"Xirtam. Забыть Агренду" - читать интересную книгу автора (Розов Александр Александрович)

«Противник не знает, где он будет сражаться. Если он этого не знает, то у него много таких мест, где он должен быть наготове. Если таких мест, где противник должен быть наготове, много, то тех, кто со мной сражается, мало». Сунь Цзы. «Искусство войны»

7. Философия войны, диспут о демократии.

Рифы Коло-Коро — Остров Фламенко.

Инфернальный Воланд в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» высказал грубо-прагматичное суждение о человеке: «Он иногда внезапно смертен... и вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер». В мирной жизни это редко оказывается актуальным, но на войне это, как говорил Владимир Ленин «объективная реальность, данная нам в непосредственных ощущениях». Например, только что сидел рядом человек, пил чай из кружки и рассказывал анекдот. А через секунду прилетела маленькая металлическая штучка — и вместо человека «единица потерь в живой силе». Понятно, что в военной (и даже в очевидно-предвоенной) ситуации отношения между людьми упрощаются до раннего первобытного уровня. На северной морской границе Агренды (острове Фламенко и рифах Коло-Коро), фактически, уже превратившихся в прифронтовую полосу, военный примитивизм решительно вступил в жизнь людей. По нескольку раз в день в небе кружили патрульные самолеты Альянса, и могли в любую секунду открыть огонь. Когда до войны остаются считанные дни, авиа-удары, могут происходить по ерундовым поводам. Так, реактивный снаряд разнес баркас — с него, по мнению кого-то из пилотов Альянса, сбрасывали в воду нечто подозрительное. Пятеро рыбаков, неосмотрительно выметавших трал в прифронтовой полосе, не успели даже испугаться, как перестали существовать. А другой случай был вообще необъяснимым: самолеты Альянса нанесли удар по форту XVIII века в городке Кромби на Фламенко. Ракетные снаряды, шутя, вспарывали старую кладку, швыряя осколки камня на сотни метров вокруг. Почти все из 8 тысяч жителей острова, включая тысячу горожан, были эвакуированы еще три дня назад, но кто-то остался в старых домах, что стояли около форта. Им не повезло... А для команды в кемпинге на Коло-Коро близкий обстрел был напоминанием: человек на войне «внезапно смертен» не ИНОГДА, а ОЧЕНЬ ЧАСТО.

Сами рифы Коло-Коро, в силу их положения точно на Висенто — Агрендской границе, представлялись безопасным местом (Альянс, по своей политической логике, не мог обстреливать территорию Висенты – своего союзника, предоставившего акваторию и терминалы для военной операции), но предвоенная обстановка сказывалась, и нравы в команде на Коло-Коро стали простыми до изумления. Агрендцы (как и большинство карибских народов) вообще ребята довольно простые в смысле быта, и в частности, в смысле секса, а здесь, секс стал еще и анти-стрессовым средством. И вахтенное звено, нередко учиняло мини-оргию на природе сразу же после смены с боевого дежурства.

Адвокат-эколог Юл Фоске, и его «полевой ассистент» Маргарита Кларион, не были задействованы в боевых дежурствах — это понятно. Но, они подвергались, в общем, не меньшему риску, и на них распространялось общее настроение. Поэтому, нет ничего удивительного, что в полдень, в начале сиесты, эта пара, поплавав на мелководье, над причудливыми буро-зелеными лабиринтами кораллов, устроилась на берегу, за очень условным барьером из зарослей какого-то цветущего кустарника и... Занялась анти-стрессовой физзарядкой. После того, как стресс был убедительно побежден, они еще некоторое время полежали рядом, держась за руки, а потом лениво сползли в море.

Маргарита легла на спину на воде, и глядя в небо, ворчливо произнесла:

— Почему так?

— Как? – спросил Фоске, занимая такую же позицию и тоже глядя в небо, на котором расположились почти неподвижные белые кучевые облачка, как не детской картинке.

— Почему Альянс нас долбит, а мы не отвечаем? – сердито пояснила девушка, — скажи, какого черта мы сидим, как кролики? Разве у нас нет оружия?!

— Я прочту тебе нечто, — ответил он, — Это, практически, стихи, очень древние. Слушай: «Война – это путь обмана. Если ты и можешь что-то, показывай противнику, будто не можешь. Если ты используешь что-то, показывай, будто это не используешь. Если ты близко, показывай, что ты далеко. Если ты далеко, показывай, что ты близко. Если он силен, уклоняйся от него. Приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение».

— Не очень-то похоже на стихи, — заметила она.

