"Только когда я смеюсь" - читать интересную книгу автора (Дейтон Лен)

Глава 8 Лиз

В тот вечер ночь я вернулась в пансион немного навеселе после обеда с мистером Ибо Ававой и Жижи. Сайлас слушал очень внимательно и деловито. И все время делал записи в своем блокноте. Дело складывалось очень благоприятным для нас образом, но Сайлас был прав, что нам с Бобом нельзя оставаться в этом пансионе. Сначала мы перегнали машины, затем упаковали вещи и переехали в смежные апартаменты «Честера».

У администратора возникли возражения против Деда Мороза, но я знала, что Сайлас все равно будет забывать кормить его. Только наконец к половине четвертого утра мы устроились в номере, но ложится спать никто из нас не захотел. Мы заказали в номер кока-колу и бренди и принялись обсуждать новое дельце. Боб так и оставался в грязном свитере и джинсах. Он продолжал жаловаться на свои роли нон грата и божился, что ни за что не будет водителем Сайласа в следующей операции. Но мы прекрасно знали: когда будет нужно, Боб сделает все, что прикажет Сайлас.

Сайлас подобрал Боба – можно даже сказать, усыновил его – три-четыре года назад, когда Боб занимался мелким мошенничеством.

– Когда Сайлас встретил меня, я был простым жуликом. Работал по почтовым заказам.

– Ты продавал товары по почтовым заказам?

– А, это когда помещаешь объявление о продаже превосходной гравюры на стали с изображением Ее Величества Королевы всего за десять фунтов и посылаешь трехпенсовую почтовую марку, выпущенную Британским парламентом? Нет, до этого я не додумался. Я посылал заказы в компании, продающие дешевые часы, бинокли, принадлежности для автомобилей и отправлял первый взнос, а когда мне присылали товар, я менял место жительства и торговал этим барахлом вразнос. Никакая компания не станет подавать в суд за долг меньше десяти фунтов. На поиски должника они потратят гораздо больше.

– Но это довольно опасно, – сделала я вывод. Не хотелось и думать, чем могли закончиться для парня его делишки: он был с виду такой хрупкий – тюрьма убила бы его. – Пей колу.

– Да нет, это не опасно. Сайлас сказал, что долги по почтовым заказам возмещаются только на тридцать три процента. Обычные задолженности – на семьдесят пять. Сайлас говорил, что я, конечно, могу хорошо подзаработать на этом, но все-таки дал мне понять, что, во-первых, я все равно останусь мелкой сошкой, а во-вторых, меня когда-нибудь обязательно поймают. Обязательно.

– Ну, и что произошло?

– Я занимался своим торговым бизнесом в Лидсе. И столкнулся с другим торговцем, вмешался закон. Шесть месяцев овсяной каши. Ужасно противно. Решил, что больше никогда в жизни. На следующий день после тюряги я разыскал Сайласа.

– Я люблю Сайласа, – призналась я.

Боб уставился на меня.

– Да, этого у него не отнять, – согласился Боб. – Мне кажется, что все любят его. Ты видела, как сами жертвы влюбляются в него? Двое бедолаг из Нью-Йорка – яркий пример, они готовы были из штанов выпрыгнуть за одно только любезное словечко, просто за рукопожатие, улыбку или взгляд Сайласа. Настоящее обожание. И Сайлас знает об этом и упивается этим, довольный собой.

– Это верно, – согласилась я. – Он действительно может вызвать любовь… и как истинный любовник довести отношения до грани спада.

– Распада, – поправил Боб.

– Да. И не только со своими клиентами.

– Хочешь сказать, что с нами он проделывает то же самое? – спросил Боб.

– Ты сам прекрасно знаешь, что это так. Он ухмыляется, отпускает едкие шуточки и бесконечно критикует, пока я не созрею заорать или стукнуть его, но он пристально наблюдает за тем, что происходит, и в самый критический момент включает все свое обаяние и красноречие. И это ему настолько удается, что я не могу удержаться – я бросаюсь к нему на шею и клянусь в вечной любви.

– Ага. Сам видел, как ты это делаешь, – подтвердил Боб.

– Да. И знаешь, я презираю себя за это.

– Да. Я знаю.

Он налил в свое блюдце немного сливок и поставил на пол. Дед Мороз долго смотрел на блюдце. Наконец он нерешительно подошел и несколько раз лизнул.

