсуждали свои проблемы, а не чужие, — резонно заметила Ольга. — Ничего страшного.

Наташа подумала и решила, что да, действительно, ничего страшного. Кого могут заинтересовать ее личные неприятности? Тут у них своих выше крыши.

— Ольга, прошу тебя, ты там особенно не высовывайся, а то они схватят тебя и начнут выпытывать, куда я подевалась.

— Ерунда! — бросила Ольга. — Лучше скажи, почему у тебя голос такой.., протухший?

В телефонной трубке снова что-то щелкнуло.

Возможно, это просто помехи?

— Ну… Вчера здесь были гости. Иностранцы…

Не хотелось ударить в грязь лицом, и я выпила лишку.

— Тебя неверно сориентировали. С иностранцами все наоборот. Чтобы не ударить в грязь лицом, нужно быть трезвым и уж, конечно, не напиваться до свинского состояния.

— Значит, я облажалась.

— Советую тебе пойти и принять холодный душ. Или еще лучше — контрастный. Теплая — холодная. Или хотя бы теплая — чуть теплая. И воду лей на макушку. Тем более тебе волосы сушить не надо.

— Хорошо, Ольга, — проскрипела Наташа. — Прямо сейчас и пойду, обещаю.

Она действительно пошла в душ. Не раздеваясь, включила воду и стала смотреть на нее с отвращением. Лезть под струи не хотелось категорически.

Да еще в голове была пустота, которая никак не заполнялась мыслями — они шныряли, словно мыши по деревенской кухне. Наташа хотела как следует вспомнить вчерашний день и все обдумать, но не смогла поймать ни одной мысли.

Сообразив, что полотенце осталось на стуле, она взялась за ручку двери ванной и уже начала открывать ее, когда в образовавшуюся щель увидела мужчину, выходящего из ее комнаты. Она замерла на месте, усилием воли остановив движение руки.

И тут узнала его! Это был даже не мужчина — мальчишка. Гардеробщик Валера Козлов. «Ничего себе! — подумала Наташа. — Откуда он взялся в доме и в моей комнате? И что тут делал?»

Она выбежала из ванной и бросилась следом.

И успела увидеть, как за ним захлопывается дверь соседней комнаты. Наташа решила во что бы то ни стало выяснить правду. Припереть его к стене!

Если он что-то вытащил у нее, то стоит немедленно распахнуть дверь. Наверняка сейчас он прячет у себя то, что взял. «Сделаю вид, что шла к Генриху и перепутала комнаты, — решила она. — Только так я получу доказательства».

Она подбежала и, толкнув дверь плечом, громко воскликнула:

— Послушайте, Генрих!

Молодой человек стоял возле кровати, а рука его находилась под подушкой. Когда Наташа ворвалась в комнату, он отдернул руку столь резво, словно коснулся огня. И быстро обернулся.

— Ой! — ахнула Наташа, искренне надеясь, что мальчишка не разгадает ее хитрость. — Здрасте!

А где Генрих?

— Доброе утро, — растерянно ответил Валера.

Даже скорее испуганно. — Он внизу, на кухне, кормит всех завтраком. Я, вот, приехал тоже, — начал путано объяснять он. — Мы с Мариной собираемся на праздник цветов ехать, в парк. И мне пока отвели комнату…

Наташа увидела, что на глаза у него навернулись слезы, а щеки стали ярко-розовыми. «Господи боже мой! — подумала она. — И что же такое делал в моей комнате этот херувим ходячий? Кажется, сейчас он разрыдается и сам мне все расскажет».

Не тут-то было! Херувим ходячий ничего ей рассказывать не стал, а попытался, наоборот, вытеснить из комнаты.

— Нам надо, наверное, тоже спуститься, — неопределенно махнул он рукой. — А то неудобно, все за столом, а мы нет.

Наташа не видела в этом ничего неудобного.

Наоборот, завтракать лучше по очереди, особенно наутро после банкета, когда вид у гостей не больно-то парадный. Впрочем, Валеры вчера здесь не было, да и навряд ли он способен напиться… Как она напилась.

Вот что Наташа помнила совершенно отчетливо, так это коньяк. Как она глушила его в лесу прямо из бутылки. Ей немедленно захотелось кофе — большую чашку без молока и сахара.

— Пойдемте, — сказал Валера и даже взял ее под локоть. — Вам надо покушать.

Она отказалась идти с ним, вернулась в свою комнату и все-таки приняла контрастный душ, как советовала Ольга. Зелень сошла с лица, и она поплелась вниз. Осторожно заглянула в кухню. Если Козлов уже здесь, она вернется в его комнату и пошарит под подушкой. Однако этот хитрец выждал, пока она усядется за стол и примется за завтрак, и только потом присоединился к компании.

Наташа не могла решить, как вести себя с Покровским. Вроде бы ночью, после того как она вернулась из своего опасного похода, они встретились в холле. И даже о чем-то говорили. Кажется. И еще Генрих! Генрих рождал в ней странное чувство неприязни. Это было как-то связано с кухней и с готовкой. Удивительное дело — алкоголь. Вот ты — обычный, нормальный человек. Потом выпиваешь лишнего и становишься неуправляемым существом, которое совершает поступки, порою приводящие окружающих в трепет. «Хорошо бы выяснить, что я вчера делала. Кажется, я пошла за Генрихом в лес. И потом пила. Тоже в лесу. Я совершенно точно была одна. Откуда же я взяла бутылку?»

