"Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана" - читать интересную книгу автора (Милошевич Сергей)

Глава IV. В «малине»

Подчиняясь отрывистым командам Холмова («направо», «налево», «прямо до поворота»), «Волга» долго петляла по разбитым дорогам Слободки. Прыгающие лучи фар выхватывали из темноты то невысокие дома, то покосившиеся заборы, то грязных, облезлых котов, которые, блестя изумрудными глазами, торопливо перебегали дорогу. Наконец, внимательно оглядевшись, Холмов сказал:

— Стоп, стоп! Приехали. Вацман, идем со мной. На всякий случай… Остальным сидеть в машине и ни в коем случае не пыходить. Мы быстро.

Выйдя из машины, Шура и Дима прошли метров сто и остановились у большого добротного частного дома, окруженного высоким, крепким забором. Шура кашлянул, поправил шляпу и четыре раза размеренно стукнул кулаком в металлическую калитку. Тотчас за забором раздался злобный, низкий лай какой-то зверюги, скорее всего собаки. Внезапно лай прекратился, и из-за калитки послышался не очень громкий, но отчетливо слышный голос, произнесший одно-единственное слово:

— Отзовись.

Дима вздрогнул от неожиданности: он совсем не слышал, как говоривший подошел к калитке.

— «Петушатник» — за баней, — так же негромко ответил Холмов. Единственное, что понял из этой фразы Дима, — это то, что она являлась паролем. Протяжно заскрипела задвижка, калитка приоткрылась, и в лицо Холмову ударил яркий сноп света. Затем неизвестный направил фонарик на Диму, отчего тот невольно закрыл глаза.

— А это что за фраер? — сухо произнес человек с фонарем. — Его я не знаю.

— Не переживай, Чебурашка, это хлопец свой, — ответил Холмов и с раздражением добавил: — Да убери ты свою фару, а то прямо как на допросе…

Неизвестный хмыкнул, выключил фонарь, и в отблеске тусклого уличного освещения Дима увидел высокого, худощавого и лысоватого парня с большими, оттопыренными ушами. Несмотря на пробирающий до костей ночной холод, на нем была лишь майка да спортивные штаны.

— Мне нужно срочно поговорить с Крапленым, — тихо сказал Холмов. Ушастый задумчиво прикусил губу, почесал затылок и неуверенно произнес:

— Ну ладно, идем…

Пройдя по асфальтовой дорожке, они зашли в дом.

— «Дуру» на стол! — предупредил Чебурашка. Шура молча достал револьвер и положил его на тумбочку в прихожей. После этого ушастый кивком головы пригласил: проходите, мол. Они вошли в большую комнату, и Дима остановился, растерянно оглядываясь по сторонам. В какую-то долю мгновенья ему вдруг показалось, что он попал в старшую группу детского сада в час игр. Впрочем, эта нелепая ассоциация тут же исчезла. Во-первых, потому, что в «группе» плавали густые клубы табачного дыма. А во-пторых, «детишки» были с наколками, фиксами, высокие и широкоплечие, и занимались они отнюдь не катанием автомобильчика по ковру или пеленанием куклы.

Несколько человек сидели на полу, сложив ноги по-турецки и резались в карты, потягивая пивко из бутылок, большая батарея которых громоздилась вокруг. Трое мужиков склонили головы над лежащим на журнальном столике разобранным большим амбарным замком и негромко переговаривались. Судя по всему, они обсуждали сильные и слабые стороны этой конструкции. В дальнем углу крепыш с нахмуренной физиономией, сосредоточенно сопя, кулаками и ногами молотил по цилиндрической боксерской груше на пружинной подставке. На грушу был наброшен форменный милицейский пиджак, а сверху болталась милицейская фуражка, закрепленная веревкой. Рядом, у стены, стояла большая плетеная корзина, вроде той, в которую молдаване собирают виноград. Она почти доверху была наполнена кошельками, портмоне, косметичками, бумажниками всевозможных размеров, фасонов и расцветок. Из соседней комнаты слышались музыка, веселый гомон, густо пересыпаемый отборным матом, звенели стаканы и лязгали тарелки. Шура наклонился к Диме и тоном музейного экскурсовода стал объяснять, понизив голос до шепота.

— Перед вами, уважаемые граждане, типичная одесская «малина» образца второй половины XX века. Здесь отдыхают и набираются сил перед дальнейшими трудовыми подвигами граждане специфических профессий, как-то: гоп-стопники, домушники, щипачи, медвежатники и тэ дэ. Коллектив, как видите, подобрался дружный и сплоченный…

В это время в соседней комнате стихла музыка, послышались громкие, раздраженные голоса, затем раздался звон падающей посуды, хлопки, явно напоминающие звуки оплеух и завизжали женщины. Через минуту оттуда, сопя и пыхтя, кубарем выкатились двое сцепившихся граждан мужского пола. Отчаянно мутузя друг друга руками и ногами, они принялись кататься по полу.