— Да, — признался Фоске, — Назвав это стихами, я, пожалуй, слишком вольно подошел к вопросу дефиниций литературных жанров. Это Сунь Цзы, «Искусство войны».

— Искусство войны... — эхом отозвалась Маргарита, — я несколько раз мельком слышала разговоры офицеров про эту древнюю китайскую книгу. Все про нее слышали, многие читали, но не воспринимали книгу всерьез, пока ты не убедил майора Лесли, а потом и капитана Урфина. Вообще, я думаю, что в начале ты убедил Хубо Лерадо. Я угадала?

— Да, — ответил он, – В начале я убедил Лерадо.

— Как ты его убедил? Если это военная тайна – не рассказывай.

Адвокат-эколог, продолжая лежать на воде лицом к небу, чуть заметно улыбнулся. У Маргариты Кларион была наследственная армейская жилка – что, в общем-то, вполне естественно для дочери капитана гвардии Эббота. Позапрошлый президент Агренды окружал себя людьми из своего рода наследственной армейской касты колониальных времен. Смелыми, верными, прямыми... И непригодными для асимметричной войны. Гвардейцы Эббота могли умереть с честью в неравном бою, но не могли победить...

— Это не тайна, — сказал Фоске, — просто, Лерадо увидел, как принципы книги Сунь Цзы работают на практике. Затем, я объяснил Лерадо, почему эти принципы работают.

— Это когда вы разгромили чужую концессию в Намиб-Овамбо? – спросила Маргарита.

— Мы не разгромили, — ответил он, — Это был системный комплекс несчастных случаев.

Маргарита громко фыркнула, затем изящно перевернулась в воде, встала на верхушку одного из коралловых выступов и немного обижено заметила:

— Мне-то ты можешь сказать правду, я не разболтаю.

— Я могу... — произнес Фоске, тоже поворачиваясь и вставая на скользкую коралловую поверхность, — ...изложить тебе мнение наших процессуальных оппонентов, которые утверждали, что концессионное производство «BGCI» и охранная структура «Outline Direct Assist» были уничтожены путем серии синхронно-связных военных терактов. В судебных дискуссиях в Виндхуке юристы «BGCI» отстаивали эту версию, однако суд заключил, что их аргументы несостоятельны.

— Юл, при чем тут чьи-то версии? Ты ведь знаешь правду об этом.

— Нет, Рита, я не знаю. Правды вообще нет. Есть только мнения о физических фактах.

— Ну, блин! – девушка хлопнула ладонью по воде, окатив Фоске веером брызг, — Как ты любишь в самых простых вопросах выстраивать чертовы философские сложности!

— Это не чертовы сложности, — возразил он, протирая глаза (поскольку изрядная порция морской воды попала точно в центр физиономии), — ...это базис неопозитивизма.

— Блин! – повторила Маргарита, — как ты живешь с этим дурацким неопозитивизмом!

— Я с ним не живу, Рита. Просто, таковы мои убеждения. Это как твой католицизм...

— ...Мой католицизм, — перебила она, — Это честная религия, а твой неопозитивизм...

— ...Алло! Только не подеритесь! – крикнул лейтенант Хеллвен, выполнявший функции дежурного старшего офицера в отсутствие капитана Урфина. Хеллвен имел ценную для офицера спецназа полиции способность оказываться там, где надо, быстро, внезапно и незаметно. В данный момент он оказался на берегу в сорока шагах от парочки.

Маргарита округлила глаза и взмахнула руками жестом фокусника.

— Мы и не собирались драться. У нас просто диспут о религии.

— Рита пытается обратить меня из неопозитивизма в католицизм, – пояснил Фоске.

— По-моему, она правильно делает, — заметил Хеллвен, направляясь к ним, — кстати, вы можете оценить новую униформу, которая на мне. Видите, я захожу в воду, а дальше, поплыву, и униформа не будет мне мешать. Потом, через пять минут она высохнет.

— Отличная штука! — оценила дочь потомственного гвардейца, окинув взглядом, то, что сейчас было надето на лейтенанте. На первый взгляд, могло показаться, что это просто туристический набор из пестрой рубашки-гавайки, шортов, перепоясанных широким ремнем, и сандалий, с ремнями-застежками, охватывающими ногу до середины голени. Только тренированный глаз замечал продуманную утилитарность всего этого...

— Исландская разработка, — сообщил лейтенант, вошедший в воду уже по пояс, — это называется «EeqVik», Ecological Equatorial Viking.

