"Кланы Альфа-Луны" - читать интересную книгу автора (Дик Филип Киндред)

Глава X

Слегка поклонившись, Габриель Бейнс произнес:

— Мы — единственно законный орган, обладающий всей полнотой власти на данной территории, и наивысшая инстанция, решения которой не подлежат отмене или пересмотру. — Он, с откровенно вызывающей учтивостью, предложил стул психологу с Земли, доктору Мэри Риттерсдорф. Она ответила сдержанной улыбкой. Ему показалось, что у нее усталый вид. Улыбка ее в самом деле выражала чистосердечную благодарность.

Члены совета представились доктору Риттерсдорфу каждый по-своему, в соответствии с собственными характерными особенностями.

— Говард Строу. Маний.

— Д-Джекоб Саймион. — Саймиону не удалось сдержать идиотской ухмылки. — Из поселка гебов, где сел ваш корабль.

— Анетта Голдинг. Поли. — Взгляд ее оставался настороженным, она выпрямилась, не поднимаясь со стула, и теперь пристально наблюдала за женщиной-психологом, которая самым бесцеремонным образом вторглась в их жизнь.

— Ингрид Хибблер. Один, два, три. Оден.

— Это должно быть… — доктор Риттерсдорф на мгновенье задумалась. — О да, разумеется. Одержимые навязчивое идеей.

— Омар Даймонд. Разрешаю вам самим догадаться, какой из кланов я представляю. — Даймонд рассеянным взглядом обвел помещение, где заседал совет, затем, казалось, весь ушел в себя, к немалой досаде Габриеля Бейнса. Сейчас вряд ли было подходящее время для проявления индивидуальной активности, пусть даже и мистического характера. Пришла пора, когда все они должны функционировать как единое целое или вообще ничего не делать.

— Дино Уоттерс, — невыразительно, с безысходностью в голосе произнес депр. Он попытался было сказать еще что-то, затем осекся; бремя пессимизма, полнейшей безнадежности оказалось слишком для него велико. Он снова опустил голову, вперил отсутствующий взгляд в пол и стал тереть пальцами лоб, чтобы хоть как-то унять нервный тик.

— А кто я, доктор Риттерсдорф, вы уже знаете, — сказал Бейнс и стал шелестеть лежавшими перед ним бумагами. В них зафиксирован плод объединенных усилий всех членов совета, это своего рода их совместный манифест. — Выражаем искреннюю благодарность за то, что вы сюда прибыли, — начал он, но затем стал прочищать горло, так как голос его стал хриплым от напряжения.

— Спасибо вам за то, что вы позволили мне присутствовать здесь, — произнесла доктор Риттерсдорф официальным тоном, однако, как ему показалось, одновременно и несколько угрожающим. Взгляд ее оставался суровым.

— Вы просите разрешения на посещение и других поселков, кроме Гандитауна. В особенности же вы настаиваете на том, чтобы вам разрешили произвести обследование поселка Высоты Да-Винчи. Мы обсудили вашу просьбу. И приняли решение отклонить ее.

— Понимаю, — кивнув, сказала доктор Риттерсдорф.

— Скажите ей почему, — громко произнес Говард Строу. Лицо его исказилось, он ни на мгновенье не отрывал глаз от дамы-психолога с Земли. Его ненависть к ней наполнила все помещение и до предела накалила атмосферу. У Габриеля Бейнса было такое ощущение, что он вот-вот задохнется.

Подняв руку, доктор Риттерсдорф предложила:

— Подождите. Сначала зачитайте мне свое совместное заявление. — Она обвела всех по очереди членов совета неторопливым, твердым и абсолютно профессиональным испытующим взглядом. Ответный взгляд Говарда Строу был исполнен нескрываемой злобы. Джекоб Саймион быстро наклонил голову и только глуповато улыбнулся, чтобы не привлекать к себе внимания психолога. Анетта Голдинг побледнела и стала нервно царапать свой большой палец. Депр даже не заметил, что какое-то время находился под пристальным наблюдением, он так ни разу и не поднял головы. Ответный взгляд шиза, Омара Даймонда, был слащаво покровительственным, однако, как показалось Бейнсу, за этим скрывалась тревога. У Даймонда был такой вид, что Бейнс даже стал опасаться, как бы тот в любое мгновенье не закусил удила.

Что же касается себя самого, то он нашел доктора Риттерсдорф весьма привлекательной особой. И ему стало интересно — что все-таки означает ее прибытие сюда одной, без мужа. К тому же наряд доктор Риттерсдорф совершенно необъяснимо не соответствовал деловому характеру ее встречи с представителями всех населявших спутник кланов, ибо был подчеркнуто женственным: черный свитер и юбка, золоченые босоножки с загнутыми самым озорным образом вверх носками. Плюс ко всему — стройные ноги без чулок. Свитер, как заметил Бейнс, облегал ее фигуру чуть плотнее, чем следует. Было ли все это сознательным со стороны миссис Риттерсдорф? Этого он сказать не мог, однако в любом случае, он вдруг обнаружил, что все его внимание приковано не к тому, о чем она говорила, а к ее четко вырисовывающейся под свитером груди. Она была не такой уж большой, но выпуклой и сЬвершенно не отвислой. Ему очень понравилась ее грудь.