Но тут из высокого кожаного кресла, стоящего наискосок к входной двери, задней частью к Диме и Шуре, медленно поднялся высокий, широкоплечий мужчина. Схватив дерущихся за воротники, он легко, как двухнедельных поросят, приподнял их и с размаху крепко трахнул лбами, словно музыкальные тарелки друг о друга. Обалдевшие противники молча повалились обратно на пол, полежали так с минуту, затем, кряхтя, поднялись и, пробормотав извинения, поковыляли обратно в соседнюю комнату.

— Пахан, — очень тихо, сквозь зубы, сообщил Диме Холмов, прежде чем широкоплечий обернулся к ним. Это был смугловатый брюнет, на вид лет сорока пяти, с очень тяжелым, пристальным взглядом. В его густой шевелюре было уже полно седых волос. Диме он почему-то напомнил булгаковского Воланда, вернее, таким он существовал в Димином воображении. Небрежным жестом широкоплечий подозвал Холмова к себе и кивком головы пригласил сесть. Диме же он не оказал ни малейших знаков внимания, и тот так и остался стоять там, где и стоял.

— Ну, здорова, мент, — тягучим басом произнес брюнет, медленно растягивая слова. — Какой хрен занес тебя в столь поздний час в нашу скромную обитель? Руки он ему, однако, не протянул.

— Обижаешь, командир, — полушутя-полусерьезно сказал Шура. — Хорошо ведь знаешь, что к ментам я давно не имею никакого отношения.

— Нет уж, — усмехнулся брюнет. — Мент — он и до гроба останется ментом, как бы не наряжался…

— Ну ладно, Крапленый, оставим этот спорный вопрос до Страшного Суда, — поморщился Холмов. — Лучше скажи-ка, как на духу, — твои хлопцы сегодня ничего такого… интересного не откололи? Ну, например, в порту? Клянусь, я — могила!

Брюнет задумчиво посмотрел на Шуру и медленно помотал головой. На щеке возле самого виска у него Дима заметил большое родимое пятно. «Так вот почему у него кличка „Крапленый“», — догадался Вацман.

— Верю, — вздохнул Шура. — Тогда вот какое дело… Мне позарез нужно найти одного товарища. О нем я знаю только то, что он сидел три раза, недавно «откинулся», живет в ваших краях, и у него еще есть сестра… Крапленый достал из кармана красивую трубку, сделанную из плексигласа, и, набивая ее табаком, полюбопытствовал:

— А что на нем?

— Пока ничего, — уклончиво ответил Холмов. — Пока мне нужно с ним поговорить и выяснить — не сделал ли он одной глупой штуки, за которую опер его будет потом сильно ругать.

— Чебурашка, — громко кликнул Крапленый. — Позови-ка сюда Китайца. Чебурашка скрылся в соседней комнате и почти тотчас вышел из нее с коротко стриженным мужиком. Его слегка раскосые глаза и круглая, как бубен, физиономия и вправду делали мужика похожим на хунвейбина. Он что-то торопливо жевал и старался побыстрее проглотить.

— Слышь, Китаец, у тебя сеструха есть? — спросил Крапленый. Мужик утвердительно кивнул и сделал удивленное лицо.

— А как ее зовут? — быстро спросил Холмов.

— Надюха, — ответил Китаец и с нескрываемым подозрением посмотрел на Шуру.

— Да не тряси ты губой, я не из розыска, — успокоил его Холмов и задал новый вопрос. — Скажи-ка лучше, кто нынче у твоей сестры в женихах и как его зовут?

— Моряк один, Григорий. А в чем дело, дяденька? — с откровенным раздражением спросил Китаец и посмотрел на невозмутимо попыхивающего трубкой Крапленого. Тот успокаивающе кивнул: мол, все нормально, говори.:

— Где и когда ты видел этого самого моряка в последний раз?

— Сегодня и видел, он к Надюхе пришел. Ночевать остался. Я как раз уходил, а они уже спали. Да так крепко, понимаешь, что кровать ходуном ходила! — заржал Китаец… Шура заметно изменился в лице; видимо, был расстроен тем, что его такая верная и стройная версия неожиданно начала давать сбой.

— Ну хорошо… — вздохнул он. — А скажи-ка, родной, где тебя самого видели сегодня… часиков этак с трех и до десяти?

