"ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА" - читать интересную книгу автора (Сергей ГОРОДНИКОВ)

Глава 6. Что есть русская нация с позиции национализма?

Никогда еще в истории человечества промышленная, а с нею и экономическая мощь того или иного государства не зависели столь значительно от человеческого фактора не самого по себе, от человеческих качеств не самих по себе, но от качеств городского общества — нации, от степени ее самоорганизации, от уровня ее социальной культуры. Современное высокотехнологичное производство, которое уже немыслимо без опоры на очень плодотворную и эффективную науку, — такое производство уже невозможно создать абы в какой стране, на базе абы какой культуры. Чрезвычайно сложное, очень структурированное такое производство нельзя создать вне адекватно сложного, столь же сложно структурированного общества, вне общества с высокой формой городской цивилизационной самоорганизации. Такое общество в современном мире и в мире XXI века может быть только и только обществом этнократически национальным. Самые динамичные и совершенные экономические системы, — экономики Японии, Германии, Кореи, Тайваня и прочих совершающих бурный рывок в промышленном развитии стран показывают со всей определенностью и однозначностью эту особенность современного мира. В многоэтнической, многоплеменной и поликультурной стране, подобной России, такую экономику, современнейшее производство нельзя создать ни при каких условиях.

Можно было бы возразить примером США. Но США уже прошли через свою эпоху расцвета промышленного капитализма, эпоху бесспорного мирового лидерства в промышленном производстве. В ту эпоху, с последней трети ХIХ века и в течение двух третей ХХ века, благодаря достижениям в индустриальном развитии, они проникли на мировой рынок с самой разной, часто не производимой ни в какой другой стране промышленной продукцией, утвердились на нем, превратились в главного торгового партнера других стран, накопили огромные коммерческие капиталы, затем добились права быть признанным центром мировых торгово-посреднических операций. За счет накопленных с того времени экономических и политических резервов они имеют возможность покрывать, частично покрывать потери от все более явной неэффективности промышленного производства в поликультурном, полирасовом обществе, каким становится американское общество за последние десятилетия.

Следует в этой связи напомнить, что во второй половине семидесятых годов, когда затяжной экономический кризис внутри этой державы породил повсеместный пессимизм, неверие в возможность хотя бы минимальных темпов экономического роста, когда в США стали поговаривать, что страна вошла в состояние “общества вето”, общества с нулевыми показателями промышленного и экономического роста, даже политологи с воинственно либеральным и левым прошлым стали рассуждать о единственной политической перспективе для Соединенных Штатов — установлении той или иной формы фашистского режима, при котором произойдет восстановление европейски белого общественного сознания, государства белых. Об этом сейчас не принято говорить, но это так, это было. То есть даже в богатых капиталистических государствах в периоды хронических кризисов становится особенно очевидной невозможность рыночно конкурентоспособного функционирования современной наукоемкой промышленной экономики без адекватной ей социальной среды — расово, культурно, социально-психологически однородной структуры общества. Если даже в США, при известных обстоятельствах угрозы существованию государства не исключают возможности радикального политического поворота к восстановлению такого общества, то что говорить о России, которой предстоит еще несколько десятилетий напрягать все силы и использовать все резервы для того, чтобы нагонять развитые страны, при экономии и экономии на всем, даже на самом малом, чтобы за счет такой экономии возвращать средства в модернизацию и развитие производства? То что говорить о России, которой предстоит еще доказать западным инвесторам свою способность проникать на мировые рынки, утверждаться на них несмотря на жесточайшее противодействие конкурентов, доказать, что вложение капиталов в нашу экономику более выгодно, чем в Японию, в США, в Германию, в Корею и в другие страны (а доказать такое невероятно сложно, чрезвычайно сложно!), — что же говорить о России в таком случае?

Ведь это же любому здравомыслящему и объективному наблюдателю современной истории видно, какими бесперспективными, хилыми были экономические системы Японии, Германии, Италии, Чили и других стран до прихода в них к власти радикально националистических сил и какими поразительно динамичными и конкурентоспособными стали их экономические структуры в результате осуществления болезненных политических мероприятий вышеуказанных режимов по революционному ускорению процессов формирования национальных обществ и по спасению промышленности своих стран от деградации и развала.

