Так наподобье пожара сраженье меж ними пылало.Вестником на ноги быстрый пришел Антилох к АхиллесуИ увидал: при ахейских судах пряморогих сидел он,Духом предчувствуя то, что уже совершилось на деле.Грустно вздохнувши, сказал своему он отважному сердцу:«Что это там? Почему к корабельному лагерю сноваДлинноволосые наши ахейцы бегут в беспорядке?Не принесли бы мне боги несчастья того, о которомМать наперед возвестила когда-то и мне рассказала:Лучший среди мирмидонцев при жизни моей уже долженС солнечным светом расстаться, сраженный руками троянцев.Да неужели же умер Менетиев сын многомощный!Ах, злополучный! А как я просил, чтоб, огонь отразивши,Снова к судам он вернулся и с Гектором в бой не вступал бы!»В миг, как подобными думами дух волновал он и разум,Нестора славного сын, проливая горячие слезы,Близко к нему подошел и известие передал злое:«Горе, Пелея отважного сын! От меня ты услышишьСтрашные вести, каким никогда не должно бы свершиться!Пал Патрокл, и кипит над убитым кровавая битва, —Голым уже! А доспех его снял шлемоблещущий Гектор».Черное облако скорби покрыло Пелеева сына.В горсти руками обеими взяв закоптелого пепла,Голову им он посыпал, прекрасный свой вид безобразя.Весь благовонный хитон свой испачкал он черной золою,Сам же, — большой, на пространстве большом растянувшись, — легВ серой пыли и терзал себе волосы, их безобразя.Духом печалясь, рабыни, которых Пелид быстроногийДобыл вместе с Патроклом, вопили, из ставки просторнойВыбежав и окружив Ахиллеса отважного; в грудиВсе они били руками, колени у них подгибались.Горько рыдал на другой стороне Антилох удрученный.Руки держал он Пелида, стонавшего тяжко от скорби,Сильно боясь, чтоб железом себя не резнул он по горлу.Страшно рыдал Ахиллес. И владычица мать услыхала,Сидя в морской глубине у родителя — старца Нерея.Громко Фетида сама завопила. Собрались богини, —Все нереиды, что жили в глубинах шумящего моря.Главка в числе их была, и Фалеия, и Кимодока,Фоя, Несая, Спейо и Галия с глазами коровы,Следом за ними Актея пришла, Кимофоя, Мелита,И Лимнорея, Иайра с Агавою и Амфифоей,Также Дото и Прото с Ферусою и Динаменой,Каллианейра пришла с Дексаменою и Амфиномой,Славная меж нереид Галатея, Дорида, Панопа)Калианасса пришла с Немертеею и Апсейдеей,Также Климена пришла, Ианейра и с ней Ианасса,Мэра, в роскошных кудрях Амафия, при ней ОрейфияИ нереиды другие, что в безднах морских обитали.Ими блестящий наполнился грот. И богини все дружноВ груди себя ударяли, Фетида же плач зачинала:«Слушайте, сестры мои нереиды, чтоб, выслушав, все выТочно узнали, какие печали мой дух угнетают.Горе мне, бедной, родившей героя злосчастного, горе!Сына могучего я родила, безупречного сына,Первого между героев. И рос он, подобно побегу.Я воспитала его, как в саду деревцо молодое,Я к Илиону послала его в кораблях изогнутыхБиться с сынами троянцев, — и он уж назад не вернется,И уж навстречу ему я не выйду в пелеевом доме!Раз на земле он живет и видит сияние солнца,Должен страдать он. Помочь я не в силах, хотя и пришла бы.Все же пойду, чтобы сына хотя увидать и услышать,Что за несчастье постигло его, не причастного к бою».Так им сказавши, пещеру Фетида оставила. С неюСестры, рыдая, спешили. Вкруг них разбивалися с шумомВолны морские. Достигнув троянской земли плодородной,Вышли одна за другою на берег они, где стоялиВкруг корабля Ахиллеса другие суда мирмидонцев.Стала владычица-мать пред тяжко стонавшим Пелидом,Голову с горестным воплем ему охватила рукамиИ в огорченье к нему обратилась с крылатою речью:«Что ты, дитя мое, плачешь? Какая печаль посетилаСердце твое? Не скрывай, расскажи. Ведь исполнил КронионПросьбу, с какою к нему обратился ты, руки воздевши:К самым кормам корабельным сыны добежали ахейцев,Помощи жаждут твоей и великие бедствия терпят».Матери, тяжко вздыхая, сказал Ахиллес быстроногий:«Мать моя! Да, Олимпиец все то, что просил я, исполнил.