— По легенде, для экологических туристов в жарких странах? – спросил Фоске.

— По легенде так, — подтвердил Хеллвен, нырнул и вынырнул около того кораллового выступа, на котором стояла парочка, — Удобно. И пистолет-пулемет в боковом кармане практически незаметен. Короче, продуманный покрой. Исландцы толковые ребята.

— Понятно... А почему вы считаете, что Рита права, занимаясь прозелитизмом?

— Чем-чем? – удивился лейтенант.

— Обращением меня из неопозитивизма в католицизм, — пояснил адвокат-эколог.

— А... Это чисто армейские соображения. Например, когда жесткая ситуация, то можно крикнуть бойцам: «С нами бог! Гаси гринго!». А в неопозитивизме так не получится.

Юл Фоске еще раз протер глаза и констатировал:

— Интересная мысль. Я никогда не оценивал религию и философию с этой позиции.

— Ну так, — лейтенант вылез на коралловый выступ и широко улыбнулся, — у вас работа другая, док Фоске. Вот. Я как раз пришел сюда по вашей работе.

— А знаете, Хеллвен, вы сейчас похожи на таиландского полисмена, арестовывающего иностранных туристов за натуралистическое купание. Оно там запрещено по мотивам морали. А тайцы, даже полисмены при исполнении, обязательно улыбаются.

— Да, я слышал, — лейтенант кивнул, — Говорят, страна хорошая, а порядки дурацкие. А, сейчас, давайте я вам кратко доложу обстановку.

— Я весь внимание, — откликнулся Фоске.

— Значит так, — Хеллвен показал рукой в сторону острова Фламенко, — Согласно плану, сегодня ночью команданте Зим с отрядом прозападных партизан тайно высадился на Фламенко и вышел на рубеж для удара по опорному пункту морской полиции. Сейчас капитан Урфин там, и наблюдает за шпионом военной разведки флота Альянса. Шпион скрытно приплыл на рассвете, и сейчас оценивает качество действий партизан. А после заката, шпион, опять же, скрытно, переплывет на висентский остров Юнона...

Лейтенант махнул рукой на север, в сторону морской границы, затем продолжил:

— ...И доложит штабу вражеской коалиции, что плацдарм для агрессии подготовлен. С этого момента Альянс не будет бомбить Фламенко, чтобы не осложнить задачу своим коммандос, которым предстоит в момент «Z» десантироваться туда морем с Юноны.

— Значит, все получилось как надо? – уточнил Фоске.

— Точно, док. У нас появляется 40 квадратных км условно — безопасной территории с морским и воздушным терминалом, и с площадками для визуально-камуфлированного размещения боевой техники. Техника прибудет завтра утром, и кэп Урфин просил вас посмотреть на эти машины. Он считает, что у вас появятся какие-нибудь неожиданные креативные предложения, что и как использовать. Свежий взгляд и свежая голова.

— Но, Хеллвен, я слабо разбираюсь в боевой технике и в тактике боевых действий.

— Это понятно, док. В этом и фокус. Вы можете придумать что-то такое, до чего профи никогда не додумается. Ведь профи учился применять технику определенным путем.

— Ладно, — адвокат-эколог улыбнулся, — я попробую наколдовать что-нибудь.

— Вот и отлично, — лейтенант улыбнулся, — теперь следующий пункт по поводу вас. На Фламенко сегодня вы зайдете в отель «Аттика» в Кромби-таун, около северо-западной гавани, и бросите в студио какие угодно вещи, из ненужных. Отель содержат два брата-турка, они подтвердят кому угодно, что вы уже несколько дней там живете, но редко появляетесь в своем студио, поскольку все время то на экскурсиях, то в гостях. Турки придерживаются прозападной ориентации, и дружили с охранкой режимом Тапече, а сейчас они помогают шпионам Альянса и ООН, и пользуются у тех доверием.

Юл Фоске с сомнением покачал головой.

— Не хочется доверять двойным агентам.

— Не беспокойтесь, братья Дирбакир теперь не двойные агенты, а одинарные. Мы тут эвакуировали их семьи. Большие семьи. У Алтуна жена и трое детей, а у Гюрая жена, вторая жена и суммарно четверо детей. Мы обеспечиваем их семьям безопасность.

— ...Пока они работают на вас, — договорил Фоске, — А если что не так, то...