Ей вообще было несвойственно напиваться, а тут… Коньяк на голодный желудок ей противопоказан. Надо запомнить это на всю оставшуюся жизнь. «Случилось что-то отвратительное», — догадалась Наташа. Дело в том, что ее мозг обладал одной отличительной особенностью — он выбрасывал из памяти неприятные события. А уж вчера, когда она перебрала, подсознание просто затолкало все кошмары глубоко-глубоко. Теперь без посторонней помощи ей ничего не вспомнить.

И Покровский! Они наверняка встретились в самый неподходящий момент, по закону бутерброда.

Интересно, что она ему говорила? А что он — ей?

Однако Покровского на кухне не оказалось.

Калифорнией Костя усадил ее рядом с собой и предложил «полечиться», но Наташа наотрез отказалась.

— Генрих, — угрюмо спросила она. — Вы вчера куда-то ходили?

— Ездил, — быстро ответил он. — К тетке, тут недалеко.

— На чем? — Перед Наташиным мысленным взором маячила белая рубашка, удалявшаяся по тропинке в сторону леса. — Здесь же нет автобусов.

— Так на попутках! — ласковым, «нянюшкиным» голосом ответствовал эконом. — Я всегда на попутках перемещаюсь, удобно.

Конечно, он врал. Наташа прекрасно помнила, сколько времени она потратила по дороге сюда, рассчитывая поймать хоть какой-нибудь транспорт. Конечно, Генриху могло страшно везти, но твердо рассчитывать на то, что тебя подберут ночью в сельской местности и подвезут до места — просто смешно. Однако уличать она его не стала. Не время.

— Хорошо спали? — спросил Вадим, который был слегка помят, но чисто выбрит и наодеколонен чем-то дорогущим.

— Спала? Отвратительно! — ответила она.

— А я спал великолепно, — вмешался Стае. Он выглядел на редкость отдохнувшим. На безмятежном лице не было ни тени, под глазами никаких мешков, губы улыбаются. — В этом доме кровати хорошие.

И вот тут-то появился Покровский. Он вошел в кухню и сразу посмотрел на Наташу. И, как водится, проглотил свою улыбочку, не дав ей пожить подольше.

— Все живы-здоровы? — спросил он хозяйским тоном. — Ну и отлично. Генрих, будь добр, мне тоже оладьев.

Генрих поставил перед ним тарелку с оладьями и вдруг по-собачьи вскинул голову:

— По-моему, к нам кто-то пришел, — сообщил он. — Я схожу посмотрю.

Он вышел, и одна створка лениво потянулась за ним да так и застыла на полдороге, и теперь из кухни можно было видеть входную дверь. Наташа сидела самым выгодным образом, поэтому отлично разглядела гостя. Вернее, гостью.

Когда Генрих вежливо отступил в сторону, в холл вошла невысокая и ладная молодая женщина с приятным лицом. У нее были светлые волосы, которые она скрутила на затылке аккуратным кренделем. Во всем ее облике сквозило сдержанное достоинство.

— Извините, — пробормотал Покровский, который тоже увидел ее, излишне резко отодвинул стул и поспешил даме навстречу. Створку он задел плечом, и она отворилась даже шире, чем прежде.

— Андрей! — воскликнула женщина с тревогой и взяла его за обе руки. — Как только я узнала, сразу приехала. Это что-то невероятное! Ужасно!

— Да-да, в самом деле, — пробормотал тот. — Но почему ты не позвонила, Люда?

— Я… Я подумала, что ты сейчас должен быть в таком состоянии… — Она растерянно поглядела через его плечо на гостей. — Извини, я подумала…

— Но ты проходи, пожалуйста! — сказал Покровский. — Будешь что-нибудь? Это все — мои друзья. Впрочем, со многими ты уже знакома.

Он ввел ее в кухню, и она кивнула всем присутствующим, а потом негромко и солидно сказала:

— Добрый день.

— Это Люда, — представил Покровский. — Если кто не в курсе.

— Я в курсе! — с легкой улыбкой отозвалась Лина и покрутила в руках чашку. — Привет.

— Привет, — Люда посмотрела на нее, и ее брови чуть-чуть сдвинулись. Совсем капельку, но Наташа заметила.

Впрочем, Лина так шикарно выглядела, что она бы тоже нахмурилась: всегда грустно терять очки просто потому, что рядом оказался кто-то очень эффектный. Наташа, сидевшая напротив гостьи, принялась исподтишка ее разглядывать. У Люды были темно-синие глаза, спокойные и ясные, как вечернее небо. Когда к ней обращались, глаза становились более внимательными, оставаясь все такими же ласковыми.

Покровский взял на себя «атмосферу за столом», и через пять минут все уже оживленно переговаривались, а Иван и Федор даже поспорили о чем-то глупом и попросили «разбить» их пари.

— Ну, мне надо работать, — сказала Наташа, поднимаясь из-за стола. — Спасибо.

Покровский проводил ее коротким, но внимательным взглядом. Друг с другом они не перекинулись ни словом. Наташа быстрым шагом дошла до библиотеки, толкнула дверь и прошествовала в кабинет. Не успела она устроиться за столом и включить компьютер, как вслед за ней в библиотеку ворвались Марина и Валера Козлов. Они держались за руки, как школьники. У Марины было взволнованное лицо.

