"Кому бесславие, кому бессмертие" - читать интересную книгу автора (Острецов Леонид Анатольевич)

Глава 2

Антон просидел в ожидании около получаса, пытаясь осознать, что произошло, Он понял, что следователь, к которому его привезли, уже никогда не вернется на свое рабочее место.

Наконец Антон поднялся и несмело заглянул за дверь. Небольшой кабинет был пуст. Он подошел к столу, и в глаза ему сразу же бросилась стопка его документов, изъятых чекистами. Рядом лежало то самое злополучное письмо, с которого начались все его неприятности. Антон застыл в нерешительности. Чем дольше он так стоял, тем яснее осознавал, что в эту минуту провидение дает ему странный, но единственный шанс.

В коридоре послышались голоса, которые вывели Антона из оцепенения. Он схватил документы, письмо и судорожно рассовал по карманам. Затем, опустив голову, решительно вышел из кабинета и засеменил в противоположную от приближающихся голосов сторону. Дойдя до поворота, он быстро обернулся и увидел, как несколько человек, о чем-то громко разговаривая, зашли в кабинет Скопова.

Ступив на лестницу, Антон еле сдержался, чтобы не перейти на бег.

— Ваш пропуск? — спросил дежурный на выходе.

— Я с ними, — быстро нашелся он, указав рукой на двух офицеров, по виду высокого чина, которые прошли впереди него.

Оказавшись на улице, Антон не удержался и почти побежал к открытым чугунным воротам, через которые свободно проходили люди.

Добираясь до дома, он постоянно оглядывался назад, но его никто не преследовал.

Войдя в парадный, он увидел опечатанную квартиру и вспомнил, что ключи забрали чекисты. Тогда он позвонил в соседнюю дверь.

Открыла хозяйка Мария Семеновна и удивленно ахнула.

— Господи, никак отпустили! А я гляжу, бумажка на двери наклеена…

— Отпустили, Марья Семеновна, — перебил ее Антон. — Разобрались и отпустили. Только вот ключи куда-то задевал… то ли у них оставил…

— Сейчас, милый, сейчас, — закивала соседка и вынесла Антону запасные ключи. — Слава богу. А я уж думала…

Антон поблагодарил ее и, сорвав печать, открыл дверь.

Ощутив голод, он поставил на плиту чайник, достал из буфета полбанки варенья и пакет с засохшим печеньем. Пока кипятилась вода, он жевал печенье и напряженно соображал, что делать дальше. Время еще есть. Наверняка им сейчас не до него. Пока спохватятся, он уже примет решение.

Засвистел чайник.

Наконец к Антону пришло четкое осознание всей тупиковости ситуации. Все равно это конец. Во всяком случае, конец его прежней жизни. Здесь больше ничего не будет — ни друзей, ни его работы, ни диссертации. Этот мир в одночасье отторгнул его, и есть только один выход — бежать. Но куда? Куда можно скрыться от них, если ты уже есть в их списке? Ведь они везде! Но все равно надо бежать, исчезнуть, искать свой мир, или мирок, спрятаться, затаиться, а потом… Потом он решит, что делать дальше. «Просто он сделал свой выбор», — вспомнил Антон слова профессора Кротова о Голдмане. А разве у него нет выбора? Говорят, что выбор всегда есть. Остаться — значит… умереть, или в лучшем случае — попасть в лагеря, в Сибирь. Нет, лучше скитаться по подвалам, переносить любые лишения, но на свободе. Бежать в леса, в Сибирь! Да, да, в Сибирь, в Томск, Иркутск или даже Владивосток. Страна большая! Он уедет куда-нибудь далеко, к Тихому океану, уйдет в тайгу или, может быть, подастся на юг, к морю или в горы, на Кавказ. Да, конечно, на Кавказ — там тепло и еще сохранились старые патриархальные нравы. Он слышал об этом. Там можно пристроиться — даже документы не спросят.

Решено! Антон поднялся с места и принялся быстро собирать в рюкзак вещи — те, что брал с собой утром, он оставил на скамейке у кабинета следователя — да и бог с ними. Антон сложил сменное белье, мыло, теплую одежду, проверил паспорт, другие документы и сосчитал все свои немногочисленные сбережения. Все — можно уходить.

Уже у дверей он вдруг вспомнил… и вернулся в комнату.

Тайник находился прямо под письменным столом, в полу. Когда-то, еще при жизни бабушки, они вызывали ее — интересовались прошлым, и, дабы в дальнейшем не испытывать судьбу, вселившись в эту квартиру, Антон вынул гвозди из короткой половой доски.