В России практически полностью исчерпаны сырьевые, демографические, морально-политические, нравственные ресурсы, которые позволяли ей быть государством полиэтническим, многоплеменным. Больше она не в состоянии этого выдержать! Дальше путь к выживанию и развитию государства, к прогрессу только один — становление русского национально организованного общества. Другого пути у нас просто нет. И ближайший затяжной мировой экономический кризис, который страшно ударит по нашей экономике, — этот мировой экономический кризис со всей определенностью покажет невозможность дальнейшего существования нынешней, унаследовавшей пережитки феодального имперского мышления России. Никакая иная политическая сила, кроме русского национализма, не сможет в конечном итоге удержать страну на плаву, удержать ее от социального взрыва ураганной мощи.

Какими же качествами должна обладать нация, чтобы иметь перспективу прорваться в первый ряд современных цивилизованных наций? Опыт других стран показывает достаточно однозначно — это должна быть нация склонная к промышленному производству больше, чем к какой-либо иной деятельности; она должна проявлять склонность к техническому творчеству, к естественным наукам; это должна быть нация по своей исторической культуре склонная к корпоративности, к государственному политическому сознанию и к социологизации производственных отношений; нация, способная ставить перед собою сверхзадачи в несколько поколений и ради этого готовая к высокой самодисциплине. Всеми этими качествами русские обладают в полной мере как благодаря природно-генетическому эволюционному отбору, так и вследствие своей культурной и политической истории. То есть русские способны стать современной и процветающей нацией, если поставят перед собой политическую цель произвести решительный разрыв с феодальным прошлым и начать любыми мерами, от поколения к поколению создавать высокоорганизованное городское общество, основным экономическим интересом которого станет промышленный интерес. Населяющие Россию другие народы, народности и племена при этом неизбежно придется оценивать по их соответствию этой цели. Если здоровые слои других народов России, которые имеют задатки подобных русским качеств, готовы влиться в борьбу вместе с русской нацией за становление крупной промышленности, за становление высокотехнологичной капиталистической промышленности, они будут поглощены в русскую нацию. В ком же окажутся неискоренимыми варварские задатки и иждивенческий паразитизм, либо проявление чуждых, тем более враждебных, спекулятивно-коммерческих интересов, те вряд ли могут рассчитывать на полное гражданство и политические права в национальной России, а при сопротивлении будут раздавлены. Русских к этому толкает ход истории и глубина, предельная острота проблем выживания в современном мире, в мировой экономической структуре рыночного капитализма.

Русский национализм по естественным причинам особенно волнуют политические проблемы отношений России с Украиной и Белоруссией, русских с украинцами и белорусами. То, как эти отношения решают либеральные “демократы”, породило надлом в русском самосознании, в русском восприятии мира, но главное страшно, чудовищно ударило по основному русскому экономическому интересу, по крупной промышленности. Будучи людьми политически недалекими, беспринципными, с весьма слабыми представлениями об исторических интересах российской государственности, либеральные “демократы” не в состоянии понять простую истину — можно сломить или даже уничтожить множество людей, но невозможно уничтожить экономические интересы государства, а потому и подлинные политические интересы народа, нации. Как только политика начинает ломать, давить экономические интересы государства необузданными эгоистическими страстями, она ведет народ к обнищанию и страну к социальным катаклизмам, тем самым обрекая себя на диктатуру над собственным голодным народом и на войны, в том числе и гражданские, либо — на свой постыдный крах, в любом случае, в конечном счете, — на свой политический крах.