– Думаешь, он женится на тебе? – полюбопытствовал Боб.

– Не знаю, – призналась я. – Один раз он делал мне предложение, но это было давно.

– Он эгоист, – сделал вывод Боб. – И сосредоточен только на себе. Он ни за что не женится снова. Никогда и ни на ком.

– Об этом я не думала, – сказала я.

– Только не лукавь. Ты никогда не думала об этом? Мы живем очень свободной жизнью, но все равно нечего говорить, что ты об этом не мечтала. Меня не проведешь.

– Не твоего ума дело, – отрезала я. – Заткнись и работай, делай то, что говорит тебе Сайлас. Я тоже буду делать то, что требуется, и мы все будем в порядке.

– Я не хотел тебя расстраивать, – смягчился Боб.

– Меня не интересует ничего, кроме денег. На следующей неделе мы будем делить триста тысяч фунтов. И я не собираюсь плакать из-за Сайласа. И ни из-за какого другого мужчины.

– Я не имел в виду «плакать», – поправился Боб. – Даже не знаю, почему ты выбрала это слово…

Он обнял меня и протянул свой огромный, давно не стиранный платок.

Однажды Сайлас подсчитал, что девяносто процентов изобличенных мошенников попадаются по собственной неосторожности. Из изученных им двадцати восьми семьдесят пять процентов случаев по его мнению, произошли из-за того, что сообщников когда-то видели вместе, хотя на месте преступления они разыгрывали незнакомых людей. Сайлас настоял на нашем разделении на время проведения операции, и мне грозило долгое одиночество. Некоторым нравится быть одним, Боб был в восторге от того, что его оставили наедине с огромной стопкой книг о древних цивилизациях, похороненных под слоями песка и пыли. Но мне нужно общение. Моя человеческая природа не выдерживает долгого одиночества. Я выполнила кое-что для операции. Я пошла в министерство обороны и сказала, что пишу статью об армии для детского журнала. Я выудила все сведения об испытании противотанковых орудий. Сайлас очень воодушевился, когда мне удалось за очень короткое время достать армейскую машину и форменные костюмы.

Я очень волновалась, что им придется проделать такой большой путь совершенно одним, изображая из себя военных, но Боба занимала только борьба за роль сержанта вместо назначенной ему роли рядового.

– Пусть он будет сержантом, – пыталась убедить я Сайласа.

Но Сайлас был неумолим:

– Достаточно того, что мне с трудом удается выдать его за разумное существо.

Я понимала Сайласа, потому что даже с подстриженными волосами и в замызганной для правдоподобия форме Боб совсем не походил на солдата. Сайлас же смотрелся потрясающе. Думаю, что он не зря настаивал на восстановлении своего старого костюма вплоть до таких мелких деталей, как последняя награда и значок. Для Сайласа война была самой упоительной частью его жизни. Слава и почести, риск, приказы и повиновение – все это составляло мораль Сайласа, которая ощутимо сквозила в его ежедневных нотациях мне и Бобу. Но, боюсь, мы с Бобом были неподходящими солдатами для его армии.

В Бовингтоне все прошло как по маслу. Все было просто великолепно. Сначала они наблюдали стрельбы по расписанию, затем, пообедав холодной курицей на заднем сиденье магазарийской посольской машины, мистер Ибо Авава передал Сайласу готовый контракт на покупку противотанковых орудий с добавкой каких-то сомнительных инфракрасных приборов, на которые его уболтал Сайлас.

Авава просил Сайласа организовать транзитную перевозку этой ерунды через какую-то маленькую фирму, принадлежавшую Жижи. Они и раньше пользовались ее услугами для «негласных сделок». Сайлас был доволен. Он только объяснил мистеру Ибо Ававе, что он всего лишь бедный армейский офицер и что ему понадобятся деньги для приобретения орудий. Даже если они будут в документах фигурировать как «металлолом, цена товара все равно выходит далеко за рамки его возможностей». Без единого слова возражения Авава выписал ему чек на пятнадцать тысяч фунтов.

– Это на ближайшие расходы, – пояснил он. – Мистер Грей оплатит покупку лома, как только вы выиграете торги.

– Металлолом не продается с аукциона, – сказал Сайлас. – Так можно заработать состояние, если договориться с дилером об искусственном сбивании цены. Металлолом продается по фиксированным ценам, которые зависят от того, чистый ли это металл или с добавками, затрудняющими восстановление.