Мало, однако, мне радости в том, если милый товарищ,Если Патрокл мой погиб! Его почитал я всех больше,Им, как своей головой, дорожил. И его погубил я!Гектор, убивши, доспех с него снял превосходный, огромный,Диво для взоров, — блистательный дар от бессмертных ПелеюВ день, как тебя на постель они бросили смертного мужа.О, почему не осталась ты жить меж богинями моря!О, почему и Пелей не избрал себе смертной супруги!Вот и теперь ожидает тебя бесконечное гореО погибающем сыне, которого ты не увидишьВ доме отеческом, ибо мне дух мой никак не позволитЖить и общаться с людьми, пока ненавистный мне ГекторПервым под пикой моей не погибнет и дух не испустит,За ограбленье его заплативши мне страшную пеню!»Сыну в ответ, заливаясь слезами, сказала Фетида:«Близок же, сын мой, твой смертный конец, если так говоришь ты!Тотчас за Гектором вслед и тебе ведь конец уготован!»В сильной печали в ответ ей сказал Ахиллес быстроногий:«Рад умереть я сейчас же, когда от опасности смертнойДруга не мог защитить я! Далеко от родины милойПал он, — и в этой беде я на помощь ему не явился!В милую землю родную обратно уж я не вернуся,И ни Патроклу я светом не стал, ни товарищам прочим, —Всем тем многим, которых избил шлемоблещущий Гектор.Праздный, сижу у судов я, земли бесполезное бремя, —Я, сильнее которого нет никого меж ахейцевВ битве, хотя на собраниях есть и другие получше.О, да погибнет вражда средь богов и средь смертных, и с неюГнев да погибнет, который и мудрых в неистовство вводит!Много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека,После того же все больше в груди разрастается дымом.Так и меня вот разгневал владыка мужей Агамемнон.Но, как бы ни было горько, об этом теперь мы забудем,Пред неизбежностью дух свой в груди укротив поневоле.Против губителя мне дорогой головы выхожу я, —Гектора! Смерть же без страха приму я, как только ее мнеЗевс пожелает послать и другие бессмертные боги.Смерти не мог избежать и Геракл многомощный, которыйБыл наиболее дорог владыке Крониону-Зевсу:Все-таки Геры вражда и судьба одолели Геракла.Так же и я, если доля такая меня ожидает,Лягу мертвым. Но нынче уж славу себе я добуду.Многих жен полногрудых, — троянок, а также дарданок, —Многих заставлю я слезы руками обеими с нежныхЩек своих вытирать, исходя в громогласных рыданьях!Скоро увидят, что долгие дни отдыхал я от боя!И не удерживай, мать, как ни любишь! Ничем не преклонишь!»Сереброногая так отвечала Фетида богиня:«Что же, все это верно, мой сын дорогой! БлагородноБыструю смерть отражать от товарищей, в битве теснимых.Но ведь доспехом прекрасным твоим овладели троянцы,Медным, блестящим. На плечи надев, шлемоблещущий ГекторИм величается ныне, хотя, полагаю, не долгоВ нем красоваться придется ему: уж близка его гибель.Ты же, сын мой, смотри, не бросайся в аресову свалкуПрежде, чем вновь у себя ты меня не увидишь глазами.Завтра сюда с восходящим я солнцем к тебе возвращусяИ принесу от владыки Гефеста доспех превосходный».Кончивши так, отвернулась Фетида от милого сынаИ обратилась к морским своим сестрам с такими словами:«Вы погрузитесь теперь в широкое лоно морскоеИ, повидавши там старца морского в родительском доме,Все расскажите ему. А я на Олимп многоглавыйК мастеру славному тотчас отправлюсь, к владыке Гефесту,С просьбой, чтоб сделал он сыну доспехи, достойные славы».Так им сказала. И в волны морские они погрузились.Мать же Пелида сама направила путь свой к Олимпу,Чтоб принести от Гефеста оружие милому сыну.Ноги богиню несли на Олимп. Между тем аргивянеС криком ужасным бежали пред Гектором мужеубийцейИ к берегам Геллеспонта домчались, к судам своим быстрым.Не удалось бы уж больше красивопоножным ахейцамИз-под обстрела увлечь ахиллесова друга Патрокла, —Ибо настигли опять его тело и люди, и кониС Гектором, сыном Приама, похожим на бурное пламя.