Россия, но в особенности Украина и Белоруссия при интеграции в мировой капиталистический рынок не смогут догнать по уровню жизни Запад без создания эффективнейшей наукоемкой промышленности с высокой производительностью труда, с очень высокой и постоянно возрастающей производительностью труда, которая обеспечит быстрый рост наукоемкой товарной продукции для внешней торговли. Производительность труда среднего, мелкого производства, тем более в сельском хозяйстве, недостаточна для того, чтобы неуклонно наращивать экспорт или удерживать его на высоком уровне, она слишком низкая для такой задачи. Она всегда уступает производительности труда в крупном промышленном производстве. Но крупная промышленность требует для защиты ее интересов на мировых рынках сильного государства с сильным военно-политическим влиянием, которое обеспечивает долгосрочную внешнеполитическую стабильность для ее развития. И мы, три народа единого древнерусского корня, единственные в бывшем СССР, кто по своим культурным и социально-психологическим способностям и воззрениям на мир смогли ценой сознательных и многочисленных жертв, крови и пота осуществить советскую индустриализацию, создать крупную промышленность, мы оказались неподготовленными к пониманию ее роли в нашем будущем. И вместо совместного, тремя республиками отстаивания интересов крупной промышленности в новых политических условиях мы позволили всяким разрушительным силам приняться разваливать ее, первым шагом к чему стала дискредитация идеи о совместном строительстве нашего единого общерусского государства. И после этого либеральные “демократы” смеют шуметь о желании блага нашим народам! Ложь, цинизм, красивыми словами прикрытый наглый эгоизм определенных групп, не в последнюю очередь так называемой “национальной”, но на самом деле местнически-патриотической, не имеющей будущего, а потому реакционно агрессивной интеллигенции Украины и Белоруссии, которая пытается повернуть ход истории вспять и которая оказалась прямо заинтересованной в развале крупного промышленного производства. Конечно, крупная промышленность ведет к русификации, но русификация неизбежна в любом случае. Ее можно задержать на годы, быть может на пять, от силы на десять лет, но она неизбежна, как объективная историческая тенденция.

Украинская культура — в чистом виде архаично-деревенская культура. Она абсолютно неспособна решать задачи современного государства, государства городского и промышленного. Ибо если язык деревенский, то и мышление он делает таким же и поведение человеку придает соответствующее, даже если человек живет в городе. Эта культура нелепа, смешна, когда берется решать задачи современных экономики, военного, научного, международно-правового строительства. Для того, чтобы сделать украинскую культуру современной, государственной, — необходима коренная реформа языка. Но такая реформа настолько тяжелый, страшно болезненный, длительный процесс, что у Украины просто нет исторического времени для ее реализации. Следует напомнить, что подобная реформа, коренная решительная реформа великорусского языка, которую начал царь Петр I, проходила больше сотни лет! Как раз по этой-то причине государственная деятельность Российской империи находилась под столь сильным воздействием бывших в то время более развитыми языков — немецкого и французского. И в наше время мы видим — даже в таких крупных и древних странах как Индия, Пакистан, с их великой в прошлом цивилизацией, а так же практически во всех бывших колониях капиталистических мировых держав в Азии, в Африке, в Америке официально или неофициально государственным языком остается язык бывшей метрополии, потому что туземные языки, туземная культура не в состоянии решать современные проблемы. Надо быть круглыми невеждами, чтобы не задумываться над причинами этого.

Ну нельзя, невозможно без усмешки, всерьез говорить об украинизации. Она приведет Украину, как государство, к морально-нравственному, политическому и экономическому краху. Украинизация неизбежно ударит в первую очередь по экономическим интересам жителей крупных индустриальных городов, по крупной промышленности, вызовет их разрушение, доведет экономические отношения до абсурда. На базе украинизации может произойти только одно: разрушение индустрии, промышленности вообще, одичание города и откат Украины до положения сельскохозяйственного придатка к промышленным государствам Европы и к России, причем придатка с очень низкой исполнительской и общей культурой. А потому украинизированную Украину, если это произойдет, ожидает будущее страны, с которой другие государства будут иметь дело крайне неохотно, страны отсталой, крайне бедной, из которой будет нарастать исход безработной молодежи.

Украинская культура никогда не имела собственной городской культуры дворянства, аристократии. Это замечательно выразил Гоголь. По его мнению, князья и бояре, их дружины после монгольского нашествия бросили южную Русь, бежали на север, и народ вынужден был для своего выживания вырабатывать стихийно-народное казаческое самоуправление, с самобытной и очень устойчивой к внешнему воздействию психологической и культурной традицией. Но такое самоуправление не может иметь и не имеет укоренившихся представлений о чести, о верности клятве, слову, долгу, обязательствам. Если говорить откровенно, то понятия о чести, верности слову, социальным обязательствам, международно-правовым обязательствам имеют в украинской культуре крайне слабую значимость. Человек, воспитанный собственно и только на украинской культуре не выносит над собою никаких обязательств, — он вольный казак, он ветер, он дитя природы, стихии. Тогда как нетрудно отметить, что все современные, динамичные в своем развитии государства придерживаются в культурно-воспитательной внутренней политике четко выраженной задачи осуществлять мифологизацию своей истории таким образом, чтобы подчеркивать особую роль дворянства, превращая его в мифологизированный национальный идеал. Это джентльмены в англоязычной национальной культуре, в англоязычных странах, это юнкерство — в немецкой национальной культуре, идальго — в испанской и т.д.