Интересно, подумал он, не ищет ли эта женщина — а было ей, судя по всему, лет тридцать — тридцать пять, что предполагало, что как женщина она безусловно вступила в пору самого расцвета, — так вот, не ищет ли она чего-либо большего, чем просто успеха на профессиональном поприще. У него было, хотя и интуитивное, но очень сильное предчувствие, что доктора Риттерсдорф преследует не только желание получше справиться со стоящими перед ней как специалистом задачами, но и чисто личные побуждения. Она сама вряд ли осознавала это. Женское тело, отметил он про себя, само выбирает пути самовыражения, которые зачастую вступают в противоречие с теми целями, которые ставит сознание. Сегодняшним утром, поднявшись с постели, доктор Риттерсдорф, возможно, просто решила, что неплохо бы одеть именно этот черный свитер, после чего больше об этом не думала. Но тело, повинуясь гормонам, выделяемым прекрасно функционирующими железами внутренней секреции, куда лучше, чем мозг, понимает что к чему.

И это вызвало соответствующий отклик в аналогичной части его организма. Однако, в его случае такая реакция была еще и сознательной. И, отметил он про себя, это можно будет обернуть на пользу всей нашей колонии. Эта личная ее заинтересованность, в какой-то мере даже сопричастность, может стать серьезной помехой для наших противников, а нам сослужить немалую пользу. Размышляя над этим, он почувствовал, как все больше соскальзывает к состоянию изощренной защиты.

Ум его был полон самых различных замыслов, непроизвольных и тщательно проработанных, направленных на то, чтобы обезопасить не только себя, но и своих коллег.

— Доктор Риттерсдорф, — вкрадчиво произнес он, — прежде, чем мы сможем разрешить вам посетить несколько наших поселков, делегация, составленная из представителей всех наших кланов, должна обязательно произвести инспекцию вашего корабля, чтобы выяснить, имеется ли вообше какое-либо вооружение на борту вашего корабля, а если имеется — то каковы его возможности и технические характеристики. В случае отказа переговоры теряют смысл.

— Мы невооружены, — ответила доктор Риттерсдорф.

— Тем не менее, — продолжал Габриель Бейнс, — я предлагаю вам, чтобы вы разрешили мне и, может быть, еще одному из членов нашего совета, сопровождать вас до самой вашей базы. У меня есть воззвание… — он зашуршал манифестом, — в котором вашему кораблю предлагается покинуть Гандитаун в ближайшие сорок восемь земных часов. Если вы на это не согласитесь… — тут он посмотрел на Строу, который удовлетворенно кивнул, — … мы начнем боевые операции против вас на том основании, что для нас вы непрошенные враждебно настроенные по отношению к нам пришельцы.

— Мне вполне понятно ваше мировосприятие, — тихим, хорошо поставленным голосом произнесла доктор Риттерсдорф. — Вы очень долго живете здесь в состоянии полной изоляции. Но… — она теперь обращалась непосредственно к нему; ее красивые, умные глаза многозначительно встретились с его глазами, — я опасаюсь того, что мне придется заострить ваше внимание на некотором факте, который все вы, возможно, найдете крайне для себя неприятным. Вы, каждый в отдельности и все вместе, безусловно являетесь душевнобольными.

Наступила долгая, гнетущая тишина.

— Черт возьми, — выругался Строу, не имея в виду кого-либо в особенности. — Мы, что зря разнесли вдребезги это гнусное место много лет тому назад? Эту так называемую «лечебницу», которая на самом деле была концентрационным лагерем. — Губы его искривились в язвительной усмешке. — В целях эксплуатации рабского труда.

— Должна, к сожалению, констатировать, — спокойно отпарировала доктор Риттерсдорф, — что вы ошибаетесь. Это был самый настоящий госпиталь, и вы просто обязаны принять это во внимание в качестве немаловажного фактора при рассмотрении любых своих планов, касающихся нас. Я не лгу вам. Я говорю вам голую, ничем не приукрашенную правду.

— Квид эст веритас? — пробормотал знаменитое древнеримское изречение Бейнс.

— Простите?

— «Что есть истина?» — повторил уже по-английски Бейнс. — Вам не приходило в голову, доктор, что за последнее десятилетие мы здесь смогли сами справиться с теми серьезными проблемами, с которыми сталкивались поначалу, в процессе групповой адаптации, и… — он сделал жест рукой, — … притереться друг к другу? Вы, как профессионал, можете дать этому более научный термин… В любом случае мы способны наладить адекватные межличностные взаимоотношения, такие, например, как вы в состоянии засвидетельствовать, установились хотя бы в этом зале заседаний. Если мы способны работать вместе, то мы, безусловно, уже не больны. Нет никакого иного метода, к которому вы могли бы прибегнуть, для выяснения того, больны мы или нет, кроме этой способности к групповому и межгрупповому сотрудничеству. — Он откинулся на спинку стула, явно довольный собой.

— Вы, — тщательно подбирая слова, заметила доктор Риттерсдорф, — насколько я поняла, объединились против общего врага… в данном случае, против нас. Но я готова биться об заклад, что до того, как мы сюда прибыли, и после того, как мы покинем этот спутник, все вы снова расколетесь на изолированных индивидуумов, подозревающих и боящихся друг друга, неспособных ни к какому сотрудничеству. — Она обезоруживающе улыбнулась, но улыбка эта была слишком покровительственной, чтобы он мог принять ее. Слишком уж подчеркивала эта улыбка, насколько ловко сделала она это умное заявление.

Она, конечно, была права. В данном случае попала в самую точку. Они не взаимодействовали между собой постоянно. Но — кое в чем и она глубоко заблуждалась.

Ошибка ее заключалась в следующем. Она предположила, по всей вероятности, в порядке естественного защитного самооправдания, что источником страха и враждебности к пришельцам является совет как таковой. Но ведь на самом деле к тактике угроз первой прибегла сама Земля. Даже сам по себе факт посадки земного корабля на территории спутника был явно враждебным актом по отношению к его населению. Если бы было иначе, то была бы предпринята попытка спросить разрешения на прибытие. Эти земляне с самого начала проявляли подозрительность; они, и только они, ответственны за нынешнее состояние взаимной подозрительности. Если бы они хотели, то вполне могли избежать этого.