Сайлас пытался выбить из их голов идею аукциона, потому что они обязательно захотят присутствовать на торгах, чтобы выяснить, сколько металл стоит на самом деле.

Мистер Ибо Авава был идеальным партнером. Он быстро заполнил все документы. Сайлас подписал чеки и получил на руки огромный пергамент, начинавшийся словами «Республика Магазария приказом Совета…».

Нам Сайлас сказал, что это бесценный документ и дважды перечитывал его вслух. Я была очень довольна, но Боба не устраивало то, что Сайлас всякий раз заставлял его мыть машину и что ни в каком документе не было написано о гарантированных нам трехстах тысячах фунтов. Сайлас на это ответил, что Боб вообще чуть не завалил все дело своим фокусом с фунтовой бумажкой, на котором его взяли с поличным. Если бы не Сайлас, Бобу пришлось бы провести эту ночь в тюрьме. Но Боб доказывал, что в происшедшем есть и вина Сайласа. Боб все рассказывал мне о быте культуры Хитти и о том, что вавилонцы ели на завтрак. Моя мама говорила, что жизнь мужчины протекает восьмилетними периодами. За первые восемь лет, по ее расписанию, они болеют немецкой корью и коклюшем, вторые восемь лет они открывают для себя девушек и падают с велосипедов. Затем наступает период юношеских прыщей, спортивных машин и твердых воротничков, и в двадцать четыре года, когда по маминой теории, они «остепеняются». Должно быть, Боб как раз остепенялся. Окружающие при этом умирали со скуки, и я всей душой надеялась, что остепенение не будет длиться все ближайшие восемь лет, пока он не придет к «зубным протезам и возрасту измен».

У меня был внезапный приступ домашнего хозяйничанья. Я вычистила до блеска сверху донизу пансионный коттедж. Перебрала все белье в шкафах и блестящими рядами расставила стаканы и сервизы. Накупила подносов, салфеток и ваз, украсила комнаты свежими цветами.

Боб заметил, как все изменилось, и не преминул похвалить меня. Я чуть не расцеловала его, потому что Сайлас никогда ни словом не одобрил то, что я делаю. В присутствии Сайласа я всегда чувствую себя в напряжении и очень волнуюсь. Не то что он жалуется или спорит, просто создается впечатление, что ему больше не нужна моя помощь, мое мнение или даже любовь. Сайлас замкнулся в своей скорлупе и часами может не произносить ни слова. Ну хоть бы сделал что-то доступное моему пониманию, ударил бы меня, что ли, – и то лучше, чем то, что происходит.

Посещать пансионный коттедж нужно было с величайшей осторожностью, потому что стоит Жижи увидеть нас троих вместе, как все станет ясно. Идя по окрестным улицам, мы озирались по сторонам, стараясь высмотреть каких-нибудь личностей, чересчур внимательно читающих перевернутую вверх ногами газету.

Вечер перед тем, как отправиться в Сауземптон надписывать контейнеры, мы провели дома, в коттедже. Мне нравилось жить там – и готовить пищу для двух мужчин, и подметать полы, и смотреть телевизор. Сайлас никогда не смотрел те же передачи, что мы с Бобом. Как он только выдерживал эти игровые передачи и варьете? Мне не понять. А вот спектакль он высидеть не мог, но, если мы с Бобом оба настаивали, ему приходилось смотреть тоже.

– А вот я бы не тащил его через всю эту чертову пустыню, – сказал Сайлас.

– А что им оставалось делать? – спросила я.

– К чертям его, – вынес приговор Сайлас. – Всем заправлял штурман. Он должен был подумать об общем благе.

Боб сказал:

– А я не мог бы оставить его на съедение муравьям.

– Муравьи-людоеды! – фыркнул Сайлас. – Что за чушь! Не бывает муравьев-людоедов. Это все выдумки.

– Но он ранен, – сказала я. – Они вынуждены нести его.

– Как можно бросить его?! – воскликнул Боб.

Сайлас сказал:

– Да просто объяснить старику архитектору, что, если они будут нести его, все погибнут. Если бы они не тащили старого архитектора, радист не провалился бы как раз тогда, когда вновь заработала рация. Штурман командовал всем. Он должен был бросить его.