За ноги трижды хватал шлемоблещущий Гектор Патрокла,Тело желая увлечь и троянцев зовя на подмогу.Гектора трижды Аяксы, дышавшие бурною силой,Прочь отражали от трупа. Но, в силе своей убежденный,Гектор упорно то в свалку бросался, то криком могучим,Остановившись, своих ободрял. Отступать же не думал.Так же, как рыжего льва пастухи полевые не в силахПрочь отогнать от добычи, какую, голодный, поймал он,Так же и оба Аякса воинственных были не в силахГектора, сына Приама, отбросить от тела Патрокла.И овладел бы он им, и покрылся б великою славой,Если бы схожая с ветром Ирида к Пелееву сынуС вестью, чтоб выступил в битву, с Олимпа бегом не явиласьТайно от Зевса и прочих бессмертных. Послала ИридуГера. Пред сыном Пелея предстала она и сказала:«Встань поскорей, Пелеид, ужаснейший между мужами!Тело Патрокла спаси! За него пред судами ахейцевБурная сеча пылает. Бойцы убивают друг друга.Мужи-ахейцы хотят отстоять непременно Патрокла,Мужи-троянцы в открытый ветрам Илион его телоРвутся увлечь. Упорнее прочих похитить ПатроклаРвется блистательный Гектор. Он голову хочет Патрокла,С нежной срубив ее шеи, на кол водрузить в Илионе.Живо вставай же, не медли! Подумай, какой тебе будетСтыд, если станет Патрокл игралищем псов илионских!Страшный позор тебя ждет, если труп изуродован будет!»К ней обратился тогда Ахиллес быстроногий с вопросом:«Кем из богов ты, Ирида богиня, мне послана с неба?»Скоростью равная ветру, ему отвечала Ирида:«Гера меня посылает, преславная Зевса супруга,Тайно. Об этом не знает ни Зевс, на высотах царящий,Ни кто-нибудь из богов остальных, на Олимпе живущих».Ей отвечая, промолвил тогда Ахиллес быстроногий:«Как же я выйду на битву? Доспех мой в руках у троянцевМилая мать запретила мне в битву мешаться, доколеСнова сюда не вернется, и я ее здесь не увижу.Мне обещалась она принести от Гефеста доспехи.Здесь же ничьих я не знаю, которые мог бы надеть я.Мне б подошел только щит Теламонова сына Аякса.Но ведь и сам он в передних рядах, полагаю я, бьется,Острою пикой вкруг тела Патрокла врагов избивая».Скоростью равная ветру, ему отвечала Ирида:«Знаем и мы хорошо, что доспех твой в руках у троянцев.Но подойди без оружья ко рву и врагам покажися.Может быть, в ужас придут при твоем появленье троянцы,Бой прекратят, и ахейцев сыны отдохнут хоть немногоОт понесенных мучений: в сражениях отдых недолог».Так сказав, быстроногая прочь удалилась Ирида.Встал Ахиллес, любимец Зевеса. Афина оделаМощные плечи его эгидой бахромчатой Зевса.Над головою сгустила богиня богинь золотоеОблако, вкруг самого же зажгла ослепительный пламень.Так же, как дым, поднимаясь от города, всходит до небаС острова дальнего, где осажден неприятелем город;Меряясь в битве ужасной с врагами, весь день непрерывноГраждане бьются со стен; но едва лишь закатится солнце,Всюду огни зажигают сигнальные; свет их высокоК небу вздымается вверх, чтоб соседи его увидалиИ с кораблями своими на помощь пришли к осажденным. —Так же и свет с головы Ахиллеса достиг до эфира.За стену выйдя, он стал возле рва; но с войском ахейскимОн не мешался: разумный завет материнский он помнил.Ставши близ рва, закричал; от себя и Паллада-АфинаКрикнула. Страшное вдруг охватило троянцев смятенье.Так же, как трубные звуки далеко разносятся всюду,Оповещая всех граждан о приступе вражьем на город,Так далеко разносился и голос Эакова внука.Медный голос его едва услыхали троянцы,Дрогнуло сердце у всех. Повернули назад в колесницахБыстрые кони, погибель грозящую духом почуяв.В ужас возницы пришли, увидавши огонь неугасныйНад головой Ахиллеса Пелида, высокого духом,Страшно пылавший; его разжигала Паллада-Афина.Трижды ужасно над рвом закричал Ахиллес богоравный,Трижды смешались фаланги троян и союзников славных.