— Доктор Риттерсдорф, — заявил он без обиняков, — альфианские торговцы всегда выходят на связь с нами, когда хотят получить разрешение на посадку. Мы заметили, что вы этого не удосужились сделать. И у нас нет проблем в наших взаимоотношениях с альфианами. Мы торгуем с ними на постоянной, обоюдовыгодной основе.

Очевидно, брошенная им перчатка пресекла словесную дуэль, направила разговор в благоприятную для кланов сторону. Женщина заколебалась, не зная, что ему ответить. Пока она размышляла над этим, все находившиеся в комнате удовлетворенно заерзали на своих местах, испытывая презрение, а в случае Говарда Строу, и безжалостную злобу.

— Мы полагаем, — сказала наконец доктор Риттерсдорф, — что, если бы мы произвели официальный запрос о разрешении на посадку, то вы отказали бы нам.

Чувствуя теперь себя в еще большей степени уверенным, Бейнс позволил себе улыбнуться.

— Но вы даже не попытались этого сделать. Вы только «полагали». А теперь, разумеется, вы так никогда и не узнаете со всей определенностью, каким был бы наш ответ, поскольку…

— Так вы бы дали нам такое разрешение? — ее голос, твердый и авторитетный, резко прервал плавное течение его речи; Бейнс заморгал и непроизвольно сделал паузу. — Нет, мы такого разрешения не получили бы, — продолжала она. — И все вы прекрасно это понимаете. Попытайтесь, пожалуйста, быть реалистами.

— Только попробуйте сунуться на Высоты Да-Винчи, — раздраженно бросил Говард Строу, — мы убьем вас. И вообще, если вы не покинете наш спутник, мы вас убьем. А следующий корабль, который попытается совершить посадку, никогда не коснется земли. Это наш мир, и мы намерены любой ценой сохранять его, пока будем живы. Мистер Бейнс может изложить подробности нашего первоначального заточения на этом спутнике. Они все перечислены в манифесте, который он и я — с помощью всех остальных, находящихся в этой комнате, — подготовили. Зачитайте, пожалуйста, манифест, мистер Бейнс.

— Двадцать пять лет тому назад, — начала Габриель Бейнс, — на этой планете было организовано поселение…

Доктор Риттерсфорд тяжело вздохнула.

— Наше понимание разной природы ваших душевных заболеваний…

— «Грязной?» — взорвался Говард Строу. — Вы сказали «грязной»? — Лицо его пылало яростью, он привстал со своего стула.

— Я сказала «разной», — терпеливо пояснила доктор Риттерсдорф. — Наше знание характера ваших психических отклонений подсказало нам, что очаг вашей военной деятельности следует искать в поселке маниев — другими словами, там, где обосновались больные, страдающие маниакальным психозом. Через четыре часа мы покинем поселок гебефреников и совершим посадку в Да-Винчи, и если вы откроете против нас враждебные действия, мы вызовем регулярные вооруженные силы Земли, Одно из подразделений которых находится всего лишь в получасе полета отсюда.

В комнате снова надолго воцарилась гнетущая тишина.

— Все равно зачитайте наш манифест, Габриель, — в конце концов едва слышно произнесла Анетта Голдинг.

Кивнув в ответ, Бейнс возобновил чтение. Однако голос его на сей раз заметно дрожал.

Анетта Голдинг начала плакать, ее горькие всхлипывания перебивали его.

— Вы теперь видите, что нас всех ждет. Они намерены превратить нас снова в пациентов госпиталя* Это конец.

Чувствуя себя очень неловко, доктор Риттерсдорф решила несколько разрядить атмосферу.

— Мы только намерены предоставить вам возможность вылечиться. В результате курсов лечения у вас возникает чувство большей… скажем, терпимости друг к другу. Жизнь ваша станет более приятной и естественной, она наполнится определенным смыслом. Пока же все вы крайне угнетены, вас одолевают многочисленные страхи, вы все находитесь в состоянии напряжения, ожидания чего-то…

— Да, — пробормотал Джекоб Саймион, — ожидания, что сюда бесцеремонно вломится Земля и снова загонит нас за изгородь, будто стадо животных.

Через четыре часа, отметил про себя Габриель Бейнс. Совсем небольшой промежуток времени. Дрожащим голосом он возобновил чтение их совместного манифеста.

Теперь ему это казалось совершенно бессмысленным жестом. Потому что нет абсолютно ничего, со всей определенностью понял он, что могло бы спасти нас.

После того, как официальная часть встречи завершилась — и доктор Риттерсдорф отбыла, — Габриель Бейнс счел необходимым поделиться своими планами с коллегами.

— Вы что? — возмутился, едва сдерживая презрительный смех, Говард Строу. Лицо его превратилось в пародию на себя — настолько его исказила глумливая гримаса. — Вы говорите, что собираетесь соблазнить ее? Боже праведный, да ведь она, скорее всего права. Нас всех в самом деле не мешало бы засадить в нейропсихиатрическую больницу! — Он откинулся к спинке стула, тяжело, с натугой дыша. Слишком велико было испытываемое им отвращение. Он даже решил прекратить всякую дальнейшую ругань — пусть этим теперь занимаются другие.

— Вы, должно быть, слишком высокого о себе мнения, — сказала Анетта Голдинг.

— Мне нужен, — сказал Габриель, — кто-нибудь с достаточно развитыми телепатическими способностями, чтобы точно сказать мне, прав я или нет. — Он повернулся к Джекобу Саймиону. — Вот у этого вашего гебовского святого, этого Игнаса Ледебера, есть ли хоть самая малая толика телепатических способностей? Он принадлежит к числу тех, о которых только и говорят, что они во все горазд. В смысле пси-способностей.