Сейчас он отодвинул стол и ножницами поддел присохшую половицу. Достав пыльный сверток, Антон развернул его и разложил вещи. Что-то из этого он обязательно возьмет с собой. Например, вот эти письма, которые получала бабушка с фронта от деда, служившего в чине полковника у генерала Краснова. А также фотографии. Антон перебрал карточки: деду около сорока, он в форме, подтянутый, с уверенным глубоким взглядом. Бабушка — красивая молодая девица, всегда с кокетливой улыбкой на лице и цветами в руках.

Антон вспомнил, как перед смертью она рассказывала о своей жизни и постоянно причитала: «Жалко. Как жалко. Все прахом!» Потом он вспомнил, как в детстве представлял себя морским офицером, в форме, с кортиком на боку. Вспомнил служанку Машу и дворника, который при встрече с ним снимал картуз и называл его — десятилетнего ребенка — не иначе, как «барин». Боже, как давно это было, да и было ли вообще? Вот на фотографии виден их старый дом на Прудах. В подъезде была ковровая дорожка и цветы на подоконниках, за которыми ухаживала дворничиха. И вообще дом казался ему тогда огромным, подъезд — светлым, а сейчас… Он был там не так давно — приносил статью в научное издательство, которое теперь занимает почти все здание. Дом показался ему каким-то мрачным, стены вместе с потолочной лепкой выкрашены в темно-зеленый цвет, и ни ковровой дорожки, ни цветов. Бродя по издательству, он пытался обнаружить то, что осталось от их квартиры после внутренней перепланировки здания, но так ничего и не понял.

Нет, письма, все старые документы и фотографии он оставит здесь. Вдруг бог даст вернуться? С собой он возьмет карманную Библию, свой детский нательный крест и дедовский «браунинг» с патронами. Все равно ему конец, если его арестуют, — что с пистолетом, что без него.

Остальное он замотал в холст и положил обратно в тайник. Потом набрал номер телефона профессора. К счастью, тот оказался дома.

— Степан Михайлович? Это Антон.

— А… Добрый день, Антоша, — отозвался профессор. — Как идет подготовка к конференции?

— Степан Михайлович, я не буду участвовать в конференции, — сказал он и лаконично рассказал о том, что произошло с ним, и о том, что он собирается предпринять.

В трубке воцарилась долгая пауза. Потом профессор откашлялся и произнес:

— Вы никому не звонили, кроме меня?

— Нет, — ответил Антон.

— И правильно. И не надо. Вряд ли ваши друзья смогут вам сейчас помочь, даже если захотят. Но все же надо разобраться… все выяснить. Знаете, Антон, я считаю, что вам пока рано уезжать неведомо куда. Ну, где вы сейчас пристроитесь? На дворе зима… Я бы предложил вам вот что: поживите пока у меня на даче. Там сейчас нет никого. Перезимуете, а дальше — видно будет. Мне же, старику, бояться нечего. К тому же я теперь лауреат. Главное, что вы будете чувствовать там себя в безопасности. О нашем разговоре никто не узнает. А я постараюсь все выяснить относительно вас. Есть у меня кое-кто наверху. Они должны помочь, особенно теперь, с учетом моих регалий.

— Я не могу рисковать вашим благополучием, Степан Михайлович, — неуверенно произнес Антон.

— Ерунда. Я же говорю — мне нечего бояться. А вам нельзя так скоропалительно все решать. Вы же не рецидивист, чтобы всю жизнь скрываться по лесам да подвалам. Все. Даже не спорьте со мной! Немедленно берите вещи и поезжайте на дачу. Электричкой до станции, а там пешком недалеко. Вы знаете, где лежит ключ. Затопите печку. А я приеду к вам позже, и мы все обсудим. Вы слышите меня, Антон?

— Да, — ответил Антон, понимая, что это действительно самое разумное из того, что можно сейчас предпринять. — Спасибо вам.

Он положил трубку и надел пальто. На выходе, окинув последним взглядом квартиру, Антон неожиданно для себя отметил, что у него почему-то нет страха перед будущим.

С трудом, по колено в снегу, Антон добрел до дачи, нащупал над косяком ключ и открыл дверь. В доме было холодно. Скромная обстановка гостиной уже ничем не напоминала ту, что была в новогоднюю ночь. Он бросил вещи, натаскал дров и сразу же затопил голландку. Постепенно стал нагреваться весь дом!

