"Восточная война [СИ]" - читать интересную книгу автора (Белогорский Евгений)

Глава  VII. Большой блеф как искусство войны.

В октябре рано вечереет, и потому стол, за которым восседали трое военных, был уставлен несколькими массивными серебряными канделябрами. Их хозяин, князь Горчаков, не любил отказывать себе в комфорте, даже находясь в осажденном врагом Севастополе и потому, всегда возил с собой массу "очень нужных" на войне вещей. Правда, его штаб-квартира находилась на Северной стороне города, но этот факт, по мнению Михаила Дмитриевича не имел никакого особого значения.

Вторым человеком, сидевшим напротив командующего Крымской армии, был граф Ардатов. Именно по его настоянию, собственно говоря, и был собран этот маленький военный совет, которому предстояло разрешить вопрос о скорейшем завершении войны, шедшей без малого вот уже третий год. Об этом в частном письме к Ардатову просил государь император, и Михаил Павлович был полностью согласен с мнением российского самодержца. Несмотря на все военные победы, скорейший мир со странами коалиции был самым желанным благом для измученной войной России. При этом, естественно, было крайне желательно сохранить высокий государственный статус страны.

Одним словом умри, но сделай. А ещё лучше: сделай и не умирай. Таков был скрытый смысл царского послания, до боли знакомый любому сановнику, будь ты генералом или специальным посланником императора.

За время своего нахождения в Действующей армии, граф без устали трудился на благо общей победы над врагом. Не имея с начала четкого плана действий, он занялся организацией активного противодействия интервентам любыми возможными способами. Твёрдо веря в то, что дорогу осилит идущий и лучший способ обороны - это нападение, Ардатов смело экспериментировал в военном деле и всегда не боялся идти на разумный риск.

Долго, очень долго Михаил Павлович искал свою дорогу к победе и вот, поймав в свои паруса ветер удачи, неудержимо двигался вперед. По твердому убеждению графа, в этом году войну можно было, если не закончить полностью, то хотя бы создать необратимые предпосылки к её скорейшему завершению. Однако сделать это было можно только при помощи и согласии третьего участника совещания, хмуро сидевшего по правую руку от Горчакова.

Это был адмирал Нахимов, прервавший своё лечение в Бахчисарае, и по просьбе графа вернувшийся в Севастополь, вопреки требованию докторов. Раненый флотоводец очень нуждался в продолжительном лечении, однако интересы дела требовали его личного присутствия в Севастополе. Всё дело заключалось в том, что для скорейшего завершения войны Ардатов намеревался использовать план, авторами которого были два адмирала: Корнилов и Нахимов.

Суть его заключалась в проведении высадки десанта на Босфор, с одномоментным захватом Стамбула и черноморских проливов. Предложенный  Корниловым в марте 1853 года в морское министерство, он к сожалению не был воплощен в жизнь благодаря отрицательной позиции Нессельроде. Всесильный канцлер сумел уговорить императора воздержаться от захвата Стамбула, несмотря на то, что за этим планом стоял светлейший князь Меньшиков. Будучи в свое время начальником  Главного морского штаба, он принимал самое активное участие в разработке плана по захвату Босфора силами Черноморского флота. Прошло всего три года и вот теперь, Нахимову неожиданно предлагалось воплотить в жизнь замыслы своего погибшего друга.

Глядя на осунувшееся лицо Павла Степановича, оба генерала испытывали неловкость перед ним за то, что потревожили больного раньше времени, попросив приехать в Севастополь. Но если Горчаков опасался, что приезд адмирала в осажденную крепость может окончательно подорвать его здоровье, то Ардатов был уверен, что море и заботы о флоте вольют во флотоводца новые силы.

Прибыв к Горчакову на военный совет, ещё толком, не отошедший от дороги Нахимов, молча просидел почти все время заседания, внимательно слушая своих собеседников. Вернее сказать, Ардатова, в основном только и говорившего в этот вечер. Князь Михаил Дмитриевич лишь время от времени подавал различного характера реплики, которые, по его мнению, соответствовали теме разговора. Болезнь ещё не полностью отпустила своего пленника, и на его смуглом лице четко виднелся отпечаток былых мук и страданий. Однако, не смотря на это, живой интерес к делу светился в глазах адмирала с первой минуты заседания.

- И так, я все сказал. Теперь слово за вами, Павел Степанович, - подвел итог своей речи Ардатов и выжидательно посмотрел на адмирала. Готовясь к проведению операции, граф уже негласно провел самостоятельную оценку сил флота и состояние его кораблей. Но одно дело знать положение вещей и совершенно другое дело вести флот в море и сражаться с противником, и поэтому поддержка адмирала Нахимова была важна графу как никогда.

Получив слово, Павел Степанович медленно встал, и привычным жестом одернув китель, стал неторопливо говорить.

- По просьбе Михаила Павловича я провел оценку состояния кораблей флота и могу сказать следующее. На данный момент в поход на Босфор могут выйти только четыре корабля, из которых только два линейных. Это "Париж" и "Великий князь Константин". На них обоих осталось половина экипажа и из положенных 120 пушек, осталось 94 орудия. В случаи необходимости, эти корабли можно быстро вернуть в строй.

Что же касается двух других линейщиков "Двенадцати апостолов" и "Святослава" то для их полного восстановления потребуется большое количество времени. На сегодняшний день оба корабля превращены в госпиталь и все вооружение вместе с экипажами воюют на берегу.

В число четырех упомянутых мною кораблей входят так же "Чесма" и "Ростислав". Их экипажам не понадобится много времени для подготовки своих кораблей к выходу в море. За это я вам ручаюсь. Что же касается фрегата "Императрица Мария", то для её скорейшего выхода в море, думаю, будет гораздо полезнее перебросить часть пушек и команды с "Ягудила".  В условиях осады он не скоро сможет покинуть Севастополь.

Все это Нахимов говорил совершенно свободно, ни разу не заглянув в листок бумаги лежавший перед ним. Устремив взгляд в окно, выходившее в сторону моря, он любящим взглядом перебегал с одной мачты к другой, безошибочно определяя по ним корабли, о которых только что говорил.

- И это всё? - быстро спросил Ардатов.

- Возможно, в поход смог бы выйти "Кагул", но от его сорока пушек боюсь мало, что будет зависеть в этой операции, - отрезал Нахимов, и Ардатов не посмел с ним спорить.

- А пароходы? Какие из них вы взяли бы в поход,  Павел Степанович? - уточнил граф.

- "Владимир", "Бессарабия", "Громоносец" и "Одесса", - стал перечислять паровые корабли Нахимов, - даже при их малом вооружении, они могли составить серьезную силу противнику.

- Вы имеете в виду турок?

- Нет, у турок остался только один "Файзиле-Аллах", да и он скорей всего находится в Батуми. Я имел в виду господ союзников. Они вряд ли оставят свою главную морскую базу без сильного морского прикрытия даже при их нынешнем положении дел. Но не только в этом я вижу серьезное затруднение в реализации наших замыслов. Пусть англичане вывели большую часть своего флота за пределы Черного моря, но не стоит сбрасывать со счетов французов. Их корабли сильны и многочисленны, и блокировать выход наших кораблей из Севастополя они вполне могут. Если же учитывать, что на борту каждого из наших кораблей будет пехота, как-то вы предлагаете в своем плане, то любое морское сражение наших кораблей с противником обернется для нас неисчислимыми потерями.  