— Мне об этом ничего неизвестно, — сказал Саймион, — но вы можете попытать удачи у Сары Апостолис. — Он подмигнул при этом Габриелю, весело тряся головой.

— Я позвоню в Гандитаун, — решительно произнес Габриель Бейнс, поднимая телефонную трубку.

— Телефонная сеть в Гандитауне снова не работает, — предупредил его Саймион. — Вот уже шесть дней. Вам придется самому туда отправиться.

— Все равно вам туда нужно ехать, — сказал Дино Уоттерс, наконец очнувшись после бесконечной депрессии. Его одного, казалось, воодушевили намерения Бейнса. — Ведь корабль приземлился в Гандитауне, где все дозволено, — они там все время меняют партнеров и заводят детей от кого угодно. Может быть, теперь и она прониклась духом этого поселка.

Одобрительно хмыкнув, депра поддержал Говард Строу.

— Тебе, Гейб, повезло, что она находится среди гебов. Поэтому она, вероятно, станет более восприимчивой к твоим домогательствам.

— Если только так и не иначе мы в состоянии вести себя, — едва слышно произнесла мисс Хибблер, — то, как мне кажется, мы в самом деле заслуживаем гибели. Я говорю совершенно искренне.

— Вселенная, — вдруг решил обратить внимание присутствующих Омар Даймонд, — располагает бесконечным множеством способов выражения. Даже этого, нельзя так, походя, отвергать. — Он многозначительно покачал головой.

Не проронив больше ни слова, не попрощавшись даже с Анеттой, Габриель Бейнс быстрым шагом покинул зал заседаний, спустился по широкой каменной лестнице и вышел на стоянку, где забрался в кабину своего турбомобиля. Вскоре он уже следовал в Гандитаун со скоростью в жалкие сто двадцать километров в час. Он прибудет туда раньше того четырехчасового крайнего срока, о котором упомянула доктор Риттерсдорф, прикинул он в уме, при условии, что ничего вдруг не упадет на дорогу, перегородив ее. Доктор Риттерсдорф возвращалась в Гандитаун в ракетном катере, так что она уже там. Он проклинал этот устарелый способ передвижения, на который он вынужден полагаться, но с этим ничего нельзя было поделать; таков был мир, в котором они жили, и такова реальность, за которую им приходится бороться. Как у спутника земной культуры, у них со временем снова появятся современные транспортные средства…

Но это никоим образом не было тем, ради чего стоило поступаться своей независимостью. Уж лучше ездить со скоростью 120 километров в час, но оставаться свободным. Вот так, вдруг дошло до него. Еще один лозунг.

И все же такая черепашья скорость вызывала досаду, что усугублялось жизненной важностью предпринятой им миссии, независимо от того, санкционирована она советом или нет.

Четырьмя часами и двадцатью минутами позже, усталый физически после столь длительного путешествия, но бодрый духом, даже исполненный решимости, он в конце концов добрался до загроможденных мусором окраин Гандитауна. Отчетливо ощущался специфический запах поселка, приторно-сладковатый запах гниющих отбросов, смешанный с едким зловонием от бесчисленного количества небольших костров.

Во время поездки в уме у него мало-помалу сложилась новая версия. Поэтому в самый последний момент он повернул не к лачуге Сары Апостолис, а к жалкой хибаре гебовского святого Игнаса Ледебера.

Ледебера он застал во дворе за ремонтом проржавевшего генератора с бензиновым движком в окружении своих многочисленных детей и кошек.

— Мне понравился ваш план, — сказал Ледебер, взмахом руки помешав Габриелю пуститься в объяснения. — Он обозначился кровью на горизонте несколько минут тому назад.

— Значит, вам понятно, что именно мне от вас нужно.

— Да, — кивнул в ответ Ледебер. — В прошлом этот фокус приносил мне немало пользы, когда я проделывал его с женщинами. Очень много раз мне удавалось такое. — Он отложил в сторону молоток, который все еще продолжал держать в руке, и зашагал к лачуге. За ним последовали только кошки. Дети остались во дворе. Бейнс решил не отставать от кошек. — Хотя ваша идея совершенно ничтожна, — укоризненно сказал Ледебер и отрывисто рассмеялся.

— Вы можете читать будущее? Можете ли сказать, удастся ли мне добиться успеха?

— Я не провидец. Другие в состоянии предсказывать будущее, я же предпочитаю помалкивать. Подождите минутку. — В единственной общей комнате лачуги он задержался, а коты в это время кружились у его ног, терлись о брюки, прыгали, громко мяукали. Ледебер запустил руку под раковину и извлек оттуда трехлитровый бутыль с какой-то темной жидкостью. Отвинтив крышку бутыля, он принюхался, покачал головой, снова закрыл бутыль и водворил его на прежнее место. — Не то. — Он стал бродить по лачуге, пока не открыл в конце концов ледник и стал в нем рыться. В руках у него появилась пластмассовая коробка, которую он, недоверчиво хмурясь, подверг тщательному обследованию.

Нынешняя его жена, с которой он состоял в нигде не зарегистрированном браке — имени ее Габриель Бейнс не знал — появилась на пороге спальни, тупо поглядела на них обоих, затем двинулась дальше. На ней было висевшее мешком платье, теннисные туфли на босу ногу, растрепанные волосы закрывали верхнюю часть головы и затылок бесформенной массой нечесанных грязных прядей. При виде ее Габриель Бейнс брезгливо поморщился и отвернулся, не в силах скрывать отвращение.

— Послушай, — обратился к своей сожительнице Ледебер, — где тот кувшин, ну, сама понимаешь с чем? С той смесью, которой мы пользовались перед тем, как… — он сделал определенный жест рукой.

