10

Воскресный вечер не лучшее время для поиска заёмных денег. Это подтвердит каждый, кто развлекался в выходные подобным занятием. Единственное слабое, – слабое, как лекарство, утешение, что в субботу было бы ещё хуже. Способ мудрецов утешать себя сравнением плохого с возможным худшим, надо признать, всё же помогал. Я не паниковал, не отчаивался, а бодро обзванивал знакомых предпринимателей. На кого-то доводилось работать. Были и приятели, и те, с кем просто встречался при разных обстоятельствах и чьи телефоны на всякий случай заносил в записную книжку. Почти каждый, кого удавалось застать, жаловался на тяжёлую жизнь: бестолковое-де правительство, ничем не помогая, душит разорительными налогами, а тут ещё транспортные расходы, всякое мздоимство, жульё и рэкет, и вообще, в денежных вопросах мало кому можно верить на слово. Мне некогда было им сочувствовать. Лишнее я невозмутимо пропускал мимо ушей и упорно гнул своё, – мол, надо, верну, помнят ли, что обманул и т.д. и т.п. В итоге мне не отказывали в небольших ссудах под символические проценты. Некоторых я уговаривал дать мне сразу, сегодня же, с другими договаривался заскочить к ним на следующее утро. По скромным оценкам набиралось около сорока тысяч.

Последний звонок некоему банкиру я сделал уже из своей квартиры. Банкира этого я не знал, но к нему посоветовал обратиться знакомый предприниматель, который обещал выступить моим гарантом. Я оставил банкира на десерт. Но оказалось, тот час назад улетел в Прибалтику. Это был один из серьёзных проколов. К полуночи с сознанием выполняемого долга я поправил на диване подушку и откинулся на неё, снова перелистал все страницы записной книжки. Перечитывая фамилии, убедился, ни один из нужных людей не избежал моего снимания. Надо было поставить чайник. Я опустил ноги с журнального столика, но увидел на столике визитку и под влиянием необъяснимого побуждения вернул их на прежнее место, набрал номер с визитки. Щелчок на том конце провода оборвал гудки дозвона, и бесстрастный голос с металлическими нотками предложил сказать, что я хочу передать. Я дождался начала записи сообщения и назвал себя, только и всего. Трубку не положил и был вознаграждён. Послышался негромкий женский голос:

– Алло!

– Почему-то решил, вы слушаете громкую связь, мягко сказал я.

– Я это делаю… иногда.

– И иногда отвечаете.

– Хотите, чтоб я раскаялась?

– О нет, только не это.

– Так что же?

Теперь молчал я, гораздо дольше, чем она могла выдержать.

– Я вас слушаю.

Я не отвечал.

– Что случилось? Я вас не слышу! – В её голосе что-то изменилось, как будто на исходе зимы дохнуло тёплым ветерком южных широт.

Впрочем, это могло мне показаться. Я вздохнул в микрофон.

– Вика, это вы?

Она с облегчением рассмеялась.

– Вы смешной, хотя и зануда. Кто же ещё? Ольга пока не вернулась от подруги.

Мой рот сам собой растянулся до ушей в глупейшей улыбке.

– Вы такая разная, – смиренно пожаловался я. – Днём была строгая и… холодная, как Снежная Королева.

– А вам не нравится Снежная Королева?

– Не знаю… Никогда не влюблялся в женщину с именем Виктория. Победительница. Как Афина Паллада, с копьём и шлемом. Или вы победительница мужских сердец?

– А сами что думаете?

– У вас должен быть чердак, где у форточки на бечёвке висят несчастные сердца. Они вялятся, как пойманная рыба.

– Фи, какое испорченное воображение, – произнесла она насмешливо. – Нет у меня ни чердака, ни бечёвки с сердцами.

– Так мог ответить и Синяя Борода, если бы у него спросили про тайные подвалы.

На этот раз она рассмеялась совсем хорошо.

– А вы несносны.

– Вовсе нет. Просто не могу забыть о двух мужьях, которых поменяли вроде перчаток.

– А-а, вы об этом. – Она стала отчуждённо серьёзной. – Вам-то какое дело до них?

– Я же говорил: никогда не влюблялся в женщину по имени Виктория.

– И как часто вы влюбляетесь?

Я протяжно вздохнул.

– Каждый божий день. В тяжёлые дни по несколько раз.

– Значит, я должна гордиться, что влюблённость в меня перевалила на вторые сутки? Так, что ли?

– Этого я и боюсь.

– Можете не бояться. Замуж за вас я пока не собираюсь.

– Боюсь, сам не замечу, как соберётесь.

– Чтобы вы сбежали из-под венца? Нет уж, спасибо.

– Вика, давайте на «ты», – предложил я.

– Зачем?

– Ну, не знаю. Чтобы земля не перевернулась, и чтоб луна светила и не упала на нас. Зачем люди переходят на «ты»?

– Давайте попробуем, если вам так хочется.

– А вам нет?

– И что я должна ответить?

– Соврите, что любите меня, любите сильнее тех двоих обормотов.

– А что это изменит?

– Очень многое. Я буду счастлив, как дурак, и мне приснится цветной сон, что держу вас в объятиях и целую. Вам, кстати, снятся сны?

– Она ответила не сразу, будто размышляла – не положить ли трубку.

– Да.

– Цветные?

– Цветные.

– А мне не снятся. Ни цветные, ни чёрно-белые. Проваливаюсь в бездну и просыпаюсь, а вокруг так пусто. По утрам чувствую себя обездоленным. Вам что, жалко подарить мне сон?

– Ну, хорошо, я люблю вас. Достаточно?

– Вика, разве красивые и очаровательные женщины, вроде вас, говорят так холодно? Они говорят нежно, с волнением, даже когда врут…

– Знаете, мне рано вставать. До свидания.

– Вика, подождите…

Меня прервали частые гудки. Я стал быстро набирать номер, но на последней цифре остановился.

– Стоп, – пробормотал я себе. – Перетерпи. Пусть почувствует себя виноватой. В следующий раз будет любезней.

Это подействовало. Когда в постели, в жёлтом свете ночника я просматривал югославский детективный комикс из журнала «Гигант», то вспомнил о разговоре спокойно, как о давнем приключении.