— Ну... — Хеллвен пожал плечами, — это все-таки война. Впрочем, с братьями Дирбакир поработал капитан Ксеркс. Он очень убедительно играет тонтон-макута-зомби, и двое

турков теперь старательно нам помогают. Персонал в отеле был семейный, но сейчас, семьи в эвакуации. Мы помогли туркам нанять ребят с Сандиники, острова в 500 км к северу отсюда, за Висентой, Люсией и Мартиникой, и перед Гваделупой. Короче, это условно-нейтральный персонал, но работает на нас втемную, не зная, кто мы. Турки, конечно, не знают про это, но понимают, что так может быть, и это их дополнительно дисциплинирует. Про вас турки думают, что вы эколог-нейтрал, но под колпаком.

— Под колпаком у кого? – спросил Фоске.

— Хрен знает, — лейтенант снова улыбнулся, — у какой-то спецслужбы. Они не вникают. Сегодня вы заскочите на Фламенко в «Аттику». Зайдете в студио, и бросите что-то из вещей, а потом спуститесь в бар. Там возьмите чашечку кофе и подождите. Подойдет девушка-менеджер, ее зовут Николетт. Она отвезет вас на Большую Агренду, в отель «Эльдорадо». Вас пригласили на Круглый стол «Эволюция тоталитаризма».

— Как это мило со стороны оргкомитета, — адвокат-эколог хмыкнул, — а что по мысли капитана Урфина я там буду делать кроме участия в эволюции тоталитаризма?

— Ну... Кэп Урфин сказал: «док сам разберется, что посмотреть и послушать».

— Ясно. Все тот же принцип: «свежий взгляд и свежая голова», не так ли?

— Так точно, док. Вот. На Круглом столе с вами познакомится один толковый парень, бакалавр Эдан Табаро из Университета Порт-Роал. Он потом отвезет вас обратно на Фламенко, в «Аттику». Вы переночуете в студио, а завтра рано утром за вами зайдут ребята капитана Ксеркса. Вы их ни с кем не спутаете. Они отвезут вас на экспозицию техники и саммит с комсоставом, а после заката эти ребята вернут вас в «Аттику». И, послезавтра до рассвета, Саманта, отвезет вас обратно, на Коло-Коро. Нормально?

— Вроде бы нормально, — согласился Фоске.

— Отлично, док. Подходите через час к пирсу, где лиловая моторка, — с этими словами, Хеллвен выполнил красивый прыжок назад, нырнул, проплыл под водой, вынырнул примерно в 20 метрах, а потом поплыл вдоль берега. Похоже, он продолжал проводить тестирование исландской униформы «EeqVik».


Caribbean Shore – TV

Вечерняя программа для тех, кто любит политику.

Репортаж из отеля «Эльдорадо», Порт-Роал де Агренда.

Битва мозгов: круглый стол «Эволюция тоталитаризма».

Константо Конфалони (Грегорианский Университет Ватикана)

Оскар Гейтсхед (Британский Итонский Королевский колледж)

Стэн Зауэр (Прусский Университет)

Юл Фоске (Народная Академия Намиб-Овамбо)

Аллан Ван-Вирт (Центр Социологии Канадской Новой Шотландии)

Эдан Табаро (Университет Порт-Роал де Агренда).

Ведет круглый стол Грета Сенвел (редактор «Caribbean Shore»).

Грета СЕНВЕЛ: Привет всем! На вечерних круглых столах нашего TV-канала обычно обсуждаются простые понятные политические проблемы, например, права женщин в семье или государство и школа. А сегодня нечто глобальное и жутковатое: Эволюция тоталитаризма. Само это слово, что оно значит?.. Оскар, вы готовы объяснить?

Оскар ГЕЙТСХЕД: Да, Грета. Политология дает нам определение: Тоталитаризм — это ситуация, когда политическая власть берет общество под тотальный контроль, и когда общественные институты вырождаются в инструменты той же политической власти, и образуют единое целое с государственным аппаратом. Таким образом, под контролем политической власти оказываются все аспекты жизни человека. Любое инакомыслие подавляется, и создается иллюзия полного одобрения народом действий этой власти.

Аллан ВАН-ВИРТ: Извините, Оскар, но никто пока еще не видел общество, в котором подавлялось бы вообще любое инакомыслие, и никто не видел общества, в котором бы никакое инакомыслие не подавлялось. Таким образом, возникает вопрос границы. Где эталонный уровень подавления, начиная с которого мы говорим: «это тоталитаризм»?

Оскар ГЕЙТСХЕД: Это уровень, при котором подавление инакомыслия не ограничено законом, и когда политическая власть подавляет инакомыслие по своему произволу.

