В платье шафранном Заря поднялася из струй Океана,Чтобы свой свет принести бессмертным и смертным. Фетида,Дар от бога неся, корабельного стана достигла.Там она сына нашла. Над патрокловым телом простершись,Громко рыдал он. Вокруг и товарищи, стоя у тела,Плакали. Стала меж ними богиня богинь, АхиллесаЗа руку нежно взяла, называла и так говорила:«Этого, сын мой, оставим его мы лежать, как бы ни было горькоНашему сердцу: по воле богов всемогущих погиб он.Ты ж поднимись и прими гефестов доспех достославный,Дивный, какой никогда не сиял на плечах человека».Так говорила она и доспех принесенный сложилаПред Ахиллесом. И весь зазвенел он, сработанный дивно.Вздрогнули все мирмидонцы, не мог ни один на доспех тотПрямо взглянуть. Трепетали они. Ахиллеса ж сильнееГнев объял при виде доспеха. И заревом яркимВспыхнули страшно глаза из-под век. За доспех он схватилсяИ любовался в восторге подарком сияющим бога.После того же, как всласть на изделье Пелид нагляделся,Быстро слова окрыленные он своей матери молвил:«Мать моя, это оружье — от бога! Лишь делом бессмертныхБыть оно может, не делом руки человека. Сейчас жеЯ облекаюсь в него! Но ужасно меня беспокоит,Как бы тем временем мухи, проникнув в глубокие раны,Медью пробитые в теле Менетьева мощного сына,Не народили червей. Они изуродуют тело:Вырвана жизнь из него! И станет оно разлагаться».Сереброногая тотчас ему отвечала Фетида:«Можешь, сын, совсем не заботиться больше об этом.Я от него отогнать постараюсь свирепые стаиМух, поедающих трупы мужей, умерщвленных в сраженьях.Если бы даже лежал он в течение целого года,Не изменилось бы тело и даже прекраснее б стало.Ты ж благородных ахейцев скорей созови на собранье,Всем объяви, что на сына Атрея ты гнев прекращаешь,Вооружайся скорее на битву и силой оденься».Так говорила и дух многодерзостный сыну вдохнула,В ноздри ж Патрокла она амвросии с нектаром краснымКапнула, чтоб невредимым его оставалося тело.Быстро по берегу моря пошел Ахиллес богоравный.Криком, страх наводящим, героев он поднял ахейских.Даже такие, что раньше всегда при судах оставались,Кормчие, что на судах мореходных рулем управляли,Кто продовольствием ведал и был раздавателем пищи, —Все на собранье спешили, узнав, что Пелид быстроногийСнова явился, так долго чуждавшийся горестной битвы.Двое, хромая, брели, — служители бога Ареса, —Сын боестойкий Тидея и царь Одиссей богоравный.Шли, опираясь на копья: их раны еще не зажили.Оба, придя на собранье, в переднем ряду поместились,Самым последним пришел повелитель мужей Агамемнон,Тяжкою раной страдая: и он середь схватки могучейПикою был поражен Антеноровым сыном Кооном.После того же как все на собранье сошлися ахейцы,С места поднявшись, пред ними сказал Ахиллес быстроногий:«Стало ли так уж нам лучше, Атрид Агамемнон, обоим,Мне и тебе, оттого, что за девушку, — пусть и с печалью, —Дух разрушающей распре мы в гневе своем предалися?Пусть бы ее на судах Артемида убила стрелоюВ день, как Лирнесс разоривши, меж пленниц я девушку выбрал!Сколько ахейских мужей земли не глодало б зубами,Пав под руками троянцев, пока я упорствовал в гневе!Гектору лишь и троянцам то было на пользу. АхейцыДолго, я думаю, будут раздор наш губительный помнить!То, что случилось, оставим, однако, как ни было б горько.Пред неизбежностью дух свой в груди укротим поневоле.Гнев свой теперь на тебя прекращаю. Не следует злобыВ сердце упорно питать мне. Но вот что: как можно скорееДлинноволосых ахейцев на бой возбуди жесточайший,Чтобы изведать я мог, с врагами сойдясь, — и теперь лиВозле судов ночевать они думают? Нет, я надеюсь!