Тут от своих колесниц и от копий своих же погиблоЛучших двенадцать троянских бойцов. Между тем аргивянеС радостным духом Патрокла к себе увлекли из-под копийИ положили в носилки. Товарищи милые, плача,Труп окружили. Меж ними шагал Ахиллес быстроногий.Слезы горячие он проливал, на товарища глядя,Острой пронзенного медью, лежавшего мертвым в носилках, —Друга, которого сам с колесницей своей и с конямиВ битву послал, но живого, пришедшего с битвы, не встретил.Неутомимому солнцу меж тем волоокая ГераПротив желанья его в Океан ниспуститься велела.Скрылось солнце в волнах, и ахейцев божественных войскоМощный бой и войну, всем ужасную, кончило тотчас.Также с другой стороны и троянцы, ушедши из битвы,От колесниц отпрягли своих лошадей быстроногихИ на собранье сошлись до того, как подумать о пище.Стоя, держали троянцы совет; из них ни единыйСесть не посмел. Ужасались они, что опять появилсяТак уклонявшийся долго от битв Ахиллес быстроногий.Пулидамант Панфоид рассудительный стал говорить к ним.Только один между всеми смотрел и вперед, и назад он.Гектору был он товарищ, в одну они ночь родилися;Он выдавался речами, а Гектор — могучею пикой.Доброжелательства полный, к собранию он обратился:«Тщательно все обсудите, друзья мои. Я ж полагаю:В город уйти мы должны и пред станом врагов на равнинеНе дожидаться священной зари: наши стены далеко.В дни, как пылал этот муж к Агамемнону ярой враждою,Легче намного нам было сражаться с сынами ахейцев.Сам веселился я духом, пред станом ахейским ночуя,Думал, что скоро судами двухвостыми мы овладеем.Нынче же страшно боюсь быстроногого я Ахиллеса:С духом безмерно могучим своим ни на миг не захочетОн на средине равнины остаться, где мы и ахейцыПоровну между собой разделяем аресову ярость.Будет борьбу он за Трою вести и за женщин троянских.В город вернемся скорее! Послушайтесь! Будет ведь вот как:Быстрого Сына Пелея от битвы сейчас удержалаНочь амвросийная. Если ж и завтра, нагрянув с оружьем,Тут же застанет он нас, — не один Ахиллеса узнает!С радостью тот возвратится в священную Трою, кто сможетВ бегстве спасенье найти. Растерзают немало троянцевХищные птицы и псы. Никогда б мне об этом не слышать!Если, как нам ни горько, мы сделаем то, что сказал я,Сами мы ночь проведем на площади. Городу ж стены,Башни над ними и створы высоких ворот наших крепких, —Длинные, гладкие, прочно сплоченные, — будут защитой.Завтра же рано с зарей, в боевые облекшись доспехи,Станем на башнях. И горе ему, если он пожелает,От кораблей отойдя, под городом с нами сразиться!Снова воротится он к кораблям, истомивши напрасноВысокошеих коней, под стеной их гоняя без толку.Внутрь же проникнуть за стены ему его дух не позволит,Их не разрушит он. Быстрые псы его раньше изгложут!»Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор:«Пулидамант! Очень мало приятно мне, что говоришь ты!Ты предлагаешь назад нам вернуться и в городе скрыться.Или сидеть, запершися в стенах, вам еще не постыло?Прежде Приамову Трою священную смертные людиВсе называли согласно богатою золотом, медью.Нынче сокровища все из домов совершенно исчезли.Сколько во Фригию, сколько в чарующий край меонийцевПродано наших сокровищ, пока был разгневан Кронион!Ныне ж, в то время как раз, как сын хитроумного КронаДал мне славу добыть и к морю отбросить ахейцев —Мыслей подобных, глупец, не высказывай перед народом!Их никто не посмеет послушаться. Я не позволю!Нет уж! Давайте исполним-ка лучше все то, что скажу я!Ужинать сядьте сейчас, рассадившись везде по отрядам.Помните стражу ночную и бодрствуйте каждый на страже.Кто ж из троянцев чрезмерно богатством своим тяготится,Пусть соберет и отдаст для народного общего пира;Лучше, чтоб радость такую он дал не ахейцам, а нашим.Завтра же рано с зарей, в боевые облекшись доспехи,Мы пред судами ахейцев возбудим свирепую сечу.Если и впрямь близ судов поднялся Ахиллес богоравный,Хуже придется ему же, раз так пожелал он. А я ужНе побегу перед ним, а навстречу пойду, — и увидим,Он ли меня одолеет, иль я его, если сойдемся.