— В ванной, где же еще. — Женщина прошлепала мимо них к выходу.

Ледебер исчез в ванной. И тут же послышался грохот передвигаемых им предметов, звон стаканов и бутылок. Наконец он вышел, неся в руках высокий стакан, наполненный какой-то жидкостью, выплескивавшейся через край с каждым шагом Ледебера.

— Вот, — сказал Ледебер, улыбаясь и демонстрируя отсутствие двух передних зубов. — Но вам еще нужно убедить ее выпить. Каким образом вы собираетесь это проделать?

Ответа у Габриеля Бейнса пока еще не было.

— Посмотрим, — сказал он и протянул руку к стакану с возбуждающим снадобьем.

Покинув Ледебера, Бейнс завернул в единственную торговую точку Гандитауна. Он припарковался у деревянного строения в форме купола, краска с которого давным-давно облупилась, а вход и стоянку для транспорта захламили кучи выброшенных за ненадобностью картонных коробок. Все прилавки были сплошь загромождены выщербленными или помятыми консервными банками. Именно здесь альфианские торгаши избавлялись от огромного количества залежалых товаров.

Он приобрел бутылку альфианского бренди, а затем, расположившись в кабине своего турбомобиля, откупорил ее, отлил часть содержимого, а взамен добавил темной жидкости с большим осадком — того самого возбуждающего снадобья, которым его снабдил гебовский святой. Обе жидкости более или менее смешались. Удовлетворенный проделанным, он плотно закупорил бутылку, завел двигатель и поехал дальше.

Сейчас, размышлял он по дороге, не очень подходящее время, чтобы полагаться только на свои врожденные способности. Как подчеркнули некоторые члены совета, он не слишком выделялся в этом отношении. А выдающееся мастерство было необходимо для выживания.

Ему без труда удалось обнаружить корабль, прибывший с Земли; он возвышался сверкающей безукоризненной чистотой и полировкой корпуса металлической башни над мусорными кучами Гандитауна. Увидев его, он тотчас же направил туда свой турбомобиль.

В нескольких сотнях метров от корабля его остановил вооруженный часовой-землянин в серо-зеленой военной ближайшей калитки, как увидел Бейнс, высунулось направленное на него дуло крупнокалиберного пулемета.

— Ваши документы, пожалуйста, — сказал часовой, с опаской разглядывая его.

— Доложите доктору Риттерсдорф, — сказал Бейнс, — что прибыл полномочный представитель руководящего совета, чтобы сделать окончательное предложение с целью предотвращения кровопролития с обеих сторон. — Он сидел, напряженно выпрямившись, за баранкой своего турбомобиля, глядя прямо перед собой.

После переговоров по интеркому часовой повернулся к Бейнсу.

— Можете пройти, сэр.

Еще один землянин, также в форме, с пистолетом у пояса, орденами и медалями на груди, провел его к рампе, которая полого поднималась к открытому входу в корабль. Через полминуты он с мрачным видом, громко стуча каблуками по металлическому полу коридора, разыскивал каюту 32-Н. Он очень неуютно чувствовал себя, зажатый между двумя близко расположенными стенами и невысоким потолком. Ни о чем он так страстно не мечтал теперь, как о том, чтобы снова оказаться в незамкнутом пространстве, где можно было дышать свободно. Но — теперь уже слишком поздно. Он нашел нужную дверь, остановился перед ней в нерешительности, затем постучался. Содержимое бутылки в пакете под мышкой слегка булькнуло.

Дверь отворилась. Перед ним стояла доктор Риттерсдорф все в том же чуть-чуть тесноватом свитере, черной юбке и таких волшебных босоножках. Она изумленно оглядела гостя.

— Простите, сейчас припомню… — Вы — мистер…

— Бейнс.

— Да-да, верно. Паран. — И обращаясь скорее к себе, добавила. — Параноидальная шизофрения. О, прошу прощения, — она покраснела. — Я совсем не хотела вас обидеть.

— Я прибыл сюда, мадам, — сказал Габриель Бейнс, — для того, чтобы провозгласить тост. Вы не хотите присоединиться ко мне? — он прошел мимо нее в крохотную каюту.

— Тост за что?

Бейнс недоуменно пожал плечами.

— А разве не ясно за что? — Он позволил лишь самому ничтожному оттенку раздражения проявиться в своем голосе.

— Значит, вы не станете оказывать сопротивление? — Проникновенно, ровным тоном сказала Мэри. Закрыв дверь, она сделала шаг навстречу Бейнсу.

— Два стакана, — сказал он умышленно смиренным, приглушенным голосом. — О’кей, доктор? — Он извлек из бумажного пакета бутылку с разбавленным с альфианским бренди и стал отвинчивать колпачок.

— Я считаю, что вы поступили очень мудро, — сказала доктор Риттерсдорф. Она теперь казалась еще более прелестной, когда торопливо искала стаканы. Глаза ее возбужденно блестели. — Это очень хороший знак, мистер Бейнс. В самом деле.

Торжественно, все еще изображая из себя пораженного, Габриель Бейнс стал разливать бренди из бутылки, пока оба стакана не наполнились до краев.

— Значит, мы можем, не опасаясь нападения, совершить посадку на Высотах Да-Винчи — спросила доктор Риттерсдорф, подняв стакан и чуть пригубив из него.

— Да, да, разумеется, — согласился он безразличным тоном, и тоже отхлебнул из стакана. Вкус был омерзительный.

— Я уведомлю об этом ответственного за безопасность нашей миссии, — сказала она. — Мистера Мэйджбума. Чтобы никакая случайность… — она вдруг примолкла.

— Что-то не так?