Радостно каждый из них утомленные склонит колени,Кто избежать нашей пики сумеет средь битвы кровавой!»Радость большая объяла красивопоножных ахейцев,Что, наконец, прекращает свой гнев Ахиллес крепкодушный.Начал тогда говорить повелитель мужей Агамемнон,Не выходя на средину, а только поднявшись на месте:«О дорогие герои данайцы, о слуги Ареса!Вставшего следует слушать в молчанье, и речи словамиНе прерывать: говорить так не смог бы и самый искусный.Можно ль средь громкого шума людского что-либо услышатьИли сказать? Заглушается так ведь и громкий оратор!С сыном Пелеевым я объяснюсь. А вы, остальные,Слушайте слово мое и усвойте его хорошенько.Очень часто ахейцы, сердясь, про меня говорилиИ обвиняли меня. Но не я тут виновен, виновныЗевс и Судьба, и Эриния, в мраке бродящая вечном.Это они на собранье жестоко мой ум ослепилиВ день тот, когда самовластно я взял у Пелида добычу.Что ж бы я сделал? Свои божество ведь преследует цели, —Ата, чтимая Зевсова дочь, которая в силахВсех ослепить. У проклятой нежнейшие ноги. Не ходитИми она по земле, — по людским головам выступает,Ум затемняя людей. Уж один-то из нас ей попался!Сам даже Зевс поддался ослепленью, хотя и сильнейшийОн, говорят, средь мужей и богов; но и Зевса-КронидаГера, хоть слабая, все же коварством своим обманулаНекогда, в день тот, когда предстояло АлкменеСилу Геракла родить в стенами увенчанных Фивах.Зевс говорил, уж заране хвалясь перед всеми богами:«Слушайте слово мое, о боги, и вы, о богини!Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает:Выведет на свет сегодня Илифия, помощь родильниц,Мужа, который над всеми соседями властвовать будет, —Родом из славных мужей, от крови моей происшедших!»В сердце коварство тая, отвечала владычица Гера:«Зевс! Обманешь и к речи своей не приложишь свершенья!Ну-ка, решись, — поклянись, Олимпиец, великою клятвой,Что над соседями всеми и вправду владыкою будетТот из смертных мужей, от крови твоей происшедших,Кто, сегодня родившись, из женских выпадет бедер».Так говорила. Кронион коварства ее не почуял.Клятвой поклялся великой, и часто в том каялся после.Гера же ринулась тотчас с высокой вершины Олимпа.В Аргос ахейский примчалась; как было ей раньше известно,Мощная там находилась жена Персеида Сфенела,Милого сына во чреве седьмой лишь носившая месяц.Вывела на свет младенца, хотя и незрелого, Гера,Роды Алкмены замедлив и к ней не пустивши Илифий.С вестью об этом сама к Громовержцу пришла и сказала:«Зевс, отец яркомолненный! Слово вложу тебе в сердце:Муж родился благородный, аргосцами будет он править.То Еврисфей, Сфенелом рожденный, Персеевым сыном. —Племя твое; не будет он Аргосу царь недостойный».Острое горе глубоко проникло Крониону в сердце.Ату немедля схватил он за голову в косах блестящих,Злобою в сердце пылая, и крепкою клятвой поклялся,Что никогда с этих пор на Олимп и на звездное небоК ним не воротится Ата, которая всех ослепляет —Так он сказал и, рукой размахнувшись, со звездного небаБросил ее. И упала она на работы людские.[74]Из-за нее-то всегда он вздыхал, наблюдая, как деломНеподобающим был отягчен его сын Еврисфеем.Так же и я вот: когда шлемоблещущий Гектор великийПеред кормами судов истреблял беспощадно ахейцев,Я забыть ослепленья не мог, овладевшего мною.Раз же я был ослеплен, и Кронион мой разум похитил,Дело хочу я исправить, бесчисленный дав тебе выкуп.Но поднимайся на бой и других подними за собою.Я же всегда предоставить готов те подарки, какиеВ ставке твоей перечислил вчера Одиссей богоравный.