"Восточная война [СИ]" - читать интересную книгу автора (Белогорский Евгений)

Глава VIII. Когда мы были на войне - II.

"Если враг тянет время, обещая мир заключить, либо дань заплатить, значит, он ждет откуда-то помощи и хочет одурачить тебя". Так говорилось в "Стратегиконе" - древней книге воинского искусства византийского полководца Кекавмена. Ардатов случайно приобрел эту книгу пять лет назад в одной из букинистических лавок Парижа и нисколько не пожалел потраченных денег. Прошло много столетий, но высказанные в ней мысли нисколько не утратили своей великой сути. В этом граф убедился на третий день, ведя безрезультатные переговоры с великим визирем.  

Казалось, предложенные султану условия мира были самые благоприятные. Территориальный ущерб минимален, военной контрибуции никакой, честь правителя Порты никоим образом не ущемлена. Подпиши, и, наводящие ужас на Стамбул русские корабли, немедленно покинут Босфор и уберутся восвояси. Однако турки по непонятной причине тянули. Тянули, несмотря на то, что испытывали сильный страх перед грозным "Нахим-пашой" и в их распоряжении не было силы способной перебить русский козырь.

Будь у Ардатова хорошо прикормленные осведомители в султанском окружении, он  наверняка смог бы распутать этот клубок неожиданных противоречий обычной логики, но, увы. Русского посла в Стамбуле не было, а о его тайных связях при дворе Абдул-Меджида граф не был информирован. Впрочем, для прояснения истины Михаилу Павловичу вполне хватило наставления "Стратегикона".

- Бузу затевают наши переговорщики, Павел Степанович, - сказал граф Нахимову, вернувшись на "Париж" после очередного впустую потраченного дня.

- Да, это очень на них похоже, - согласился с ним адмирал. - Убедились, что мы не станем бомбить город, вот первый страх и прошел. А теперь начали торговаться. Это они умеют.

- В том, что умеют, я уже полностью убедился, но вот какой нам резон от этого. Не сегодня-завтра к Босфору могут пожаловать французы из Севастополя, да и в заверения султана о закрытии Дарданелл я, честно говоря, мало верю.

- Я признаться, Михаил Павлович, тоже. Даже если турки и объявят пролив закрытым, англичане могут силой прорваться через него в Пронтиду, для выяснения отношения с султаном. Я, по крайней мере, так и поступил бы.

- Что же мы имеем на данный момент? - спросил адмирала Ардатов, склоняясь над картой Босфора.

- Матросы с "Ростислава" уже приступили к возведению временных укреплений на берегу пролива, активно привлекая к этой работе местное греческое население. Сегодня в обед, капитан Кучерин донес, что пушки с "Ростислава" снятые и вместе с трофейными орудиями уже установлены в сторону моря. Сам фрегат затоплен перед крепостью, и некоторое время сможет исполнять роль подводного заграждения.

- Насколько жизнеспособны наши планы по обороне пролива? - осторожно, не желая обидеть Нахимова, спросил граф.

- Вполне жизнеспособны. Как показал опыт обороны Севастополя, господа союзники предпочитают вести стрельбу с дальних дистанций и очень чувствительны к ответным ударам.  Броненосных батарей у них больше нет, и потому, я думаю, они не отступят от своей привычной тактики. Для наших батарей на Босфоре обстрел с дальних дистанций не принесет большого вреда, за это я вам ручаюсь. А если на помощь Кучерину послать еще и "Чесму", то войти в пролив французам будет очень затруднительно.     

- А как наше положение здесь, в Стамбуле?

- Примерно так же, - ответил Нахимов, - с двумя своими линейщиками, "Императрицей Марией", "Владимиром" и вашим брандером, мы сможем нанести большой урон любому противнику.

- Ну, если учесть, что большинство британских кораблей покинуло Крым, то навряд ли они смогут послать к Дарданеллам крупное соединение кораблей, - высказал предположение граф и адмирал согласился с ним.

- Да, Индия для них станет по очень большой цене. А, что ваши стрелки? Смогут отразить турок, если вдруг у них появятся свежие силы?

- Я полностью верю в способность дивизии генерала Муравьева разбить любого врага. Прусские винтовки уже себя прекрасно показали в деле. Жаль, что вы не видели их результаты.

- Охотно верю, но ведь любого солдата можно застать врасплох, и турки на это дело большие мастера.

- Надеюсь, что это не случится, Павел Степанович. Позиция, которую занимают наши солдаты в районе Галаты, очень удобная для отражения нападения противника. Она исключает возможность флангового обхода и вынуждает неприятеля атаковать исключительно в лоб. Кроме того, премьер-майор Паподаки сумел наладить тесный контакт с местными христианами. Здесь на востоке дурные вести имеют особенность быстро разноситься и потому, я надеюсь, они нас предупредят заранее.

- Ваши слова да Богу в уши. Значит, будем ждать плохих вестей, - подытожил Нахимов.

- Будем ждать. Большего нам ничего не остается, - смиренно произнес граф.  

Предчувствия Ардатова относительно тайных действий переговорщиков имели под собой вполне реальные обоснования. Уже в первый день вторжения русских султан был готов подписать предложенный ему мирный договор, но в дело вмешались придворные, состоящие на содержании английского посла.  

- Не торопись, государь, связывать свои руки мирным договором, предложенным тебе гяурами. На самом деле они не так сильны, как кажутся, и все их миролюбие - это только туманный занавес, предназначенный скрыть правду от твоих глаз, - шептали султану льстивые придворные.

- И что же они пытаются скрыть от моего взора? - с тайной надеждой спрашивал султан подкупленных советчиков, и те послушно пересказывали слова британского посла сэра Френсиса.

- У русских не так много сил как это кажется, ибо число стоящей у Галаты пехоты никак не больше пяти тысяч человек. Корабли "Нахим-паши" серьезно пострадали от боя с нашими крепостями. Один они срочно поставили на ремонт в док французов, другой отослали домой, а третий были вынуждены затопить. Так сильно он пострадал от ядер Мушавер-паши.

- Пусть будет так, но оставшиеся корабли вполне способны сравнять с землей половину Стамбула и мой дворец в первую очередь, - резонно сомневался султан, но сладкоголосые придворные успокаивали его.

- В Дарданеллах сел на мель французский транспорт с тысячью солдат плывущих  в Севастополь. Его конвоировали два паровых корвета, которые сейчас пытаются снять его с мели. Там же сейчас находится британский корабль с полутора тысячью солдат плывущих в Индию. Сэр Френсис уже известил их о появлении русских и приказал идти тебе на помощь. Продержись всего несколько дней, и союзники обязательно прогонят "Нахим-пашу". У него нет паровых корветов. Одни блохи, да и те порядком потрепанные, - советовали своему властителю британские подпевалы, и, польстившись на их щедрые посулы, султан воздержался от немедленного подписания мира.

В самом деле, к чему спешить, если есть возможность дать отпор врагу, да к тому же чужими руками. Конечно, придется отдать свою придворную гвардию под командование англичан, но тогда общая численность войск достигнет девяти тысяч человек, и они обязательно сбросят пришельцев в море.   

Итак, султан принял решение, и главный визирь стал искусно тянуть время, выискивая всевозможные дипломатические проволочки. К концу третьего дня переговоров в султанский дворец пришла радостная весть. Союзный флот и армия на подходе и уже завтра утром будут на пороге турецкой столицы.

Казалось, всё идет хорошо, но судьба не всегда бывает исключительно благосклонна только к одной из сторон. Как показывает жизнь, она, как правило, справедливо раздает всем сестрам по серьгам. Свои серьги в виде одинокого рыбака грека получила и Россия.

Глубокой ночью, он подплыл к стоящей на якоре русской эскадре, поднялся на борт флагманского корабля и потребовал встречи с адмиралом Нахимовым. С опаской, озираясь в сторону освещенного огнями  Семибашенного замка, грек торопливо поведал русскому флотоводцу о появлении вблизи турецкой столицы нескольких кораблей, с которых на берег сошло множество солдат одетых не в турецкую форму. Рыбак точно назвал число кораблей противника, и даже смог обозначить их класс.  

"Кто предупрежден, значит, вооружен" - гласит древняя мудрость, и следующий день в полной мере подтвердил её правоту. Когда утром к флагманскому "Парижу" подошла пышная галера, присланная великим визирем за графом Ардатовым, то выяснилось, что переговоров сегодня не будет.

- Его светлость сильно недомогает и просит перенести переговоры на завтра, - объявил туркам стоявший на мостике дежурный офицер. Услышав эту весть, посланец визиря изобразил на своем лице вселенскую скорбь по поводу болезни малика "Ардата" и любезно предложил помощь в виде лекаря самого султана.

- У нас есть свои хорошие лекари, - решительно отрезал моряк и разговор закончился, к большому огорчению посланца великого визиря.