Эдан ТАБАРО: доктор Гейтсхед, извините, мы люди провинциальные, и нам было бы проще понять, если бы вы привели пример тоталитарной и не тоталитарной страны.

Оскар ГЕЙТСХЕД: Наиболее яркий пример: Северная Корея и Южная Корея.

Юл ФОСКЕ: И какая из этих двух Корей тоталитарная, а какая — нет?

На периферии зала, где находится публика, слышны легкие смешки.

Оскар ГЕЙТСХЕД: Разумеется, Северная Корея тоталитарная, а Южная Корея – нет.

Аллан ВАН-ВИРТ: Вы всерьез называете не-тоталитарной Южную Корею, страну в которой за позитивное мнение о соседней Северной Корее людей сажают в тюрьму?

Оскар ГЕЙТСХЕД: На то в Южной Корее есть закон «О национальной безопасности».

Юл ФОСКЕ: А в Северной Корее есть закон «О руководящей роли Партии», и по нему совершенно правомерно можно преследовать за любое инакомыслие. В чем разница?

На периферии зала снова смешки.

Оскар ГЕЙТСХЕД: Вы хотите доказать, что Северная Корея свободнее, чем Южная?

Юл ФОСКЕ: Нет. Я опровергаю ваш тезис о произволе, как границе тоталитаризма.

Константо КОНФАЛОНИ: Юл, вы пытаетесь опровергнуть саму идеи законности. Так можно дойти до абсурда, утверждая, будто можно узаконить беззаконие.

Эдан ТАБАРО: Это не абсурд. Это есть в романе Шекли «Билет на планету Транай».

Константо КОНФАЛОНИ: В романе может содержаться абсурд. Возьмите Кафку.

Юл ФОСКЕ: В жизни тоже может содержаться абсурд. Возьмите дело «Wikileaks».

Оскар ГЕЙТСХЕД: При чем тут дело «Wikileaks»?

Аллан ВАН-ВИРТ: Ну, как же! Это совершенно кафкианская история, реализованная властями стран, якобы не тоталитарных, а демократических и свободных. Едва Ассанж публикует на сайте «Wikileaks» материал, не устраивающий политические власти этих стран как, в стиле «Процесса» Кафки, становится виновным в ряде сюрреалистических изнасилований, не только не доказанных, но и абсурдных по описанию, и объективно невозможных. Вспомним аналогичное дело Стросс-Кана, главы МВФ. Вспомним очень изящное дело о виагре, которую, якобы, выдавал Каддафи ливийской охранке, с целью массового изнасилования оппозиционно настроенных женщин. Дело о виагре всерьез слушалось в Гаагском трибунале. А как вам фантомная жизнь и смерть Бен Ладена?

Константо КОНФАЛОНИ: давайте, все-таки, не отвлекаться от темы на частности.

Громкий смех на периферии зала.

Эдан ТАБАРО: Да. Давайте не отвлекаться. Наша тема — эволюции тоталитаризма. И, кажется, мы застряли на определении границ, от которых начинается тоталитаризм.

Оскар ГЕЙТСХЕД: Поскольку вы сказали, что предпочитаете конкретные примеры, я поясню на примере страны, в которой мы находимся. На Агренде сейчас происходит эволюция тоталитаризма. 4 года назад Хубо Лерадо с партией «Эко-Эко» с помощью популистской риторики получил большинство на выборах. За эти 4 года, он тотально репрессировал оппозицию, свободную прессу и независимый крупный бизнес, сделал парламент декоративным совещательным органом, и движется по пути к тотальному контролю над обществом. А перспектива такой эволюции – Северная Корея.

Юл ФОСКЕ: Давайте будем реалистами. Крупный бизнес, независимый от власти, это нонсенс. Крупный бизнес, там, где он существует, это одно целое с властью. И в этом случае, и парламент, и свободная пресса, являются PR-элементами крупного бизнеса.

Константо КОНФАЛОНИ: Если бы было так, как вы говорите, то в Западных странах правила бы однопартийная система, а мы этого не наблюдаем.

Аллан ВАН-ВИРТ: А что бы вы сказали, если бы северокорейский лидер Ким решил выделить в своей компартии два филиала, и каждые 4 года выбирать, путем бросания монетки, какой из филиалов будет формально считаться правящим?

Константо КОНФАЛОНИ: Но это ведь была бы имитация!

Аллан ВАН-ВИРТ: А выборы в наших, Западных странах? Надеюсь, вы читали Пенна Уоррена «Вся королевская рать»? С 1946-го, когда написан данный роман, изменилась только пресса: настала эпоха диктатуры TV. Но это дрейф не в лучшую сторону. Уже четверть века виртуальный телевизионный хвост виляет материальной собакой.