Если желаешь, сейчас подожди, хоть и рвешься в сраженье.От корабля моего посланцы, доставши подарки,Их принесут, чтоб увидел ты сам, как подарки те ценны».Сыну Атрея в ответ сказал Ахиллес быстроногий:«О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!Если желаешь, то, как подобало бы, дай мне подарки,Иль удержи. Это дело твое. А теперь мы о битвеВспомним скорее! И нечего тут разговаривать долго!Несовершенным еще остается великое дело!Снова в передних рядах увидите вы Ахиллеса,Пикой крушащего медной густые фаланги троянцев.Пусть же и каждый из вас с троянцами встречными бьется!»Сыну Пелея тогда сказал Одиссей хитроумный:«Доблестен ты, Ахиллес, небожителям равный, однакоНе посылай к Илиону ахейцев на тощий желудокПротив троянцев сражаться. На очень немалое времяСеча завяжется, раз уж взаимно сшибутся фалангиВоинов, если исполнит их бог одинаковой силой.Нет! Прикажи-ка ахейцам вблизи кораблей подкрепитьсяПищей, вином: ведь от них человеку и сила, и храбрость.Кто бы смог из мужей, не поевши, сражаться с врагамиЦелый день напролет, пока не закатится солнце?Если бы даже он духом упорно стремился сражаться,Все ж незаметно все члены его отягчит и захватитЖажда и голод, и станут, лишь двинется, слабы колени.Тот же, кто силы свои укрепил и вином, и едоюДень напролет со врагами сражаться готов непрерывно.Сердце отважно в груди у него, и усталости членыНе ощущают. И бой он последним из всех покидает.Так распусти же народ, Ахиллес, и вели им готовитьПищу, подарки ж свои повелитель мужей АгамемнонПусть в середину собранья доставит, чтоб все там ахейцыИх увидали глазами, а ты веселился бы сердцем.Пусть он поднимется здесь на собранье и даст тебе клятву,Что на постель не всходил с Брисеидой и с ней не сближалсяКак установлен, владыка, закон для мужчин и для женщин.Ты же дух свой в груди преклони, Ахиллес, к милосердью.А Агамемнон тебя пусть почествует пиром обильнымВ ставках, чтоб все ты имел, что тебе подобает по праву.Ты, Атрид, и в глазах у других после этого станешьЛишь справедливее. Нет для царя никакого позора,Если он с мужем мирится, которого первый обидел».Тотчас ответил ему повелитель мужей Агамемнон:«Радуюсь я, Лаэртид, внимая речам твоим мудрым.Все разобрал и о всем рассудил ты вполне справедливо.Клятву дать я готов, и зовет меня к этому дух мой.Ложно пред богом я клясться не буду. Прошу Ахиллеса:Как бы он в бой ни спешил, пускай подождет здесь немного;Все подождите и вы, остальные, покамест из ставкиК нам не прибудут дары, и клятв не заверим мы жертвой.Дело я это тебе самому, Одиссей, поручаю.В спутники юношей выбрав, знатнейших среди все ахейцев,С ними дары, что вчера обещали мы дать Ахиллесу,Сам принеси с корабля моего и жен приведи к нам.Ты же, Талфибий, скорей по пространному стану ахейцевМне кабана разыщи, чтоб зарезать Зевесу и Солнцу».Сыну Атрея в ответ сказал Ахиллес быстроногий:«О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!Можно об этом о всем позаботиться будет и позже,После того как настанет в кровавом бою передышка,И бушевать не такая уж ярость в груди моей будет.В поле, пронзенные медью, лежат еще мужи, которыхГектор смирил Приамид, как Зевс даровал ему славу, —Вы же нас оба зовете обедать! Иначе б я сделал:Я приказал бы ахейским сынам натощак, не поевши,Прямо в битву итти, а потом, с закатившимся солнцем,Ужин богатый сготовить, когда отомстим за позор наш.Прежде того никакая еда и питье никакоеВ глотку мою не пойдут, перед телом убитого друга!