Глава 11 Баркарола

Ветер переменился: теперь он дул со стороны города. И сразу же свежий, слегка отдающий рыбой, воздух Адриатики уступил место ощутимому запашку гнили. Это значило, что венецианские каналы уже близко. Вода в них — несвежая. Она не годится ни для питья, ни для купания. По ней можно только плыть в лодке.

Вдруг мы услышали слаженное мужское хоровое пение. Голоса — явно оперные. Я узнала распевную, лиричную мелодию баркаролы. Что за артисты вышли на улицу в такую рань?

— Вот они! — обрадовался Андрей.

— Кто — они? Миланская опера на гастролях?

— Да нет же! Это гондольеры.

Мы, оказывается, вышли к набережной. Вдоль невысокого парапета покачивалось множество привязанных лодок.

А на берегу, на раскладных стульчиках, расположилась живописная группа молодых итальянцев. Сплошь — рослые красавцы. Все без исключения щеголевато одеты: белые свободные рубашки, затейливые жилеточки. Но видно, что это не униформа. У каждого из парней — свой вкус, своя фантазия. У одного — фигаро, расшитое золотом. У другого — замшевая безрукавка. У третьего — строгий темный шелк, зато в петлицу вдета живая белая хризантема. И все — вдохновенно поют. Мастерски, на несколько голосов.

— Что, Сандрина, глаза разбежались? — принялся подкалывать Андрей. Беззлобно, по привычке. Он и сам как истинный художник любовался развернувшимся перед нами зрелищем. — Выбирай! Столько мужиков, и каждый — Ален Делон.

— Что ты! Лучше! — не удержалась я. — Их как подбирают, по внешности и по голосам?

— Вот уж не знаю!

— Н-да... Если бы наших таксистов так же отбирали!

— Размечталась. Да ты бы тогда не ела, не пила, всю зарплату на такси прокатывала!

— У меня не только зарплата, иногда еще и гонорары бывают! За «Илью Муромца», к примеру.

Что, съел? Нечего было задираться. Сам знаешь: за работу в твоей «Пригоршне» актерам заплатили считанные копейки. Съемочной группе приходилось экономить буквально на всем: от реквизита до гонораров. Зато у костюмной картины Файфмана сразу объявились богатые спонсоры. Благодаря роли Настеньки у меня и здесь, в Венеции, имелись карманные деньги. А у тебя, Андрюшенька, — ни гроша.

Андрей насупился. Так ему и надо. Впредь не станет вредничать.

Гондольеры нас заметили, и баркарола оборвалась разом, как по мановению дирижерской палочки. Видимо, сегодня мы у них были первыми пассажирами, и каждый хотел заполучить клиентов себе. Гондольеры, обступив нас, что-то темпераментно восклицали своими глубокими поставленными голосами и жестикулировали не хуже профессиональных мимов. Спектакль, да и только!

Но один, кудрявый, превзошел всех. Он опустился передо мной на колени, прямо на мостовую, не жалея своих щегольских узких брюк. В певучем потоке произносимых им слов я смогла уловить:

— Bella signora! Bella, bellissima!

Ну, это и ежу понятно. «Белла синьора, беллиссима» означает, что я прекрасна, прекраснее всех. Что ж, хитрец, неплохо сработано!

— Ио ми кьямо Марко! — ткнул он себя пальцем в грудь. И тут же схватился за сердце, показывая, сколь сильна его любовь ко мне.

Значит, его имя — Марко. Замечательно.

В этом есть что-то символичное, подумалось мне. Золотой лев святого Марка. Собор святого Марка, увенчанный моими любимыми лошадками. И имя этого юноши — тоже Марко. Бог троицу любит. Решено. Садимся к нему.

— Показывай, где твоя тачка, парень! — сказала я ему.

— На «беллиссиму» клюнула? — хохотнул Андрей. — Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна: но только все не впрок, и в сердце льстец всегда отыщет уголок!

— Моралист ты, дедушка Крылов! — И заметила: Андрея уязвило, что гондольер обращался исключительно ко мне, игнорируя моего спутника.

Позже мы поняли: таков уж неписаный кодекс этих итальянских лодочников. В их обязанности входит не только транспортировка пассажиров. Плюс к этому они непременно делают еще и комплименты дамам, чтобы у сопровождающих мужчин возникло легкое чувство ревности.

Чудесная, я считаю, традиция! И до чего же артистичны эти ребята! Такова уж, видно, Венеция — город искусства и любви...