— Ой, вы видели? — обратилась она к Наташе, которая не закрыла за собой дверь. — Она приехала! Люда, я имею в виду. Как вам Люда?

«Люда как Люда», — хотела ответить Наташа, но сдержалась. Интересно, что девчонка ожидает услышать? Наташа с удовольствием подыграла бы ей, чтобы узнать побольше.

— Правда, она симпатичная? — невольно помогла ей Марина.

— Весьма, — благосклонно кивнула та. — А кто она такая?

— Библиотекарь. Папа собирался на ней жениться!

— Как, на ней тоже?!

— Ну… Она была второй кандидатурой! — просто объяснила Марина.

— Она достала мне редкую книгу по астрономии, — неожиданно признался Валера и покраснел.

— А ты увлекаешься астрономией? — удивилась Наташа.

— У Валерки много увлечений! — с удовольствием сообщила Марина. — Он в физике сечет, его даже в одном научном журнале публиковали…

— Ну да! — Наташе страшно хотелось перевести разговор обратно на Покровского.

На самом-то деле Люда ей совершенно не понравилась. Если Лина выглядела «авантажной», как сказала бы бабушка, то Люда могла считаться совершенной во всех отношениях. Спокойная красота, приятная фигура, стройные ноги, чудесные глаза, понимающая улыбка…

— Она умная?

— Кто? — удивилась Марина.

— Люда, разумеется!

— С ней интересно разговаривать, — ответил вместо нее Валера. — Она все понимает.

Ну вот. Этого еще только не хватало. А она-то думала! Разве можно рассчитывать, что такой мужчина, как Покровский, будет жить себе поживать и не интересоваться женщинами, дожидаясь, пока к нему в помощницы не попадет лысая Наташа Смирнова?

— А когда Люда поняла, что твой папа собирается снова сойтись с Алисой, она перестала приезжать?

— Ну… — смутилась Марина. — Он не то чтобы точно собирался сойтись с Алисой.

Там все было непросто. Да и Люда не то чтобы часто к нам приезжала… Нет, она гостила тут иногда…

Девочка совершенно точно плохо понимала своего папу. До определенного момента она готова была приписывать ему свои собственные чувства, но на прямые вопросы не нашлась что ответить.

— Теперь Люда приехала его поддержать! — запальчиво сказала она.

— Я так и поняла. — Наташа взяла в руки верхнюю папку. Все-таки ей нужно разбирать этот архив, ничего не попишешь.

— Ой, мы зря сюда пришли! — сказала Марина. — Я совсем забыла, что вы уже начали работать.

— Можно просто плотно закрыть дверь. Оставайтесь в библиотеке! — предложила Наташа.

— Нет, — покачала головой Марина. — Мы лучше пойдем в бадминтон поиграем. Пойдем? — обратилась она к Валере.

По всей вероятности, он готов был играть с ней во что угодно, хоть в карты, хоть в чехарду. «Может, пока они играют, — немедленно подумала Наташа, — я залезу к нему под подушку и погляжу, что он там спрятал? Ведь вынес же он что-то из моей комнаты! Конечно, вынес, а я даже не проверила сумочку. Хотя ничего ценного там и нет».

Когда молодые люди удалились, она разнервничалась окончательно. Нет, надо идти и проверять, а то она будет об этом думать и отвлекаться от основного дела. Выскользнув из библиотеки, Наташа деловой походкой проследовала по коридору и вышла в холл. Парочка еще никуда не ушла: они уселись на диване и, склонив головы друг к другу, листали глянцевый журнал. Неподалеку стоял Стае и что-то втолковывал ухмыляющемуся аспиранту Коле Лесникову. Наташа вздохнула.

Значит, в комнату Валеры не войти незамеченной. Обидно! Она проследовала по лестнице к себе и вывернула содержимое сумочки на кровать. Ну, конечно, все на месте! О боже, тут есть губная помада!

Наташа так обрадовалась своей находке, словно помада была невесть каким сокровищем. Подошла к зеркалу и с удовольствием накрасила губы. Весь ее внешний вид вступил в конфронтацию с накрашенным ртом. Она стала выглядеть странно, но не могла лишить себя такой маленькой радости, поэтому гордо сошла по ступенькам вниз.

Возвратившись назад, она поняла, что такое стратегическое место, как библиотека, оставлять без присмотра нельзя — его немедленно оккупируют. В настоящий момент оккупантами были Покровский и его подруга Люда. Они стояли возле журнального столика, тесно обнявшись. Вернее, противная Люда прижималась к его груди и вздрагивала от рыданий. Это вроде как она приехала его утешать!

— Извините, — сказала Наташа и, вместо того чтобы ретироваться, прошла мимо них четким строевым шагом. Пока она шла, волосы Люды, которые Покровский ласково поглаживал, неожиданно рассыпались по плечам. Наташа невольно бросила на нее взгляд, и тут ее точно током ударило!

Она узнала эти волосы. Этот наклон головы.

Люда была той самой блондинкой, фотографии которой висели в мастерской Аркадия Бубрика. В ту же секунду она вспомнила и все остальное. Все, что случилось вчера, вплоть до того момента, как она вернулась домой — тут был полный провал.