Равен для всех Эниалий: и губящих также он губит».Так говорил он. И криком его поддержали троянцы.Глупые! Разума их лишила Паллада-Афина.Гектора все одобряли, хоть он и плохое придумал,Пулидаманта — никто, хоть совет он давал превосходный.Ужинать сели троянцы всем войском. Меж тем мирмидонцыЦелую ночь провели над Патроклом в стенаньях и воплях.Громкий плач между ними зачал Ахиллес быстроногий.Другу на грудь положив к убийству привычные руки,Тяжко стонал он, подобно тому как лев бородатыйСтонет, если охотник из зарослей леса похититЛьвят его малых, а он, опоздавши, жестоко тоскует,Рыщет везде по ущельям, следов похитителя ищет,Чтобы на путь набрести. И берет его ярая злоба.Так же стонал Ахиллес, говоря меж своих мирмидонцев:«Горе! Слово пустое я выронил в день злополучный,Как успокоить старался героя Менетия в доме!Я говорил, что в Опунт приведу к нему славного сынаТрою разрушившим, долю свою получившим в добыче.Но ожидания наши не все исполняет Кронион.Ту же нам землю обоим судьбой суждено окровавитьЗдесь, в троянской стране. В отчизну и я не вернуся.В доме отцовском не встретит меня ни Пелей престарелый,Ни моя мать. Но земля меня здесь на чужбине покроет.Ныне же, раз я, Патрокл, позднее спущуся под землю,Не погребу тебя раньше, чем голову сына Приама,Гордого смертью твоей, с доспехом сюда не доставлю.Возле костра твоего обезглавлю двенадцать я пленныхТрои прекрасных сынов, за убийство твое отомщая.А до того будешь так ты лежать близ судов изогнутых.Здесь полногрудые жены троянских мужей и дарданскихБудут и ночи, и дни над тобой заливаться слезами, —Жены, которых мы силой и длинною пикой добыли,Как разрушали с тобой города богатейшие смертных».Так он сказал и товарищам дал приказанье поставитьМедный треножник большой на огонь, чтоб как можно скорееТело Патрокла отмыли от пыли и сгустков кровавых.Те, треногий котел на пылавшее пламя поставив,Налили полный водою и дров под котел подложили.Брюхо сосуда огонь охватил. Вода согревалась,После того как она закипела в сверкающей меди,Тело омыли они и обильно намазали маслом,Девятилетнею мазью покрыли зиявшие раныИ, на кровать положив, полотном его мягким оделиОт головы и до ног и белым покровом покрыли.Ночь напролет, окружив Ахиллеса, Пелеева сына,Плакали горько над телом Патрокла сыны мирмидонцев.Зевс же к Гере, сестре и супруге своей, обратился:«Ну, ты добилась, чего так желала, владычица Гера!В бой быстроногого ты подняла Ахиллеса. Должно быть,Длинноволосых ахейцев сама ты на свет народила!»Зевсу на это в ответ волоокая Гера сказала:«Как ты ужасен, Кронид! Ну, какие слова говоришь ты!Может свободно любой человек замышлять на другого,Хоть умереть обречен и такого ума не имеет.Я же, которая в праве считать себя первой богинейС честью двойною: за род и за то, что твоею супругойЯ называюсь, — а ты над бессмертными властвуешь всеми, —Как же, гневясь на троянцев, для них не готовить мне бедствий?»Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.Дома владыки Гефеста достигла богиня Фетида, —Звездных, нетленных чертогов, прекраснейших меж остальными,Медных, которые сам для себя кривоногий построил.Потом весь обливаясь, Гефест пред мехами вертелсяВ спешке горячей: готовил он двадцать треножников разом,Чтоб их расставить вдоль стен своего благозданного дома.К ножкам треножников он золотые приделал колеса,Чтобы в собранье богов они сами собою катилисьИ чтобы сами домой возвращалися, взорам на диво.В этом они уже были закончены. Не было толькоРучек красивых; готовил Гефест их и гвозди ковал к ним.Полный творческих мыслей, трудился он. В это-то времяК дому его подошла среброногая мать Ахиллеса.Вышла, увидев ее, в покрывале блестящем Харита,Прелести полная: мужем ей был хромоногий искусник.За руку гостью взяла, называла и так говорила:«Что ты, длинноодеждная, в дом наш приходишь, Фетида,Чтимая, нам дорогая? Не часто ты нас навещаешь!