Антон снял пальто и принялся обустраиваться в своем новом жилище — выложил в буфет купленные по дороге продукты, вытряхнул и перестелил постель.

Четыре бревенчатые стены гостиной и еще две комнаты — вот его новый мирок, в котором предстоит в тревоге и безделье провести множество серых, длинных, как ожидание, дней.

Антон осмотрел дом и вошел в кабинет профессора. Господи — сколько книг! Вся комната в стеллажах, которые забиты до отказа, — стопки научных журналов, собрания старинных изданий в солидных кожаных переплетах, книги на немецком, французском и английском языках. Они были натыканы между полок, лежали стопками на полу, по углам на письменном столе и стульях. Одна из нижних полок покосилась, и под нее был подсунут толстый красный томик. Антон отыскал молоток с гвоздями и приколотил полку. Потом вытащил книгу и с удивлением увидел, что это был довольно свежий — тысяча девятьсот тридцать девятого года — «Историко-революционный календарь». Портрет Сталина на первой странице был основательно помят. Хорошо, что этого не видели другие сослуживцы профессора. Антон хотел было разгладить вождя, но передумал и с пренебрежением сунул календарь за стопку журналов.

На столе были разбросаны отточенные гусиные перья — одна из причуд старика и множество исписанных, с исправлениями, листов.

В это мгновение Антон вспомнил про письмо, взятое им в кабинете следователя. Как же он мог забыть про него? Он быстро вернулся в гостиную, достал из кармана пальто злополучный конверт и вынул из него сложенный вдвое исписанный тетрадный лист.

Он дважды перечитал этот текст — текст, который своим содержанием поверг его в невероятное изумление.

«Здравствуйте, уважаемый Михаил Алексеевич!

Я еще не знаю, как дойдет до Вас это письмо — обыкновенной почтой или со случайным нарочным, но понимаю, что в обоих случаях рискую не столько я сам, сколько подставляю под удар и Вас. Но у меня, к сожалению, нет другой возможности связаться с Вами. Обстоятельства вынуждают меня немедленно уехать, и я не знаю даже приблизительных сроков своего возвращения, если оно состоится вообще.

Я обращаюсь к Вам за помощью по просьбе «Филина» — Вы, конечно же, поняли, о ком я говорю. Учитывая Ваши старые теплые отношения с ним, заслуги перед Родиной и хорошие связи в центре, «Ф» уверен в положительном результате, если, конечно же, Вам удастся полностью использовать свои возможности.

Суть дела состоит в следующем.

Последние годы «Ф» является резидентом в «секторе» № 1, обслуживая одно из второстепенных направлений. Им была проведена работа, которая, по его мнению, имеет важнейшее значение как для объективной оценки возможностей противника, так и для контрработы.

А именно: «Ф» собрал множество подтверждений тому, что высшие руководители «сектора» для достижения своих геополитических целей делают огромную ставку на всестороннее изучение и использование оккультных наук. Данный факт известен нашему руководству, но, по мнению «Ф», оно до сих пор не придает ему должного значения. В настоящее время им собрана информация о высокой результативности и многообещающих перспективах этой работы.

Дело в том, что данное направление в «секторе» разрабатывается не только особо одаренными людьми с гипнотическими и иными феноменальными способностями, но и изучается ведущими учеными, для которых созданы все необходимые условия. На сегодняшний день, по самым общим оценкам, в «секторе» функционируют не менее трехсот научно-исследовательских, в том числе научно-технических институтов, которые пытаются соединить знания традиционных и оккультных наук. Эти секретные научные учреждения финансируются по особому государственному бюджету и имеют самые прагматические цели — создание новых технологий для производства новейшего вооружения, более глубокое исследование физических законов, которые могли бы обеспечить новые благоприятные условия для работы современного оружия, создание психологического оружия, способного влиять на состояние людей, и т. п. Над всеми этими организациями стоят ряд тайных обществ, членами которых являются высшие руководители «сектора». Кроме того, существуют историко-лингвистические учреждения, которые тщательно изучают эзотерический опыт древних, производят поиски мистических реликвий с целью обнаружения их скрытых сил, организуют секретные экспедиции на Тибет и т. д.