Говоря, что граф не сможет отбыть на переговоры, дежурный офицер не сильно грешил против истины. Ардатов еще с прошлой ночи находился на берегу, намереваясь вместе с солдатами генерала Муравьева принять участие в сражении на суше. В том, что противник предпримет против них двойной удар, никто из вождей русской экспедиции на Босфор не сомневался.  

Первым силу этого удара пришлось испытать морякам. Примерно через час после отплытия галеры визиря, дозорные заметили на горизонте вражеские корабли, уверенно движущиеся прямо к стоянке русской эскадры. Главной ударной силой противника были два паровых корвета, "Тулон" и "Ваграм", идущих в бой под французским флагом.

Быстроходные и хорошо вооруженные, они привычно сопровождали транспорт с солдатским подкреплением для армии Пелесье, когда им пришло внезапное известие о нахождении русской эскадры на Босфоре.

Первым желанием французских капитанов было повернуть обратно, но посланник британского посла столь красочно расписал бедственное положение русских кораблей стоящих у Стамбула, что настроение у них моментально изменилось. Отбросив прочь свои сомнения и страхи, орлы Второй империи смело устремились в бой, твердо намереваясь одержать свой "Трафальгар" над отсталыми русскими Иванами.

Правда, коварный англичанин, дабы не нагнетать лишних волнений, ничего не сказал о трагической судьбе четырех французских броненосцев. Французским капитанам было совсем необязательно знать всю подноготную правду о сражении на Босфоре. Всему свое время. Сейчас главное разбить русских и удержать султана от подписания мирного договора, а там дальше видно будет.

Вместе с французами, в бой против эскадры адмирала Нахимова шел британский линейный корабль "Куин". Покинувший негостеприимные берега Балаклавы, он направлялся в Индию для подавления восстания сипаев. Однако, открывшаяся в корабельном трюме течь заставила "Куин" встать в Стамбуле на ремонт. Британец покинул турецкую столицу всего за несколько часов до появления на Босфоре русской эскадры и был перехвачен посланцем сэра Френсиса у Дарданелл.  

Командовавший "Куин" капитан Кнабс в отличие от своих союзников по коалиции, был гораздо лучше информирован о последних событиях на Босфоре и потому не горел особым желанием встречаться с русскими кораблями. Проклиная судьбу, сэра Френсиса и русского адмирала, он был вынужден присоединиться к французам.

Стоя на капитанском мостике своего любимого флагмана, адмирал Нахимов внимательно наблюдал за приближением врага. Сутулясь больше чем обычно, Павел Степанович не отрывал взгляда от судов противника.

- Два паровых корвета и один линейный корабль, - с напряжением в голосе произнес командир "Парижа" капитан Колычев, сильно опасавшийся за исход предстоящего боя.

- Отлично это вижу, Сергей Дмитриевич, и скажу честно, очень рад этой встрече, - хладнокровно произнес адмирал.

- Рады, Павел Степанович!? - простодушно удивился Колычев.

- Да-с. Рад тому, что противник нападает при довольно выгодном для нас положении. Стоя на якорях, мы лишаем вражеские корабли их преимущество в скорости и заставляем проводить сложные маневры, что весьма скажется на результатах их стрельбы, - убежденно произнес Нахимов. Его собеседник быстро окинул взглядом море, а затем сказал:

- Все это конечно так, но не кажется ли вам, Павел Степанович, что мы находимся в таком же положении, в котором находились турки в синопской бухте?

- В некотором смысле вы правы. Схожесть нашего положения с положением кораблей Осман-паши есть, - легко согласился с Колычевым адмирал. - Однако данная схожесть не означает полную тождественность, Сергей Дмитриевич. И тогда, и сейчас все главное дело заключается в комендорах. А если быть точным, в их умении вести прицельный огонь по врагу. Не знаю как вы, а я полностью доверяю своим матросам. Иначе не находился бы в этом месте.

- Значит до пистолетного выстрела, Павел Степанович?

- Именно, до пистолетного выстрела, - коротко подтвердил Нахимов сказанные собеседником слова.

- Какова же будет диспозиция для действия наших пароходов? - уточнил Колычев.

- Прикажите поднять сигнал: "Пароходам действовать по обстоятельствам", - ответил Нахимов, не отрывая хищного взгляда от приближающегося врага.

Собираясь атаковать русскую эскадру, корабли противника разделились. Французские корветы устремились на "Париж" и стоявшую рядом с ним "Императрицу Марию", тогда как "Куин" решил помериться силами с "Великим князем Константином", стоявшим чуть поодаль.

Выбирая, русский флагман в качестве своей главной цели атаки, французы были полностью уверенны в своей быстрой и легкой победе над линейными парусниками русских. Обладая, быстрым ходом и сорока двумя пушками, французские корабли без особых затруднений могли уничтожить тихоходные русские корабли, несмотря на их значительное превосходство в пушках. Так, по крайней мере, считали капитаны "Тулона" и "Варгама", однако судьба любит баловать людей различными сюрпризами и парадоксами.

Первым неожиданным сюрпризом для французов стало положение эскадры Нахимова. Встав на якоря вблизи берега, русский адмирал резко ограничивал противника в возможностях проведения маневра, заставляя атаковать в выгодных для себя условиях.

- Этот Нахимов не так то уж прост, как уверял меня сэр Френсис. Однако этот хитрый ход не поможет русской лисе избежать своей жалкой участи, - гневно воскликнул командир "Тулона" капитан Блерри, стоя на капитанском мостике своего корвета.

- Господа офицеры, - обратился Блерри к своим помощникам, - нам предстоит на деле доказать русскому адмиралу, что корабли императора Наполеона маневренны, быстры, а их канониры умеют отлично стрелять. По местам! Мы атакуем!

Быстро и уверенно заскользили по морским волнам корветы Второй империи, подобно двум красивым хищным птицам, атакующих свою добычу. Впереди шел "Тулон", затем двигался "Ваграм", полностью повторяя маневры своего ведущего. Вот они начали сближение, вот вошли в зону огня и вот уже первыми открыли огонь русским кораблям.

Блерри с жадностью прильнул к окуляру в надежде увидеть начало своего победного триумфа, но его ждало жестокое разочарование. Ядра корветов густо падали вокруг русских парусников. Капитан отчетливо видел несколько попаданий французских ядер в носовую надстройку вражеского флагмана, однако того, что страстно ласкает взор любого военного моряка, сбитых мачт и огня пожаров не отмечалось.

Французские корветы ещё дважды открывали огонь по эскадре неприятеля, и всякий раз капитан с горечью отставлял от своего лица подзорную трубу. Стрельба его канониров с дальней дистанции оставляла желать лучшего.

- Приготовиться к повороту и сближению с противником, - приказал Блерри своему помощнику, и чуть помолчав, язвительно добавил, - будем надеяться, что канониры правого борта будут более удачливыми в стрельбе по врагу.

- Но это опасно, месье капитан. У русских кораблей хорошие комендоры, - высказал свои опасения первый помощник.

- Ерунда! Их комендоры хороши против медлительных парусников, а против наших быстроходных кораблей они бессильны. К тому же они явно проспали наше появление, Можерон, - зло молвил Блерри, и помощнику нечего было возразить. Действительно, по непонятной причине, все это время русские корабли молчали.

Они упорно продолжали молчать, и после совершения французскими кораблями поворота и даже при выходе на новую линию атаки. Адмирал Нахимов беспрепятственно позволил противнику атаковать свои корабли пушками правых бортов корветов.

Торопясь поскорее использовать выпавшую в этом бою нежданную фору, французские корветы лихорадочно загремели своими орудиями. Вначале это были дружные пушечные залпы, которые быстро превратились в простой разнобой. Комендоры корветов спешили обрушить на врага как можно больше количество ядер.

Вновь море возле русских кораблей вскипело от упавших возле них града вражеских бомб. Однако на этот раз расстояние между противниками значительно сократилось и результаты стрельбы имперских канониров, были иными. От многочисленных попаданий на флагманском линкоре русских вспыхнул пожар, а на втором корабле была серьезно повреждена фок-мачта.

Кроме этого, на обоих парусниках было отмечено повреждение такелажа, что должно было ограничить подвижность русских кораблей, снимись они сейчас с якоря.

Охваченный боевым азартом, капитан Блерри с радостью наблюдал за языками огня, вспыхнувшего на борту русского флагмана. Как страстно он желал, чтобы рыжее пламя быстро распространилось по вантам и парусам ненавистного корабля, превратив его в могучий костер посреди моря. Прильнув к окуляру подзорной трубы, француз с нетерпением ждал скорой гибели противника, однако его надеждам не суждено было сбыться. Яростно начав свою демоническую пляску, огонь на борту "Парижа" стал быстро слабеть и хиреть, а затем и вовсе погас.

Напрасно Блерри ожидал новых сполохов пожара в темных клубах дыма. Их больше не было. Русские моряки быстро справились с возникшим огнем.

- Корабли противника серьезно повреждены! Я сам видел, как наши ядра неоднократно попадали в их пушечные порталы, господин капитан! - радостно прокричал Можерон, едва только "Тулон" вышел из зоны огня.