Эта тенденция мифологизации дворянства наступала на определенном этапе усложнения политико-общественной и экономической жизни каждого конкретного государства, пережившего буржуазную революцию. К примеру, мифологизация самурайских понятий и представлений о чести, долге, верности слову, обязательствам, — эта мифологизация начала возникать в Японии в тридцатых годах ХХ века и принимать широкий размах в пятидесятых, с тех пор имея устойчивую тенденцию к возрастанию влияния на общественно-политическую жизнь, на культуру. Почему? Не в последнюю очередь потому, что динамизм и напряженность современной жизни требуют высокой самодисциплины управленческого сословия крупных промышленных монополий, и транспортной, и информационной инфраструктур, а также государственных институтов; для их обслуживания требуется высокая социальная культура, подтянутость, требуется такая работа управленцев и чиновников, которая бы способствовала резкому сокращению потока согласующих бумаг и отписок. При современной напряженности конкурентной борьбы бизнесмен бизнесмену или политику, управленец управленцу или чиновнику должны верить на слово, верить естественно, без всякой даже тени сомнений в возможности невыполнения этого слова. Вследствие чего значительно ускоряется развитие экономики, резко возрастают ее возможности в борьбе за рынки сбыта продукции.

Россия тоже подошла в своем развитии к историческому этапу, когда начнется тенденция мифологизации русского дворянства, — но об этом ниже. Спрашивается, в ком украинизация найдет подобную духовную, культурную опору в попытках модернизировать экономику и создать современное общество? Либо в польском панстве, либо в русском дворянстве. И последнее все же более вероятно. Еще раз повторимся, украинизация есть исторически обреченный эксперимент, она прямое следствие более позднего, чем в России, разрушения украинской деревни и остающегося более сильным влияния на политику правящих кругов Украины деревенской культуры, она антирыночна и в сущности антидемократична. Подобное утверждение справедливо и в отношении происходящего в Белоруcсии.

Надо ясно отдавать себе отчет в том, что на Украине столкновение интересов жизнеобеспечения города, в первую очередь крупного города, интересов крупной промышленности с украинизацией неизбежно, столкновение непримиримое, в котором город всякими политическими ухищрениями, но обязательно задавит деревню — без этого у Украины просто нет экономического, а потому и политического будущего. Более того, напуганный безответственностью деревни город обязательно поведет против нее беспощадную политическую и культурную борьбу на изживание деревенской культуры; это лишь вопрос времени. И в этой борьбе горожане несомненно обратятся к идеологии восстановления общерусского единства, к ускоренному политическому, экономическому, культурному сближению с Россией. Ни в коем случае нельзя ухудшать позиции города в этой борьбе, ни в коем случае не поддаваться на провокации по поводу Крыма. России следует быть максимально нейтральной, давать противоречиям в Киеве и на Украине вызреть и взорваться изнутри. Лучшей политикой для России сейчас оказывается политика максимально быстрого проведения собственной капиталистической приватизации, которая ускорит объективный процесс вызревания при этом острейших противоречий коммерческого и промышленного интересов и приход к власти русского национализма. Тогда Россия станет центром экономического и политического притяжения для Украины и Белорусcии, начнет затягивать их экономические и политические интересы в свои внутренние задачи мобилизационного подъема крупного промышленного производства.

В этой связи полезно обратиться к недавней истории других промышленных капиталистических государств, переживших подобные проблемы после своих буржуазных революций.