В ставке он у меня посредине, истерзанный медью,К двери ногами лежит распростертый; его окружая,Плачут товарищи. Нет! У меня в помышленьях не пища,А лишь убийство да кровь, и врагов умирающих стоны!»Сыну Пелея в ответ сказал Одиссей хитроумный:«Сын благородный Пелея, храбрейший меж всеми ахеец!Много меня ты храбрее и много меня превосходишьВ битве копьем; но, с другой стороны, я тебя превзошел быМыслью намного: я раньше родился и опытен больше.Сердце терпеньем наполни и выслушай все, что скажу я.Скоро сердца у людей пресыщаются битвой кровавой,Если стеблей большинство уж разбросано медью по пашне,Сбор же становится скудным, как только весы наклоняетЗевс-Эгиох, войн неизменный вершитель.Нет, не желудком должны сокрушаться о мертвых ахейцы:Слишком много мужей ежедневно, одни за другими,Гибнут. Ну, кто и когда бы успел отдохнуть от печали?Должно земле предавать испустившего дух человека,Твердость в душе сохраняя, поплакавши день над умершим.Те же, которые живы от гибельных битв остаются,Помнить должны о питье и еде, чтобы с большею силой,Не уставая, могли мы все время сражаться с врагами,Медью сияющей тело облекши. Пускай же не медлитБольше никто из бойцов, дожидаясь другого приказа!Вот вам приказ: кто останется здесь, при судах мореходных.Плохо придется тому! Сомкнувши фаланги, ударимНа конеборных троянцев, возбудим жестокую сечу!»Так сказал он и в спутники взял себе двух Несторидов.Сына Филея Мегета, вождя Мериона, Фоанта,И Ликомеда, Креонтом рожденного, и Меланиппа.Быстро пошли они к ставке владыки, Атреева сына.Было сказано слово, и тотчас сделано дело.Семь обещанных взяли из ставки треножников, двадцатьЯрко блестящих котлов, двенадцать коней легконогих,Семь также вывели женщин, искусных в прекрасных работахВывели и Брисеиду, румяную деву, восьмою.Шел впереди Одиссей, отвесивший десять талантовЗолота, следом же юноши шли с остальными дарами.Все в середине они разместили на площади. ТотчасВстал Агамемнон. Талфибий, подобный по голосу богу,С вепрем в руках подошел к владыке народов Атриду.Вытащил быстро тогда Агамемнон свой ножик, которыйПодле меча на огромных ножнах он носил постоянно,С вепря щетины отсек для начатков и, руки воздевши,Зевсу владыке молился. В молчанье сидели ахейцыЧинно все на местах и царское слушали слово.Глядя в широкое небо, сказал Агамемнон моляся:«Будь мне свидетели Зевс, из богов высочайший и лучший,Солнце, Земля и богини Эринии, что под землеюСтрашно карают людей, клянущихся ложною клятвой!Нет, не накладывал рук я на девушку, дочерь Брисея,К ложу ль со мною ее принуждая, к чему ли другому.В ставке моей оставалась не тронута мной Брисеида.Если же ложною клятвой клянусь я, пусть боги дадут мнеМного страданий, которые шлют они клятвопреступным».Кончив, по глотке резнул кабана он безжалостной медью.Тушу Талфибий в пучину глубокую моря седогоБыстро швырнул, раскачав, на съедение рыбам. Пелид же,С места поднявшись, к ахейцам воинственным так обратился:«Зевс, ослепленье великое ты на людей посылаешь!Нет, никогда бы мне духа в груди не сумел АгамемнонТак глубоко взволновать, и не смог бы он девушку силой,Воле моей вопреки, увести! Наверно, КронионСам захотел, чтобы многих ахейцев погибель настигла!Сядьте теперь за обед, а после завяжем сраженье!»Так сказав, распустил он собранье короткое. БыстроВсе остальные ахейцы к своим кораблям разошлися,А мирмидонцы, отважные духом, забрали подарки,Их отнесли к кораблям Ахиллеса, подобного богу,В ставке просторной сложили и жен на места усадили.А лошадей к табуну товарищи в поле погнали.Дочь же Брисея, златой Афродите подобная видом,Как увидала Патрокла, пронзенного острою медью,К телу припала его, завопила и стала царапатьНежную шею себе, и грудь, и прекрасные щеки.