А я возразила:

– По-моему, старый архитектор очень милый. Мне он нравится больше всех. Я бы ни за что его не бросила.

– Ты же говорила, что тебе нравится штурман, – напомнил Сайлас.

– Мне действительно понравился штурман, но больше всех – архитектор.

– Ну, как они могут бросить его? – гнул свое Боб.

– Вот зарядил «как они могут, как они могут», – рассердился Сайлас. – Если бы ты побывал на войне, то не спрашивал бы. Просто объясняешь человеку, что оставить его – это в интересах остальных. Или можно сказать, что у тебя разболелась рука и ты не можешь больше нести его.

– Разболелась рука? – переспросила я.

– Он сразу поймет намек, – продолжал Сайлас. – Ты говоришь, что у тебя болит рука, и человек, который тормозит вас, сразу же понимает, о чем речь.

– У меня разболелась рука, – повторил Боб. – Надо запомнить это на будущее, когда мне нужно будет бросить кого-то в пустыне. Просто сказать, что болит рука, и оставить его на съедение муравьям.

– Муравьев-людоедов не существует. Я уже говорил тебе, – втолковывал Сайлас.

Тут началась телевизионная сводка новостей, и Сайлас цыкнул на нас. На экране появились пальмы и стреляющие автоматы, затем узенькая улочка, по которой сновали черные солдаты. «Солдаты пятнадцатого подразделения армии республики Магазарии ликвидируют последствия мятежа, организованного силами безопасности. В заявлении министра внутренних дел республики отмечалось, что обстановка в Порт-Бови после ночных вспышек мятежа нормализовалась». На экране несколько солдат обстреливали пустынные улицы; кадры были озвучены хорошо знакомым грохотом, сопровождающим все немые военные репортажи. Комментатор продолжал: «Пять старших офицеров армии Магазарии были расстреляны поздно ночью на главной улице Порт-Бови на глазах у четырехтысячной толпы. Приговоренные к смерти офицеры были доставлены на место казни, площадь Свободы, вертолетами воздушных сил Магазарии. Они были приговорены за участие в попытке вооруженного переворота, предпринятого два дня назад».

– Началось, – отметил про себя Сайлас.

– Ужасно. Не хотелось бы вмешиваться в это дело. Просто в дрожь кидает от мысли, что помогаешь одним людям убивать других, – сказала я.

– А мы не помогаем им, – пояснил Сайлас. – От нас они получат только металлолом.

– Не следует нам в этом участвовать, – повторила я.

Диктор перешел к следующему пункту. «Любопытный репортаж получен из Нью-Йорка. Сегодня в течение часа пожарники и спасательная служба дежурили возле здания на Уолл-стрит, с крыши которого намеревался броситься человек, замышлявший самоубийство. Поддерживая постоянную связь по рации, две спасательные команды забрались на крышу здания федерального суда, где и находился самоубийца».

Изображение подрагивало: видно, оператор следовал за спасателями по крыше высокого храмоподобного здания. Прожекторы выхватили силуэт человека, цепляющегося за статуи богов и коней и медленно перемещающегося по фронтону фасада. На ступеньках внизу команда пожарников растянула брезент и топталась на лестнице, стараясь держаться точно под движущейся наверху фигуркой. Камера жужжала в спину мужчине, сантиметр за сантиметром одолевавшему пространство между каменными изваяниями, которые были лишь немного крупнее нормальных размеров, – ну совсем как в кошмарном сне. Внезапно он повернулся и, с силой оттолкнувшись, прыгнул. Он упал на ступени далеко от пожарников, как узел с грязным бельем. Диктор сообщил: «Нью-йоркский транспорт был остановлен на час, но спасательные службы опоздали. Самоубийцей оказался Карл Постер – владелец крупной игрушечной фабрики, потерпевшей серьезные финансовые убытки. Трансляция велась по спутниковой связи. Спорт. Сегодня Бернли со счетом четыре-ноль нанес поражение…»

Сайлас переключил телевизор на другой канал. Клоун в смешной шляпе с наклеенным носом говорил: «…Я спешу к врачу. Мне не нравится вид моей тещи». Я надела туфли и встала. Сайлас наблюдал, как я застегивала пальто.

– Послушай, – сказал он. – Нам вот что нужно сделать…

– Оставь меня, Сайлас, – отмахнулась я. – Я хочу вернуться в гостиницу.

