"И уплывают пароходы, и остаются берега" - читать интересную книгу автора (Носов Евгений Иванович)5После дождя остров словно бы вымер. Савоня, подставив спину проглянувшему солнцу, давая просохнуть рубахе, в одиночестве сидит у раскурочного места, излюбленного им потому, что отсюда далеко видать, а главное, можно курить сколько хочешь. Мокрые, потемневшие срубы церквей тоже курятся парком, а над их верхами снова как ни в чем не бывало кружат и гомонят невесть откуда налетевшие чайки. Из раскрытых окон дебаркадерного ресторана доносится обеденный гомон, слышно, как буфетная радиола выкрикивает на чужом картавом языке. Из-за дождя за столики сегодня засели рано, не дождавшись, пока объявят обед на самом теплоходе. Савоня, не любивший безлюдья, безо всякой нужды выкуривает еще одну «северинку» и наконец решает сходить к яме посмотреть, много ли натекло туда воды. Идет мимо дебаркадера, стараясь не глядеть на ресторанные окна, откуда ветер накатывает волны кухонных ароматов. – Эй, батя! – окликает его кто-то. Савоня оборачивается и видит в окне парня в голубой куртке. – З-зайди на минутку. Савоня кивает, но сперва все же идет к яме. Выдерживает характер. И лишь после того сворачивает на лавы, обтирает пучком травы спецовочные фэзэушные ботинки и поднимается на второй этаж. Там он останавливается в коридоре и глядит в обеденный зал, выискивая парня. Ресторан битком набит сбежавшимся по случаю дождя народом. Распаренная официантка Зойка, разгоняя слоистый табачный дым, курсирует с подносом между камбузом и обедающими туристами. Посреди зала, сдвинув сразу несколько столиков, шумно, с тостами и взрывами белозубого хохота, обедают те самые усатые певцы и танцоры, что плясали на погосте. напевает перед бегущей по проходу Зойкой один из артистов и, вращая желтыми глазными яблоками, прихлопывает в ладони. – Да нуте вас! – увертывается с подносом Зойка. – Щи опрокинете. За соседним столиком дама-бабушка и Вовик-землепроходец в компании мужчины с доминошной коробкой в нагрудном пижамном кармане лакомились кефиром. Вовик дует в свой стакан, выбрызгивая оттуда белые пузыри, бабушка шлепает его по руке и вытирает нос бумажной салфеткой. Савоня обшаривает глазами дальние углы, но парень в голубой куртке оказывается совсем рядом, за столиком у распахнутого окна. Он что-то рассказывает своим приятелям, мешая самому себе поминутным смехом, во время которого оцепенело замирает и прикладывает руку к сердцу. Сидящая рядом с ним круглолицая, раскрасневшаяся туристочка с высоким начесом огненно-рыжих волос смущенно смигивает черными кукольными ресницами и прячет подбородок в толстый ворот белого свитера. – Дима, не ври, не ври! – запальчиво выкрикивает она. – Не так все было! Дима еще что-то выдает, туристочка накидывается на него, розовыми кулачками колотит по голубой спине. – Все, все, Шурочка! – со смехом уклоняется Дима. – Ну сказал, не б-буду! – Болтун! – Все! М-мир – дружба! Мир – дружба! Дима выстреливает из окна окурком, отмахивает чуб-крылышко и подтягивает к себе пивную кружку. По другому боку рыжей туристочки пристроился густобровый паренек с набегающей на толстые очки всклокоченной мокрой челкой, – тоже в свитере, но только в малиновом, с желтой росшивью по груди. Паренек двумя пальцами с золотым колечком подносит ко рту тонкую сигаретину, тянется к ней сложенными в трубочку пухлыми губами, как-то так старательно обжимает желтый бумажный мундштук, вдумчиво тянет и, подержав в себе дым, тоже