- Я тоже прекрасно это видел! И русские пушки опять молчат! - торжествующи, выкрикнул в ответ Блерри. - Приготовиться к новому повороту и дальнейшему сближению с противником!

- А может это хитрая ловушка, мсье капитан? - спросил Блерри помощник и тут же пожалел об этом.

- К черту вашу ловушку, Можерон!!! - взревел командир. - Я не знаю и не желаю знать, о чем думает адмирал Нахимов, но я твердо знаю, что сегодня я потоплю его во славу императора. Отдать приказ о повороте!  

Всё то время, что французские корветы обстреливали "Париж" и стоящую рядом с ним "Императрицу Марию", адмирал Нахимов невозмутимо стоял на капитанском мостике флагмана. Время от времени, поднося к своим глазам подзорную трубу, он неторопливо наблюдал за развернувшимся перед ним сражением.

Внешне, русский флотоводец был абсолютно спокоен и только сильно покрасневшее лицо, выдавало его внутренние переживания. Однако это было единственным признаком волнения Нахимова. Заложив правую руку с зажатой в ней подзорной трубой за спину, он невозмутимо слушал доклады своих офицеров, отвечая короткими приказами или комментариями.

- Скверно стреляют, очень скверно. Только порох зря жгут-с, - произнес Нахимов, оценивая результативность огня противника, открытого французами с дальней дистанции и был абсолютно прав. Всего лишь несколько ядер угодило в корпус флагмана, нанеся ему минимальный урон.

- Корабли противника идут на сближение!! - с тревогой в голосе донес адмиралу один офицеров штаба.

- Очень хорошо. Посмотрим, на что способны французские комендоры с этой дистанции, - спокойно молвил Нахимов, внимательно наблюдая за быстро приближавшимися кораблями врага.

- Павел Степанович, вы бы встали чуть подальше. Неровен час, какое шальное ядро прилетит - с мольбой в голосе обратился к Нахимову, стоящему у самого кормового фальшборта, его молодой адъютант Павел Корн.

- Совершенно зряшная просьба-с, Павел Семенович. Смерть моя даже от какого-нибудь шального ядра по большому счету ничего не изменит, - невозмутимо отвечал моряк.

- Как так, Павел Степанович!? - искренне удивился лейтенант.

- Да вот так. Сейчас все находится в руках наших комендоров. Если я их правильно воспитал и обучил, то враг будет разбит, не зависимо буду я жив или мертв. А если плохо, то любая смерть будет мне за счастье, лишь бы не видеть своего позора.

- Да как можно, господин адмирал!? - возмущенно вскричал Корн.

- Можно, можно, смею вас заверить. Такова жизнь. А вот вам милостивый государь, совершенно незачем рядом со мной стоять. Глупо-с, своей молодой жизнью зазря рисковать. Извольте встать у меня за спиной и докладывать о действиях британского линкора, - приказал Корну адмирал.

- Есть, - смиренно произнес лейтенант и принялся наблюдать за кораблем капитана Кнабса, чьи боевые действия, мало, чем отличались от действий французов. Начав стрелять с дальних дистанций, "Куин" медленно приближался к стоявшему на якорях "Константину". При этом, как и капитан Блерри, британец был вынужден проводить сложные маневры, дабы иметь возможность обрушить на русский парусник мощь своей бортовой артиллерии.   

Командовавший "Константином" вице-адмирал Новосильцев, строго придерживался приказа адмирала Нахимова и, несмотря на попадания в корабль вражеских ядер, ответного огня не открывал.

Подобное поведение русских кораблей для капитанов флота коалиции было непостижимой загадкой. Привыкшие к тому, что артиллерийская перестрелка между враждующими флотами начиналась еще с дальней дистанции, они вначале усердно ломали голову над упорным молчанием врага, чтобы затем списать все на "азиатскую" дикость своего противника. И потому, позабыв всякую осторожность, просвещенные европейцы спешили засыпать молчавшего противника градом своих бомб и ядер.

Единственный европеец, кто мог просветить командиров коалиции, капитан Джон Слейтон, участвовавший в синопской битве и воочию знакомой с тактикой Нахимова, вот уже несколько месяцев находился в русском плену.

Не помогли капитанам Блерри и Кнабсу и турецкие моряки, уже неоднократно испытавшие на себе убийственную тактику "Нахим-паши". И не потому, что коварные азиаты сводили какие-то свои счеты со своими "старшими братьями" по оружию. Отнюдь нет. Турки были бы только рады помочь советом "высоким белым братьям". Если бы такая возможность у турецких моряков вдруг и возникла, то европейцы попросту не стали бы их слушать.

Воровато и торопливо проплыли французские корветы мимо угрюмо молчавших русских парусников, спеша опустошить свои пороховые погреба. На этот раз комендоры противника стреляли куда лучше. Вражеские ядра густыми роями пролетали над палубой флагманского "Парижа" и многие из них падали на русский корабль.

Одно из них в мгновение ока превратило резную ограду капитанского мостика в груду обломков, которые щедрым дождем обрушились на адмирала и его малочисленную свиту.

- Ах!!! - громко воскликнул Корн, заметив, как увесистая щепка с силой хлестнула по лицу стоявшего рядом с ним  Нахимова. Тот от нестерпимой боли непроизвольно прикрыл руками  голову, но уже спустя несколько секунд поспешно отдернул их, словно устыдившись своих действий.

- Павел Степанович!! Как вы!? -  с тревогой выкрикнул лейтенант, бросившись на помощь Нахимову, но не успел он пройти и шаг, как был остановлен гневным взглядом адмирала.  

- Благодарю вас. Ничего существенного, только щепка-с, - язвительно бросил Нахимов, медленно поднимая к глазам руку с подзорной трубой.

- Но как же, Павел Степанович!? У вас же вся щека в крови, - не унимался лейтенант и, выхватив из кармана мундира белоснежный платок, решительно шагнул к своему кумиру.

- Лейтенант Корн, прекратите заниматься несвойственным для офицера делом, - Нахимов решительно отодвинулся в сторону от сжимавшей платок руки.

- Всю необходимую мне помощь, в свое время окажет корабельный доктор. А вы извольте заняться своими прямыми обязанностями. Приступите к тушению пожара на корабле! - громко приказал  Нахимов, заметив краем глаза разгорающиеся языки пламени на палубе линкора.

Упав на палубную тумбу канатов, вражеское ядро моментально подожгло их смоляные волокна и выпущенный на волю огонек, проворно заплясал по ним. С каждой секундой своего танца он становился все сильнее и прожорливее, грозя в любой момент перекинуться на паруса "Парижа".

Нет ничего опаснее, чем огонь на палубе корабля и потому, позабыв обо всем, лейтенант Корн стремительно бросился тушить адское пламя. Вместе с ним, на борьбу с огнем бросилось и несколько матросов, все это время стоявших на палубе под неприятельским обстрелом.

Не обращая внимания на грохот и свист проносившихся над собой вражеских бомб и ядер, горстка храбрецов отчаянно боролась с огнем, который отнюдь не собирался сдаваться. Почувствовав волю, пламя оказывало яростное сопротивление морякам, нещадно жаля их своими жаркими языками огня.

Только самоотверженный героизм, позволил матросам во главе с лейтенантом Корном отстоять корабль и не дать разгореться пламени. Весь прокопченный, держа в обожженных руках изрядно обгорелый мундир, Корн буднично доложил адмиралу о ликвидации пожара.

- Благодарю за службу, Павел Семенович! Прикажите выдать морякам по чарке водки, а сами отправляйтесь к доктору, - теплым голосом произнес Нахимов, и это было самой лучшей наградой для Корна на данный момент.

- Рад стараться, господин адмирал. Но позвольте остаться возле вас до конца боя, - с трепетом в голосе попросил лейтенант.

Нахимов внимательно глянул на поврежденные руки офицера, а затем произнес: - Как вам будет угодно-с.  

За всеми этими событиями происходившие на палубе "Парижа", корабли противника успели произвести очередной маневр и начали новое сближение. Наступала финальная часть сражения.

Открой раньше времени русские корабли ответный огонь и противник, никогда бы не рискнул пойти на сближение. Имея в своем распоряжении лучшую скорость и маневренность, французские корветы могли еще долгое время курсировать на средней дистанции вдоль стоявших на якоре русских кораблей и засыпать их ядрами в надежде на скорый результат. Однако убаюканный молчанием вражеских пушек, капитан Блерри отбросил прочь всякие сомнения и рискнул приблизиться к молчавшему "Парижу", обуреваемый страстным желанием немедленно потопить его.  

Подобно завзятым дуэлянтам, державшим наготове взведенный пистолет, твердым и уверенным шагом, подходящим к роковому барьеру, сходились в своем смертельном противостоянии русские и французские корабли.

Отставив в сторону подзорную трубу, капитан "Тулона" лихорадочно наблюдал за тем, когда его корабль выйдет на огневой рубеж и сможет дать сокрушающий залп по врагу. Вот по приказу капитана корвет замедлил ход, и мягко накатываясь на волны, стал приближаться к заветной точке. Еще миг, еще секунда и жерла пушек "Тулона" уперлись в обреченного на быструю смерть русский флагман. Блерри уже собирался отдать команду к открытию огня, как молчавший все это время "Париж", неожиданно окутался клубами выстрелов.