И говорила рыдая, подобная вечным богиням:«Всех тебя больше, Патрокл, я, несчастная, здесь полюбила!Я из ставки ушла, тебя оставляя живого,Нынче же мертвым тебя нахожу, повелитель народов,В ставку вернувшись. Беду за бедой получаю я вечно!Мужа, которого мне родители милые дали,Я увидала пронзенным пред городом острою медью,Видела братьев троих, рожденных мне матерью общей,Милых сердцу, — и всех погибельный день их настигнул.Ты унимал мои слезы, когда Ахиллес быстроногийМужа убил моего и город Минета разрушил.Ты обещал меня сделать законной супругой Пелида,Равного богу, во Фтию отвезть в кораблях чернобоких,Чтобы отпраздновать свадебный пир наш среди мирмидонцев.Умер ты, ласковый! Вот почему безутешно я плачу!»Так говорила, рыдая. И плакали женщины с нею, —С виду о мертвом, а вправду — о собственном каждая горе.Вкруг самого ж Ахиллеса старейшины войск собралисяИ умоляли поесть. Но, стеная, Пелид уклонялся:«Я вас молю, если кто из друзей меня слушаться хочет,Не заставляйте покамест меня насыщать себе сердцеПищею или питьем: сражен я ужаснейшим горем.Солнце пока не зайдет, — все равно буду ждать и терпеть я».Так произнесши, царей остальных от себя отпустил он.Два лишь Атрида остались и царь Одиссей богоравный,Нестор, Идоменей и Феникс, наездник маститый.Все рассеять старались скорбевшего. Но безутешенБыл он, покуда не ринулся в пасть кровожадного боя.Он говорил, вспоминая о прошлом и тяжко вздыхая:«Милый, бессчастный мой друг! Было некогда время, как сам тыВ ставке моей так проворно и в надобный срок предо мноюВкусную ставил еду, когда поспешали ахейцыНа конеборных троянцев итти с многослезною битвой.Нынче лежишь ты, пронзенный. И сердце мое уж не хочетПищи, не хочет питья, хоть они и стоят предо мною.Только тебя я хочу! Мне большего не было б горя,Если бы даже о смерти отца моего я услышал,Старца, что нежные слезы, наверно, во Фтии роняет,С сыном таким разлученный; а сын тут в стране чужедальнейИз-за ужасной Елены с сынами троянскими бьется!Или что умер мой сын, растимый на Скиросе дальнем,Неоптолем боговидный, коль жив еще мальчик мой милый.Прежнее время в груди мой дух укреплялся надеждой,Что на троянской земле я один лишь погибну, далекоОт многоконного Аргоса. Ты ж возвратишься во Фтию.Ты мне из Скироса сына, надеялся я, в быстроходномСудне домой привезешь и все ему дома покажешь, —Наше владенье, рабов и с высокою кровлею дом наш;Сам же отец мой, Пелей, я думаю, или уж умер,Или, едва лишь живой, угнетаемый старостью грозной,Век свой проводит в глубокой печали и ждет одного лишь, —Горестной вести: когда о погибели сына услышит».Так говорил он, рыдая. Старейшины рядом вздыхали,Каждый о том вспоминая, что дома в чертогах оставил.Видя их в горе таком, почувствовал жалость Кронион.Быстро Афине-Палладе слова он крылатые молвил:«Дочь моя, ты ведь совсем отступилась от храброго мужаИли тебя Ахиллес уж больше теперь не заботит?Вон он — видишь? — сидит впереди кораблей пряморогих,Горько печалясь о милом товарище. Все остальныеСели обедать; один Ахиллес не касается пищи.Но подойди-ка и нектар с приятной амвросией капниВ грудь Пелеева сына, чтоб голод к нему не явился».То, что сказал он Афине, давно и самой ей желалось.С соколом схожая быстро летающим, звонкоголосым,Ринулась с неба она сквозь эфир. Между тем уж ахейцыВооружаться по стану спешили. Паллада-АфинаКаплями нектар влила с амвросией в грудь Ахиллеса,Чтобы мучительный голод в колени ему не спустился,И воротилась сама во дворец крепкозданный КронидаМощного. Хлынули прочь от судов быстроходных ахейцы.