Милости просим, войди, чтоб могла тебя угостить я».Так говорила, вводя ее дальше во внутренность дома.Там усадила Фетиду на кресле серебряногвоздном,Сделанном очень искусно; была и для ног там скамейка;Кликнула громко Гефеста и с речью к нему обратилась:«Выйди сюда к нам, Гефест! Для чего-то ты нужен Фетиде».Ей ответил тогда знаменитый хромец обеногий:«Как? У меня, в нашем доме, достойная чести богиня,Та, что спасла меня в час, как, сброшенный с неба, страдал яВолею матери, Геры бесстыдной! Был хром я, и этоСкрыть захотелось ей. Много бы тут настрадался я, если бВ бухте меня не укрыли Фетида, а с ней Евринома, —Дочь Океана, в себя же текущего кругообразно.Девять годов украшенья различные я им готовил, —Пряжки, застежки, витые запястья для рук, ожерелья,Сидя в глубокой пещере; вокруг Океан бесконечный,Пеной играя, шумел и бежал. Обо мне ни единыйНи из бессмертных богов, ни из смертных людей там не ведал,Кроме одних только спасших меня Евриномы с Фетидой.В дом наш сегодня приходит она! И обязан отдать яДолг за спасение жизни прекрасноволосой Фетиде.Ну-ка, поставь перед нею теперь угощенье получше,Я же пока отложу и меха, и другие орудья».Чудище чудищем, от наковальни, сопя, поднялся он,Сильно хромая, шатаясь на слабых ногах. ОтодвинулВ сторону, прочь от горнила, меха и заботливо спряталВсе инструменты, какими работал, в серебряный ящик.Губкою после того обтер запотевшие щеки,Обе руки, волосатую грудь и могучую шеюИ облачился в хитон, и с толстою палкой, хромая,Двинулся к двери. Навстречу ему золотые служанкиВмиг подбежали, подобные девам живым, у которыхРазум в груди заключен, и голос, и сила, — которыхСамым различным трудам обучили бессмертные боги.Под руки взяли владыку служанки, и он, колыхаясь,К месту побрел, где Фетида сидела в блистающем кресле.За руку взял он ее, и по имени назвал, и молвил:«Что ты, длинноодеждная, в дом наш приходишь, Фетида,Чтимая, нам дорогая? Не часто ты нас навещаешь!Что тебе нужно, скажи! Исполнить велит мое сердце,Если исполнить могу я, и если исполнить возможно».Слезы из глаз проливая, ему отвечала Фетида:«Есть ли, Гефест, хоть одна из богинь, на Олимпе живущих,Столько в сердце своем перенесшая горестей тяжких,Сколько страданий меж всеми лишь мне ниспослал Громовержец!;Только меня средь морских он богинь подчинил человеку —Сыну Эака Пелею. И ложе терпела я мужа,Вовсе того не желая. Охваченный старостью жалкой,В доме лежит он, бессильный. Но скорбь у меня и другая.Сына родить и взлелеять мне дал наш родитель Кронион,Первого между героев. И рос он, подобно побегу.Я воспитала его, как в саду деревцо молодое,Я к Илиону послала его в кораблях изогнутыхБиться с сынами троянцев, — и он уж назад не вернется,И уж навстречу ему я не выйду в пелеевом доме!Раз на земле он живет и видит сияние солнца,Должен страдать он. И как, хоть пришедши, ему помогу я?Девушку ту, что ему присудили ахейцы в добычу,Вырвал обратно из рук у него Агамемнон владыка.Сердце себе сокрушил он, печалясь о ней. А данайцевК самым судам оттеснили троянцы и выйти из станаИм не давали. Молили старейшины воинств ахейскихСына и много даров перед ним перечислили славных.Сам он хотя защитить от беды их тогда отказался,Но, одевши в доспех свой Патрокла, его на поддержкуВ битву отправил, большое ему предоставивши войско.День напролет неустанно у Скейских ворот они билисьИ овладели бы Троей тогда ж, но героя Патрокла,Много троянцам принесшего бед, Аполлон дальновержецВ первых рядах умертвил и Гектору славу доставил.Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю:Может быть, сжалишься ты над моим краткожизненным сыном,Шлем ему дашь густогривый, и щит, и поножи, и панцырь.Свой потерял он, отдав его другу, который врагамиБыл умерщвлен. А сам он лежит на земле и тоскует».