Огненные сполохи дружными цепочками пробежали по всему огромному борту адмиральского корабля, давая врагу долгожданный ответ. Очень много черных пробелов было в этих огневых цепочках, однако даже в таком виде русский линкор были опасен для французов. Отправляясь в поход на Стамбул, Нахимов взял на свой флагман лучших комендоров Севастополя, за плечами которых были огромный опыт сражения с врагом. Именно на их умение и мастерство рассчитывал Павел Степанович, отдавая наступательную инициативу врагу, терпеливо ожидая возможности нанести врагу сокрушительный удар. И севастопольские артиллеристы не подвели своего любимого адмирала.

Удар оглушительной силы обрушился на "Тулон", безжалостно сотрясая корпус корабля. В момент залпа французский корвет еще не успел полностью поравняться с парусником и потому, русские комендоры стреляли с некоторым упреждением его движения.

Очень много русских ядер и бомб упало в море, но те, кто все же попали во вражеский корабль, нанесли ему колоссальный урон. Тактика "пистолетного выстрела" адмирала Нахимова вновь оправдала себя.

Самым главным и чрезвычайно опасным повреждением для французов, стала поломка паровой машины. Оказалось достаточно одного ядра, которое разрушило стенку парового котла, чтобы грозный красавец "Тулон" превратился в удобную плавучую мишень для русских канониров.

Конечно, двадцать пушек левого борта нанесли заметные повреждения русскому линкору, но в артиллерийском противостоянии с ним, "Тулон" был обречен. Это хорошо понимал Блерри, это так же было ясно и капитану первого ранга Леклерку, командиру "Ваграма". Едва стало понятно, в какое бедственное положение попал его боевой товарищ, Леклерк самоотверженно бросился в атаку.

Резко увеличив скорость, "Ваграм" быстро обошел потерявшего ход "Тулон" и смело вступил в бой. С этого момента положение противоборствующих сторон резко изменилось в пользу французов. Стоя на якорях и лишенный возможности маневра, "Париж" мог вести борьбу только с "Тулоном" тогда как второй противник большей частью находился вне зоны обстрела орудий линкора. Чем Леклерк не преминул тут же воспользоваться. Уже с первого же залпа носовая оснастка русского флагмана была сильно повреждена, а после второго был сбит кливер, и на  борту корабля вновь вспыхнул пожар.  

Напрасно стоявшая рядом "Императрица Мария" пыталась огнем своих пушек привлечь на себя внимание противника. "Ваграм" подобно бульдогу намертво вцепился в "Париж", решив разделаться с самым сильным своим противником.  

На результативность стрельбы канониров капитана Леклерка очень влияли постоянные маневры корвета. Ведя борьбу с русским линкором "Ваграм" был вынужден двигаться, ибо сильное течение сносило корабль в сторону. Впрочем, этот момент не мог долго помогать храбро сражающемуся "Парижу". Против огня двух вражеских корветов он был бессилен, и гибель его была лишь вопросом времени.

Но боевое содружество и взаимовыручка была присуща не только французским морякам. Как только "Ваграм" открыл огонь по русскому  флагману, в бой вступили два парохода, которым адмирал Нахимов предписал действовать по обстоятельствам.

Первым на врага устремился пароход под командованием лейтенанта Лазарева. Это был последний русский брандер из отряда графа Ардатова, так и не успевший получить свое вооружение в виде шестовой мины. Однако этот факт ничуть не повлиял на решимость молодого командира идти в бой. Дальний родственник севастопольского адмирала без малейшего колебания бросил свой корабль в атаку, видя тяжелое положение "Парижа".

Вслед за ним на "Ваграм" устремился вооруженный пароход "Владимир". Его канониры мало чем уступали канонирам адмиральского флагмана, и уже после второго залпа носовой пушки русское ядро упало в опасной близости от борта императорского корвета.  

Корабль Леклерка так и не успел дать новый залп по борющемуся с огнем "Парижу"  и был вынужден начать маневрировать, чтобы дать отпор русским пароходам. Первым и наиболее опасным противником для императорского корвета, безусловно, был брандер лейтенанта Лазарева. Едва только французский корабль совершил разворот, как в тот же миг, канониры "Ваграма" обрушили на него всю мощь своего правого борта.

С гудящим воем устремились чугунные ядра навстречу русским храбрецам, но торопливость комендоров и движение парохода свели на нет меткость их выстрелов. Лишь только два ядра попали в капитанскую рубку парохода, но они были остановлены баррикадой из мешков с песком.  Широкой рекой хлынул на палубные доски желтый песок из разрушенной баррикады, но стоящий у штурвала лейтенант Лазарев совершенно не обратил на это внимание. Устремив охваченный азартом взгляд на врага, он уверенно вел свой брандер на таран вражеского корабля. Больше лейтенант ничего не мог противопоставить отлично вооруженному противнику.

- Алярм! Алярм! - истошным криком разносилось по пушечной палубе французского корвета. Быстро сокращающееся расстояние между сражающимися кораблями позволяло комендорам "Ваграма" дать ещё только один залп по русскому брандеру.

Борт французского корвета вновь окутался густым дымом пушечных выстрелов и вновь результат стрельбы был удручающим. Пушкари императора Наполеона дали слишком большой перелет и выпущенные по брандеру ядра упали густым роем за кормой русского парохода, уверенно приближавшегося к так называемой "мертвой зоне".

Впрочем, неудача в стрельбе нисколько не сказалась на действиях комендоров корвета. Они не опустили руки, а с лихорадочной торопливостью стали готовить орудия к очередному залпу, и удача не отвернулась от них. Русский брандер был всего в нескольких метров от "мертвой зоны" огня, когда с борта корвета вразнобой ударили две пушки. И оба выстрела оказались на редкость удачными.

Первое вражеское ядро полностью разметало защитную баррикаду перед капитанской рубкой парохода. Стоявший за штурвалом лейтенант Лазарев не успел испугаться попаданию вражеского снаряда, ибо второй чугунный шар, выпущенный вражеским канониром, снес ему голову.

Обезглавленное тело стало стремительно заваливаться на бок, увлекая вместе с собой и штурвал корабля, намертво зажатый в стиснутых пальцах лейтенанта. Упади Лазарев на пол и тогда, весь его героический замысел пошел прахом. Вместо таранного удара, корвет получил бы лишь сильный толчок, который был для него совершенно не смертелен и исход всего боя вновь повис на тонком волоске.

Угрожающее положение спас находившийся рядом с лейтенантом матрос Митрохин. В стремительном броске он схватил штурвал и удерживал его в нужном положении до самого столкновения.

Все, кто был на борту "Ваграма", ожидали чудовищного взрыва мины, но его не последовало.  Только сильный удар и противный скрежет были результатом русской атаки, но и этого было вполне достаточно, чтобы вывести корвет из строя.

Нос разогнавшегося парохода пробил борт "Ваграма" с такой легкостью, будто он был картонным. Сквозь ужасный пролом в трюм неудержимым потоком хлынула морская вода, бороться с которой было невозможно.

Кроме пробоины, в результате тарана была повреждена паровая машина судна. От сильного удара лопнули котельные трубы, и струи горячего пара ударили по находящимся вблизи людям. То, что творилось в этот момент в машинном отделении, трудно описать словами. Обожженные паром люди метались в тесном пространстве и гибли от ужасных мучений.

Когда "Владимир", идущий вслед за брандером Лазарева приблизился к "Ваграму", все было кончено. Вражеский корвет поврежденным бортом медленно погружался в воду. Для острастки пароход дал пушечный залп по противнику, но едва только с корабля стали спускать шлюпки "Владимир" прекратил стрельбу.

К этой минуте ничуть не в лучшем положении находился и "Тулон". Сказалось превосходство русского флагмана в пушках и мастерстве его комендоров, которые с каждым залпом своих орудий нещадно громили врага. На корвете были сбиты обе мачты, паровая труба, а так же был сильно разбит весь левый борт судна.

Сам "Париж" имел двенадцать пробоин, сильное повреждение всего такелажа и рангоута. Особенно пострадали все три мачты флагмана и надстройки бака. Возникший на носу пожар был вновь благополучно потушен действиями лейтенанта Корна, однако на этот раз ему все же пришлось отправиться в лазарет.

Все это время адмирал Нахимов мужественно оставался на своем месте. С каждым разом ему все труднее и труднее было приподнимать к глазам свою подзорную трубу, но, несмотря на это, Павел Степанович продолжал упорно наблюдать за сражением.

Уже четверо офицеров его малочисленной свиты были убиты или ранены, но сам адмирал оставался заговоренным для вражеских ядер и бомб. Если моряк падал убитым, он только крестился и тихо шептал слова, когда же появлялись раненые, адмирал категорически требовал отправки их в лазарет.