Сайлас схватил меня за руки. Я думала, что он задушит меня, но мы постояли лицом к лицу какое-то мгновение, потом он отпустил меня.

– Поговорим об этом утром.

– Так будет лучше, – согласилась я.

– И я тоже пойду в гостиницу, – сказал Боб.

Сайлас опустился в кресло и включил телевизор на полную громкость. «…Я пойду с тобой, – сказал полицейский. – Я не выношу вида моей…» До нас донесся рев фальшивых аплодисментов.

– Спокойной ночи, Сайлас, – сказала я, но он громко смеялся.

Когда спустилась по крутым ступеням к входной двери, меня догнал Боб. Вся территория пансиона была залита ярко-голубым лунным светом. Я поспешно стучала каблуками по булыжникам двора, но Боб не отставал.

– Я прогуляюсь с тобой, – сказал он и взял меня под руку.

– Не нужно за мной присматривать, я сама справлюсь.

– Никакого беспокойства, – ответил Боб. – Если ты будешь мне мешать, я просто скажу, что у меня болит рука.

– Да, – вздохнула я. – Как только тебе станет тяжело, просто скажи, что разболелась рука.

Он притянул меня к себе и нежно поцеловал в щеку.

На следующей неделе Сайлас начал покупку металлолома. Двести девяносто контейнеров. Сайлас просил, чтобы контейнеры были определенного размера, что потребовало дополнительных затрат времени и денег. Контейнеры должны быть достаточно длинными, чтобы вместить ракеты «виджилант». Наконец контейнеры были отправлены на железнодорожный узел, где им пришлось дожидаться транспортировки в доки. Сайлас и Боб должны были поехать туда и осмотреть товар, и, так как магазаряне и Жижи никак не смогли бы об этом узнать, Сайлас решил взять меня с собой. Было жутко холодно. Сайлас не разрешил мне надеть мою норку. Он сказал, что это привлечет внимание. Я пыталась возразить, уверяя, что обычно железнодорожники не отличают кролика от горностая. В конце концов я надела дубленку Сайласа, свои теплые штаны и высокие сапоги. И правильно сделала. На станции было морозно, как у входа в Арктику. Военные группами сгрудились вокруг костров из обломков контейнеров. Ветер мчался по путям, как скорый поезд. Мы шагали через рельсы, стараясь не угодить в какую-нибудь лужу, покрытую тонкой корочкой серого льда, который трескался под ногами, как тонкий столовый фарфор.

Наши двести девяносто контейнеров были выстроены в ряд в одном конце станции. Мы специально арендовали грузовик, чтобы привести с собой свой контейнер. Сайлас сунул каждому железнодорожнику по фунту, чтобы они погрузчиком переместили наш груз к путям, на видное место. В нашем контейнере были ракеты «Виджилант», которые Сайлас достал там, где сдаются в аренду разные реквизиты для съемок. Покраска и смазка этого барахла обошлись ему довольно дорого. Сайлас пометил контейнер красной краской, с тем чтобы знать, какой ящик он будет неохотно вскрывать, когда они приведут сюда Ибо Ававу и Жижи.

Сайлас и Боб достали трафареты и написали на всех ящиках «Б. Н. С. и K°. Импорт, Порт-Бови, республика Магазария», то есть название той самой фирмы, которую Жижи и Авава использовали для «негласных операций». Затем для пущего правдоподобия на каждом контейнере написали: «Осторожно. Артиллерия», а затем перечеркнули надписи. Маркировка заняла около двух часов, а в грузовике не было печки. Я бы помогла им, но они сказали, что я могу привлечь чье-нибудь внимание.

В основном работал Боб. Сайлас же по большей части только указывал ему, где нужно сделать надпись вверх ногами и какие ящики еще не помечены. Когда мужчины закончили работу, оба были ужасно усталыми. Теперь они действительно походили на простых чернорабочих: их лица были в мазуте, кожаные куртки в пыли и пятнах краски. Мы все втроем втиснулись в кабину грузовика, и Боб заявил, что голоден, и предложил перекусить в одной из грязных забегаловок, которые мы проезжали. В конце концов Сайлас сдался. Хотя он при входе в кафе демонстративно показывал свое отвращение, но бутерброд он уминал с неменьшим удовольствием, чем все остальные.