Китаец снова насторожился и тревожно глянул на пахана. Но тот опять кивнул: отвечай.

— Ну это… — медленно заговорил Китаец, тщательно подбирая слова. — В общем после трех я одному своему корешу помогал с завода сварочный аппарат… того… этого… вывезти. Потом выпили. А с шести до полдесятого я дома сидел.

— Кто тебя там видел? — быстро спросил Шура.

— Участковый в девять заходил, режим проверял…

— Ясно… — разочарованно произнес Холмов. — Ну, извини, дорогой, свободен…

— А все-таки в чем дело? — спросил Китаец, исподлобья глядя на Шуру.

— Тебе сказали — свободен! — повысил голос Крапленый. Китаец моментально исчез, словно в кинотрюке. Шура в глубокой задумчивости достал папиросу и закурил. На лбу его обозначились морщины, будто трещины на лобовом стекле попавшего в аварию автомобиля.

— Скажи, Крапленый, — спросил он. — Кто сейчас в Одессе может пойти на крупное… очень крупное дело? С «мокрухой», неприятностями, с Комитетом и так далее?

— Из наших сейчас вряд ли кто, — подумав немного, ответил Крапленый. — Не та ситуация после одного… ну, в общем, неважно. Может, из залетных кто… Я слышал, вроде из Днепра к нам бригада штопорил прибыла. Говорят, отчаянные хлопцы, мозоли на ходу состригут…

— Где их можно вычислить? — привстал Холмов, но Крапленый пожал равнодушно плечами и промолчал.

— Понятно… — нахмурившись, выдохнул Шура. — что ж, спасибо, как говорится, и на этом. Извини за беспокойство…

— А что случилось у тебя? — полюбопытствовал Крапленый. Шура смущенно произнес:

— Пока, понимаешь ли, разглашению не подлежит. Впрочем, утром, думаю, ты сам узнаешь… Крапленый кивнул и щелкнул себя по кадыку.

— Стопу примешь?

— Не могу, — развел руками Шура. — На работе не пью — нюх потеряю. Мне пора…

— Чебурашка, проводи!.- крикнул Крапленый. Сопровождаемые ушастым привратником, Шура и Дима, у которого от долгого стояния затекли ноги, вышли в прихожую. Холмов взял с тумбочки револьвер, хотел было положить его в карман, но насторожился, задумчиво покачал его на ладони, затем крутнул барабан и выругался:

— Ну что за публика!.. Два патрона сперли…

— Шурик, так ты что, с бандитами дружбу водишь? — с нескрываемым удивлением спросил Дима, когда они вышли на улицу.

— Так надо, — рассеянно ответил Холмов, погруженный в свои мысли. — Это деловая дружба…

— Какие могут быть общие дела у милиционера, пусть и бывшего, с уголовниками? — не унимался Дима. — Ты что, и на тех и на тех работал? Эта фраза Шуру несколько задела.

— Ты, Вацман, еще слишком мал и глуп и не видал больших за. катов! — довольно резко ответил он. — Что ты знаешь о взаимоотношениях милиции и уголовки! Впрочем, и очень хорошо. Занимайся своим делом, а мы своим! А как мы будем им заниматься — никого не скребет!..

Когда они подошли к машине, сидевшие в ней дружно набросились на Шуру с ругательствами за долгое отсутствие. К удивлению Димы, больше всех кипятился Сисяев, тонкий голос которого разносился далеко вокруг. Но Холмов не обращал, вопреки своему обыкновению, на поток оскорблений никакого внимания. Вытащив из кармана небольшой, но мощный карманный фонарик, он осветил им Сисяева и стал задумчиво разглядывать его с ног до головы. Затем нахмурился и в раздумье стал чесать подбородок.

— Вот что, родной, — подумав с минуту, неожиданно хлопнул Шура Сисяева по плечу. — Давай-ка прокатимся к твоей теще. У меня к ней имеется один вопрос. Где она живет?

Сисяева до того ошеломило это внезапное предложение, что он поперхнулся, издал цыплячий писк и замахал руками, словно передавал текст семафорной азбукой.

— Да вы что, офонарели?! — прохрипел он, — Уже третий час ночи! Да она вас так пошлет, что и за неделю не дойдете! Нет уж, ищите кого поглупее…

— Давай-давай, дорогой, это в твоих же интересах, — ласково потрепал Сисяева по рыжей шевелюре Холмов. Но, увидев, что тот продолжает упрямиться, обратился к капитану: — Степан Григорьевич, воздействуйте, пожалуйста, на клиента!

Рычание капитана относительно лишения визы произвело обычное магическое действие, и Сисяев, чуть не плача, назвал адрес.