Нахимов на секунду замолчал, затем вновь одернул на себе китель и, смотря в сторону от Ардатова, глухо произнес:

- Я очень уважаю вас, Михаил Павлович, как человека и как солдата, однако сейчас вынужден отказать вам в поддержке. Захват Босфора - дело конечно очень важное и заманчивое, но на сегодняшний день - это авантюра чистой воды. Вы, конечно, можете поставить во главе флота другого человека, но лично я не собираюсь на авось рисковать жизнями своих офицеров и матросов.

Едва эти слова были произнесены, как оба собеседника графа посмотрели ему в лицо. Однако, если взгляд Нахимова выражал извинение и сожаление, то во взгляде князя сквозила плохо скрываемая радость. Он изначально был против морской операции, предлагая полностью отказаться от активных действий и ждать начала зимы, чей холод и болезни сделают французов с англичанами более сговорчивыми к миру.

Оба члена военного совета ожидали, что в ответ на слова Нахимова последует бурный всплеск эмоций, и Ардатов попытается переубедить адмирала поддержать его план, однако граф был абсолютно спокоен.

- Честно говоря, Павел Степанович, именно это я и ожидал от вас услышать. И очень рад, что не ошибся в своих ожиданиях, - проговорил Ардатов и, вперив свой взгляд в лицо адмирала, проникновенно спросил, - скажите, а если французский флот не покинет Камышовую бухту и не окажет никаких помех нашим кораблям при выходе из Севастополя. Тогда наша операция будет возможна?

- Это совершенно невозможно, Михаил Павлович! Французы обязательно помешают нам покинуть Севастополь всеми своими силами! Ведь ни малые дети же они!? - воскликнул Горчаков, но Ардатов совершенно его не слушал.

- Ну, а если, чисто теоретически, допустить такую возможность, Павел Степанович? Чисто теоретически, - настаивал граф, не отрывая взгляд от Нахимова.

- Если ни один наш корабль не пострадает от вражеского огня при выходе из Севастополя, то план по высадке десанта на Босфоре вполне реален, - честно признал адмирал.

- И чем же вы собираетесь Михаил Павлович преградить дорогу французскому флоту? Уж не своими ли брандерами!? Сколько их у вас осталось? Если мне не изменяет память только четыре или вы чудесным образом сумели перебросить несколько пароходов с Балтики!? - язвительно уточнил командующий.

- Вы не ошибаетесь, Ваше превосходительство. На данный момент их ровно четыре, - холодно произнес граф - однако если понадобиться, на момент начало операции их будет втрое больше.

- Двенадцать пароходов!? Но каким это образом?! - удивился Горчаков, - вы что, как Христос тремя хлебами накормите всех страждущих?

- Михаил Дмитриевич, если я сказал, что к началу операции у меня будут двенадцать пароходов, значит, они будут. Даю вам слово. Или оно для вас ничего не значит?

- Я полностью доверяю слову Михаила Павловича, и если его пароходы смогут закрыть неприятелю путь, то я готов встать во главе флота, - твердо произнес Нахимов.

- Значит, решено, - подытожил Ардатов, но с этим был категорически не согласен Горчаков.

- Но это же чистая авантюра! Под угрозой захвата Стамбула, заставить султана заключить мир, имея в своем распоряжении около четырех тысяч солдат, - не сдавался командующий Крымской армии.

- Позвольте вам напомнить, что фельдмаршал Паскевич двадцать с лишним лет назад, был примерно в таком же положении и сумел заставить подписать турок вполне выгодный для нас мирный договор. За что и был соответственно награжден государем,- парировал граф.

- Ну а если британцы и французы попытаются выбить вас, что тогда? Откуда возьмешь силы?

- Построим свои укрепления на берегу пролива. Камня там много, пушки и порох возьмем у султана. А, что касается людей, то на первую пору можно привлечь в качестве союзников и местных греков. Их сейчас в Стамбуле чуть меньше половины города думаю, не откажут своим православным братьям.

- И все равно, я категорически против подобных действий - продолжал упорствовать Горчаков. В комнате повисла напряженная тишина, которую попытался разрядить Ардатов.

- Михаил Дмитриевич, мы ведь раньше друг друга хорошо понимали, и это всегда приносило достойные плоды. К чему нам портить отношения сейчас? Неужели ты хочешь, чтобы я сегодня же отправил фельдъегеря к государю в Екатеринослав с просьбой разрешить наш спор? Не думаю, что государь откажет мне и Павлу Степановичу в желании поскорее закончить войну. И представь себе, как могут быть трактованы все твои действия государем, - мирным тоном сказал Ардатов. Наблюдавший за этим разговором Нахимов ожидал, что князь жестоко оскорбится от этих слов, однако к его удивлению взрыва не последовало. Напротив, Горчаков подошел к Ардатову и мягко произнес.

- Знаешь, Михаил, ты много раз доказывал всем нам правоту своего мышления, и всякий раз госпожа фортуна была на твоей стороне. Воистину был прав великий латинянин Фульвий Флак, утверждавший, что безумству храбрых поем мы песни. Но может быть в этот раз не стоит рисковать? Благодаря тебе враг под Севастополем полностью остановлен. Ещё одна зима и  у них будет некому воевать. Это же твои слова. Тогда может лучше довольствоваться синицей в руках, чем призрачным журавлем в небе? Ведь всем известно, что лучшее враг хорошему.  

Услышав эти речи, адмирал напряженно застыл. Сколько раз ранее он слышал подобные речи в адмиралтейских кабинетах, когда поднимался вопрос о захвате Босфора. Сколько раз высокие чины говорили морякам о нецелесообразности подобных действий, предлагая подождать, когда проблема сама собой рассосется мирным путем. И вот теперь, когда оказалось, что можно предварить в жизнь тот смелый план, над которым работал ещё сам адмирал Лазарев, появился ещё один благоразумный человек. У Павла Степановича моментально заныла в груди старая рана, и яростно заколотилось сердце. Устоит ли граф перед разумным соблазном или вновь рискнет поставить все на карту?

Тот малый отрезок времени, который пролег между разумными словами Горчакова и ответом Ардатова, показался адмиралу вечностью.

- Спасибо за добрые слова, Михаил Дмитриевич. Не будь в моем распоряжении брандеров и поддержки со стороны Павла Степановича, я бы, вне всякого сомнения, поступил бы точно так же, как ты сказал. Однако, если есть возможность, то почему бы не загнать в грудь врага осиновый кол полностью? Заняв Босфор, мы не только заставим турецкого султана подписать с нами мирный договор, но сможем полностью изолировать союзников под Севастополем и даже возможно заставим их капитулировать.

Горчакову следовало отдать должное. Он  мужественно выслушал отказ графа и сокрушенно произнес.

- Бог тебе судья, Михаил. Я честно пытался пробудить голос разума в твоем сердце, но видно напрасно. Жаль, право жаль.

- Значит ли это, что вы отказываетесь поддержать план нападения на Стамбул? - быстро спросил Ардатов.

- Ну, как я могу противостоять такому двойному напору, как ваш с адмиралом. Я согласен, - ответил князь и, дружески обняв Ардатова и тихо, чтобы не услышал адмирал, добавил, - на прежних условиях.