В девятнадцатом веке несколько небольших государств Апеннинского полуострова, которые несколько столетий жили раздельной политической жизнью, были объединены феодальными элитами в единое Итальянское королевство. При том, что на языке, который мы знаем сейчас как итальянский, говорило лишь около 20% населения новой крупной европейской страны. Различие в областных диалектах и культурах было очень значительным. Когда в начале ХХ века в Италии начались процессы демократизации, подобные тем, что переживаем мы в настоящее время, эти различия привели к подъему местного самосознания и вылились в политические противоречия между областными субъектами государства, особенно в отношениях между Севером и Югом страны. Только пришедшие к власти фашисты смогли поставить под контроль эти противоречия. После чего их вожди задались целью воспитать новые поколения собственно итальянцев и стали осуществлять политический курс на формирование глубокого исторического самосознания молодых горожан, оторванных индустриализацией от местных сельских традиций. Молодежь приучали воспринимать свое прошлое от истории древнеримской империи, когда на всем  Апеннинском полуострове были единое государство, единый язык, единая культура и создавалась единая цивилизация. Фашизм смог отодвинуть в национальном общественном сознании молодых итальянцев многовековой исторический период раздробленности Италии на второй план, на первый же выдвинуть идею воспитания всех итальянцев на примере общей древней истории и изначального духовного, культурного и политического единства большинства жителей страны.

Такие же процессы и приблизительно в то же время происходили в Германии. Буржуазная революция 1918 года уничтожила феодально-бюрократическую государственность Прусской империи, и в стране вновь набрали силу политические страсти, связанные с религиозными, культурными и диалектно-языковыми особенностями германских земель, что отразилось в конституции Веймарской республики. На этих землях, всего немногим более, чем за полвека, до событий 1918 года самостоятельно существовали самые разные германские государства. Их собственные традиции политической независимости складывались и укоренялись с эпохи протестантской Реформации и Тридцатилетней войны, фактически погубившей могущественную феодальную германскую империю Средних веков, которая распалась на множество протестантских и католических княжеств. Несколько веков они жили собственными религиозными, экономическими и политическими интересами, и объединение их происходило в самых разных формах и отнюдь не добровольно; наконец большинство из них с середины девятнадцатого столетия были завоеваны Пруссией и под ее правлением вовлечены политическим гением Бисмарка в единую империю.

До сих пор в Германии сохраняется очень значительное различие в диалектных особенностях немецкого языка в разных землях, не меньшее быть может, чем между русским и украинским, украинским и белорусским языками. И тем не менее сейчас немцы Германии осознают себя одной нацией. Благодаря чему же это произошло? Окончательный удар по религиозному, культурно-психологическому обоснованию сепаратистских настроений населения земель нанес политический режим Гитлера, политика германского национал-социализма. После того, как национал-социалисты ликвидировали Веймарскую республику, они выдвинули задачу воспитания молодого поколения немцев на основе глубокого исторического самосознания, на основе мифологизации древней Германии, которая была единой. То есть, в результате проведения ими такой политической линии в сознании городской немецкой молодежи произошло закрепление понятий о важной роли общегерманского единства, о преимуществе общественной жизни древних германцев в сравнении с эпохами распада Германии на десятки и десятки слабых, зависимых от сильных соседей политических государственных образований.

Очевидно, и в Германии, и в Италии воспитать молодежь на основе ценностей древнего политического единства возможно было только при разрушении традиций и быта деревни, суть которых заключалась в замкнутости сознания крестьянства, в его узкоместнической привязанности к культурно-психологическим и диалектно-языковым особенностям своей патриархальной жизни, неспособности воспринимать проблемы вне узких местнических интересов. И действительно, в вышеуказанных государствах это изменение менталитета оказывалось возможным лишь тогда, когда при индустриальной урбанизации городская молодежь во втором-третьем поколениях отрывалась от традиций деревни, когда итальянская и немецкая деревня гибли, постепенно уступали место фермерскому или коллективному капиталистическому ведению земледельческого хозяйства, что вело к устойчивому сокращению работающих в нем и уменьшению деревенского влияния на реальную государственную политику.

Нетрудно видеть поразительную схожесть причин сепаратистских настроений в вышеприведенных примерах с причинами сепаратизма на Украине и в Белоруссии. В сущности, украинская и белорусская идеи самостийности держатся исключительно на абсурдности разрушительного влияния деревни на реальные интеграционные экономические и политические интересы, — влияния деревни и связанной с ней народной интеллигенции. Но при поразительном подобии проблем, очевидно, схожими должны быть и будут методы их преодоления.