У Наташи помутилось в глазах. Неужели Бубрик с Генрихом ловят и едят женщин?! При свете дня это предположение выглядело таким идиотским, что Наташа едва ногами не затопала. И что это на нее, дуру, нашло вчера ночью? Испугалась до тошноты, стащила бутылку, стала пить коньяк литрами… Кошмар какой-то!

Заметив, что Наташа на ходу схватилась за горло, Андрей хмыкнул. Интересно, что это она изображает из себя шокированную старую деву?

В конце концов они с Людой просто стояли, обнявшись. Он повернулся, чтобы проводить ее взглядом — она как раз захлопывала дверь кабинета. На секунду перед ним мелькнуло ее вытянувшееся белое лицо. «Кажется, я здорово задел ее за живое», — подумал он и тут услышал сдавленные рыдания.

— Послушай, Люда, — сказал он, выводя свою спутницу из библиотеки в коридор. Он не хотел, чтобы она слышала, что происходит. — Попроси у Генриха для меня чашку чая. Такой, как я люблю.

Не возражаешь?

Люда не стала спорить. Вместо этого она мягко улыбнулась и сказала:

— Я буду тебя ждать.

Покровский немедленно нырнул обратно и постучал в кабинет.

Рыдания на секунду замерли, потом возобновились, только звучали еще глуше. Вероятно, его непутевая помощница во что-то уткнулась физиономией. Он постучал снова — более требовательно.

Дверь распахнулась, и Наташа появилась на пороге — с красным носом и предательски влажными глазами. Рот у нее был испачкан помадой. И вокруг рта тоже все было в помаде. Вероятно, она забыла, что накрасила губы.

— Что вы стучитесь?! — сдавленным голосом спросила она. — Это ваш кабинет!

— Как я мог не постучать? — ехидно спросил он. — Может, вы там голая?

Она посмотрела на него надменно, но тут же глаза ее снова затуманились.

— Извините, — пробормотала она. — Мне что-то нехорошо.

— Вам нужно было поплотнее позавтракать.

А вы сразу убежали.

— Не могу же я целыми днями прохлаждаться!

Я ведь ваша помощница.

— Да, вы мне сильно помогаете, — пробормотал Покровский. — Что случилось вчера ночью?

Кажется, вы что-то не поделили с Бубриком.

«Я не могу, не могу ему рассказать про вчерашнее, — подумала Наташа. — Ясное дело, в доме Бубрика произошло что-то нехорошее. Но я ведь не знаю точно — что. И насколько замешан в этом Генрих». На самом деле она считала, что Генрих замешан по самые уши.

— Послушайте, — Покровский подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. — Вы у меня работаете, поэтому я в некотором роде несу за вас ответственность.

Наташа встретилась с ним глазами и едва перевела дух — никто никогда на нее так не смотрел.

Слишком внимательно. Слишком испытующе. Чтобы защититься, она сказала с вызовом:

— Я собиралась работать!

— Да-да. Бедная гувернантка вся в слезах запирается в комнате. Я же говорил, что меня трогают ее переживания.

— Решили утешить бедняжку?

— Конечно. Раз она нуждается в утешении.

— Вы про нее ничего не знаете, вы даже забыли, как ее звали!

Покровский усмехнулся и сказал:

— Я действительно не помню, как ее звали, но она совершенно точно была по уши влюблена в хозяина.

— О-о!

— Что — о? Вам это кажется удивительным?

Помнится, ее хозяин ничего себе был мужчина.

Как его звали, я, правда, тоже позабыл.

— Мистер Рочестер. В конце романа он стал инвалидом.

— Из-за гувернантки, я полагаю? — хмыкнул Покровский.

Они стояли нос к носу, как две собаки, и не сводили друг с друга глаз.

— Кажется, вчера ночью мы с вами случайно встретились? — спросила Наташа после трагической паузы.

— Было дело. Я на руках отнес вас в постель.

В глазах у Наташи мелькнуло что-то такое, чего Покровский не смог распознать.

— У нас был секс? — спросила она таким тоном, каким сожалеют о разбитой тарелке.

— Ничего себе, — пробормотал он. — Столько всего пережить и ничего не запомнить! Я унижен.

Наташа напряглась и попыталась порыться в памяти, но тщетно. Она вспомнила все, кроме того, как пришла домой. В этом месте была черная дыра.

— Вы издеваетесь! — догадалась она.

— С чего вы взяли? — удивился Покровский.

Ему хотелось, чтобы она продолжала сомневаться.

— Я знаю, что в настоящий момент не конкурентоспособна.

— Вчера, ползая по моей кровати, вы об этом не задумывались, — снагличал он.

— Андрей Алексеевич, да вы скотина! — изумленно сказала она. — И у вас мания величия.

— Ну… В этом виноваты женщины. Если бы вас так любили мужчины, как любят меня женщины, вы бы тоже заважничали.

— То есть вы уверены, что меня никто не любит?

Она так взъерепенилась, что Покровский получил настоящее удовольствие.

— Учитывая ту страсть, которую вы вчера проявили, думаю, что — нет.

Она открыла рот, чтобы сказать ему что-то такое, отчего у него наверняка должен испортиться аппетит, но тут дверь за их спиной отворилась, и появилась Люда.

— Андрей! — позвала она и спокойно поглядела на Наташу. — Наш чай остынет.