- Вот и прекрасно, ваше превосходительство. Я очень рад, что смог убедить вас, - сказал Михаил Павлович и поспешил откланяться. Его с адмиралом ждали большие дела.

Когда двое соратников покинули комнату, из проемной ниши, все это время закрытой занавесом, вышел князь Васильчиков. Горчаков специально пригласил его, желая на всякий случай иметь нужного свидетеля.

- Мне право очень жаль, ваше превосходительство, что граф Ардатов остался глух к вашим призывам. Видимо желание прослыть спасителем Отечества и вместе с тем получить чин фельдмаршала, явно помутили его светлую голову, - осуждающе молвил Васильчиков.

В ответ Горчаков только с сожалением развел руками и огорченно произнес.

- Видит Бог, я пытался удержать его от этого поступка, но он ничего не хотел слышать и даже пригрозил обратиться с этим проектом напрямую к государю, используя для этого своё высокое положение.

- Да, лавры победителя явно вскружили голову уважаемому Михаилу Павловичу, - незамедлительно поддержал командующего князь, а затем осторожно добавил, - а вы знаете, Михаил Дмитриевич, я вчера ходил к одной местной гадалке. Довольно занимательная особа скажу я вам. Очень многие её предсказания, как ни странно, сбывались. Так вот, по моей просьбе она гадала на Ардатова и адмирала и сказала, что оба бунтаря, если выйдут в море в ближайшее время, не вернутся обратно.

- Ну, что вы, Виктор Илларионович, такое говорите. Операция на Босфоре и гадание какой-то малообразованной бабы, право дело, не серьезно, - с упреком произнес Горчаков. Но Васильчиков все же продолжил:

- Как знать, ваше превосходительство, как знать. Та же гадалка предсказала смерть всех адмиралов, что так рьяно противоречили сначала Меньшикову, а потом вам. И Корнилов, и Истомин лежат в земле сырой, да и Нахимов чудом разминулся со своей смертью. Вот и задумайся над словами этой малообразованной женщины, как вы сказали.

- Н-да, - протянул Горчаков, - честно говоря, не знаю, что и сказать. Поставили вы меня в тупик, ваша светлость.

- Вот то-то и оно. Видно само провидение убирает с его пути неугодных ему людей, а оставляет целыми и невредимыми нужных, - гнул свою линию Васильчиков.

- Возможно, вы и правы, Виктор Илларионович. Ардатов, несмотря на все его заслуги, не совсем понятный и трудно предсказуемый человек. А о Нахимове и говорить нечего, в открытую братается с матросней. Как так можно, не понимаю? Нет, что ни говори, а с понятным и предсказуемым человеком всегда приятнее иметь дело. Никогда не ошибешься, будь он выше или ниже тебя, или ровня. Завсегда спокойнее душе. - Подытожил генерал.  

Получив добро от командующего, граф вместе с Нахимовым развили энергичную деятельность. То, что Горчаков не верил в успех операции, только подливало "масло в огонь". И дело было не во вредности и упрямстве характера графа. Просто Михаил Дмитриевич рассуждал как обычный разумный человек, для которого атаковать Босфор в данный момент было верхом глупости и откровенным авантюризмом. Ардатов был абсолютно уверен, что точно так же рассуждали и господа союзники, и потому удар Черноморского флота по Стамбулу должен был быть для них как гром среди ясного неба.      

Их совместная деятельность была коротка, но очень плодотворная. Логическим завершением её, стала босфорская наступательная операция, более известная в анналах истории как операция "Большой блеф" начавшаяся 23 октября. Именно в этот ненастный и хмурый осенний день, главнокомандующему союзными войсками под Севастополем генералу Пелесье, донесли о необычном поведении противника.

Солнце уже давно заняло своё привычное место на небосводе, как со стороны русских в небо поднялся воздушный шар. В подзорную трубу была хорошо видна одинокая фигура человека находившегося в небольшой плетеной корзине.

Появление вражеского наблюдателя в воздухе сразу вызвало большой переполох в стане союзников, что было совсем неудивительно. Многие из солдат опознали в нем, тот самый воздушный шар, что появился в небе в день, когда русские войска пошли на штурм Федюхиных высот. В считанные минуты лагерь союзников превратился в огромный людской муравейник, разворошенный специально брошенной палкой.

- Русский наблюдатель, господин генерал! - доложил Пелесье дежурный офицер, возбужденно тыча указательным пальцем в небо.

- Трубу! - рыкнул в ответ "африканец" и, получив требуемое, стал придирчиво рассматривать необычное небесное явление, о котором ему много говорили офицеры, сражавшиеся на Черной речке.

- Ламотт-Ружа сюда! - потребовал Пелесье своего нового начальника штаба, но генерал уже сам спешил к командующему.

- Неприятель явно готовиться напасть на нас! Появление воздушного наблюдателя достоверно указывает на это, - торопливо изложил свое предположение Ламотт-Руж, недавно получивший свой новый пост и в глубине души заметно жалел об этом. Генерал Пелесье одинаково ел поедом всех, не взирая на звания и должности.

- И где они, по-вашему, ударят, генерал? В каком месте? В районе Лабораторной балки, или в каком другом месте? Отвечайте, я вас спрашиваю! - разгневанный Пелесье обрушил на голову Ламотт-Ружа град вопросов.

- Судя по положению шара, вражеского наступления следует ожидать в районе Херсонеского мыса. - Осторожно высказал предположение начальник штаба.

- Да вы с ума сошли, Ламотт-Руж! Атака в этом направлении не даст русским никакого преимущества, а генерал Горчаков далеко не глупый человек. Даже если русские сумеют захватить Херсонеский мыс, их дальнейшее продвижение будет обязательно остановлено огнем наших кораблей, - не согласился с ним Пелесье.

- И все же русские запустили своего наблюдателя именно с Александровской батареи, а не с какого иного места своей обороны. - Продолжал упорствовать генерал.

- Ну и что!?

- Обзор воздушного наблюдателя все же ограничен. Значит, им важен именно этот участок нашей обороны. А, что ценного здесь у нас? Только флот, - развил свою мысль Ламотт-Руж.

- Но какую угрозу может составить нашему флоту русская пехота, даже со своими скорострельными ружьями? Уж не хотите ли вы сказать, что русские собираются атаковать наши корабли своими брандерами. Но тогда зачем наблюдатель? - удивился Пелесье.

- Возможно, что готовиться двойной удар с суши и моря? - высказал свое предположение начштаба.

- Двойной удар? Интересно, но мало вероятно, генерал. Как бы там ни было, прикажите начать обстрел этого участка русской обороны. Если русские готовят удар, то они наверняка уже перебросили к передовой дополнительные силы.

Приказ командующего был немедленно исполнен, и скоро левый фланг союзных укреплений окутался дымом орудийных выстрелов. Русские моментально ответили. Контрбатарейная дуэль развернулась в своей полной красе. Град ядер и бомб с обеих сторон перелетал через линии передовых окопов, стремясь нанести урон неприятелю. Многим казалось, что повторялись грозные события годичной давности, когда союзники впервые начали бомбардировку осажденного города.  