Марко, кивнув товарищам с видом победителя, повел нас к гондоле. Его друзья вернулись к своим матерчатым стульчикам, и вновь над узкими улочками поплыла, потекла баркарола, песня гребцов. Даже название ее произошло от слова «барка» — лодка...

Мы спрыгнули в узкую вытянутую гондолу — большую, длиной в несколько метров, с задорно загнутыми кверху носом и кормой. Марко помог нам устроиться под живописным навесом посередине — вроде маленькой беседки, оконные проемы которой можно было при желании зашторить яркими шелковыми занавесками. Именно это кудрявый гребец, с лукавой улыбкой, и предложил нам сделать.

Разумеется, мы отказались: нашей целью было не уединиться, а осмотреть город.

Взяв длинный шест, гондольер встал во весь рост на корме. Я была несколько разочарована: оказывается, он будет вовсе не грести, а просто-напросто отталкиваться от земли этой палкой!

И вот мы углубились в венецианские улочки, где вместо проезжей части — вода. Здесь ничто не напоминало о просторе Пьяцетты. Здания лепились впритык одно к другому, а канальчики между ними казались не более чем ручейками. Обитатели противостоящих домов могли спокойно заглядывать друг к другу в окна, а маленькие балконы почти соприкасались.

— Как тесно! — вырвалось у меня.

— Ты права, — отозвался Андрей. — Большой канал — это, пожалуй, единственное, что есть в Венеции широкого.

И тут же принялся вновь демонстрировать свои познания:

— Город состоит из 118 островов. Их соединяет 150 каналов, через которые перекинуто 400 мостов.

Какая скучища! Терпеть не могу цифры.

Не слушая, я глазела по сторонам, и постепенно прелесть этого странного места стала мне понятна. У кривых проулочков, не имеющих под собою мостовой, был свой характер: причудливый и противоречивый.

Вот — грязь, плавающий в воде мусор. А буквально через два метра, за поворотом, тебя вдруг ослепит позолотой и мраморной инкрустацией парадный фасад роскошного дворца.

Легкие изогнутые контуры мостов отражаются в канале, и кажется, что там, под водой, тоже живут люди — только вниз головами.

Проплыли возле церкви Сан-Дзаккария. Она похожа на колоссальный многоярусный свадебный торт, который кондитеры щедро, не экономя, украсили множеством кремовых завитушек. Каков же должен быть рот у того великана, который откусит кусок от этого кулинарного шедевра?

А церковь Санта-Мария деи Мираколи — совсем другая. Строгая, без излишеств, в романском стиле. Почти единственное украшение — круглые окна-розетки с цветными витражами.

В это время во всех храмах Венеции началась утренняя служба, и город теперь поет не баркаролу, а католические гимны. Органная музыка чередуется с хорами, и наш удалец Марко, возведя свои черные глазищи к облакам, подхватывает то одну мелодию, то другую...

На площадях уже снует народ, и все почему-то направляются в одну сторону.

Воды уже почти не видно, а значит, исчезли и отражения мостов: теперь каналы, от берега до берега, заполнены лодками. Нас толкают справа и слева, пытаясь обогнать. Но Марко не таков. Не на того напали! Он всегда должен быть первым!

И он ловко лавирует, обходя одну гондолу за другой. Указующим жестом древнеримского оратора протягивает руку вперед и пытается что-то объяснить нам. Но я-то по-итальянски ни бум-бум!

И я, и Андрей согласно киваем: дескать, вези, куда пожелаешь. Ведь катаемся без определенной цели, просто так. Тем более что свернуть в сторону сейчас все равно невозможно: кажется, весь город устремился в одном-единственном направлении — именно туда, куда показывает наш гондольер.

Что там? Что случилось? Видимо, что-то хорошее: лица венецианцев — не напуганные, а веселые и праздничные.

Наконец мне удается вычленить звучащее там и сям, многократно повторяющееся слово:

— Регата! Регата!

— Мы что же, попали на соревнования? — спрашиваю я Андрея.

— Кажется, нам крупно повезло, Санька! — как мальчишка, кричит он, от восторга даже забыв обозвать меня Сандриной. — Если не ошибаюсь, это историческая регата, венецианский водный карнавал! Проводится всего раз в четыре года!

— Ур-ра! — верещу я, заразившись всеобщим возбуждением.

— Беллиссима, беллиссима синьора! — Марко одобрительно шлет мне воздушный поцелуй.