"Тайны советской дипломатии" - читать интересную книгу автора (О.Гриневский)

На израильских выборах весной 1977 года победил оппозиционный блок «Ликуд». Однако ни в Москве, ни в Вашингтоне совсем не ждали, что его лидер Менахем Бегин сможет выбить из министерских кресел Партию труда, которая на протяжении трех десятилетий руководила Израилем.

Когда Брежневу доложили об этом, Генеральный строго спросил:

— Откуда он взялся, этот Бегин?

Ему рассказали. Родился в Бресте, на границе с Польшей; потом жил и учился в Варшаве; там приобщился к сионистскому движению. А когда в 1939 году немцы захватили польскую столицу, бежал в Вильнюс. КГБ, разумеется, его тут же арестовал, и он получил срок — восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Но отсидел всего год и вступил в армию польского генерала Андерса. Вместе с ней был переброшен на Ближний Восток и оказался в Палестине, где занялся террористической деятельностью против англичан и арабов.

— Так, — резюмировал Брежнев, — значит, наш человек. Ничего хорошего от него ждать не следует!

Тут Леонид Ильич как в воду глядел.

Однако в США Бегин тоже оказался «нежеланным ребенком». В 40-е годы, находясь в палестинском подполье, он был осужден американо-еврейским истеблишментом как экстремист. В Нью-Йорке, куда он приехал в 1948 году, после образования государства Израиль, его встретили нападками и обвинением в фашизме. В последующие годы американские евреи, за исключением небольшой группы его союзников, относились к Бегину холодно, а американское правительство его просто игнорировало.

Разумеется, все это не могло не отразиться на личных симпатиях и антипатиях нового израильского премьера. Но не ими, а холодным, взвешенным расчетом определился его политический курс. Будучи лидером оппозиции, Бегин страстно критиковал политику, которая, по его мнению, превращала Израиль в орудие американских интересов. Да, он признавал, что Израиль нуждается в американских деньгах и оружии. Но и американцы, доказывал он, нуждаются в том, чтобы давать их Израилю. Это улица с двусторонним движением: Израиль нужен США как антисоветский бастион на Ближнем Востоке.

Всеобъемлющее ближневосточное урегулирование, которое предлагалось теперь Вашингтоном и Москвой, не отвечало интересам Израиля. Не без основания Бегин считал, что в процессе такого урегулирования все будет подчинено созданию независимого Палестинского государства, а его лидеры не скрывали своих чаяний сбросить Израиль в море.

Не такого урегулирования хотел Бегин, — он добивался мира на своих условиях. Но как его достичь?




Кто прав — госсекретарь США или резидент КГБ?


Не только в Израиле — во всем мире присматривались к переменам, происходящим в Египте после смерти президента Насера. Со стороны политика его преемника, Анвара Садата, выглядела непоследовательной. Особенно удивлялись в Москве — в МИДе, на Смоленской площади, и в Министерстве обороны, на улице Фрунзе.

Придя к власти в сентябре 1970 года, Садат объявил, что собирается напасть на Израиль. В Москве ему не поверили. Но он твердил свое и требовал поставок нового, самого современного оружия. Однако этого оружия Москва ему не давала, а от нападения на Израиль всячески отговаривала, ссылаясь на то, что армия Египта не готова к войне. Президент реагировал крайне болезненно — обижался и сердился.

В начале июня 1972 года разъяренный Садат швырнул в лицо советскому послу Владимиру Виноградову послание Брежнева, в котором тот излагал известную советскую позицию.

— Моей армии не нужны советники, которые не верят в ее победу! — выкрикнул он и потребовал, чтобы 16 июля все советские военные советники покинули Египет.

Разумеется, Виноградов, опытный посол, не стал сообщать в Москву, как разбушевавшийся Садат обошелся с посланием «дорогого Леонида Ильича», — себе дороже. Но суть его высказываний доложил точно: Садат требует немедленно убрать советских военных советников из Египта.

Они действительно покинули страну, а через год Садат напал на Израиль и потерпел сокрушительное поражение. Кто же этот человек — Садат?

Резидент КГБ в Каире, спокойный и рассудительный В.А. Кирпиченко, рисовал весьма нелицеприятный портрет египетского президента. Прежде всего Садат — личность примитивная, хотя и обладающая буйной фантазией и звериной хитростью.

Представьте себе такую картину: в своей резиденции в Гизе Садат принимает советского посла, облаченный в роскошный восточный халат, на голове золоченая турецкая феска, в руке трость, сверкающая драгоценными камнями; при этом курит гашиш, пьет водку, заедая ее крабами, а их запивая боржоми; Садат спешит, крабы застревают у него в усах. Послу Виноградову, видимо в порядке шутки, он предлагает проложить «водко-провод и боржомипровод» из посольства в свою резиденцию, а крабов завозить машинами — благо это в пределах одного квартала.

Если отвлечься от экзотических деталей, портрет этот очень смахивает на характеристику, дававшуюся Садату в советские времена: «Фанфаронство, позерство, отсутствие конкретного опыта в каких-либо жизненно важных для государства сферах, желание хитрить всюду, где только можно, эгоизм, открытое стремление к личному обогащению, лицемерие, отсутствие устойчивых политических принципов».

Даже советский премьер Косыгин, человек сухой и жесткий, как-то заметил: «Вы уж слишком набросились на него... да не так уж, наверно, все мрачно». — «Нет, — настаивал Кирпиченко, — мало того, он еще и человек ярко выраженной западной ориентации и будет вести курс на свертывание отношений с СССР».

Садат, по данным КГБ, как только стал президентом, начал подавать в Вашингтон примерно такие сигналы: ключ к решению ближневосточного урегулирования находится в ваших руках; помогите мне решить чисто египетские проблемы, и я покончу с советским присутствием в Египте. Выдворяя 10 тысяч советских военных специалистов из Египта в июле 1972 года, Садат как бы подтвердил, что свою часть пути он прошел.

Противоположную характеристику дает ему государственный секретарь США Вэнс: «Анвар Садат был действительно выдающимся человеком. Патриот, умный и с видением перспективы, самоотверженный и храбрый и в то же время душевный и чувствительный. Прежде всего он ценил верность и дружбу. Раз завоевав его доверие, можно было полагаться на него до конца».