На союзных кораблях, стоявших в Камышовой бухте, пробили общую тревогу, и корабельные орудия развернулись в сторону берега для отражения возможного удара противника. Моряки адмирала Вилье были готовы встретить противника сокрушительным огнем, но тот не спешил появляться. Прошло полчаса, час, полтора часа яростной артиллерийской перестрелки, но русские упорно не начинали атаки.

Раздосадованный адмирал уже собирался запросить Пелесье о положении дел на фронте, как ему доложили, что русский наблюдатель в воздушном шаре выбросил условный сигнал.

- Что это может быть? - удивленно спросил Вилье у своего помощника контр-адмирала Клайперона.

- Скорей всего, он что-то заметил в море и извещает об этом своё командование на земле, - высказал предположение моряк, и адмирал согласился с ним.

- Наверно вы правы, Жорес. Прикажите усилить наблюдение за морем. Русский разведчик явно следит за морем, и, значит, мы тоже скоро увидим то, о чем он сигнализировал.

Через некоторое время предположение Вилье полностью оправдалось. Наблюдатели доложили о появлении в море множество дымов. Прошло несколько тревожных минут, и вперед смотрящие четко идентифицировали возникшие дымы как пароходы противника.

- Русские брандеры!!! - мгновенно разнеслось по кораблям союзного флота.

- Сколько их!!? - с тревогой выкрикнул Вилье.

- Двенадцать кораблей, господин адмирал. Идут четырьмя колоннами по три корабля.

- Все ясно, - прорычал адмирал, - русские изначально не собирались атаковать нас с суши. Наблюдатель просто подтвердил наше пребывание в бухте и известил русских о приближении их ударной силы.

Он внимательно посмотрел в подзорную трубу и твердым голосом изрек:

- Ну что же, если русские хотят напасть на нас, пусть пробуют. Приготовиться к отражению атаки противника с моря! Но клянусь всеми святыми, это будет им дорого стоить. Я не дам им возможности повторить успех Евпатории и Керчи. Я готов встретить этих сумасшедших капитанов, но вот только одно мне непонятно, откуда у них взялось столько пароходов?

Множество подзорных труб в огромном напряжении следили за действиями противника, с тревогой ожидая того момента, когда русские смертники бросятся уничтожать французские корабли, успевших развернуться в сторону узкого прохода в бухту. Адмирал Вилье был абсолютно прав, когда говорил, что атака на его корабли будет дорого стоить противнику. Чтобы достигнуть своих целей ему придется миновать пространство, насквозь простреливаемоё пушками союзников.

Словно догадываясь, что их ждет в бухте, русские брандеры не торопились атаковать французские корабли, медленно маневрируя по морской глади, строго выдерживая расстояние между собой и противником.

- Чего они ждут? Почему не нападают? - с тревогой спрашивал адмирал и не находил ответа. Так прошло некоторое время, пока с береговых наблюдательных постов не поступило неожиданное сообщение.

- Русские выводят свои корабли из Севастополя!!! Идут одной колонной, пять больших парусных кораблей. Два из них явно "Париж" и " Константин". Причем, на головном - адмиральский вымпел, - доложил адмиралу сигнальщик, чем вызвал сильное замешательство среди адмиральского штаба.

- Противник, видимо, решил сокрушить нас всей своей мощью. Что же, достойно встретим его здесь, господа. Поднять сигнал: "Франция и император надеются на нас"! - приказал Вилье. Весь союзный флот погрузился в лихорадочное ожидание скорого боя. Морские и сухопутные канониры ласково раздували свои слабо тлеющие фитили, наводя жерла своих пушек на небольшой проход в бухту. Наблюдатели пристально следили за дымами вражеских пароходов, которые упорно продолжали курсировать по морю, выдерживая ранее выбранную дистанцию.  

И вновь противник вел себя непонятно. Минуты проходили одна за другой, а русские не спешили атаковать. Наоборот, выведя свой флот из севастопольской бухты, они провели разворот и двинулись на запад единой колонной.

- Черт, знает, что! - воскликнул Вилье, - противник и не собирался атаковать нас! Они просто вывели свои корабли под прикрытием брандеров, а наблюдатель только скорректировал время их выхода.

Как бы подтверждая правоту слов адмирала, воздушный шар русских все это время висевший на привязи троса, стал медленно опускаться вниз.

- Прикажите атаковать их, мой адмирал? - спросил Вилье Клайперон и тут же пожалел о своей ретивости.

- Вы что с ума сошли, Жорес?! Атаковать двенадцать русских брандеров в открытом море, ради пяти парусников?! И скольких кораблей я не досчитаюсь сегодня ради этого сомнительного приза. Вы подумали об этом? - грозно спросил адмирал.

- Но, мсье, - заикнулся, было Клайперон, но тут же увял под гневным взглядом адмирала.

- Неужели вы не поняли суть действий врага? Они явно узнали от перебежчиков о наших планах нанести удар по Кинбургу с городом Очаков и просто-напросто опередили нас. Это ясно как пить дать.  Иного трактования действия русских я не вижу.

- А если это только ложный маневр и у вышедших в море кораблей иная цель?

- Какая? - скептически спросил Вилье, - нанесения удара по Батуми или Сухуми? Если это так, то это является заботой исключительно Осман - паши, но никак не нашей. Других целей для русских кораблей на Черном море сейчас нет.

- Вы как всегда правы, господин адмирал. Смешно и подумать, что такими силами они попытаются напасть на Босфор, - поспешил поддакнуть Клайперон, - сколько человек может чисто теоретически находиться на борту этих кораблей. Максимум пять тысяч, и с ними атаковать Стамбул?

Таков был вердикт французских адмиралов, которые умели хорошо считать цифры и предпочли лишний раз "не дергать за хвост кошку" в лице русских брандеров. Уж слишком свежи и отчетливы были шрамы, нанесенные этим зверем. А ещё, в глубине души сидел хорошо спрятанный инстинкт самосохранения, отлично понятный каждому истинному европейцу.

Русские пароходы ещё некоторое время курсировали в море на подступах к французской базе и, убедившись, что союзники не собираются бросаться в погоню за ушедшими кораблями, двинулись вслед за ними. Тем самым, подтверждая правоту слов Вилье.

Парусники и брандеры действительно двигались в сторону Кинбурга, намереваясь соединиться с четырьмя  пароходами, покинувшими Севастополь ранее глухой ночью с полностью погашенными огнями. Встретившись с ними на подходах к косе, они тут же развернулись на юг, к Стамбулу.

Четыре брандера, прикрывавшие выход парусников из Севастополя, являлись последним козырем графа Ардатова. Это были корабли Одесского пароходства, до которых Михаил Павлович не смог добраться в августе прошлого года и разумно оставленные им про запас. Во главе одесского отряда граф поставил капитана второго ранга Шахова и ничуть не пожалел об этом. За одну только его аферу с увеличением численности флота брандеров ему пролагалась боевая награда.  

Все дело заключалось в том, что Шахов придумал простой, но очень смелый, если не сказать нахальный ход. По его приказу были созданы бутафорские посудины, главными агрегатами на которых были  специально установленные печи и высокие трубы. При наблюдении издалека, их можно было свободно принять за движущиеся пароходы чего, собственно говоря, и добивался Шахов.

Тайно прибывшие в Николаев брандеры взяли к себе на буксир по два таких шедевра "русского зодчества" каждый и, увеличив свою численность втрое, двинулись к Севастополю для наглядной демонстрации своей силы противнику. Явление грозной "эскадры" брандеров закончилась блестяще. Ни у кого из вражеских моряков и мысли не возникло о столь низком обмане. Настолько сильно боялись враги орлов графа Ардатова.  