Русский национализм в своем созидании городской цивилизации, в созидании нации, национального общества не потерпит дикого, противоестественного разделения Древнерусского Великого Киевского государства на Россию, Украину и Белоруссию, которое мешает развитию крупной промышленности, мешает политике ускоренного становления евразийской торговли, то есть мешает становлению русского национального интереса; мешает нашему быстрому и гармоничному, сбалансированному развитию, развитию и процветанию, мешает становлению собственно демократии, экономической и социально-политической стабильности, без которых нельзя развивать современные информационные технологии и средства связи, нельзя иметь национального будущего. Поэтому культурная политика, политика образования и воспитания молодежи при режиме русского национализма должна будет поощрять яркую мифологизацию эпохи Киевской Руси, с ее явным, подавляющим господством города над деревней, интересов единого государства над местническими племенными интересами, и выдвинуть на передний план общественного, культурного и духовного внимания — изучение истории оказавших на Киевскую Русь исключительное влияние греко-персидской эллинистической и византийской христианской цивилизаций. В какой форме должно будет происходить политическое осуществление государственного и национально-общественного единения русских, украинцев и белорусов есть вопрос и проблема обстоятельств и соответствующей конституции, но то, что в своей задаче формирования русской цивилизованной нации русский национализм не может признать и не признает разделения Древнерусской Киевской державы — это безусловно, это принципиально. Россия не может терпеть и не потерпит ничьего посредничества в своем праве на свою древнюю великую историю, на свои культурные, духовные и политические изначальные истоки, без которых у нее нет смысла в будущем.

Однако не следует представлять и проводить это восстановление национального единства конфронтационно, в лоб, с позиций имперско-патриотического российского шовинизма, что накладывает на Россию непосильные и ненужные ей экономические и нравственные обязательства и не имеет политической перспективы. Эта потребность к восстановлению единства должна вызреть, должна возродиться и набрать политическую силу как течение мысли, как политическое движение в самих трех государствах, потребность, побуждаемая внутренними интересами вследствие порожденных экономическим изоляционизмом хозяйственного хаоса и невыносимого обнищания населения. Она обязательно проявится и станет набирать неодолимую целеустремленность, как следствие морально-нравственного, идейного и политического тупика нынешних либеральных режимов, режимов интеллектуального убожества, примитивных неуправляемых сиюминутных страстей и побуждений; вследствие ужесточения экономической и политической борьбы города, зарождающейся русской цивилизации с деревенским местничеством, в первую очередь с почти средневековым мракобесием на Западной Украине, где гнетуще злободневны религиозные проблемы феодального прошлого, где еще только-только началось раскрестьянивание и влияние деревенских народно-украинских традиций очень сильно, где продолжаются упорные попытки перенести идиотизм местечковых психологии и культуры деревни в город и навязать их городу, — что в России и под ее воздействием в значительной мере в Восточной Украине, в Белоруссии уже исторически пройденный этап, оставленный в 30-х, 40-х, 50-х, 60-х, 70-х годах двадцатого века.

Вероятно, следует еще раз подчеркнуть, что движение украинской самостийности, без которой не набрало бы силу и движение за самостийность Белоруссии, есть следствие психологической неспособности народной деревни с ее культурной и политической отсталостью, — ее неспособности естественно перейти к городскому образу жизни, озлобление против законов этой жизни, против самого города. Это есть попытка деревни навязать городу и его образу жизни свою культуру, свои нормы поведения. Именно поэтому украинская самостийность, у которой нет возможности культурно опереться на собственно украинские традиции городского прошлого, страшно боится, инстинктивно боится подлинного рынка, в котором город безусловно победит, объявит самую эту самостийность политической бессмыслицей, нелепостью с точки зрения экономики, политики и производственно-технологической культуры. Потому она неизбежно затягивает экономические буржуазно-рыночные реформы, неизбежно выступает против широких прав собственности, неизбежно близка идеологии большевистской уравниловки нищих. Эта самостийность никогда не вдохновит украинцев стремиться к буржуазно-революционным реформам и они будут вынуждены подлаживаться под требования проведения таких реформ со стороны Запада и приспосабливаться к реформаторству в России. Но именно поэтому самостийность, в конечном счете, обречена на полный провал попыток помешать интеграции экономических интересов Украины в российские, русские национальные интересы, ибо ее политическая база — деревенское почвенническое мировоззрение, украинская деревня обречена смириться с поглощением такой городской цивилизованностью, которая будет складываться, развиваться в России. Это лишь вопрос времени.