К концу сражения возле него остались только двое, капитан корабля Колычев и его второй помощник, старший лейтенант Зимин.

- Петр Никанорович, передайте комендорам бомбической батареи, что я недоволен их стрельбой, - обратился адмирал к Зимину.

- Слушаюсь, Павел Степанович, - козырнул офицер и стремглав бросился по залитым кровью палубным доскам исполнять приказ адмирала. Нахимов знал, чем подстегнуть комендоров батареи. Недовольство адмирала было для обожавших его матросов самой страшной карой. Однако не успел еще Зимин дойти до батареи, как пушкари полностью реабилитировали себя в адмиральских глазах. Выпущенные батареей бомбы поразили паровую машину корвета, и сильный взрыв потряс вражеский корабль. Вместе с густыми клубами белого пара в небо взметнулся черный столб дыма, который с каждой минутой становился всё сильнее и сильнее.

- "Тулон" уничтожен, Ваше превосходительство! Виктория! - радостно вскричал Колычев, азартно указывая пальцем на разрастающийся на вражеском корабле пожар.

- Рано ещё о виктории говорить, - одернул его Нахимов, но Колычев не согласился с ним.

- Да как же не виктория!? Смотрите сами; "Тулон" горит, "Ваграм" тонет. Враг разбит! - ликовал капитан, но адмирал не торопился разделить его чувства.

- Узнайте, как там дела у Новосильцева на "Константине"? - приказал он Зимину. - Справится ли он с британцем? Хотя и так видно, что положение у него трудное.  

Адмирал Нахимов был прав. Положение у вице-адмирала Новосильцева было далеко не блестящим. Выполняя приказ Нахимова, он терпеливо ожидал, когда британский линкор сблизиться с ним на дистанцию "пистолетного выстрела", однако англичанин в отличие от своих французских союзников предпочел не рисковать. Капитан Кнабс предпочел вести огонь со средней дистанции и вполне удачно извлек выгоду из молчания русских орудий. Канониры "Куин" были не столь меткими как их собратья на "Париже", однако все же своим огнем смогли серьезно повредить такелаж стоящего на якорях "Константина".  

Видя серьезное положение своего корабля, и полностью разгадав тактику противника, вице-адмирал Новосильцев на свой страх и риск приказал открыть огонь по противнику. Уже с первых выстрелов вражеский линкор попал под накрытие, но говорить о возможной победе над неприятелем не приходилось. Парусник очень нуждался в помощи, и она пришла. По приказу адмирала Нахимова к нему на помощь устремился "Владимир".

- Смотрите! А англичане явно приняли "Владимир" за брандер и собираются ретироваться! - радостно воскликнул адмирал, с трудом удерживая в онемевших руках подзорную трубу.

- Вы совершенно правы, Павел Степанович! - поддержал Нахимова Колычев, - противник явно собирается оставить поле битвы. Виктория!

Однако адмирал вновь не торопился праздновать победу, продолжая внимательно наблюдать за морем. Однако капитан Кнабс действительно ошибочно принял "Владимир" за русский брандер и решил благоразумно отступить, тем более, что судьба французских корветов была абсолютна ясна.

Быстро совершив разворот и показав противнику корму, британский линкор устремился прочь от турецкой столицы, сражение у которой не принесло счастья кораблям коалиции. Казалось, что "Куин" сумеет благополучно оторваться от врага, но с каждой минутой бегства, лицо английского капитана становилось темнее и темнее. Не отрывая тревожного взгляда от окуляра своей трубы, господин Кнабс все четче и яснее осознавал свою ошибку в оценке корабля противника. В глубине души он продолжал надеяться, что упрямо преследующий его пароход есть русский брандер, но хлесткий пушечный выстрел с "Владимира" полностью похоронил его надежды. "Куин" был обречен, и противник не собирался давать ни одного шанса на спасение.

Быстро догнав тяжелый и неповоротливый парусник, русский пароход стал целенаправленно расстреливать широкую корму британца. Напрасно Кнабс пытался развернуть корабль и дать бортовой залп по своему мучителю. Русский пароход словно приклеился к корме "Куин", и раз за разом, поражал парусник своими выстрелами.

Прошло полчаса этого ужасного избиения парусного гиганта. Получив множественные пробоины, он стал медленно погружаться в воду. Так закончилось последнее морское сражение этой войны с участием парусных кораблей и пароходов.

С радостью и тревогой наблюдал адмирал Нахимов, как британский линкор покидал поле битвы преследуемый "Владимиром". По его приказу "Императрица Мария" снялась с якорей и подошла к месту боя, чтобы оказать помощь французским морякам. Корабль мало пострадал от вражеского огня, львиную долю которого приняли на себя "Париж" и "Константин".

- Ну, что же, вот теперь действительно, виктория, - медленно проговорил Нахимов, обращаясь к Колычеву.

- Виктория, Павел Степанович, виктория! - радостно согласился капитан. - Враг полностью разбит, а все наши корабли целы!

- Да, целы, - молвил устало Нахимов и согласно давней привычке полез в карман за часами. В каждом сражении или походе он всегда засекал время начала и конца действий.

- Значит, сражение наше продлилось -  Нахимов нажал на крышку луковицы часов и взглянул на стрелки циферблата - всего:

Неожиданно тупая боль в груди, постоянно беспокоившая Нахимова все последнее время, сдавила с такой силой, что у адмирала перехватило дыхание и потемнело в глазах. Все тело старого моряка разом сделалось ватным, часы выпали из ослабевших пальцев, и он грузно рухнул на палубу, лицом вниз.

Когда корабельный доктор, оставив свой лазарет, прибежал на громкие крики команды и приступил к осмотру больного, всё было кончено. Славное сердце последнего севастопольского адмирала перестало биться и эскулапу осталось только закрыть глаза великого флотоводца.

Если на море жестокая баталия завершалась, то сражение на суше в это время, только-только начинало набирать свою мощь в ожесточенном противоборстве русского десанта с объединенными силами коалиции.

Спешно съехавший прошлой ночью с эскадры на берег граф Ардатов, ещё задолго до рассвета привел полки генерала Муравьева в полную боевую готовность. Перед тем как покинуть лагерь, Ардатов обратился с речью к солдатам, стоя в центре бивака, ярко освещенный светом горящих костров.

- Ребята! Сегодня нам предстоит тяжелый бой! - воскликнул граф, обращаясь к застывшим в стройных шеренгах полкам. - Этой ночью, коварно нарушив перемирие, против нас выступили турки вместе с пришедшими им на помощь англичанами и французами. Сколько их - я не знаю, но могу твердо сказать - много. Гораздо больше нас всех вместе взятых. Иначе бы они не рискнули  выступить против нас. Как говорится, кишка тонка.

Ардатов замолчал, переводя дыхание, и тот час услышал в ответ на свои слова одобрительный гул из солдатских рядов.

- Мы их всех уже не раз били, но сегодня битва будет очень жесткой. Противник хочет во чтобы-то ни стало сбросить нас в море и приложит к этому все свои силы. В этом можете не сомневаться. Поэтому каждый из вас должен понять только одну вещь. Мы должны стоять до конца! Кто побежит, тот не только себя и товарищей своих погубит, но и то великое дело, ради которого мы сюда приплыли. Если мы разобьем врага сегодня, то уже завтра турецкий султан подпишет мирный договор, который так нужен, и война по большому счету будет закончена.

Граф сделал паузу, а затем вскинул вверх правую руку с зажатой в ней саблей, громко молвил.

- Многие из вас сражались под моим командованием у Инкермана и Балаклавы и одержали блистательные победы. Сегодня я вновь поведу вас в бой и вновь твердо верю в нашу с вами победу. Вперед, чудо-богатыри! И храни вас господь!

Едва только Ардатов закончил говорить, как по солдатским шеренгам пронеслось раскатистое "Ура", которое стало разноситься из конца в конец лагеря, с каждым разом набирая все новую силу и мощь.

Говоря Нахимову о том, что сухопутные войска занимают выгодные позиции под Стамбулом, граф Ардатов ничуть не кривил душой. Весь правый фланг русского десанта был надежно прикрыт старыми византийскими развалинами, делавшими невозможным скрытое приближение врага. С левого фланга русских позиций тянулась холмистая гряда, на преодоления которой враг должен был потратить массу времени и при этом основательно расстроить свои наступательные ряды. Единственным местом пригодным для массированной пешей атаки полков коалиции было широкое пространство сразу за ручьем Али-бей-су, чьё широкое и полноводное русло впадало в акваторию бухты Золотого Рога.

Чтобы нанести внезапный удар по русскому лагерю, войскам союзников было нужно перейти топкие берега ручья и наступать широким строем, имея по бокам два высоких вытянутых холма. Эти природные образования нисколько не могли препятствовать проходу большого войска, но вместе с ним не позволяли в случае необходимости совершить фланговый обход. Тот, кто первым из противников их занимал, тот обеспечивал себе хорошую фору в предстоящем сражении.