На Босфоре появления русской эскадры было для турков подобно грому среди ясного неба, хотя если быть справедливым в этот день оно было далеко не ясным. Турецкие дозорные босфорских укреплений и представить себе не могли, что осажденные в Севастополе черноморцы предпримут вылазку, граничившую с безумием. Поэтому появившиеся на горизонте паруса адмирала Нахимова они с чистой совестью посчитали за очередной караван союзников возвращающихся из Крыма. За последнее время их движение заметно возросло, союзники явно собирались вторично зимовать в России.

Караульщики заподозрили неладное только тогда, когда прибывшие с севера корабли начали проводить не совсем понятные действия. Вместо того, чтобы как обычно двигаться к узкому проливу одной кильватерной колонной, они неожиданно разбились на три неравнозначные части. При этом к проливу устремились маленькие юркие пароходы, а парусники двумя колоннами стали приближаться к турецким укреплениям на берегу.

То были старые береговые крепости, построенные по проектам французских инженеров в конце прошлого века по приказанию блистательного султана Селима III и по заверению строителей были совершенно неприступны для атаки с моря. Это вполне устроило как султана, так и его последующих наследников.

Вполне возможно, что к моменту создания крепостей все так и было, но время неумолимо идет вперед, а человеческая натура, обуреваемая ленью, часто не поспевает вслед за ним. Сия злокозненная тенденция не миновала и босфорские крепости, прозванные "Европой" и "Азией". С каждым прошедшим десятилетием они незаметно ветшали и дряхлели, а отпущенные на их реконструкцию деньги без зазрения совести разворовывались прожорливыми османскими чиновниками. Поэтому они только на бумаге оставались неприступными укреплениями, а на деле уже давно утратили столь высокий статус.

Такова была оценка босфорским крепостям русской разведкой к средине 1853 года, когда планировался внезапный удар по проливам и у Павла Степановича Нахимова, не было оснований предполагать, что за прошедший период времени турки что-либо серьезно изменили в своей обороне.  

Дав свое согласие на проведение операции, адмирал в глубине души так до конца и не верил в заверение Ардатова, что союзники не попытаются помешать кораблям флота покинуть Севастополь. Однако чудо случилось и теперь все зависело только от него одного.

Перед грядущим сражением, Нахимов честно поделил все имеющиеся в его распоряжении силы. Корабли "Париж", "Чесма" и "Императрица Мария" под флагом адмирала должны были привести к молчанию укрепления "Европы", тогда как "Константину", "Ростиславу" и пароходам под флагом вице-адмирала Новосильцева предстояло атаковать "Азию". Брандеры капитана Шахова Нахимов оставил в резерве, так как на этот момент от них не было никакой пользы.

Корабли русской эскадры ещё только приближались к Босфору, когда адмирал вызвал к себе на мостик графа Ардатова.

- Перед тем как идти в бой, я хотел бы прояснить один важный вопрос, Михаил Павлович, - без всяких обиняков начал разговор Нахимов, - я намерен атаковать врага не с обычного расстояния в орудийный выстрел, а с более близкого. Такова моя тактика и отступать от неё я не намерен. Однако, кроме моряков на борту кораблей находятся солдаты, и потому я хотел бы узнать ваше мнение относительно их. Намерены ли вы требовать, чтобы они были спущены на берег до боя или предпочитаете сделать это после?  

Граф озадаченно помолчал, а затем сам спросил собеседника:

- А как вы сами считаете, Павел Степанович, следует поступить в этом деле?

- Конечно выгрузка десанта перед боем сильно свяжет нам руки и эффект внезапности будет утрачен. Вне всякого сомнения, в этом случаи мы понесем сильный урон при подавлении береговых батарей. Однако если солдаты останутся на борту кораблей, то подвергнут большому риску свои жизни, а они буду очень вам нужны в последующем. Вам решать Михаил Павлович.

- Значит, решать мне, - протянул Ардатов и, глядя в осунувшееся лицо адмирала, произнес, - в таком случае я полностью вверяю наши жизни в ваши руки, Павел Степанович, и руки ваших моряков.

Трудно было сказать, обрадовался Нахимов этому или нет, он только сухо поклонился графу и приказал своему адъютанту собрать офицеров корабля на совет. Ардатова туда не пригласили, на что граф не сильно обиделся. В морской тактике и стратегии он плохо разбирался.

Со страхом и ужасом наблюдали турки, как корабли под флагом самого "Нахим-паши" медленно приближались к их позициям. Несмотря на всю свои неподготовленность к внезапному нападению грозного врага, турки все же  первые открыли огонь по русским кораблям, плывущим прямо на дула батарейных орудий.

- Аллах повредил разум неверных! Они сами идут навстречу своей смерти! - вскричал Мушавер-паша, комендант крепости, наблюдая за кораблями противника.

Турецкие батареи дали один залп, второй, третий, а русские корабли все шли и шли вперед, не обращая никакого внимания на падавшие на них ядра. Из всех кораблей эскадры особенно заметно пострадал идущий головным "Париж". Вражеские ядра повредили его такелаж, несколько парусов и фальшборт. Матросы корабля бывшие на верхней палубе с тревогой поглядывали на мостик, где находился адмирал Нахимов, выказывавший полное пренебрежение к грохочущей вокруг него смерти. Держав в правой руке свою неизменную подзорную трубу, он время от времени проводил счисление расстояния и наблюдал за поведением противника.

Рядом с ним стоял граф Ардатов, который на предложение адмирала спуститься вниз, неизменно отвечал категорическим отказом.

- Я считаю, Павел Степанович, что вполне заслужил право находиться рядом с вами в столь важный для истории момент, - говорил он, так же как и Нахимов, рассматривая вражеский берег в подзорную трубу.

- Но, это очень опасно для вашей жизни, Михаил Павлович, - упорствовал адмирал.

- Не беспокойтесь, меня есть, кем заменить. И здесь, и в свите государя, - отрезал Ардатов, и на том прения на мостике прекратились.

Тем временем, русские корабли вышли на выбранную Нахимовым дистанцию, которую все называли "пистолетный выстрел". Это был излюбленный маневр адмирала, когда безопасность кораблей приносилась в жертву стрельбе с близкого расстояния, и теперь все зависело от мастерства русских комендоров. Павел Степанович свято верил в своих матросов, и они в очередной раз не подвели своего кумира.  

Величаво развернув свои борта к берегу, русские артиллеристы дали ужасающий залп по позициям врага. Миг, и турецкие укрепления окутались дымкой от разрывов русских бомб. Настал долгожданный момент истины, в котором верх одержала русская сторона.

Прошедшие отличную школу адмирала Нахимова, получив бесценные навыки стрельбы при Синопе и Севастополе, русские комендоры уже со второго выстрела накрывали свои цели. Под их метким огнем, одно за другим замолкали турецкие орудия на берегу, но это отнюдь не означало быструю и легкую победу.