— Сейчас, — ответил Покровский, не поворачивая головы. — Так что вы имели мне сказать дополнительно?

— Идите, — буркнула Наташа. — Ваш общий чай остынет.

— Ладно, — согласился он. — Действительно пойду. — Потом обернулся и бросил через плечо:

— Вытрите рот. Вы перепачкались помадой. Все подумают, что вы со мной целовались.

Наташа стремительно покраснела.

— Кстати, — не унимался Покровский, — вы тоже можете принести для себя чашечку чаю. Будете работать и прихлебывать.

Он отошел от нее, чары рассеялись, и вернулись прежние переживания. Ей захотелось проверить, где Валера Козлов. Может быть, Марина увела его гулять, и можно заглянуть к нему под подушку?

Люда стояла возле двери и терпеливо ждала.

Наташа оглядела ее внимательно. Она! Без сомнения — она! Интересно, а как Бубрик добыл клок ее волос? Украл расческу? Ну нет, волос на скелетокомпозиции было слишком много — не может же она облезать, как кошка? Наташа восстановила в памяти фотографии. Что там еще было такого интересного? Занавески! Занавески точно такие, как в той комнате, которую она сейчас занимала. Но ведь это на втором этаже. Или похожие есть на первом этаже тоже? Судя по всему, Бубрик сделал свои снимки откуда-то с улицы, не спрашивая разрешения.

Марина с Валерой все еще не ушли. Они стояли возле фикуса и болтали. Его робкая рука лежала у нее на талии. Покровский смотрел на эту руку пристально и только что не скрипел зубами. Наташа усмехнулась и подошла к «сладкой парочке». Ей хотелось доподлинно узнать про занавески. Лучше всего спросить о них у Марины.

— У нас нет одинаковых занавесок, — сказала та. — Мы заказывали разные — долго выбирали, но оно того стоило. Занавески — это важная часть интерьера.

— Мне мои очень нравятся! — призналась Наташа. — А Бубрик вам никогда не завидовал? Может, он себе тоже такие заказал?

— Аркадий? — удивилась Марина. — Ну нет!

Его берлогу обставляли дизайнеры, там все портьеры темно-синие, одинаковые. Стиль.

«Отлично, — подумала Наташа. — Значит, фотографии сделаны именно здесь. Люда когда-то останавливалась в той самой комнате, которую теперь отвели ей самой. На втором этаже. И откуда же, в таком случае, этот тип снимал? С воздушного шара?»

Наташа решила выйти на улицу и попристальнее рассмотреть дом и окрестности. Допустим, у него хороший объектив, который позволяет делать снимки с большого расстояния. Но высота? Может быть, он приставлял лестницу к фасаду, когда никого, кроме Люды, не было в доме? Как-то все это… сложно.

Интересно, что подумает про нее Покровский, когда увидит, что она не вернулась на свое рабочее место? Уволит без выходного пособия? С независимым видом Наташа взялась за ручку входной двери.

В последний момент обернулась и встретилась взглядом со Стасом. Он держал в руке дымящуюся сигарету и улыбался. А потом весело подмигнул ей.

«Надо мной все смеются, — подумала она. — Меня не принимают всерьез. Но ничего, они еще будут меня благодарить! И когда придет время, я предстану перед ними женщиной проницательной, уверенной в себе и даже мудрой».

Оказавшись снаружи, она заложила руки за спину и поглядела на окно своей комнаты. Оно было чертовски высоким для того, чтобы снять такие снимки, какие ухитрился сделать Бубрик. Не на дереве же он сидел? Впрочем, почему бы нет?

Мысль эта воодушевила Наташу, и она стала искать глазами подходящее дерево. Первые настоящие деревья стояли за садом, как раз по пути к дому Бубрика. Наташа собралась прогуляться в ту сторону и пошла мимо жасминовых кустов, которые цвели и пахли так, что в груди начиналось беспредметное любовное томление. Вот наконец и деревья.

Пожалуй, именно отсюда он мог делать свои снимки — надо только залезть повыше.

Наташа задрала голову и посмотрена вверх, туда, где деревья смыкались кронами. Подумала, что на сосну забраться практически невозможно, а вон тот здоровенный дуб…

Она подошла поближе и едва не подпрыгнула от волнения: из ветвей дуба вниз спускалась веревочная лестница. «Ага! — подумала она. — Вот я и нашла место, где занимается своим сомнительным хобби этот длинноволосый тип!» Возможно, отсюда он не только фотографирует раздевающихся женщин, но и высматривает свои будущие жертвы.

Нет, Наташа, конечно, отказалась от мысли, что Бубрик с Генрихом кого-то едят, но что-то ведь они сделали с той женщиной, чья одежда была развешана по кухне и чьи ноги торчали из-под кровати!

Она отлично помнила разговор Генриха по мобильному, который ей удалось подслушать. Он сказал, что послезавтра все пойдет по плану. Как всегда. Надо снова организовать за ним слежку. Можно будет увидеть своими глазами, как они действуют.

Возможно, эти типы ловят женщин, усыпляют их, а потом делают непристойные снимки? Вот это уже похоже на правду! Основным блюдом, о котором шла речь в телефонном разговоре Генриха с Аркадием, могла быть именно такого рода «клубничка».