вдумчиво выпускает, целясь струей в подвешенную над головой люстру. Остальные двое сидят к Савоне спиной, и он видит только их затылки. Один с аккуратным пробором до самой макушки, на которой угнездился неприглаженный петушок, и все называют этого, с петушком, по фамилии – Несветский. Затылок его соседа оброс цыганистыми завитками, набегающими на белый кантик синей футболки. Этот кучерявый, которого в разговоре тоже величали Димой, время от времени шарит смуглой ухватистой рукой по гитарному грифу и, клонясь к нему и прислушиваясь, что-то тихо и неразборчиво подрынькивает. Савоня долго стоит в коридорчике перед ресторанной дверью, ждет, когда его заметят, и Дима в голубой куртке наконец натыкается на него глазами и нетерпеливо и обрадованно машет ему рукой. – Давай, бать, с-сюда! Савоня еще у порога стаскивает картуз, приглаживает волосы и, стараясь не топать, с опаской поглядывая на грудастую, опутанную по шее тремя рядами мониста буфетчицу, пробирается меж столиков тесными проходами. – Ты куда, бать, з-запропал? – удивляется Дима-маленький. – Куда ж мне пропадать? Пропадать некуда. В сенях и стоял. – Понимаешь, р-разговор один есть. – Дак и вот он я! – приободряется Савоня. – Тут такое д-дело. – Выжимая из себя застрявшее слово, Дима-маленький трудно мигает веками. – Теплоход до утра никуда не пойдет, что-то там поломалось, п-понял? – Отчего ж не понять, – смеется Савоня, переминаясь. – Ежели поломался, куда плыть, ясное дело. Дима-маленький ловит Савоню за пуговицу на рубахе, притягивает к себе. – Сколько дней плывем – то нельзя, это нельзя… Охота костерчик попалить. На воде, п-понял? – Известное дело! – А у тебя, говорят, лодка есть… – На воде живем, как не быть! – еще больше оживляется Савоня. – Значит, с-сорганизуешь? – Это завсегда можем предоставить, – переминается Савоня, удерживаемый за пуговицу. – А уху заделаем, как думаешь? – спрашивает другой Дима – Дима-большой. Он поворачивает к Савоне крупное скуластое лицо в редких оспинах. – Дак и уху… – соглашается Савоня. – Третьего дня я тут в одном месте сетки покидал, может, чего и зацепилось… – Давай, бать, уважь, – удовлетворяется ответом Дима-большой и снова свешивает смоляной чуб над гитарным грифом. – Ой, поехали, поехали, мальчики! – Рыжая Шурочка нетерпеливо топочет под столом каблучками. – Рит, едем, да? Очкастый паренек выпускает дым, неопределенно пожимает плечами, и Савоня только теперь догадывается, что это вовсе и не парень, а так чудно обстриженная девица. – Это же чудо как здорово! – ликует Шурочка. – Несветский! Кругленький, розовощекий, расположенный к ранней полноте Несветский, одетый в хороший серый пиджак с галстуком, устремляет взгляд за окно, изучает низко бегущие облака. На его аккуратной макушке настороженно вздрагивает петушок. насмешливо напевает Дима-большой и, оборвав пение, хлопает Несветского по округло-женственной спине. – Брось, кибернетик, умно задумываться! Дамы же просят! – Поехали, поехали! – снова стучит каблучками Шурочка. – Да, но я договорился с капитаном насчет радиограммы. морщится Дима-большой. – По маме соскучился? – Не в том дело… – Все, бать, з-заррубили! – объявляет Дима-маленький и отпускает Савонину пуговицу. – П-пива хочешь? – Это можно… – расплывается Савоня. – Тяни! И давай волоки сюда лодку. Савоня стоя выпивает кружку, в поклоне благодарит и, зажав картуз под мышкой, спешит к выходу. – Опять ты тут? – фыркнула ему вслед буфетчица, и от ее окрика Савоня втягивает голову. |
||
|