В течение сорока минут вражеский берег продолжал огрызаться орудийным огнем, нанося урон русским кораблям. До конца не веря в своё поражение, турки упорно продолжали стрелять по противнику, но результативность их канониров в разы отличалась от пушкарей грозного "Нахим-паши". Время, отведенное судьбой этому бою, миновало. Необычная тактика русского адмирала вновь сделало своё дело. Батареи противника были приведены к полному молчанию, а уцелевшие от обстрела турецкие солдаты бросились в тыл, дабы известить султана о своем бесславном поражении.

Примерно по такому же сценарию развертывались события в колонне вице-адмирала Новосильцева, штурмовавшего азиатские укрепления противника. Его корабли так же благополучно вышли на "пистолетную" дистанцию и полностью подавили сопротивление врага. С единственной только разницей, что ученик в отличие от учителя затратил на уничтожение батарей противника около часа.

Обрадованный благополучным исходом боя, Нахимов уже приказал начать высадку на берег десанта, как в это время на поле сражения, возник новый персонаж, появление которого никто не ожидал.

Так случилось, что в это время в Стамбуле находились три французские плавучие батареи. Это были последние творческие изыскания европейских инженеров, стремящихся сказать новое слово в деле кораблестроения. Получив положительный результат при обстреле укреплений Свеаборга, французы решили повторить испытание своего изделия под стенами Севастополя.

Однако в отличие от прежних батарей, пытливые европейские умы внесли решительные изменения в конструкцию своего детища. Все борта кораблей были покрыты железными листами укрепленных на деревянную подкладку что, по мнению изобретателей должно было сделать их неуязвимыми от вражеских ядер и бомб. Подобными железными листами была частично выстлана палуба, превращая, таким образом, батарею в настоящий броненосец.

Застигнутые осенним штормом в Мраморном море, они стояли на рейде Стамбула в ожидании прибытия союзных кораблей из Севастополя, чтобы вместе с ними совершить длительных переход через море. Едва только в турецкой столице стало известно о появлении русской эскадры у Босфора, как командир отряда, капитан Монседи, отдал приказ атаковать врага. Узкий пролив и наличие паровых машин, по мнению командира, давал батареям огромный шанс на победу.  

Все три батареи носили грозные названия; "Лава", "Опустошающий" и "Гремящий", и это были не пустые слова. Каждая из батарей имела на своем борту шестнадцать пятидесятифунтовых орудий и два носовых двенадцатифунтовых орудия. Это был весьма грозный и опасный соперник.

Всю силу и мощь нового оружия врага первыми на себе пришлось испытать русским пароходам из отряда Новосильцева. Принудив к молчанию азиатский берег, они совершили разворот и, двигаясь к кораблям адмирала Нахимова, оказались на пути вражеских батарей.

Русские пароходы смело вступили в бой с противником. Казалось численное преимущество на их стороне и при мастерстве корабельных комендоров исход боя предрешен. Однако все было не так просто. Ядра и бомбы, выпущенные с пароходов, точно падали на борта и палубу батарей, но при этом не наносили никакого ущерба противнику. Все, что смогли достичь русские пушкари, так это вывести из строя три орудия путем прямого попадания в орудийные порталы.

Ущерб, производимый противником, был куда более серьезен и опасен. Только маневренность русских пароходов значительно уменьшала число попаданий снарядов неприятеля, но если бомбы или ядра всё же падали на пароход, повреждения для этих малых судов были весьма существенными.

Желая помочь своим товарищам в борьбе с диковинными монстрами, в бой вступил "Ростислав", но и его ядра ничего не смогли сделать против творения французских инженеров. Плавучие батареи неприятеля оставались неуязвимыми для русских пушек.

Стоя на капитанском мостике "Парижа" Ардатов с огромной тревогой наблюдал за завязавшимся боем. Вместо вполне предсказуемой победы, русские корабли получили бой с совершенно неясным исходом. Перевес в орудиях был явно на стороне русских, но какая-то таинственная сила мешала им реализовать его.

Граф в сотый раз подносил к глазам окуляр трубы, когда сильный взрыв потряс морские просторы Босфора. Высокий белый столб воды взметнулся там, где ещё секунду назад находился пароход "Одесса" извещая о первой потере среди кораблей адмирала Нахимова.

Прошло ещё несколько минут ожесточенного боя и красавец "Бесарабия" стал зарываться носом и медленно тонуть на глазах у всей эскадры. Это позволило врагу перенести часть огня на "Ростислава", мужественно пытавшегося поразить коварного врага.

- Прикажите передать Шахову сигнал к атаке вражеских кораблей - обратился к Нахимову Михаил Павлович.

- Вы считаете, что пришла пора использовать ваш последний козырь?

- Иного выхода я не вижу. Если дело и дальше пойдет, подобным образом, противник сорвет нам всю операцию, - сказал граф и адмирал согласился с ним.

- Сигнал Шахову, атака! - приказал Нахимов, и тот час несколько голосов продублировали его приказ.

Все пароходы капитана второго ранга Иллариона Шахова находились в полной боевой готовности. Единственное, что не было сделано ни на одном корабле, так это не были спущены спасательные шлюпки. Наличие больших кораблей противника в Стамбуле не предполагалось. Впрочем, этот нюанс нисколько не смутил командира брандеров. Едва только был получен приказ, как он немедленно приступил к его исполнению, ибо сам видел, что промедление смерти подобно. На флагштоке капитанского парохода взвился сигнал: "Делай как я", и брандеры устремились в свою первую и последнюю атаку.

В начале французы не в полной мере оценили угрозу, исходившую от маленьких русских пароходов, быстро идущих к ним на сближение. Оставив расстрел малоподвижного "Ростислава", "Гремящий" нехотя перенес огонь с лакомой цели на внезапно появившегося противника. Батарея дала один залп, затем другой, но результата не было никакого. Французские ядра ложились далеко в стороне от русского брандера, управляемого Шаховым.  

Командующий "Гремящим" Жером Бюсси слишком поздно понял, что это за пароход вступил с ним в схватку. Несмотря на наличие паровой машины, плавучая батарея была слишком громоздким и малоподвижным кораблем, и потому у французов просто не было времени развернуть судно носом к противнику, дабы уменьшить ущерб от столкновения.

Вся надежда у прозревшего Бюсси была только на крепость брони его корабля. Громко вознес он слова молитвы о помощи всем святым, но они не услышали капитана "Гремящего". В извечном споре брони и снаряда, верх одержал снаряд. Вернее сказать, мина, для которой русские моряки не пожалели пороха.

Взрыв был такой силы, что железная броня, словно листок бумаги была вдавлена внутрь судна и в образовавшуюся пробоину с шумом хлынула вода. Запас остойчивости у плавучей батареи был невелик, и любая пробоина носила для неё смертельный характер. Не прошло и нескольких минут так грандиозное творение заморских инженеров нехотя завалилось на бок и затонуло.

Внезапная гибель "Гремящего" стало большой неожиданностью для Монседи. Увлеченный схваткой с "Владимиром", у которого от вражеского огня были большие повреждения, капитан Монседи просто просмотрел момент столкновения своей батареи с русским брандером, посчитав его взрыв чистой случайностью.

- Скорее всего, русское ядро случайно попало через орудийный порт, предварительно уничтожив находившееся там орудие. А Бюсси в свою очередь уничтожил близко подошедшего врага,  - подумал Монседи, продолжая громить орудиями "Лавы" русский пароход. В своей окончательной победе он не сомневался. Французские канониры уже пристрелялись к "Владимиру" и их ядра все чаще и чаще поражали борт русского парохода.