Ей знаменитый хромец обеногий немедля ответил:«Можешь, богиня, совсем не заботиться больше об этом.О, если б сына Пелея, когда ему время настанет,Мог бы от смерти ужасной избавить я так же успешно,Как ему славные сделать могу я доспехи, которымМногие смертные, кто б ни увидел их, будут дивиться».Так он сказал, и оставил ее, и к мехам обратился.Их на огонь он направил и действовать дал приказанье.Сколько их было, все двадцать мехов задышали в горнилоРазнообразнейшим, сильно огонь раздувавшим дыханьем,Те — помогая, когда он спешил, а другие — иначе,Как желалось Гефесту, чтоб дело закончить получше.Несокрушимой он меди и олова бросил в горнило,Ценного золота и серебра. Наковальню большуюПрочно приладил к широкой подставке, и в правую рукуМолот огромнейший взял, а в левую — крепкие клещи.В первую очередь выковал щит он огромный и крепкий,Всюду его изукрасив; по краю же выковал ободЯркий, тройной; и ремень к нему сзади серебряный сделал.Пять на щите этом было слоев;[72] на них он искусноМного представил различных предметов, хитро их задумав.Создал в средине щита он и землю, и небо, и море,Неутомимое солнце и полный серебряный месяц,Изобразил и созвездья, какими венчается небо;Видимы были Плеяды, Гиады и мощь Ориона,Также Медведица, — та, что еще называют Повозкой;Ходит по небу она и украдкой следит Ориона,И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана.Сделал два города смертных людей потом на щите он,Оба прекрасные. В первом и пиршества были, и свадьбы.Из теремов там невест провожали чрез город при светеФакелов ярких, и звучный кругом гименей распевали.Юноши в плясках кружились, и громко средь них раздавалисьЗвуки веселые флейт и форминг. И дивились на пляскиЖенщины, каждая стоя в жилище своем на пороге.Множество граждан толпилось на площади города. ТяжбаТам меж двоих из-за пени была за убитого мужа.Клялся один пред народом, что все уже отдал другому,Тот отрицал, чтоб хоть что получил от убийцы в уплату.Оба они обратились к судье за решением дела.Криками каждый кругом своему приходил на поддержку.Вестники их успокоить старались. На тесаных камняхВ круге священном сидели старейшины рядом друг с другом.В руку жезлы принимали от вестников звонкоголосых,Быстро вставали и суд свой один за другим изрекали.Два золотые пред ними таланта лежали в средине,Чтобы тому передать их, кого они правым признают.Город второй с обеих сторон осаждали два войска,Ярко блистая оружьем. В решенье они колебались:Или весь город разрушить, иль, сколько богатства хранитсяВ городе этом прелестном, на две разделить половины.Те не сдавались еще и готовились к тайной засаде.Стену, стоя на ней, охраняли их милые жены,Дети, также мужчины, которыми старость владела,Сами ж пошли. Во главе их — Apec и Паллада-Афина,Оба из золота и в золотые одеты одежды,Оба в оружье, — большие, прекрасные; истинно — боги!Ясно заметные, люди вокруг были ниже на много —К месту пришли, где всего им удобней казалась засада:На берегу у реки, где обычно скотину поили.Там они сели на землю, блестящей одетые медью.Двое лазутчиков спереди сели, отдельно от войска,И выжидали прихода овец и коров тяжконогих.Вскоре они показались; свирелью себя услаждая,Гнали спокойно их два пастуха, не предвидя коварства.Те же, едва увидав, устремились на них из засады,И захватили коровьи стада и густые отарыСереброрунных овец, а их пастухов перебили.О стане, едва услыхала смятенье и шум возле стадаСтража, стерегшая площадь, тотчас на коней быстроногихВсе повскакали, помчались и, берега быстро достигнув,К битве построились возле реки и в сраженье вступили.Яро метали друг в друга блестящие медные копья.Там и Смятенье, и Распри теснились, и грозная Кера;Раненых жадно хватала она, и не раненых также,За ноги трупы убитых из битвы свирепой тащила;Кровью людскою вкруг плеч одежда ее обагрялась.Воины в свалке, как будто живые, теснились и бились,И напрягались отнять друг у друга кровавые трупы.