И этими первыми стали русские солдаты, которые по приказу графа Ардатова, заняли прилегающие к ручью холмы уже с первыми лучами солнца. Быстро оценив всю значимость этих высоток, Михаил Павлович приказал установить на них все имеющиеся в распоряжении десанта артиллерийские орудия. Солнце еще не успело высоко оторваться от горизонта, а русские солдаты уже вкатили на верхушки холмов свою немногочисленную артиллерию и принялись торопливо окапываться. Дорога была каждая минута.

Противник, впрочем, подарил воинам Ардатова целых тридцать пять минут.  Причиной подобной щедрости была чисто европейская пунктуальность и соблюдение солдатских прав. После длительного ночного марш-броска от места высадки до берегов Али-бей-су, английским и французским солдатам потребовался отдых, а заодно и плотный завтрак. Как не спешил командир сводного соединения генерал-майор Фельтон напасть на русский лагерь, но был вынужден пойти навстречу своим подчиненным.

Благодаря столь любезно предоставленной противником временной форе, русские пехотинцы успели возвести перед своими орудиями земляные бруствера и выставить дозорных. Именно они первыми заметили приближение противника и известили своих товарищей громким барабанным боем.

Едва только треск боевых барабанов достиг ушей основных сил русского воинства, как оно моментально пришло в движение. Следуя установленной графом диспозиции, вперед выступили стрелки вооруженные прусскими винтовками. Отправляясь в экспедицию на Босфор, Ардатов естественно не мог полностью лишить защитников Севастополя столь мощного оружия. Прекрасно отдавая себе отчет, что десант на Босфор может закончиться неудачей, он взял с собой ровно половину всех тех стрелков, что были вооружены новым оружием.

Не мудрствуя лукаво, Михаил Павлович вновь сделал свою главную ставку на рассыпной строй, уже дважды приносивший графу лавры победителя. Все остальные батальоны, имевшие обычное стрелковое вооружение, Ардатов построил сзади, поровну поделив их между собой и генералом Муравьевым.

- Тебе, Матвей Федорович, я поручаю левый фланг вместе с артиллерией Козьего холма. (Так русские солдаты прозвали один из занятых пушкарями холмов, из-за большого количества бродивших по нему коз). Сам же я, встану на правом фланге. Это наиболее удобное место для удара и потому скорей всего, основное сражение будет здесь. Поэтому две трети нашей скудной артиллерии я приказал поместить на Безымянный холм. С их помощью, думаю, остановим мы неприятеля, а затем погоним его к стамбульским стенам. Все ясно?

- Так точно, ваше превосходительство, - коротко ответил Муравьев.

- Ну, а раз ясно, тогда с Богом, Матвей Федорович. Ты прости меня, если что было не так, - сказал своему собеседнику Ардатов, глянув ему в глаза.

- И ты меня прости, Михаил Павлович, - молвил в ответ Муравьев. Оба генерала обнялись, а потом двинулись к своим войскам, не глядя друг на друга.

Мысленно строя диспозицию вражеского войска, Ардатов полагал, что против него будет брошена самая ударная часть сил коалиции, англо-французские соединения. Однако на этот раз, Михаил Павлович жестоко ошибся. Все происходило не так, как он себе это представлял.

На правый фланг русских по приказанию генерала Фельтона, были брошены исключительно турецкие подразделения, тогда как англичане и французы наступали против генерала Муравьева. Но и здесь, британский генерал не преминул загрести жар чужими руками, выставив впереди своих солдат солидный турецкий заслон.  

Обнаружив присутствие противника, войска союзников стали медленно и неторопливо сближаться с пешими полками русского десанта, однако не они первые вступили в бой за Стамбул. Подобно Ардатову, генерал Фельтон сразу оценил важность положения Козьего холма и приказал двум ротам французских зуавов немедленно занять его. Наличие на вершине холма нескольких русских пушек ничуть не смутило англичанина. Склоны холма были пологими, что не представляло собой большого препятствия для атакующих.

Под громкий бой барабанов, развернувшись широким строем, алжирские стрелки устремились в атаку, вдвое превосходя своей численностью русских воинов засевших на вершине холме. Не дойдя до позиции противника четырехсот шагов, зуавы по команде своих офицеров остановились и дали первый залп.

Происходи это дело год назад под Альмой, наверняка вся орудийная прислуга батареи была полностью выбита дальним штуцерным огнем, однако прошедший год очень многому научил русских воинов. Едва только вражеские ряды застыли перед проведением своего губительного залпа, выполняя приказ командира отряда, все пушкари дружно упали на землю или укрылись за невысокими брустверами.

Назначая комендантом Козьего холма молодого Юрия Шервинского, Михаил Павлович был твердо уверен в талантливых способностях своего выдвиженца и не ошибся. Зная убойную силу вражеских ружей, поручик решил сберечь своих артиллеристов для последующего боя, в чем был абсолютно прав.  

Продолжая нарушать привычные армейские традиции ведения встречного боя, Шервинский приказал солдатам отрыть траншеи и соорудить высокий бруствер. Очень многие из солдат глухо ворчали над "глупой забавой" своего командира усиленно работая лопатой и кайлом, однако начавшийся бой моментально изменил их мнение. Надежно укрывшись за брустверами, они могли вести прицельный огонь по плотным рядам наступающих зуавов, и каждый их выстрел был в цель.

Наличие у противника глубоких траншей вырытых по всем правилам оборонительного искусства было не единственным неприятным сюрпризом для союзников. По приказу графа Ардатова вся пехота прикрытия артиллерийских батарей была вооружена исключительно штуцерами. И потому, засевшие на холме русские солдаты, могли отвечать врагу полноценным огнем, залпом на залп.

Так, обмениваясь с русскими выстрелами, зуавы приблизились к дистанции в сто шагов, за которой в дело вступили изнывавшие от бездействия пушкари. Подпустив врага на расстояние в девяносто шагов, они обрушили на неприятеля град картечи и бомб, заранее забитых в стволы пушек.

Огненный смерч губительной силой пронесся по рядам имперских стрелков, в одно мгновение, вызывая ужасные бреши в их плотном строе. Не успели французские солдаты прийти в себя от залпа русской артиллерии, как по ним загрохотали ружейные залпы пехотинцев поручика Шервинского, и единый строй французской пехоты полностью раскололся. Раненые,  забрызганные кровью зуавы, лежали вперемешку с убитыми и умирающими собратьями, образуя страшное зрелище.

Будь на месте алжирцев французы, они бы наверняка замешкались и, скорее всего атака на холм была отбита. Но у знойных детей далекой Африки был иной менталитет и, не обращая никакого внимания на кровь и смерть, они бросились на штурм русского укрепления.

В том ужасном гортанном звуке, что вырывался из горла бегущих на холм зуавов, мало, что было похожего на привычный для французских солдат клич "Вива ля император!", однако именно это они и пытались выкрикнуть. Потеряв общий строй и лишившись командования, они упрямо бежали в атаку желая во чтобы-то ни стало, выполнить приказ своего командира бригадного генерала Мирабо. Жестокие от рождения и мало ценившие свою жизнь и жизнь окружающих их людей, алжирцы страстно желали выслужиться перед могучим императором и получить пропуск в новую жизнь, обещанную от его имени.

Защитники холма успели дать несколько залпов по надвигающейся на них разрозненной массе вражеских солдат, прежде чем сошлись с ними в рукопашной схватке. По приказу своего командира, русские солдаты дружно покинули свои траншеи и, сомкнув свои ряды, бросились на врага.

Весь гарнизон Козьего холма, в одном едином порыве ринулся на зуавов, желая отстоять свою позицию пусть даже ценой собственной жизни. Никто из русских солдат не надеялся на скорую помощь своих товарищей, каждый из них был готов драться с врагом до самого конца.

В бой шли не только штыки и приклады пехотинцев. Вооружившись банниками и окованными железом брусами, русские артиллеристы храбро вступили в бой с прорвавшимися к орудиям зуавами. Каждый из них прекрасно осозновал всю опасность и губительность своего положения, однако ни один из пушкарей не показал врагу спину и не бросился бежать с позиции. Трусов в этом бою не было.

Когда посланная генералом Муравьевым на помощь батареи полурота под командованием штабс-капитана Дронова достигла холма, из всех защитников Козьего холма в живых было только четыре человека. Все они были ранены и едва могли держать в руках оружие. Весь остальной гарнизон вместе со своим командиром поручиком Шервинским пали смертью храбрых, но не отдали свою позицию врагу.  

Тем временем вступили в бой главные силы противоборствующих сторон. Под громкие звуки боевых труб и барабанный бой первыми в атаку ринулись гвардейцы султана. Дабы пробудить в сердцах своих янычар огонь храбрости и потушить искры робости, по личному приказу властителя блистательной Порты, им перед боем была отпущена двойная порция вина, полностью выполнившая свое предназначение. Кроме этого, каждому воину была обещана богатая награда деньгами или наделом земли, если они к заходу солнца сбросят грязных неверных псов в море.  