Прошло несколько минут боя, как дозорный доложил Монседи о действии нового противника.

- Капитан, русский пароход пошел на сближение с нами, - доложил наблюдатель.

- Прекрасно, господа решили опробовать на нашей броне свой главный носовой калибр, - усмехнулся француз. Он был полностью уверен в силе своей брони и все же приказал перенести часть огня на "русскую блоху", как он окрестил брандер лейтенанта Колокольникова.

То, что эта "блоха" гораздо опаснее, чем казалось на первый взгляд, Монседи понял, когда между ними оставалось меньше двадцати метров. На атакующем его пароходе совершенно не было орудий, а на носу крепилось множество черных шаров.

- Брандер, русский брандер, - воскликнул капитан и отдал приказ развернуться носом к плывущей на них опасности. Возможно "Лаве" и удалось бы уменьшить ущерб от столкновения с врагом, но французам просто не хватило времени. Не обращая внимания на огонь противника, русская "блоха" неудержимо прорвалась к "Лаве" и совершила подрыв.

Густо окрашенный черным дымом столб воды стремительно взлетел к небесам, а затем нехотя стал оседать вниз, но, не успев достичь поверхности моря, вновь устремился вверх. Когда же водная пелена спала, взгляду моряков открылась ужасная картина. Русский брандер, а вернее сказать, его чудом уцелевшие останки, горели объятые языками пламени. Рядом с ними находился искореженный взрывом остов "Лавы". Но корабль был обречен.

От взрыва русских мин, находившихся на носу парохода, огонь проник глубоко в корпус судна и вызвал пожар в носовом пороховом погребе. В результате этого взрыва участь судна была предрешена.

К чести командира "Опустошающего", капитана Лассаля, он не оставил поле боя, обратившись в бегство, а смело вступил в поединок с русским брандером мичмана Лобанова. Чтобы атаковать врага, мичман вынужден был сделать затяжной маневр и Лассаль не удержался от соблазна не использовать выпавший ему шанс. Свято веря в силу своих орудий, француз прекратил обстреливать "Громоносца" и сосредоточил весь огонь на брандере.

Один за другим французские канониры обрушивали силу своих пушек против маленького парохода, но каждый раз он оставался неуязвим. Всего только два раза падали вражеские ядра на корабль мичмана Лобанова, но это были лишь случайные попадания, теория графа Ардатова вновь блестяще подтверждалась на поле боя.

Сам Михаил Павлович с замиранием сердца наблюдал за скоротечным сражением, и неизменно, когда брандер бросался в атаку, горячая волна окатывала его с головы до ног. Вновь и вновь граф держал строгий экзамен жизни и смерти, и в который раз выходил победителем.

- Давай, Андрюша, давай. Разнеси его! - говорил граф, не отрывая свой взгляд от окуляра подзорной трубы. Цена поединка была слишком высока. Уцелей французская батарея, и на всей операции можно было ставить жирный крест. Последний из русских брандеров, благодаря преступной халатности интендантов, к моменту выхода в море не имел на своем борту мощного заряда. Об этом Ардатов узнал только во время похода и что-либо исправить, было уже невозможно.

- Давай, давай, милый, - шептали губы графа, и Андрюша не подвел. Прорвавшись сквозь огневой щит противника, он мастерски вывел брандер на угол атаки и столкнулся с французской батареей. Повторного взрыва порохового слада на борту "Опустошающего" не произошло, но остойчивость судна была нарушена, и вскоре, под ликующие крики русских матросов, вражеская батарея затонула.

Едва только это произошло, как Ардатов истово перекрестился и обратился к Нахимову с просьбой спасти оставшихся в живых членов экипажей брандеров. Сразу же взвились на мачте сигнальные флаги, но русские корабли уже сами, без приказа адмирала пытались оказать помощь уцелевшим героям.

К всеобщей радости удалось спасти почти весь экипаж первого брандера во главе с капитаном Шаховым. Ему вместе с кочегаром Завгородним удалось благополучно покинуть тонущий брандер и, уцепившись за перевернутую шлюпку, продержаться до подхода помощи.

Так же судьба была благосклонна к Лобанову. Из трех человек экипажа геройского брандера никто не только не был ранен, но и сумел благополучно сесть в спасательную шлюпку, что было дружно расценено всеми как огромная удача. Однако благосклонность госпожи удачи не коснулась экипажа второго брандера лейтенанта Колокольникова. Все моряки погибли в огненном взрыве вместе со своим командиром.

Благодаря хлопотам графа Ардатова погибшие герои получили достойную оценку своего подвига. Но это было потом, а в тот момент, когда радость победы смешалась с горечью утрат, храбрецам не было времени думать о будущем. Впереди  моряков ждала высадка десанта, ничуть не менее сложное и опасное предприятие, чем уничтожение крепостей Босфора.

Появись в этот момент любой союзный или турецкий корабль, и вновь успех всей операции повис на волоске. Но, видимо, судьба была благосклонна к  русским морякам, и высадка на побережье прошла благополучно.

К концу дня с кораблей сошла основная часть десанта, однако полностью свои трюмы моряки смогли очистить глубокой ночью. Всего на вражеский берег было высажено около четырех тысяч пехотинцев, общее командование над которыми осуществлял генерал-майор Муравьев.

Только когда последний пехотинец покинул корабли эскадры, адмирал Нахимов стал подводить итоги всей операции, а они были не столь радостными, как того хотелось. Кроме гибели двух пароходов и выбывших из строя трех брандеров, почти каждый корабль эскадры имел различные повреждения.

Особенно плохо обстояло дело на "Ростиславе" и "Владимире". Оба корабля были основательно побиты вражескими ядрами. Но если повреждения "Владимира" могли быть устранены, то на "Ростиславе" открылась течь, которую своими силами моряки ликвидировать никак не могли.  Самым лучшим решением была бы отправка парусника в Севастополь под конвоем другого корабля. Раньше черноморцы в подобных случаях так и поступали, но в нынешних условиях Нахимов не мог позволить себе подобного шага. Отправлять же корабль в одиночку, да ещё в порт находящийся во вражеской осаде, означало верную гибель "Ростислава".  

Адмирал молча выслушал рапорты своих капитанов, а затем сказал: - Как не тяжело мне принимать это решение, но я вынужден отдать приказ о затоплении "Ростислава".

- Как же так, Павел Степанович!? Как это возможно!? - удивленно заговорили моряки. - Англичане и французы не смогли нас потопить, так мы сами себя.

- Молчать!! - властно бросил Нахимов, и в каюте сразу наступила тишина, - вы что думаете, что мне, моряку, легко говорить такие слова?! Корабли - это дети мои, но в нынешнем положении иного выхода я не вижу. Да-с, господа.

Нахимов горестно вздохнул, а затем продолжил свою речь.

- Вы что же думаете, мы запросто так "Ростислав" уничтожим? Глубоко ошибаетесь. Его девяноста шесть пушек с боевым запасом, ой какое подспорье будет нашим солдатикам. Да и экипажу незачем будет на берегу сидеть. Пришли мы сюда основательно и надолго, и значит, нам надо свои укрепления на Босфоре строить. Лучше турецких, такие чтобы никто взять не смог бы. Вот о чем думать надо, господа офицеры, а не лить слезы по кораблю. Их вон, сколько после войны новых построить можно.