Грета СЕНВЕЛ: Извините, но по плану 10-минутный перерыв. Можно выпить кофе.

...Стэн устроился в углу стойки, попросил местный кофе с ромом и корицей, включил мобильный телефон, и немедленно был вознагражден звонком шефа.

— Стэн, почему вы там сидите и молчите?

— Потому, что согласно инструкции, которую мне прислали вчера, я должен был только присутствовать и обеспечивать фиксацию происходящих событий.

— Программа резко изменилась, — сообщил шеф Интерпола-2, – вам следует вмешаться и обеспечить позитивный сдвиг тона общения за круглым столом.

— Извините, — сказал Стэн, — но я не понимаю, что и куда надо сдвигать.

— Сейчас вам это объяснит мистер Хаддари, генеральный референт Совбеза ООН. Он на параллельном аппарате и сейчас включится... мистер Хаддари, поговорите с доктором Зауэром и поставьте ему четкую задачу.

— Алло, доктор Зауэр, — раздался новый голос, — вы слышите меня?

— Да, мистер Хаддари. Я жду инструкций. Перерыв короткий, времени мало.

— Я понимаю... Сейчас надо зацепить агрендскую политическую полицию, чтобы она вмешалась. Нам нужно показать: свободная политическая дискуссия с режимом Хубо Лерадо невозможна. Надо заставить их проявить тоталитарную сущность.

— Они не захотят ее проявлять, мистер Хаддари. Они не идиоты, и понимают, что вы организовали круглый стол специально ради такого исхода.

— Но, доктор Зауэр, наши политологи полагают, что режим Лерадо не терпит критики.

Стэн сделал глоток кофе, вздохнул и ответил:

— Вероятно, ваши политологи ошиблись. Если вы смотрите этот канал, то заметили, что мистер Гейтсхед устроил провокацию, которая выходит за пределы приличий круглых столов в любой цивилизованной стране. Но здесь, похоже были к этому готовы. Если у ваших политологов есть еще какой-то рецепт, то самое время сообщить его мне.

— Это невозможно сделать так быстро, доктор Зауэр.

— Тогда, мистер Хаддари, я не понимаю, что от меня требуется.

— Доктор Зауэр, вы там на месте лучше видите настрой публики и оппонентов. Задача состоит в том, чтобы тема дискуссии ушла из нежелательной области в нейтральную.

— В нейтральную? – переспросил Стэн, — моя задача: закрыть провальную PR-акцию с минимальными публично-идеологическими издержками, я правильно вас понял?

— В некотором смысле да, — подтвердил Хаддари, — но желательно ,конечно, показать очевидные дефекты режима Лерадо.

— Как? – лаконично спросил Стэн.

— Я думаю, на месте вам лучше видно, как это можно сделать.

— Мне не видно, мистер Хаддари.

— Вам не видно? Это точно?

Сделав еще глоток кофе, Стэн, шевельнул губами, беззвучно произнес крайне грубое ругательство, и ответил

— Мне не видно, и это точно. Я еще раз спрашиваю. Какая моя задача?

— Жаль. Очень жаль... — Хаддари задумался, — Наверное, тогда остается ваш вариант.

— Я не могу ставить задачу сам себе, — ответил Стэн, — Мне следует услышать четкую постановку задачи от вас, поскольку шеф приказал выполнять вашу инструкцию.

— Хорошо, доктор Зауэр. Ваша задача: свернуть акцию, как можно нейтральнее.

— Ясно, мистер Хаддари. Тогда попросите обоих ваших людей заткнуться.

— Как вы сказали?

— Я сказал: пусть Конфалони и Гейтхед молчат и не мешают мне работать.

— Но, доктор Зауэр, это не совсем этично по отношению к ним. Они ученые.

— Я не знаю, кто они, мистер Хаддари, но если они будут мешать, я не справлюсь.

— Ладно, — сказал Хаддари, — Я попробую воздействовать на них.

— Это надо сделать в ближайшие пять минут. – уточнил Стэн.

— Понятно... — Хаддари снова задумался, – ладно, я решу эту проблему. Работайте.

Продолжение круглого стола «Эволюция тоталитаризма»

Грета СЕНВЕЛ: Привет всем! Мы возвращаемся за круглый стол нашего TV-канала. Напомню: сегодняшняя тема: эволюция тоталитаризма. Что такое тоталитаризм и чем опасна его эволюция? Ученые разошлись во мнениях... Стэн, вы готовы пояснить?