Единственное, что пока оставалось неясным, так это ноги под кроватью.

Наташа некоторое время раздумывала, стоит ли рисковать собой и взбираться на дуб, потом подергала лестницу, проверяя, хорошо ли она закреплена там, quot;ветвях, и полезла по ней наверх. Путешествие оказалось не таким уж легким, как ей это представлялось вначале. Зато наверху было классно.

Наташа почувствовала себя маленькой девочкой, вспомнила приключенческие книжки.., и тут увидела ботинки. Светлые ботинки с острыми носами.

Ботинки были связаны за шнурки и перекинуты через тонкий сук. Наташа сразу сообразила, что это ботинки Покровского, о которых упоминала Марина. Та пара, что исчезла из дома и могла быть связана с убийством! Выходит, Бубрик все-таки замешан в деле об убийстве!

Сначала Наташа захотела ботинки снять и отнести их в дом, но потом подумала, что лучше всего — дождаться Бубрика и поймать его на месте преступления. Ведь объявить ему общественное порицание за то, что он фотографирует раздевающихся женщин, — это самое простое. Надо узнать, причастен ли он к убийству Алисы. Наверное, да.

Не зря же он спрятал ботинки! А ведь разоблачить Бубрика ей вполне под силу. Она сделается героиней, и Покровский похвалит ее. Может быть, даже почувствует к ней искреннюю симпатию.

Пока она сидела на суку и строила наполеоновские планы, к дому Покровского подъехал запыленный «жигуль» и, круто развернувшись, замер неподалеку. Из него появился не кто-нибудь, а Роман Ерискин и деловой походкой направился к крыльцу. Хозяин дома вышел ему навстречу.

— Андрей Алексеевич? — уточнил Ерискин, поправляя узел галстука. Был он при параде, в костюмчике и нарядной рубашке, и Покровский удивленно вскинул брови. — Добрый день. Вы должны меня помнить, я организовывал банкет в гостинице…

— Я вас отлично помню, — ободрил его Покровский и предложил:

— Если у вас ко мне дело, можем пройти в садовую беседку, чтобы нам никто не мешал. А то у меня полный дом народу.

— Отлично! — обрадовался Ерискин. — Беседка — это то, что надо. У меня к вам дело, да. Причем конфиденциальное.

Через его плечо Покровский увидел, что по тропинке, которая бежит от дома Бубрика, широким шагом движется его помощница. Она подошла уже довольно близко, когда взгляд ее упал на непрошеного гостя и задержался на нем. Замедлив шаг, она сделала задумчивое лицо и, наконец, совсем остановилась. Наблюдая за ней краем глаза, Покровский завел Ерискина в беседку и усадил на пластиковый стул таким образом, чтобы он оказался к Наталье спиной.

— Итак? — спросил он, напустив на себя серьезность, хотя подозревал, что разговор окажется глупым.

Ерискин несколько раз кашлянул, словно собирался обратиться к большой аудитории, поерзал на стуле и изрек:

— Мне стало известно, что молодая женщина, Наталья, с которой я встречался в тот вечер в гостинице, поступила к вам на временную работу.

— Ну да, — согласился Покровский со сдержанным интересом. — Поступила.

Ерискин достал из кармана белоснежный платок и промокнул лоб. Он выглядел в точности, как персонаж бразильского сериала, и, кажется, собирался разыграть настоящую драму по пустячному поводу. Покровский голову мог дать на отсечение, что тут нет ничего серьезного, однако его гость неожиданно наклонился вперед и сообщил горячечным шепотом:

— Я умираю без нее!

— Звучит трагично. И что? Вы хотите, чтобы я посватался к ней от вашего имени?

Тем временем предполагаемая невеста короткими перебежками двигалась по направлению к беседке — от куста к кусту. Когда Покровский посмотрел на нее, она подняла руки и начала скрещивать их над головой, как будто намеревалась сдаться в плен.

— Я хотел бы попросить позволения встретиться с ней! — Ерискин от волнения так сильно вытянул шею, словно собирался вылезти из рубашки через воротник.

— Для меня в этом деле есть риск, — сказал Покровский очень серьезным тоном. — Вот вы с ней поговорите, она соберет манатки и уедет. Оставите меня без ценного работника!

Ценный работник высунулся из-за ближайшего куста и тотчас спрятался снова.

— Как вы могли подумать! — воскликнул Ерискин. — Я не собираюсь ее сманивать. Мне нужно только расставить все точки над quot;Iquot;.

— Хорошо, — твердо сказал его собеседник. — Я дам вам возможность с ней поговорить, однако с условием.

Сердитая Наташина физиономия появилась между раздвинутыми ветвями, но он ее проигнорировал.

— Вы расскажете мне, в чем дело?

Ерискин поглядел на него исподлобья и с трудом выдавил из себя:

— Это личное.

— Ничего страшного. Я ведь не собираюсь предавать ваше признание гласности. Просто как работодатель я несу некоторую ответственность…

Куст гневно закачался.

— Но я вам, собственно, все сказал, — развел руками Ерискин. — Эта женщина нужна мне, как воздух! Та ночь, что мы провели в гостинице вдвоем, произвела на меня неизгладимое впечатление.

Это любовь, я знаю! Без любви все было бы по-другому!

Куст не шелохнулся. Покровский посмотрел на него задумчиво и спросил:

— А как вы познакомились?