Мягкую новь он представил еще, плодородную пашню,Трижды взрыхленную плугом. И много на ней землепашцевГнало парные плуги, ведя их туда и обратно;Каждый раз, как они, повернувши, к меже подходили,В руки немедля им кубок вина, веселящего сердце,Муж подавал, подошедши. И пахари гнать продолжалиБорозду дальше, чтоб снова к меже подойти поскорее.Поле, хотя золотое, чернелося сзади пахавшихИ походило на пашню, — такое он диво представил.Дальше царский участок представил художник искусный.Острыми жали серпами поденщики спелую ниву.Горсти колосьев одни — непрерывно там падали наземь,Горсти другие вязальщики свяслами крепко вязали.Трое вязальщиков возле стояли. Им мальчики сзади,Спешно сбирая колосья, охапками их подносили.На полосе между ними, держа в руке своей посох,Царь молчаливо стоял с великою радостью в сердце.Вестники пищу поодаль под тенью готовили дуба;В жертву быка заколов, вкруг него суетились; а женыБелое тесто месили к обеду работникам поля.И виноградник с тяжелыми гроздьями там он представил,Весь золотой, лишь одни виноградные кисти чернелись.Из серебра были колья повсюду натыканы густо;Черный ров по бокам; окружен оловянной оградойСад; чрез средину одна пролегает тропинка, которойХодят носильщики в пору, когда виноград собирают.Девы и юноши там в молодом, беззаботном весельеСладостный плод уносили в прекрасно сплетенных корзинах.Мальчик, идя между ними, на звонкоголосой форминге,Всех восхищая, играл, воспевая прекрасного Лина[73]Нежным голосом. Те же за мальчиком следом спешили,С присвистом, с пеньем и с топотом в лад, непрестанно танцуя.Сделал потом на щите он и стадо коров пряморогих;Были одни золотые, из олова были другие;С громким мычаньем они из загона на луг выходилиК берегу шумной реки, тростником поросшему гибким.Вместе с коровами этими шли пастухи золотые,Четверо; девять бежало собак резвоногих за ними.Спереди два вдруг ужаснейших льва напали на стадоИ повалили быка; ревел и мычал он ужасно,Львами влекомый; собаки и юноши мчались на помощь;Оба льва, разорвав на огромном быке его кожу,Жадно потрох глотали и черную кровь. Пастухи жеТщетно старались на львов собак натравить резвоногих;Слушаться их не хотели собаки и львов не кусали;Близко подскочут, залают и тотчас назад убегают.Пастбище сделал потом в прекрасной долине художник,Стадо большое овец белорунных на пастбище этом,Крытые там шалаши представил, загоны и хлевы,Также площадку для плясок представил хромец обеногий,Вроде такой, которую в Кносе пространном когда-тоДля Ариадны прекрасноволосой Дедал изготовил.Юноши в хоре и девы, для многих желанные в жены,За руки взявши друг друга, на этой площадке плясали.Девушки были одеты в легчайшие платья, мужчиныВ тканные прочно хитоны, блестевшие слабо от масла.Девушки были в прекрасных венках, а у юношей былиИз серебра ремни, на ремнях же ножи золотые.Быстро они на проворных ногах в хороводе кружилисьТак же легко, как в станке колесо под рукою привычной,Если горшечник захочет проверить, легко ли вертится.Или плясали рядами, одни на других надвигаясь.Много народу теснилось вокруг, восхищаясь прелестнымТем хороводом. Певец же божественный пел под формингу,Стоя в кругу хороводном; и только лишь петь начинал он,Два скомороха тотчас начинали вертеться средь круга.И, наконец, на щите этом прочном по самому краюОн великую силу реки Океана представил.После того, как щит он сковал, огромный и крепкий,Выковал также и панцырь Гефест ему, ярче, чем пламя;Крепкий сковал ему шлем, на висках прилегающий плотно, —Пестрый, прекрасный; а гребень на шлеме из золота сделал.После ему и поножи из гибкого олова создал.Кончив доспехи ковать, знаменитый хромец обеногийВзял и сложил их к ногам Ахиллесовой матери наземь.Словно сокол, она с многоснежных вершин олимпийскихКинулась, ярко блестящий доспех унося от Гефеста.