Городская же цивилизованность России будет развиваться при устремлении к историческим поискам опоры и духовного побуждения для очень быстрого разрешения экономических и политических проблем, мешающих всеохватному развитию транспортных сетей трансевразийской торговли и крупной рыночно конкурентоспособной промышленности, ее активному проникновению на внешние мировые рынки для их завоевания своей товарной продукцией, в том числе с помощью военно-стратегического государственного могущества. Россия не найдет эту цивилизованность в собственной истории, истории московского государства, что уже чувствуется по культурному кризису и идейному тупику российского патриотизма, не способного вырваться из концепции допетровской соборности, а не найдя, неизбежно углубится в историю организации общественной городской жизни киевской древнерусской государственности. Однако убедившись, что та организация жизни уступала, и уступала значительно, организации жизни в современной ей и сильно повлиявшей на нее Византии, вынуждена будет искать опору именно в византийской, а затем и в греко-персидской эллинистической цивилизованности. На этот процесс окажет сильное влияние современная американская цивилизация, которая сама впитала в себя все самое адекватное потребностям нашего времени во всех цивилизациях Запада и Востока. Только духовно и интеллектуально переработав все эти истоки и влияния, окажется возможным создавать цивилизацию более высокого порядка, приспособленную к экономическому и политическому доминированию на новом этапе мирового исторического развития. Но этим же путем неизбежно пойдет и Украина, и Белоруссия в исканиях собственной организации городской общественной жизни. И потому они сомкнутся в этих идейных и духовных поисках опоры своему новому существованию на примере древнерусской государственности, под ее воздействием и будут формировать уже неизбежно единую и собственно русскую современную цивилизацию. Враг объединения России, Украины и Белоруссии есть деревня и еще раз деревня, и в первую очередь наиболее консервативная, наиболее закоснелая в своих народных феодальных традициях деревня Украины, особенно Украины Западной с ее болезненным ожесточением в борьбе за отстаивание собственных местных народных традиций, которое укоренилось в западно-украинском крестьянстве вследствие многовековой борьбы с польским городским влиянием, влиянием жестоким и высокомерным, влиянием чуждым во всех отношениях.

Поэтому русский национализм должен в самой недвусмысленной форме объявить себя городской политической силой, которая не намерена заигрывать с деревенской отсталостью, выступает за уничтожение деревни, за усиление позиций кулачества, фермерства, коллективных форм капиталистического земледельческого хозяйствования, за концентрацию земли и средств производства в руках широко образованного, по-городскому образованного хозяина, выступает за полное уничтожение вековых феодальных традиций деревенской самоорганизации, ее местнической культуры. На смену деревенскому крестьянству должен прийти кулак ли, фермер ли, земледельческий капиталист ли — но обязательно хозяин с широким, цивилизованным взглядом на окружающий мир. Это принципиально!

Хотя привычно используется слово нация, чрезвычайно важно понимать, что сейчас наций как таковых в России, на Украине, в Белоруссии, как и вообще нигде в собственно Восточной Европе, нет. Есть народы, то есть этнические сообщества людей, которые народились и впитали в себя традиции генезиса этнического общественного развития в религиозной культурно-психологической и природно-генетической среде феодальной деревни, феодального кишлака, аула, той или иной кочевой культуры.

Нация возникает как явление городской жизни, когда земледельческий государствообразующий народ в результате промышленного и торгового экономического развития массово отрывается от культуры деревни, урбанизируется, переживает революционную буржуазную реформацию сознания и политических отношений и для своего выживания и дальнейшего прогресса политически соорганизуется в городское общество с единым пониманием государственных интересов на базе рыночных отношений к собственности и политического самоуправления и начинает созидать соответствующую городскую культуру. Нация возникает, когда переходящий к городскому образу жизни государствообразующий этнос для своего общественного развития революционно порождает нормы и правила, законодательные права и обязанности, культуру социального поведения и политической самоорганизации, оптимальные для реализации того экономического интереса, который обеспечивает основные материальные продукты для осуществления этого общественного развития в условиях становления рыночных отношений и форм собственности.