Как без счета несется холодными хлопьями с небаСнег, угоняемый вдаль проясняющим небо Бореем,Так же без счета из быстрых судов выносили ахейцыВ выпуклых бляхах щиты и шлемы, игравшие блеском,Крепкопластинные брони и ясени пик медножальных.Блеск поднимался до неба; вокруг от сияния медиВся смеялась земля, и топот стоял от идущихВоинов. Там, посредине рядов, Ахиллес облачался.Зубы его скрежетали; как огненный отблеск пожара,Ярко горели глаза; а в сердце спускалось все глубжеНевыносимое горе. Гневясь на троянцев, надел онБожий дар, над которым Гефест утомился, работав.Прежде всего по прекрасной поноже на каждую голеньОн наложил, прикрепляя поножу серебряной пряжкой;Следом за этим и грудь защитил себе панцырем крепким,Бросил на плечи свой меч с рукояткой серебряногвоздной,С медным клинком; а потом огромнейший щит некрушимыйВзял. Далеко от него, как от месяца, свет разливался.Так же, как если на море мелькнет пред пловцами блестящийСвет от костра, что горит в одинокой пастушьей стоянкеГде-то высоко в горах; а пловцов против воли уносятВетры прочь от друзей по волнам многорыбного моря.Так от щита Ахиллеса, — прекрасного, дивной работы, —Свет достигал до эфира. На голову шлем он тяжелый,Взявши, надел. И сиял, подобно звезде лучезарной,Шлем этот с гривой густой; развевались вокруг золотыеВолосы, в гребне его укрепленные густо Гефестом.Вооружившись, испытывать стал Ахиллес богоравный,В пору ль доспехи ему и легко ли в них движутся члены.Были доспехи, как крылья, на воздух они поднимали!Вынул потом из футляра отцовскую пику. Тяжел былКрепкий, огромный тот ясень; никто между прочих ахейцевИм не мог потрясать, — лишь один Ахиллес потрясал им, —Ясенем тем пелионским, который с вершин ПелионаДан был в подарок Пелею Хироном, на гибель героям.Автомедонт в это время и Алким коней запрягали,Им ремни надели грудные, прекрасные видом,После того их взнуздали, а вожжи назад натянули,К кузову их прикрепив. Тогда, захвативши блестящийБич, по руке ему бывший, поспешно вскочил в колесницуАвтомедонт, а за ним Ахиллес, облачившийся к бою,Как Гиперион лучистый, доспехами ярко сияя.С грозною речью к отцовским коням Ахиллес обратился:«Ксанф и Балий, Подарги божественной славные дети!Нынче иначе умчать седока постарайтесь из бояВ толпы густые данайцев, когда мы насытимся боем,И, как Патрокла, его там лежать не оставьте убитым!»Из-под ярма Ахиллесу ответствовал конь резвоногийКсанф, головою поникнув бессмертною; длинная грива,Из-под яремной подушки спустившись, касалась дороги.Голос вложила в него человеческий Гера богиня.«Сын могучий Пелид, тебя еще нынче спасем мы.Но приближается день твой последний. Не мы в этом обаБудем повинны, а бог лишь великий с могучей судьбою.И не медлительность наша виною была, и не леность,Если похитили с тела Патрокла доспех твой троянцы.Бог, меж всех наилучший, рожденный Лето пышнокудрой,Сбил его в первых рядах и Гектору славу доставил.Хоть бы бежать наравне мы с дыханием стали Зефира,Ветра, быстрее которого нет, говорят, — но и сам тыДолжен от мощного бога и смертного мужа погибнуть!»Ксанфу на этих словах Эринии голос прервали.Вспыхнувши гневом, коню отвечал Ахиллес быстроногий:«Что ты, Ксанф, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!Знаю я сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнутьЗдесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду яС боя, доколе войны не вкусят троянцы досыта!»Молвил — и с криком вперед коней своих быстрых погнал он.