— Со мной происходит что-то совершенно необычное… — доктор Риттерсдорф нахмурилась. — Что-то встрепенулось во мне. Глубоко внутри. Если бы я со всей определенностью не знала… — Вид у нее стал очень смущенный. — Ничего страшного. Не беспокойтесь, мистер… Бейнс, верно? — Она быстро осушила стакан до дна. — Я ощутила такое неожиданное для меня самой возбуждение. Как мне кажется, это все связано с теми тревогами, что я испытывала. Мы так не хотели увидеть здесь… — Речь ее стала заплетаться. Пройдя в угол каюты, она уселась в кресло. — Вы подбавили что-то в этот напиток. — Поднявшись, она выронила из рук стакан. Затем как можно быстрее метнулась к красной кнопке на противоположной стене каюты.

Когда она оказалась с ним рядом, он обхватил ее за талию. Полномочный представитель межкланового совета Альфы-III-М2 сделал решающий ход. На радость или горе, но замысел его был уже приведен в действие как часть их обшей борьбы за право на существование.

Доктор Риттерсдорф укусила его за ухо, едва не отхватив мочку.

— Эй, — слабо запротестовал он.

Затем удивился:

— Что вы делаете?

После чего сказал:

— Варево Ледебера в самом деле сработало.

И добавил:

— Но, как мне кажется, есть предел всему.

Прошло какое-то время, и он произнес, задыхаясь:

— По крайней мере, должен быть.

Раздался стук в дверь.

Чуть-чуть приподнявшись, доктор Риттерсдорф крикнула:

— Убирайтесь!

— Это Мэйджбум, — послышался приглушенный голос из коридора.

Резво вскочив на ноги, при этом высвободившись из объятий, доктор Риттерсдорф подбежала к двери, заперла ее на защелку, после чего резко развернулась и, с искаженным страстью лицом, бросилась — так, во всяком случае, ему показалось — на него. Он зажмурил глаза и приготовился к удару ее тела.

Приведет ли все это, однако, к тому, что они добьются, чего хотели? В политическом отношении…

Навалившись на нее всем своим телом, буквально пригвоздив ее к полу, чуть правее груды одежды, которую она поспешно с себя сбросила, Бейнс прохрипел:

— Послушайте, доктор Риттерсдорф…

— Мэри. — На этот раз она укусила его за губу. Зубы ее клацнули с поразительной силой, он сморщился от боли и непроизвольно зажмурил глаза. И это оказалось роковой ошибкой. Ибо в то же мгновенье он был перевернут на спину. Затем он почувствовал, что лежит совершенно распластанный, будто пригвожденный к полу — ее острые коленки глубоко вонзились в нижнюю часть его живота. Руками она обхватила его голову чуть повыше ушей и, намотав его волосы на пальцы, что было силы тянула их вверх, как будто в ее намерения входило оторвать его голову. И в то же самое время…

Ему удалось очень слабым голосом крикнуть:

— Помогите!

Тот, кто был по ту сторону двери, однако, по всей вероятности, уже ушел. Ответа не последовало.

Бейнс представил себе красную кнопку на стене, которую Мэри Риттерсдорф едва не нажала — собиралась нажать, но теперь, в этом уже не было ни малейшего сомнения, ни при каких обстоятельствах не нажмет в ближайший миллион лет. — Он начал дюйм за дюймом продвигаться в направлении кнопки.

Ему так и не удалось до нее дотянуться.

И что совсем меня убивает, подумал он в отчаянии, это то, что вдобавок ко всему, все происходящее сейчас на полу каюты 32-Н не приведет ни к каким существенным политическим последствиям.

— Доктор Риттерсдорф, — проскрежетал он, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, — будьте же благоразумны. Ради Бога, давайте поговорим, ладно? Пожалуйста.

На этот раз она укусила его за самый кончик носа. Он почувствовал, как сомкнулись ее острые зубы. Она только громко рассмеялась. От этого долгого, раскатистого смеха у него мороз пошел по коже.

Похоже, от этого-то я и погибну, решил он в конце концов. Прошло, как ему показалось, бесконечно долгое время, в течение которого никому из них не удалось вымолвить ни слова. От этих ее укусов. Она закусает меня до смерти, и я ничего не смогу поделать. У него возникло такое ощущение, что ему удалось расшевелить глубоко скрытое сексуальное буйство самой вселенной, которое теперь обрушилось на него своей непреодолимой мощью. Это была стихийная, изначальная, но огромная сила. Это она пригвоздила его к ковру здесь, на полу каюты, лишив его возможности спастись. Если бы только кто-нибудь вломился сюда, кто-нибудь из вооруженных часовых, например…

— Ты знаешь, — прошептала Мэри Риттерсдорф, увлажняя слюной его щеку, — что ты самый красивый мужик из всех, что когда-либо жили? — При этом она чуть отстранилась от него, устраиваясь на его туловище поудобнее, все еще продолжая сидеть на корточках. И тут он своей возможности уже не упустил — откатился в сторону, затем, прямо, как был, на четвереньках метнулся к заветной кнопке и стал вслепую поспешно шарить рукой по стене, пытаясь нажать ее, вызвать кого угодно — будь то землянин или сам дьявол.

Тяжело и часто дыша, Мэри ухватила его за лодыжку, подтянула к себе, вновь распластав его на полу. Неловко дернувшись, он ударился о ребро какого-то металлического ящика и громко застонал. Он почувствовал тьму поражения, звенящую пустоту полнейшего уничтожения первооснов его личности — ни о чем подобном он даже не подозревал за всю свою жизнь — и поэтому оказался совершенно не готов достойно встретить такого рода опасность.