Главнейший русский экономический интерес на обозримую перспективу есть интерес развития крупной промышленности, производящей самые конкурентоспособные на мировых рынках товары, есть интерес евразийской по размаху торгово-посреднической деятельности. А потому русская городская общественная организация и культура, русская национальная цивилизованность должны изначально развиваться таким образом, чтобы приближаться к цели достичь высочайшей по всем мировым меркам общественной самодисциплины, высочайшей ответственности всех и каждого, ибо нарушение порядка в одном звене сложнейших производств или торговых структур, порядка в финансовых операциях или на транспорте бьет по другим звеньям, по другим частным и корпоративным интересам, приводит к сбою в работе огромных производственно-финансово-торговых структур. В известном смысле, для выхода из переживаемого Россией глубокого кризиса мы должны шагнуть в следующий исторический этап в становлении социальной самоорганизации общества и качественно превзойти по уровню социальной корпоративности общественных отношений самое организованное общество современного нам мира — японскую нацию.

Поэтому становление русского городского общества, политически возглавить и направлять которое и призван русский национализм, потребует от националистов изучения политических средств, которыми осуществлялось формирование общественного сознания самых дисциплинированных, самых организованных народов и наций в истории человечества, народов и наций великих, созидавших мировые цивилизации. Вопрос стал о спасении России, ее государственности, то есть о переходе не просто в принципиально новое историческое качество государства и русского общества, а в особо высокоорганизованное качество, и никакой иной подход не может разрешить связанные с этим проблемы и потому не может быть приемлем.

И отношение к народам и племенам России, народам, народностям и племенам вообще, будет строиться русским национализмом исходя из вышеприведенных политических принципов объективного характера. Русский национализм готов включить в формирующуюся русскую нацию все те народы и народности, что признают ценности и основополагающее для своего будущего значение интересов вызревающей русской цивилизованности и ее основных духовных источников: византийской цивилизации, европейской буржуазно-промышленной цивилизации, — готовы отстаивать эти ценности, готовы бороться за их утверждение как принципов своей жизни и деятельности. Те же, кто не способны интегрироваться в русский национальный интерес, городской промышленный интерес, те, кто всей своей историей стремился разрушить этот интерес, кто мешал русскому цивилизационному развитию, тормозил и пытается тормозить ход русской истории, вносит хаос и беспорядок изнутри государства, а потому тормозит развитие человечества вообще, отнимает у него будущее, которое возможно лишь с становлением русского национального государства с самой передовой промышленностью и трансевразийской торговлей, должны без всякой омерзительной коммунистической и “либерально-демократической” трусливости и двусмысленности объявляться и рассматриваться как народы, народности, племена варварские, полуварварские или дикие, каковыми они по сути и являются, — с соответствующим к ним отношением.

Мы должны научиться безжалостно относиться к отсталости и варварству, презирать варварство в любых его проявлениях, будь то в кавказском горском хищничестве, будь то в молдавском, западно-украинском или прибалтийском архаизме, будь то в азиатском диком феодализме или в африканских родоплеменных отношениях, в иных его разновидностях, — только так мы сможем действительно встроиться в эволюционное цивилизационное развитие, то есть выжить, выбраться из глубочайшего духовно-мировоззренческого и социально-политического кризиса, экономического кризиса, в котором оказались из-за исторической по масштабу перестройки нашего мировосприятия, культурного, социально-психологического, морально-нравственного индивидуального и общественного поведения. Только тогда мы создадим нацию действительно способную решать любые доступные человечеству проблемы, создадим городскую общественную самоорганизацию действительно динамичную, действительно способную к высоким целям, действительно способную взвалить на свои плечи значительную долю ответственности за движение самой эволюционно здоровой части человечества к глобальному прогрессу, к построению глобальной цивилизации.

Поскольку национальное самосознание такого качества возможно воспитать и сформировать только у молодежи, постольку высшей ценностью для русского национализма является культурно и генетически предрасположенная к русской цивилизованности молодежь. Русский национализм есть движение для такой молодежи, он ориентирован на такую молодежь, видит будущее русской цивилизации в первую очередь в такой молодежи. Он изначально политически настроен на самые передовые молодежные интересы.