Стэн ЗАУЭР: В общем, я готов. Мы все здесь допустили некоторую оплошность. Мы начали рассматривать тоталитаризм с заведомо-негативной эмоциональной оценкой, а научный подход требует эмоциональной нейтральности. Трудно абстрагироваться от эмоций, когда речь идет о Гитлере, Сталине или Муссолини, но например, основатель Сингапура, Ли Куан Ю, или инициатор южно-корейской модернизации Ро Дэ У, или кубинский революционер Фидель Кастро, уже не выглядят однозначно-негативно.

Константо КОНФАЛОНИ: Это так, доктор Зауэр. Есть настолько аморальные люди и группировки, что они до сих пор считают Гитлера великим фюрером Германии.

Аллан ВАН-ВИРТ: 19 июля 1933 года Папа Пий XI подписал с Гитлером конкордат. Доктор Конфалони, ваш тезис об аморальности относится и к Святому Престолу?

Перешептывания в зале, агрендская публика (в основном – формально католическая) выясняет друг у друга, правда ли это. Некоторые начинают искать в интернете

Константо КОНФАЛОНИ: Этот конкордат был вынужденной мерой, его нельзя так рассматривать. Он был необходим для защиты католиков в Германии.

Эдан ТАБАРО: Отговорки доктор Конфалони! Пий XI не оказался среди подсудимых Нюрнбергского трибунала только потому, что лидеры стран-победителей пощадили чувства миллионов католиков. Но этот конкордат – позорное пятно.

Стэн ЗАУЭР: Доктор Конфалони, мне кажется, вы зря меня перебили.

Константо КОНФАЛОНИ: А...

Стэн ЗАУЭР: ...Я видел, вы с кем-то общались по телефону. Вас расстроили?

Константо КОНФАЛОНИ: Э...

Стэн ЗАУЭР: ...По-моему, вы слишком нервничаете.

Константо КОНФАЛОНИ: Э...

Стэн ЗАУЭР: Я продолжу, ладно? Примеры Ли Куан Ю и Фиделя Кастро, я полагаю, примечательны тем, что оба названных лидера создали тоталитарные режимы, прямую диктатуру своего семейного клана, жестко подавили политическую и идеологическую оппозицию, и свободные демократические и информационные институты. И при этом, режим Ли Куан Ю вывел Сингапур в число лидеров мирового технико-экономического прогресса, а режим Фиделя Кастро обеспечил Кубе более высокий уровень развития человеческого потенциала, чем во многих странах Центральной Европы. Это признано Объединенными Нациями. Может быть, пора по-иному взглянуть на тоталитаризм?

Аллан ВАН-ВИРТ: Доктор Зауэр, вы оправдываете тоталитаризм?!

Стэн ЗАУЭР: Нет. Я не оправдываю, но и не обвиняю. Я стараюсь следовать научному подходу: отвлечься от эмоций и систематизировать факты. А факты говорят о том, что качественные социально-экономические успехи достигаются чаще при тоталитарных режимах, чем при демократических. Это закономерность, которая пролеживается уже примерно 300 лет. Индустриальная революция, начавшаяся на рубеже XVIII века была проведена такими тоталитарными методами, на которые не решился бы ни Гитлер, ни Муссолини, ни даже Папа Док Дювалье или Пол Пот. При этом вся наша современная цивилизация стоит на фундаменте достижений этого чудовищного тоталитаризма.

Эдан ТАБАРО: Я не понял, доктор Зауэр, к чему вы призываете?

Стэн ЗАУЭР: Я ни к чему не призываю, Эдан, мы не на митинге, если вы заметили.

Смешки на периферии зала.

Эдан ТАБАРО: Да, Стэн, это вы меня поддели. Ну, а как же США?

Стэн ЗАУЭР: В какой период?

Эдан ТАБАРО: В период космического прогресса. Первый полет на Луну...

Стэн ЗАУЭР: Эдан, вы знаете про такую контору: «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности»? Она действовала с 1934-го по 1975-й годы.

Аллан ВАН-ВИРТ: Но это частный случай! А, в общем. США всегда оставалась сравнительно демократической страной. Далеко не идеальной, но все же...

Стэн ЗАУЭР: ...Но все же, до 1970-х в США официально существовала расовая дискриминация. Для белых — в основном, демократия. А для цветных – гетто.

Снова смешки и даже местами аплодисменты на периферии зала.