Издав торжествующий смех, Мэри Риттерсдорф перевернула его на спину и с новой силой набросилась на него; ее голые колени снова глубоко погрузились в его плоть, грудь соблазнительно раскачивалась прямо над его лицом, она же с непонятно откуда берущейся у нее силой сомкнула пальцы вокруг его запястий и буквально распяла на полу своей каюты. Ей, по всей вероятности, было абсолютно все равно, находится ли он еще в сознании. Это он понял прежде, чем тьма, в которую он все больше погружался, стала совершенно непроницаемой. Последняя мысль промелькнула в его мозгу, — окончательное и бесповоротное решение. Когда-нибудь, каким-угодно образом он еще рассчитается с этим святым гебом Игнасом Ледебером, за все, что с ним произошло. Пусть даже это будет самым последним, данным ему в этой жизни.

— О, какая же ты все-таки прелесть, — звенел, оглушая его, ликующий голос Мэри Риттерсдорф всего лишь в сантиметре от его левого уха. — Я могла бы съесть тебя с потрохами. — Она задрожала с головы до ног, по всему ее телу прошла экстатическая волна пароксизма, напоминающая землетрясение.

У него возникло ужасное предчувствие, что доктор Риттерсдорф еще только начала. А варево Ледебера здесь совершенно ни при чем, так как на него оно никак не повлияло. Габриель Бейнс плюс варево гебовского святого, в совокупности, просто предоставили возможность вырваться на свободу тому, что еще до того было в душе доктора Риттерсдорф. И ему очень повезет, если так называемый «любовный напиток» не обернется самым настоящим смертоносным зельем.

И все-таки по-настоящему сознания он не терял ни на одно мгновенье. Поэтому до него стало доходить, правда, чуть позже, что ураган страсти, в самом эпицентре которого он все это время находился, начал мало-помалу затихать. Искусственно вызванный смерч все больше и больше терял свою силу, а затем наконец, после нескольких последних судорожных вспышек, утихомирился полностью. После чего — посредством сил, природа которых для него так и осталась неясной — он оказался перенесен с пола каюты доктора Риттерсдорф в какое-то совершенно иное место.

Лучше бы я умер, сказал он себе. Очевидно, как песок сквозь пальцы, пробежал и последний срок, милостиво предоставленный землянами, а ему так и не удалось их остановить. И где же теперь он сам? Бейнс осторожно приоткрыл глаза.

Было темно. Он лежал под открытым небом, вверху тускло мерцали звезды, а вокруг повсюду возвышались горы мусора, которые составляли поселок гебов Гандитаун. Он неистово вглядывался в темноту, но нигде контуров корабля землян различить не мог. Значит, по всей вероятности, он улетел, чтобы совершить посадку в Да-Винчи.

Дрожа от холода, он с трудом сел. Куда это, во имя всего, что было святым для всех представителей рода человеческого, могла подеваться его одежда? Неужели она даже не удосужилась вернуть ее? Это казалось ничем неоправданной концовкой. Он снова откинулся на спину, закрыл глаза и стал проклинать все и вся… в том числе и себя, полномочного представителя паранов в руководящем совете. Это чересчур, с горечью подумал он.

Его внимание привлек какой-то звук справа. Он снова открыл глаза, на этот раз уже совершенно осмысленно всматриваясь в темноту. Через несколько секунд ему стаю ясно, что к нему приближается, то и дело подпрыгивая на кочках, какой-то экипаж допотопной, безнадежно устаревшей конструкции. Теперь он уже различал и кусты, Мэри Риттерсдорф низвела его до уровня незадачливого персонажа древних народных сказаний. Он возненавидел ее — но все еще оставшийся в нем страх перед ее беспощадными зубами, куда более сильный, чем ненависть, не сдвинул его даже с места. А то, что к нему приближалось, — всего лишь типичный гебовский автомобиль с двигателем внутреннего сгорания. Он уже отчетливо различал его желтые фары.

Поднявшись на ноги, он стал махать руками, чтобы автомобиль остановился, сам встав точно по центру едва просматривавшейся тропинки, протоптанной гебами для выгона скота здесь, на самой окраине Гандитауна.

— В чем дело? — спросил водитель-геб с типичной для своего клана подчеркнутой медлительностью; вырождение затронуло его в такой степени, что он уже пренебрегал какой бы то ни было осторожностью.

Бейнс подошел к дверце машины и сказал:

— На меня напали.

— О? Очень плохо. И отняли у вас одежду? Садитесь. — Геб с силой стал стучать кулаком по дверце позади себя, пока она со скрежетом не открылась. — Я отвезу вас к себе и подберу вам какую-нибудь одежду.

— Я бы предпочел, чтобы вы отвезли меня к жилищу Игнаса Ледебера, — мрачно заметил Бейнс. — Мне нужно поговорить с ним. — Но, если все это там уже было, погребенное в подсознании этой женщины, тогда в чем же он сможет упрекнуть гебовского святого? Никто не сумел бы предугадать этого. И если бы снадобье обычно подобным образом воздействовало на женщин, то Ледебер, безусловно, прекратил бы употреблять его.

— Кто это? — спросил геб, трогаясь с места.

Такой вопрос красноречиво свидетельствовал почти о полном отсутствии общения между отдельными членами общины, что было весьма тревожным симптомом. Бейнс понял что это лишний раз подтверждает правильность поставленного Мэри Риттерсдорф диагноза. Тем не менее, он взял себя в руки и описал как можно подробнее местонахождение лачуги гебовского святого.

— А, понял, — сказал водитель, — это тот малый, кому принадлежат все кошки. Только вчера переехал одну из них. — Он сдавленно хихикнул. Бейнс закрыл глаза и застонал.