- Они так ничему и не научились. Что же пусть платят по счетам, - зло молвил Ардатов, окидывая взглядом передовые ряды противника, наступающие на русские полки плотно сомкнутым строем. В подзорную трубу было прекрасно видно, как офицеры и сержанты тщательно держали равнение своих шеренг, не давая солдатам сбиться с ноги.

- Передать стрелкам, патронов не жалеть! - приказал  граф своему адъютанту, и тот час его слова разнеслись в разные стороны, передаваемые громким голосом от одного солдата к другому.

Не желая как-либо связывать действие офицеров передних шеренг, Ардатов позволил им самим определять дистанцию открытия огня. Многие из них уже имели боевой опыт сражения под Инкерманом и Балаклавой, и потому граф с легким сердцем вручил им в руки судьбу боя.

Учитывая плотность солдатских рядов наступающего противника, русские первые открыли огонь, едва только его солдаты достигли отметки шестисот шагов. Естественно ни о какой меткости стрельбы не могло идти и речи, но в данном случае она и не требовалась. Почти каждый выстрел из прусской винтовки приносил смерть или ранение вражеских пехотинцев.

Готовясь к предстоящему сражению, всех солдат, кто имел новое оружие, Ардатов отправил в передние цепи, однако их огонь все же не обладал той убийственной силой, которая могла заставить противника обратиться в бегство. Теряя своих товарищей с каждым пройденным шагом вперед, турки продолжали упорно двигаться вперед, под командованием английских и французских сержантов.   

Строго придерживаясь выработанной тактики пехотного боя, европейские инструкторы остановили своих подопечных на привычной для себя дистанции трехсот метров, откуда и произвели первый залп. Густой пороховой дым окутал потрепанные ряды стрелков атакующих коалиционеров, однако им не удалось поквитаться с ненавистным противником. И причина эта была отнюдь не в неумении турок стрелять из ружей или прерывистость цепей русских стрелков. Все дело заключалось в самих инструкторах, привыкших командовать солдатами вооруженных нарезным оружием, тогда как штуцеров у турков было очень мало.

Так, теряя людей и впустую переводя запасы пороха и пуль, турецкие солдаты вышли к рубежу в сто метров, откуда наконец-то могли вести по неприятелю полноценный огонь. Положение передовых соединений коалиции было ужасным. От непрерывного, убийственного огня русских стрелков все передовые солдатские шеренги были полностью выбиты до третьего-четвертого ряда. Особенно сильно досталось турецкому заслону, шедшему впереди англо-французского отряда. Почти все солдаты султана были либо ранены, либо убиты, и пехотинцы генерала Фельтона были вынуждены вступить в бой раньше рассчитанного им времени.

Укрытые до поры до времени за своеобразным живым щитом, европейцы сохраняли свою численность, но вместе с этим были полностью выключены из происходящих событий. Плотные ряды турецкой пехоты не позволяли им вести прицельный огонь из своих штуцеров.      

Картина боя на левом фланге русских сил резко изменилась, когда уцелевшие от русского огня, воины султана обратились в бегство, и основные противники в этой войне сошлись лицом к лицу. Едва только пространство перед британскими и французскими солдатами было расчищено, как они незамедлительно дали залп по русским рядам, и под удалые крики сержантов и капралов двинулись вперед.  

Особенно старались новобранцы императора Наполеона, ещё не успевшие вкусить всех "прелестей" военной жизни. Четко отбивая уставной шаг, они неустрашимо двигались вперед, намереваясь раз и навсегда уничтожить жалкую горстку солдат противника.

Непрерывная стрельба русских пехотинцев, груды тел убитых турок и постоянно падающие товарищи несколько охлаждали воинственный пыл сынов Галлии, но не поколебали их уверенности в скорой победе.

Так же была непоколебима уверенность генерала Фельтона в исключительной правильности выбранной им тактики. Хорошо помня, как в прошлогоднем сражении под Балаклавой, английские стрелки залпом с сорока шагов заставили отступить вражеских пехотинцев, генерал решил повторить столь удачный прием. Независимо от того, сколько ради этого будет заплачено солдатских жизней.

Возможно, столь блистательный план имел право на существование год назад, пол года, но только не сейчас, когда у русских солдат имелись замечательные "машины смерти". Превосходя  противника в разы по скорострельности, имея за спиной победы над грозным противником на Черной речке и Инкерманом, они уверенно разили своего врага, полностью позабыв обо всем.   

Лихорадочно передергивая затвор, и торопливо досылая бумажный патрон в казенник, они боялись только одного, что вдруг не хватит патронов, перед тем как они скрестят свои штыки с противником.

- Все же выучка у них отменная. Хорошо идут, черти, - одобрительно буркнул штабс-капитан Дронов, наблюдая, как, устилая землю павшими телами своих товарищей, союзники приближались к стрелкам генерала Муравьева.

- А ну, ребята, испортим - ка их правильность бомбою, - приказал Дронов своим солдатам, и те стали дружно разворачивать орудия на вершине холма. Расстояние до рядов британцев и французов было около ста метров, максимального радиуса стрельбы орудий, однако это никак не остановило штабс-капитана. Приняв поправку на возвышенность холма, он надеялся все-таки поразить вражеские ряды своими выстрелами. Расчет был смелым и дерзким, хотя в большей степени к этому Дронова подталкивал не математический расчет, а извечное русское стремление хоть чем-то, но навредить врагу.

Госпожа судьба любит преподносить людям свои хитросплетения. Так было и на этот раз. Батарея Козьего холма ударила по рядам союзников именно в тот момент, когда те остановились, чтобы произвести свой убийственный залп.

Солдаты, развернувшие орудийные лафеты не были артиллеристами. Они не умели быстро заряжать и мастерски наводить орудия на цели, однако и их скромных навыков оказалось достаточным, чтобы сделать выстрел по врагу.  

Дым от залпа орудий еще не рассеялся, а вся батарея уже с замиранием сердца следила за полетом своих бомб в сторону неприятельских рядов по замысловатой кривой. Напряженная тишина повисла на позиции. Она продержалась несколько невыносимо долгих секунд, а затем была разорвана в клочья криками радости и восторга. Ближайшие к холму ряды вражеской пехоты были разбросаны в стороны взрывами упавших на них бомб.

Одновременно с этим по французам ударили остальные русские стрелки, вооруженные простыми ружьями. Генерал Муравьев верно угадал намерение противника и успел опередить его, открыв упреждающий огонь.

Последствия русского огневого удара по солдатам коалиции были ужасны. Вместе с простыми солдатами погибло много офицеров, и это внесло сильное замешательство в ряды французов и британцев. Привыкшие открывать огонь только по команде, солдаты терпеливо ждали приказа от своих командиров, а они не поступали.

И в этот момент, с громким криком "ура!" в атаку устремилась русская пехота. Выставив наперевес штыки, одной единой массой серых шинелей метнулись вперед ведомые генералом Муравьевым солдаты, и не было на земли той силы, что могла помешать им пробежать сорок шагов. Не все смогли скрестить свои штыки со штыками противника, но те, кто все же это сделал, были неудержимы. Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый. Наш рукопашный бой.

Примерно в этот же момент завязался рукопашный бой и на правом фланге русских войск. Там, подобно своим европейским учителям, турецкие воины неудержимо двигались вперед, несмотря на губительный огонь русских стрелков передних рядов.  

Винтовочные выстрелы гремели непрерывно, напоминая монолитный треск гигантской погремушки, ужасный звук которой, губил десятки аскеров великого султана. Словно подкошенные невидимым серпом они валились на сухую землю Босфора, но ничто не могло заставить воинов блистательной Порты свернуть с выбранного ими пути.

Охваченные сильным возбуждением, с громкими криками "Аллах, Акбар!", задние ряды с ужасной силой напирали на идущих первыми солдат, заставляя их безостановочно двигаться вперед, безжалостно затаптывая сапогами раненых и попирая павших.

Подобно огромному морскому валу, с его первозданной силой и величием, накатывалось турецкое войско на русских солдат, посмевших бросить ему смелый вызов своей непокорностью. Выставив вперед стальную щетину штыков, дети севера твердо стояли на своем месте, и ни один из их числа не дрогнул и не побежал перед вражеской силой.

Как только турки пересекли невидимый рубеж огневого контакта, так к передовым стрелкам присоединилась и главные силы пехоты Ардатова. Быстрый взмах офицерской сабли, и чудовищный гул могучего залпа потряс первые три ряда русских солдат. Едва только ветер отогнал пороховой дым в сторону, позволяя стрелкам лучше прицелиться, раздался новый залп, затем третий, ничуть не уступающий по силе предыдущим.

Сторонний  наблюдатель за этим сражением, несомненно, сравнил бы стрельбу русской пехоты с гигантским молотом, который хладнокровно и методично, раз за разом выбивал кровавые каверны в монолитных рядах солдат султана. Зрелище было ужасным и отвратительным по своему виду, но одновременно с этим завораживающим, поскольку после каждого такого удара яростные возгласы турков только усиливались.