— Через Интернет, — охотно объяснил тот. — Вернее, познакомился я не с ней, а с другой девушкой, Ксенией. Но на свидание она не пришла, а прислала вместо себя Наталью. Я не сразу об этом узнал и осаждал Ксюшу письмами…

— Она что, сбежала от вас наутро? Наталья?

— Да, — грустно признался Ерискин. — Когда я проснулся, ее уже не было. Я перевернул всю гостиницу вверх тормашками! Я сразу понял, что это — женщина всей моей жизни. Она совершенно неподражаема!

— Воображаю, — пробормотал Покровский, наблюдая за тем, как от куста, пригнувшись и опираясь руками о землю, словно орангутан, убегает женщина всей жизни Романа Ерискина.

— Я так страдал, что Ксения сжалилась надо мной. И рассказала правду: что очаровавшую меня незнакомку зовут Натальей Смирновой и что она устроилась на временную работу к вам, Андрей Алексеевич. Я запомнил вас как интеллигентного и чуткого человека и надеюсь, что не ошибся в своих ожиданиях.

Закончив речь, Ерискин встал, облегченно сказал «Фу!», расправил плечи, повертел головой и тут увидел Наташу. Она стояла возле входа в дом и строила Покровскому рожи.

— Очень эмоциональная особа. Увидела вас и вот — вне себя от счастья, — сказал тот и патетически добавил:

— Что ж — идите к ней. Надеюсь, у вас честные намерения.

Ерискин ненадолго задумался. Вероятно, сам для себя он четко не сформулировал своих намерений. Или же они были у него не совсем честными.

А может быть даже — совсем нечестными.

— Ну что вы встали? У нее всего лишь изменилась прическа. Но это точно она, головой ручаюсь.

— Наташенька! — неуверенно воскликнул Ерискин, подбегая к ней. — Это я!

Покровский подтянулся за ним, и Наташа поглядела на него с ненавистью.

— Подождите, Роман, пока мы останемся одни, — потребовала она, и Покровский, высокомерно хмыкнув, скрылся в доме. — Черт бы вас подрал, вы зачем явились?!

— Вы убежали, ничего не сказав! Не оставив адреса, не назначив новую встречу… А я страдал. Все это время я тешил себя надеждами, что вы появитесь… — Ерискин поискал ответа в Наташиных глазах.

— Хочу вас успокоить, — ответила она. — Женщина, по которой вы сходите с ума, любит вас.

— О-о! — воскликнул Роман и широко распахнул объятия.

— Ее зовут Тося, — продолжала Наташа, не обращая внимания на его раскинутые руки. — Это она провела с вами ночь.

— Но Тося только приготовила для нас номер! — отступил Ерискин, уронив руки.

— И осталась в нем до утра. Неужели вы такое бесчувственное бревно? Она ведь на голову ниже меня и наверняка приятнее на ощупь.

Ерискин некоторое время молчал, разглядывая носки своих башмаков, потом поднял голову:

— На этот раз вы меня не обманываете?

— Да нет же, глупая вы голова. Уверена, что сейчас Тося страдает не меньше вашего.

В этот момент Покровский снова появился на улице. На носу у него сидели солнечные очки, а в руках была книга «Женщина как вид» с довольно рискованной картинкой на обложке. Он остановился на ступеньках и задумчиво уставился в небо.

— Благодарю вас, — прошептал сентиментальный Ерискин. — Прощайте! — и почти бегом бросился к своему автомобилю.

Покровский повернул к Наташе лицо и, когда она отразилась в стеклах его солнечных очков, сказал:

— Ну вы и штучка!

— Я штучка?! Это вы — штучка! Зачем вы выведывали у Романа все интимные подробности? Это просто неслыханно!

— Мне интересна ваша личная жизнь.

— Моя личная жизнь не имеет к вам никакого отношения.

— Ничего себе! Вы находитесь под моей крышей, я хочу знать, с кем имею дело. Не вздумайте визжать, как кошка на колокольне. Вы жили в гостинице под тремя разными фамилиями! — Наташа повернулась и пошла. — Куда это вы собрались?

— Я собралась идти и работать на вас.

— Неужели вы вспомнили о работе? — преувеличенно любезным тоном поинтересовался Покровский и помахал книжкой у нее перед носом.

— Я не забывала о ней ни на секунду.

— Да что вы! Когда усядетесь, не забудьте поглядеть на часы.

Наташа сочла, что оправдываться — ниже ее достоинства, и действительно отправилась в кабинет. Никто ей больше не мешал, и она просидела за компьютером до самого обеда. Обедать ее не позвали, Она долго маялась, надеясь, что сейчас все-таки кто-то придет — Генрих, или Марина, или Лина, или сам Покровский, в конце концов. Но никто не пришел, и она вконец разобиделась.

Гости разъезжались — она слышала, как заводили машины, как прощались на крыльце. О ней никто не вспомнил. Она вышла в холл только в седьмом часу и сразу же увидела Бубрика. Развалившись на диване, он о чем-то с умным видом разглагольствовал, глядя на собеседника. А на ногах у него были те самые светлые ботинки, которые Наташа недавно видела висящими на суку. Она узнала их, что называется, с первого взгляда. Покровский сидел напротив Бубрика в кресле и вполуха слушал его, время от времени кивая и приговаривая:

— Ты совершенно прав, Аркадий. Совершенно прав.