Вскоре они остановились у тускло освещенной лачуги гебовского святого. Водитель снова после нескольких крепких ударов кулаком открыл дверцу. Бейнс неуклюже выбрался из кабины. Каждый сустав его мучительно ныл, а страдания от миллиона укусов, которыми в необузданной своей страсти наградила его Мэри Риттерсдорф, все еще были невыносимыми. Превозмогая боль, он шаг за шагом пересек захламленный двор и в мерцающем желтом свете автомобильных фар нашел дверь лачуги, разогнал скопище кошек с дороги и тихонько постучался в дверь.

Увидев Бейнса, Игнас Ледебер затрясся от хохота.

— Ну и досталось же вам — вы истекаете кровью! Я сейчас достану вам кое-какую одежду, а Элси, может быть, подыщет что-нибудь, чем смазать укусы или, черт его знает, что это еще… Похоже на то, будто она обработала всего вас маникюрными ножницами. — Все еще продолжая хихикать, он шаркающей походкой направился куда-то в заднюю часть лачуги. Целая орда чумазых детишек бесцеремонно разглядывала Бейнса, пока он стоял у масляного радиатора, пытаясь согреться. На детей он не обращал никакого внимания.

Позже, когда сожительница Ледебера натерла мазью многочисленные следы от укусов — сгруппировавшиеся в целые созвездия вокруг носа, рта и ушей, — а Ледебер выложил в качестве одежды хоть и рванье, но относительно чистое, Габриель Бейнс произнес:

— Я разгадал, что она из себя представляет. Она, очевидно, относится к орально-садистскому типу женщин. Вот почему все вышло не так, как я предполагал, — Мэри Риттерсдорф, рассудил он, была в той же мере, если не больше больна, как и любой поселенец на Альфе-III-М2. Только ее душевное заболевание до сих пор было в скрытом состоянии.

— Земной корабль улетел, — заметил Ледебер.

— Я знаю. — Бейнс начал одеваться.

— Было видение, — сказал Ледебер. — где-то час тому назад. Прибывает еще один корабль с Земли.

— Военный? — предположил Бейнс. — Чтобы уничтожить Высоты Да-Винчи? — Его очень волновало, пойдут ли земляне на то, чтобы сбросить водородную бомбу на поселок маниев, — во имя психотерапии.

— Это крохотный разведчик, — успокоил ею Ледебер. — В соответствии с моими представлениями, соотнесенными с изначальными силами. Как пчелка. Он совершил стремительную посадку вблизи поселка поли Гамлета.

Бейнс сразу же подумал об Анетте Голдинг. Он мог только надеяться и молиться, чтобы с ней ничего не случилось.

— У вас есть хоть что-нибудь, на чем я мог бы добраться до Адольфвилля?

Тут от вспомнил о своем собственном турбомобиле, оставленном неподалеку от места приземления корабля. Да ведь он мог бы дойти туда пешком, черт возьми. И не стоит ему ехать, решил он, в свой родной поселок. Не лучше ли отправиться в Гамлет и удостовериться в том, что Анетту не изнасиловали, не избили или не убили. Если ей нанесено хоть какое-нибудь зло, то…

— Я подвел всех, — сказал он Ледеберу. — Я заявил в совете о своем плане, и они, естественно, положились на меня, потому что я — паран. — Он еще не собирался сдаваться. Его острый ум парана снова был полон самых различных замыслов, как всегда замечательных и эффективных. Он и в могилу сойдет точно так же, строя планы борьбы с противником.

— Вам не помешало бы хоть немного перекусить, — предложила сожительница Ледебера, — прежде, чем вы куда-нибудь тронетесь. Здесь у нас остались тушеные почки. Я уже собралась было скормить их кошкам, вот, пожалуйста, угощайтесь.

— Спасибо, — с трудом сдержавшись, чтобы не поперхнуться, ответил ей Бейнс. Кулинарное искусство гебов явно оставляло желать лучшего. Но женщина была права. Ему обязательно нужно подзарядиться энергией, иначе через несколько минут он упадет замертво. Поразительно, что он до сих пор еще не свалился с ног, если учесть, что выпа ло на его долю.

Немного перекусив, он одолжил карманный фонарик у Ледебера, поблагодарил его за одежду, мазь и еду, а затем побрил пешком по узким извилистым, забитым всяческим мусором улицам Гандитауна. К счастью, его тачка оказалась на том же месте, где он ее оставил. Ни гебы, ни земляне не сочли его турбомобиль достойным тою, чтобы угнать его, разобрать на запчасти или просто уничтожить лучом лазера.

Забравшись в кабину, он выехал из Гандитауна по дороге, ведущей на восток, в сторону Гамлета. Теперь Бейнс снова пересекал совершенно открытое, хорошо простреливаемое со всех сторон пространство, отделявшее один поселок от другого, все с той же жалкой скоростью в сто двадцать километров в час.

Пока он так ехал, его не покидало щемящее ощущение крайней срочности этой поездки, подобного которому он еше никогда ни испытывал раньше. Высоты Да-Винчи, по всей вероятности, подверглись нападению со стороны землян. Вполне возможно, что они уже захвачены. А что будет с остальными? Удастся ли им выжить без фантастической энергии клана маниев? Может окажется, что этот единственный крошечный корабль с Земли означает… новую надежду? Появление его, во всяком случае, было полнейшей неожиданностью… А ведь в рамках ожидаемого у них нет практически никаких шансов, они — обречены.

Он — ни шиз и ни геб. И все же у него свое собственное, пусть даже и очень смутное, видение. Это видение некоторого, правда весьма ничтожного шанса, всего лишь одной, выдернутой из целого пакета, возможности. Первоначальному его плану не дано было осуществиться, но ведь оставался еще этот, другой. Он верил в его осуществимость. И даже не понимал почему.