Вся эта информация стала доступна «Ф» в результате проделанной им многолетней работы в «секторе». Но, к сожалению, эти ценнейшие сведения так и не нашли отклика у его непосредственного руководства. Более того, известный Вам полковник Т. неоднократно предлагал «Ф» не распылять силы на «антинаучные бредовые дознания», а теперь и вовсе отдал приказ прекратить всю работу в этом направлении, законсервировать точку и вернуться в Москву. Таким образом, остаются напрасными многолетние усилия, потраченные на разработку доступов к источникам информации. Но главное: «Ф» установлены контакты с группой под руководством Понтера Зиверга, которому поручена работа по координации деятельности всех подобных учреждений. Сохранение и упрочение этих, уже имеющихся контактов может создать для нас реальные возможности влиять на вышеуказанные процессы изнутри, с позиций СД.

Одной из причин такого непонимания ситуации «Ф» видит личностный фактор полковника Т., его отношение к делу и склонность к единовластному принятию решений, без согласования с высшим руководством.

«Ф» уверен, что его материалы до руководства не доходят, в чем и является суть его просьбы к Вам — связаться с Вашими людьми в Управлении и передать им просьбу изучить в высших инстанциях все его донесения, которые, «Ф» уверен в этом, никогда не выходили за пределы кабинета Т.

Известный Вам по работе в «секторе» № 14 музыкант Р.»

Удивлению не было предела. Антон ожидал, что письмо окажется чьим-нибудь доносом, перепиской врагов народа, интригой по отношению к руководству, но такое…

Он понял, что судьба втянула его в нечто запретное, от него невероятно далекое, тайное, о чем он — простой советский ученый — никак не должен был знать. Но уже за то, что он случайно прикоснулся к высшим тайнам разведки, постоянно бдящая карающая государственная машина ни в коем случае не сможет простить ему подобную случайность.

В дверь раздался стук. Антон выбежал в прихожую и, аккуратно посмотрев в окно, впустил профессора.

— Пока ничего не известно, — сказал он, сняв пальто, — но я сделаю, что могу, Антоша. Я знаю, с кем связаться. Он поможет мне. Сейчас этого человека нет в Москве, но скоро он приедет, и я встречусь с ним.

— Спасибо, Степан Михайлович, — искренне произнес Антон. — Вы так много сделали для меня.

— Еще ничего не сделал… но сделаю. Согрей-ка чайку, а то замерз. Метель. Научили бы вы меня на машине ездить, что ли?

За чаем Антон с замиранием сердца спросил о профессоре Голдмане и Жанне.

— Он всегда хотел уехать отсюда, и его можно понять. Ничего не говорил мне напрямую, но я чувствовал, что он не вернется. Видите ли, многие люди нашего возраста так и не смогли смириться с переменами в России. Слишком свежи для нас воспоминания о прошлом, и слишком видна разница…

Профессор запнулся.

— Вы сказали «для нас»? — осторожно спросил Антон.

— Для кого-то не имеет значения, при каком строе заниматься своим делом, а для кого-то из-за этих перемен все теряет смысл. Семен слишком много пережил при этой власти, а после конфликта в университете он резко принялся хлопотать в Академии наук об этой командировке.

— Но как же Жанна?

— Уверен, что она ничего не знала о планах своего отца.

— Но так же нельзя! — возмущенно воскликнул Антон — Она ведь взрослый человек! Ведь он перечеркнул всю ее жизнь… а заодно и мою.

— Не спешите с выводами, Антон, — тихо ответил профессор. — Ваши проблемы не связаны с поступком Голдмана. Что же касается Жанны… Кто знает, что ждало бы ее здесь.

В депрессии Антон провалялся несколько дней. Он долго в смятении размышлял о своей участи. Вскоре вновь возникший страх заменил появившийся интерес. Тогда Антон еще раз внимательно перечитал текст письма, из которого ему без труда стал понятен термин — «сектор № 1». Проанализировав все, что произошло с ним за последние два дня, он нисколько не усомнился в том, что это письмо не фальшивка и оно не случайно попало в его почтовый ящик.

Но раз уж он прикоснулся к этим секретам и назад пути нет, то почему бы ему не проникнуть в эту тайну дальше? Эта мысль возникла у Антона в голове отчасти потому, что он, в силу своей научной специализации, вполне хорошо представлял, о чем идет речь. Название его диссертации, оставленной в парткоме университета, звучало не иначе как «Мистические представления европейцев в эпоху раннего Средневековья».

И-вот мистические совпадения странным роковым образом проявляются и в его жизни! Именно ему, специалисту, изучающему заблуждения алхимиков, мракобесие средневековых книжников, мифические тайны ранних христиан и монашеских орденов, — именно ему судьба подкинула это письмо, из которого он узнал, что в современном мире существуют люди и даже целые научно-исследовательские институты, которые относятся к подобным проблемам не как к пережиткам темного прошлого, но как к естественным явлениям, достойным изучения современной наукой.