На самом деле все его внимание было приковано к Марине и Валере Козлову, которые стояли возле магнитолы и «заводили музыку». Марина совершенно по-девчоночьи хихикала, толкала Валеру в бок, распушала ему волосы, клала ручку на плечо, а тот краснел, и все валилось у него из рук от смущения. Исподтишка он постоянно следил за Покровским, словно за злой собакой, которая лежит на подстилке и косит на него глазом.

— Здрасте! — сказал Бубрик, узрев Наташу, и в порыве галантности на пять сантиметров оторвал зад от дивана. А потом приподнял воображаемую шляпу.

— Хорошая у вас обувь, — вместо приветствия заметила она. — Где брали?

Покровский невольно опустил глаза и, узнав свои ботинки, потрясенно моргнул несколько раз подряд.

— Вы мне не поверите! — радостно засмеялся Бубрик. — На дубу взял. Висели себе как ни в чем не бывало.

— На каком дубу? — странным голосом переспросила Марина, бросив Валеру возле магнитолы и придвинувшись поближе. — Эти вот ботинки?

— Нравятся? — Бубрик выставил вперед одну ногу и повертел так и сяк, чтобы всем хорошо было видно. — Правда, они мне на пару размеров велики, но я это переживу. По всему видно, ботинки дорогие…

— Сто пятьдесят баксов, — подтвердил Покровский.

— О, надо же! А что это вы все так насторожились?

— Видите ли, Аркадий, — сказала Наташа, пытаясь подавить в себе отвращение к Бубрику, — эти самые ботинки проходят по делу об убийстве бывшей жены Андрея Алексеевича. Вероятно, в них был преступник, когда отправил ее на тот свет. Их вся милиция ищет.

Не успела она договорить, а Бубрик уже разулся-с такой скоростью, словно ему сказали, что под стельками башмаков прячутся скорпионы.

— Я ничего не знал, — трусливо заявил он и отодвинул ногой в зеленом носке злосчастную пару обуви.

— Так где ты их нашел? — уточнил Покровский, наморщив лоб.

— Они, Андрей, на дереве висели! — с жаром принялся объяснять Бубрик. — Вон, видишь, дуб?

Оquot; вскочил, подбежал к окну, отпихнув по дороге Вздеру Козлова, и дрожащим пальцем показал в нужном направлении.

— Вот на этом дубе и висели, друг с другом шнурками связанные. Я подумал — какая находка!

Мне даже в голову не пришло, что это такой тайник. А уж тем более что дело как-то связано с убийством…

— А зачем вы на дерево полезли? — с подозрением спросила Марина, и Наташа немедленно поддакнула:

— Действительно, зачем?

И тут же прикусила язык. Нет, она не собирается сейчас выдвигать против этого типа обвинения!

Надо сначала выследить его, все про него узнать, иначе он будет отпираться и выставит ее полной дурой. Дурой ей выглядеть вовсе не хотелось. Особенно перед Покровским.

— Так я.., зарисовки делал. С высоты птичьего полета, — немедленно соврал художник.

«Да уж, зарисовки, — подумала Наташа. — Фотоаппаратом. В женской спальне. Ничего, дружок, живи покуда, потом сочтемся». Почувствовав, что в воздухе сгустились тучи, Бубрик торопливо попрощался, ловко стянул с себя носки и босой отправился восвояси.

— Черт знает, что такое! — рассердился Покровский. — Как мои ботинки оказались на дереве? Или Аркадий врет?

Чтобы случайно не проболтаться про Бубрика, Наташа ушла на кухни и попросила у Генриха яблоко. Она была уверена, что он немедленно спохватится — как это, у него человек не обедал? Но Генрих стоял с поджатыми губами и, выдав ей яблоко, отвернулся к разделочной доске. Интересно, что бы это значило?

С яблоком в руках она проследовала по коридору и рывком распахнула дверь. В библиотеке сидел аспирант Коля Лесников и читал какой-то старый журнал. Наташа тут же решила, что журнал он взял для вида, а на самом деле все еще мучает себя обидой на братьев Покровских, обманувших его лучшие надежды.

— Извините, — сказал Лесников, вскакивая при виде Наташи. — Марина обещала показать мне редкую книгу. Вот я тут.., жду. Вы не знаете, где она?

— Знаю. — Наташа сделала шаг вперед, зацепилась за край ковра и, разинув рот в немом крике, с вытянутыми вперед руками полетела вниз.

Лесников совершил головокружительный маневр, отбросив в сторону журнал и скакнув ей навстречу. Он поймал ее в объятия, и Наташа еще не успела толком подтянуть ноги, когда в библиотеку заглянул Покровский. Иначе просто и быть не могло.

— Вы собираетесь, черт побери, работать? — рявкнул он, увидев, как они обнимаются.

— Да что вы, Андрей Алексеич! — воскликнул Лесников, но Покровский только рукой махнул и с досадой бросил:

— А!

И покинул помещение.

— Смерть бывшей жены очень на него подействовала, — оправдал хозяина дома Лесников, помогая Наташе принять вертикальное положение.

— Спасибо вам, голубчик, — пробормотала она тоном доброй тетушки. — А. Марина там, занимается гостями. Развлекает всех, кому внезапно стало скучно.