Юл ФОСКЕ: Да, Стэн, вы очень удачно прошлись по янки, которых здесь на Агренде традиционно по-своему любят ... (пережидает смех на периферии)... Действительно, научно-техническое и социально-экономическое развитие США происходило в эпоху, сомнительную с точки зрения демократии и расового равноправия. А когда началась ураганная борьба за права человека и против всякой дискриминации, прогресс быстро захлебнулся. Вершиной этого считается появление в Белом Доме субъекта кенийского арабского происхождения, который закрыл космическую программу и потратил деньги налогоплательщиков – янки на политику аравийских верблюдов из Персидского залива. После его президентства, сами янки уже не понимают, где у них демократия...

Смех и громкие аплодисменты на периферии зала.

Юл ФОСКЕ: ...Но, давайте последуем совету Стэна и отвлечемся от эмоционально-окрашенных ситуаций новой истории. Возьмем лопату побольше и копнем глубже, в античные времена... (делает движение, как будто копает) ... Я откопался до истоков демократии, до древней Эллады. Афинская модель демократия возникла за 500 лет до новой эры, и была настолько успешной, что распространилась на большинство малых городов региона — полисов. В следующие 200 лет, при этой демократии были созданы фундаменты всех точных и естественных наук, которыми мы пользуется до сих пор. А персидский тоталитаризм, несмотря на огромный численный перевес, разбился о союз демократических полисов и был отброшен в Азию. Что вы на это скажете, Стэн?

Стэн ЗАУЭР: Полисы Эллады, это, конечно, удивительная штука, но население таких полисов было невелико: несколько тысяч жителей в центральном городе и несколько десятков тысяч – в пригородах. Для крупных наций это не работало и не работает.

Юл ФОСКЕ: Тогда, может быть, проблема не в каких-то недостатках демократии, а в централизации государств — наций, где остается выбор только между авторитарным тоталитаризмом и бюрократическим тоталитаризмом. По недоразумению, второй вид тоталитаризма называют «демократией». Что вы теперь скажете?

Стэн ЗАУЭР: Я уже упоминал индустриальную революцию XVIII века. В маленьких античных полисах могло существовать только маленькое ремесленное производство, Развитие крупного машинного производства потребовало концентрации людей, а для концентрации людей потребовались тоталитарные методы управления.

Юл ФОСКЕ: Допустим так. А что дальше? Индустриальная эпоха прошла, началась постиндустриальная, число работающих на современном предприятии уже не десятки тысяч, как во времена Киплинга, а несколько сотен. Гигантские города-заводы сейчас вымирают, как динозавры. А концентрация людей продолжает требовать дефективных методов управления, которые уже никак не обоснованы экономически.

Стэн ЗАУЭР: Вы думаете, Пол Пот был прав, говоря, что большие города, это зло?

Юл ФОСКЕ: Стэн, вы же сами предлагали убрать эмоции, и вдруг Пол Пот...

Хихиканье на периферии зала.

Стэн ЗАУЭР: Эта подача в вашу пользу, Юл. Так, каковы ваши выводы?

Юл ФОСКЕ: Если держаться в рамках темы «эволюция тоталитаризма», то выводы следующие. Индустриальный тоталитаризм, о котором вы рассказали, сыграл роль в развитии экономики, и уходит со сцены. Уходит, не убрав за собой бюрократическую машину, которая практически реализует тоталитарное управление. И машина теперь работает сама на себя, сохраняя тоталитарный стиль вопреки экономической логике.

Стэн ЗАУЭР: Сейчас, Юл, вы высказали подряд несколько версий о трендах развития социального управления и экономики, но это версии, а не факты.

Юл ФОСКЕ: В основном, это, все же, факты. Эрнандо де Сото еще в середине 1980-х доказал натурными исследованиями, что бюрократическая машина тормозит развитие экономики развивающихся стран, извините за техническую тавтологию.

Стэн ЗАУЭР: Но де Сото пишет: «бюрократию надо модернизировать», а вы говорите: «бюрократию надо уничтожить». Все мы не любим бюрократию, но тем не менее...

Юл ФОСКЕ: Минутку, Стэн, я не говорил «бюрократию надо уничтожить», я сказал: «бюрократическую машину, которая реализует тоталитарное управление...».

Стэн ЗАУЭР: А где граница, отделяющая бюрократию от бюрократической машины?

Хихиканье на периферии зала, аплодисменты остроумной реплике.

...На этом этапе Стэн мог внутренне вздохнуть с облегчением. Диспут перешел в ту нейтральную игровую форму, которая и требовалась по заданию мистера Хаддари.