Больше спорить с адмиралом никто не посмел и рано утром с "Ростислава" стали свозить команду и орудия. Пока все это происходило, остальные корабли эскадры устремились к Стамбулу, который провел всю ночь, дрожа от страха.

Внезапное появление у пролива не знавшего поражений "Нахим-паши" и уничтожение им сначала босфорских крепостей, а затем и французских броненосцев, потрясло город до основания. Едва стало известно  о гибели кораблей капитана Монседи и высадке русского десанта, как город захлестнула огромная паническая волна.

Все вспомогательные суда союзников и те, что проходили ремонт в стамбульской гавани, срочно покинули турецкую столицу, держа курс на Дарданеллы. У самого правителя Порты к этому моменту для бегства из столицы не было ни одного корабля. Все те, что остались после синопского погрома, либо находились в Батуми, либо ушли в Варну или к Дарданеллам.

Вообще положение турецкого султана было аховое. Все лучшие войска правителя правоверных находились в Крыму, на Кавказе и в Болгарии. Поддавшись советам англичан, Абдул-Меджид отправил на защиту Дуная свои последние резервы. Оставшаяся в городе султанская гвардия была пригодна для войны с собственным народом, но никак не для битвы с русскими.

Всю ночь в султанском дворце шло непрерывное заседание дивана, на котором придворные советники султана пытались выработать спасительную для столицы стратегию. Больше всего турки боялись, что русские корабли начнут бомбардировку беззащитного Стамбула, укрепления которого давно обветшали.

Советники султана сразу предсказали, что вслед за этим восстанет христианское население столицы. При поддержке русского десанта немедленно перейдет в массовую резню турок. О численности русской пехоты никто ничего не знал толком, но, судя по количеству костров, которые гяуры развели на берегу Босфора, их было никак не менее десяти тысяч. Так говорила народная молва, и уже ничто не могло изменить эту ужасную цифру.

Всё население огромного города с замиранием сердца следило за вхождением в бухту Золотой Рог четырех больших кораблей грозного "Нахим-паши", принесшего столько несчастья и горя турецкой короне. Тысячи глаз напряженно следили за движением русских фрегатов, и, когда они стали на якорь напротив Семибашенного замка, все радостно вздохнули, бомбардировки не будет. По крайней мере, сегодня.

Сразу после этого, к "Парижу", на котором держал свой флаг Нахимов, устремилась султанская галера с главным визирем на борту. Высокому переговорщику был подан трап, и вскоре посланец султана предстал перед двумя командирами этого похода, Нахимовым и Ардатовым.

Соблюдая положенный этикет, высокие стороны общались через переводчика, хотя сам Павел Степанович неплохо владел турецким языком. Собираясь воевать с турками, он ещё в далекой молодости поставил себе задачу в овладении языка противника и заметно преуспел в этом деле.

Согласно договоренности, с визирем в основном говорил Ардатов. Он предстал перед визирем как передаточное звено воли непобедимого "Нахим-паши", угрюмо сидящего за столом и внимательно слушающего, правильно ли граф излагает его мысли. Фигура адмирала в этот момент было столь колоритна, что все переговоры визирь только и делал, что почтительно смотрел на Нахимова и совершенно не обращал большого внимания на Ардатова. И было от чего.

Первые слова знаменитого флотоводца повергли визиря в шок. Гневно сверкая очами, Нахимов объявил, что, согласно приказу царя, он должен обратить турецкую столицу в пепел, если через 24 часа, после предъявления султану ультиматума, не будет объявлено о заключении перемирия и начале мирных переговоров между Россией и Турцией.

В знак своего согласия начать переговоры, султан должен немедленно закрыть морские проливы для движения кораблей других держав и послать гонцов к Дунаю с известием о прекращении военных действий между двумя странами.

Напрасно визирь плел витиеватые речи, пытаясь найти лазейку в русском частоколе. Нахимов, устами Ардатова был не приклонен. Демонстративно достав часы и откинув крышку, адмирал холодно известил визиря, сколько у него осталось часов для принятия окончательного решения.

- Не стоит тратить драгоценного времени понапрасну, сидя в моей каюте. На вашем месте, я как можно скорее известил бы султана о наших требованиях, - властно молвил адмирал и встал из-за стола, подчеркивая своим видом, что время переговоров закончено.

Визиря как ветром сдуло с флагмана, а через час галера с посланцем от правителя правоверных появилась вновь, принеся известие о готовности султана заключить перемирие и его желание узнать предварительные условия мира.  

В гости к султану было решено отправиться Ардатову, благоразумно решив, что двум вождям   идти к побежденному врагу, не следует. Мало ли, что может приключиться, Азия-с. Сказано - сделано, и, облачившись в парадный мундир, Ардатов отбыл на встречу с правителем блистательной Порты. Не прошло и часа, как посланник русского царя переступил порог Семибашенного замка. Страхом и боязнью встретили графа обитатели султанского дворца, с торопливыми поклонами проводив его в покои правителя.

Условия мирного договора, которые привез граф Ардатов султану Абдул-Меджиду, были заранее согласованы с императором Николаем. Полностью доверяя своему посланнику, царь выдал ему рескрипт с правом подписания мирного договора. Сдержанно поклонившись монарху, Михаил Павлович начал твердым голосом зачитывать условия заключения мира.

Русский император был согласен прекратить войну с блистательной Портой в обмен на полный контроль над устьем Дуная, присоединения к России молдавского княжества и с сохранением совместного с Турцией протектората над княжеством Валахия. Кроме этого русские требовали взятые Карс, Ардагар и Баязет, милостиво оставляя султану Эрзерум. Что касается проливов, то в отношении их царь был согласен вернуться к довоенному статус-кво, который запрещал движение через проливы военных кораблей не черноморских держав.

Выдвигая столь мягкие условия мира, Ардатов полностью повторял действия фельдмаршала Паскевича в предыдущей войне. Тогда, имея в своем распоряжении малое количество войск и угрожая вторжением в Стамбул, Паскевич добился мира на вполне приемлемых для турков условиях. Точно такое же положение было теперь и у Ардатова. Пользуясь безвыходным положением турецкого правителя, граф стремился не столько присоединить к российской империи как можно больше новых земель, сколько выбить краеугольный камень антирусской коалиции, для её полного и окончательного раскола.

Согласовывая с царем пункты мирного договора, Михаил Павлович с большим трудом убедил Николая не требовать от султана расширения автономии для славян, на чем император ранее непременно настаивал. Исповедуя роль покровителя всех христианских народов турецкой империи, государь с болью в сердце и грустью в душе согласился на эту уступку.

Солнце уже спускалось к горизонту, когда аудиенция у султана подошла к концу и, столь важное для России, перемирие было заключено. Было так же принято решение о незамедлительном начале проведения переговоров между двумя сторонами, с целью скорейшего подписания мирного договора. Начало переговоров было назначено на следующий день.

Радостный Ардатов с большим трудом сохранял сдержанный вид весь свой путь на корабль и смог дать волю чувствам, только переступив порог адмиральской каюты. Сразу же был составлен подробный доклад государю, который был немедленно отправлен с пароходом "Громоносец". Большой блеф удался, но предстояла ещё большая работа по закреплению полученного успеха.