Казалось, что после каждого залпа врага, они становились все сильнее и непреклоннее в своей решимости уничтожить противника любой ценой. Вид пролитой крови погибших товарищей только укреплял боевой дух оставшихся в живых аскеров.

Когда до русской пехоты оставалось пятьдесят шагов, турецкий строй полностью развалился, от очередного удара русского молотка. Захлебнувшись в громком крике ненависти, турки бросились в атаку, яростно потрясая зажатыми в руках саблями и ружьями.

Все это время граф Ардатов был в первых рядах своего воинства, вселяя в солдатские души уверенность своим видом. Вражеские пули роем пролетали рядом с неторопливо прохаживающимся Михаилом Павловичем, который совершенно не обращал на них внимание.

- Не каждая пуля в лоб! - всякий раз говорил Ардатов своему адъютанту князю Ширинскому, уговаривающего генерала поберечься. - Если я каждой пули кланяться буду, то неизменно, что-нибудь важное пропущу. Да и как же я на землю буду падать или приседать перед такими молодцами. Стыдно, знаете ли, да и возраст не способствует быстрому приседанию.

Едва только турки бросились в атаку, как граф сам немедленно выхватил из ножен саблю и, указывая на врага стальным острием, прокричал солдатам: - За мной ребята! Бей! Коли басурман! Ура!

Михаил Павлович успел пробежать всего несколько шагов, как его обогнала солдатская толпа. Изрыгая крики, ничуть не уступавшие по своей силе и ярости крикам противника, русская пехота бросилась на врага. В считанные мгновения она достигла рассеянные цепи застрельщиков, приняла их в себя, чтобы затем обрушиться всей своей силой на врага.

- Только продержаться, только продержаться некоторое время. Всего несколько минут, и турки не выдержат и побегут, - лихорадочно стучала одна и та же мысль в голове графа Ардатова, вокруг которого события стремительно разворачивались подобно затейливому калейдоскопу.  

Виной тому был его генеральский мундир, который резко выделялся на фоне солдатских шинелей и гимнастерок. Турки сразу заметили присутствие важной персоны в передних рядах русской пехоты и потому с неослабиваемой энергией рвались по направлению к Ардатову. Находившиеся рядом с ним солдаты мужественно оберегали Михаила Павловича от вражеского штыка или сабли, но с каждой минутой рукопашной схватки этот эскорт становился всё меньше и меньше.

Невзирая ни на что, воины султана подобно львам яростно бросались вперед, желая во чтобы-то ни стало захватить русского пашу. Один за одним, сраженные ударом стальных штыков, падали на землю турецкие солдаты, но на смену им тут же вставали другие, и все начиналось сначала. Ни одна из сторон не собиралась уступать другой.

Так продолжалось некоторое время, и вскоре, в этой ужасной какофонии звуков, состоящей из жуткого грохота боевых барабанов, скрежета стали о сталь и гвалте человеческих голосов, чуткое ухо графа уловило отзвуки перемен. Они были мало заметны простому человеку, но прошедший не одну военную кампанию, побывавший в многочисленных боях и сражениях, граф сразу определил появление усталости у сражающихся сторон.

Все так же яростно наседали турки, и мужественно бились русские солдаты, но с каждым мгновением уходило неистовство сражения, падал его накал. С каждой минутой солдаты все больше и больше уставали, и это был очень опасный момент. Достаточно было любого нового энергичного натиска и можно было опрокинуть любую из сражавшихся сторон.

Нужно было рисковать, и граф рискнул. Вскинув над головой саблю, он проскользнул между прикрывавшими его солдатами и с громким криком "Вперед!!! Ура!!!" бросился в самую гущу врага. Чем поразил как врагов, так их своих.

За время пребывания в генеральских чинах, Михаил Павлович еще не утратил всех своих прежних боевых навыков. Сильным ударом сабли он ловко отбил нацеленный на него неприятельский штык, затем быстро рубанул в бок и, не дожидаясь, когда раненый турок упадет на землю, бросился на другого врага.

Ардатов очень неплохо для своих лет отражал сыпавшиеся на него удары врагов, наносил ответные выпады и даже ранил еще двоих противников. Возможно, он смог бы записать на свой боевой счет еще несколько побед, но в это время на него набросился огромный турок.

Выше графа на целую голову и в два раза шире в плечах, он представлял для Ардатова серьезную опасность. При всей своей массивной комплекции, противник был довольно легок в движении и проворен. В этом граф смог легко убедиться, едва только турок устремился к нему, зажав в левой руке тяжелую саблю.

Всего несколько шагов отделяло противников между собой, когда, выхватив из-за пояса пистолет, Ардатов твердой рукой навел его на силача и выстрелил. Возьми граф чуть выше или в сторону, и неизвестно, чем бы закончился этот поединок, но Михаил Павлович целил точно в сердце, и потому турок сначала зашатался, а затем стремительно рухнул на спину.

- За мной, ребята!!! - задорно выкрикнул Ардатов и, отбросив в сторону не нужный пистолет, снова бросился на неприятеля.

- Уррр-а!!! - мощным голосом отозвались рванувшиеся за ним солдаты, яростно тесня врага.

- Даешь Стамбул, молодцы!!! Дави их!!! - подзадоривал граф своих пехотинцев, бежавших вслед за ним и в этот момент что-то горячее нестерпимо больно ударило ему в грудь. Сильная боль заставила Ардатов остановиться. Противная слабость разлилась по всему телу, но граф держался, продолжая указывать вскинутой вперед саблей направление атаки.

Бегущие за ним солдаты находились всего в двух шагах от Ардатова, когда вражеская пуля ударила в левый висок, и свет разом померк в его глазах. Без единого стона граф стал медленно оседать вниз под радостные крики турецких стрелков, решивших, если нельзя захватить в плен русского капудан-пашу, то его надо убить.  

Не успел Ардатов рухнуть на землю, как вокруг его тела разгорелась ожесточенная схватка. Турки хотели отрезать голову поверженного врага, русские стрелки - не допустить глумления над своим командиром.

Анналы истории хранят в себе описания сражений, когда гибель вождя приводила к замешательству и поражению возглавляемого им войска. Так было во многих исторических случаях, но только не на этот раз. Все произошло с точностью до наоборот. Лишившись своего горячо любимого командира, русские солдаты не пали духом и не опустили руки. Видя, какую ужасную участь готовит враг для тела павшего героя, они пришли в такую ярость, совладать с которой, турки были не в состоянии.

Натиск и напор русских солдат был столь стремителен и силен, что неприятель не выдержал и стал отступать. Вначале медленно, затем все быстрее и быстрее.

Под яростным натиском русских солдат левый фланг турецкого войска опрокинулся, и, позабыв обо всем, гвардейцы султана побежали, подгоняемые в спину ударами штыков. Отход их был столь стремителен и неожидан, что солдаты генерала Фельтона оказались в критическом положении. Они сами с трудом удерживали натиск врага и вдруг за считанные минуты оказались перед лицом неминуемого окружения.

Стремясь спасти положение, Фельтон попытался выстроить из своих солдат каре, но бегущие сломя голову турки не позволили европейцам сделать это. Подобно морскому валу турецкие воины накатывались на английские порядки, спасаясь от русских штыков. И горе было тому человеку, кто оказывался на их пути. Как не высока и сильна была выучка у французских и британских солдат, но и у них был свой предел возможностей, и устоять под бешеным напором толпы они не смогли.

"Если бушующую толпу нельзя остановить, то следует попытаться возглавить её", - говорилось  на страницах старинного трактата "Стратегикона". И солдаты коалиции дружно воспользовались этим советом, хотя никто из них не слышал о существовании этого творения военной мысли.

Русские воины долго преследовали бегущего противника, безжалостно рубя всех до кого, только могли достать их жаждущие крови штыки и сабли. Пленных не брали. Избиение неприятеля прекратилось далеко на противоположном берегу Али-бей-су. Только тогда, командиры стали останавливать своих солдат, не позволяя им ворваться в Стамбул на плечах бегущего противника. Таков был наказ графа Ардатова, и командиры строго придерживались его.

Очень неохотно подчинялись этому приказу разгоряченные боем русские солдаты, но дисциплина и усталость вскоре взяли своё. Медленно возвращались герои в свой стан, покрытые пылью и кровью, чтобы начать считать свои потери.

И вновь Стамбул в страхе затаил дыхание в ожидании того, как распорядятся его судьбой победители. В этот день, заходящее солнце, обильно раскрасило вечерние облака в густо пурпурный цвет и ни у кого из людей не было сомнения в причине этого явления.

А через два дня в Стамбул пришел пароход "Громоносец" с радостными известиями от государя императора, перенесшего свою походную ставку из Екатеринослава в Николаев. За блистательную победу на Босфоре, царь произвел Павла Степановича Нахимова в генерал-адмиралы и пожаловал ему высший орден российской империи Андрея Первозванного. Таким же орденом и княжеским титулом был отмечен  и Михаил Павлович Ардатов за заключение перемирия с турецким султаном, в столь необходимый для России момент.