В среде, в которой он варился, Антон никогда не слышал ничего подобного. Но сейчас, с позиции своей вынужденной независимости от научной цензуры и декларируемых догм, он решил, что вполне может себе позволить самые невероятные гипотезы. Он решил, что для него больше нет терминов «наука» и «лженаука», а есть лишь кропотливый и беспристрастный поиск истины.

Антон вновь вошел в кабинет профессора и, расставив стремянку, принялся просматривать корешки томов. Он внимательно выбирал книги, касающиеся его темы, и сбрасывал их на пол, в центр комнаты. Несмотря на долгую научную деятельность, Антон многие из этих трудов никогда не встречал. Уже только выбирая их, он почувствовал несостоятельность своей диссертации как истинно научной работы, ибо создана она была не по источникам, глубину которых невозможно понять, находясь на марксистско-ленинских атеистических позициях, а по статьям советских и зарубежных ортодоксальных ученых, которые уже все решили за тебя.

Через пару часов на полу лежала целая куча книг со странными завораживающими названиями, такими, как «Изумрудная скрижаль», «Разоблаченная Изида», «Астрология событий», «Практическая магия», «Тайны Ордена Храма».

Выбрав более пяти десятков томов, Антон сдул с них пыль и сложил в несколько рядов у стены. Потом он освободил письменный стол, нашел чистую тетрадь, железное перо и заполнил склянку чернилами. Теперь он полностью уйдет в работу, как учил его профессор. Он забудет о страхе, ибо теперь у него есть цель — независимым теоретическим исследованием выяснить для себя истинность донесений «Филина».

Первая книга, которую он взял в руки, имела соответствующее название — «Тайная доктрина». Антон читал и читал, сначала с недоверием, а затем все с большим интересом. Потом книги стали сменять одна другую, а чистая тетрадь начала пополняться множеством заметок. Вскоре наступило время, когда он стал просыпаться с непреодолимым желанием снова углубиться в книги и записи.

Летели дни, шли месяцы. Антон уже не вспоминал о своей диссертации, считая ее детским лепетом, пустышкой, не имеющей ни научного, ни практического значения.

Он уже задавался совсем другими вопросами. Его интересовало, были ли за последние просвещенные столетия хоть какие-нибудь энтузиасты, которые реально попытались отыскать, например, Святой Грааль, или хоть что-нибудь воспроизвести по трудам средневековых алхимиков, которые до сих пор тысячами пылятся в европейских архивах. Если магия, алхимия, астрология есть заблуждение и ложь, то почему на протяжении многих столетий монахи тайных орденов, спириты и адепты-философы продолжали изучать эти якобы лженауки, создавая свои труды, набирая учеников, и даже добивались при этом огромных богатств? Отчего многие уважаемые нынешним веком исторические личности, ученые и писатели, такие как Исаак Ньютон или Артур Конан Доил, серьезно увлекались алхимией и спиритизмом? Неужели все они были лишь наивными заблуждающимися романтиками? Неужели они были настолько глупы, что-бы, не получая никакого результата, всю жизнь продолжать заниматься тем, чего нет?

Чем больше Антон углублялся в книги, чем больше он думал, тем яснее понимал, какой страшной силой могут обладать те, кому удалось познать секреты этих тайных наук, отторгнутых современными ортодоксами.

Антон не раз представлял себе «Филина» — советского резидента, донесения которого так и не желает принимать его руководство, состоящее из узкомыслящих материалистов — атеистов, преследующих сугубо прагматичные интересы.

Пришла весна, и Антон все чаще стал отвлекаться от работы.

Снег во дворе потемнел, скукожился и растаял. Иглы сухих веток зазеленели, и пустота вокруг дома заполнилась свежей майской листвой. Зацвели сады. Они манили Антона дурманящими запахами, но он так и не решался без надобности выходить на улицу, несмотря на то, что им уже давно владело непреодолимое желание покинуть свое убежище, которое за эти месяцы стало ему настоящей тюрьмой.

Все это время он был один, видя лишь профессора, который периодически приезжал к нему, чтобы поделиться новостями и принести деньги, после того как они у Антона закончились. Других людей он видел лишь в магазине, что рядом со станцией, когда изредка ходил туда за продуктами. За всю зиму лишь раз ему пришлось разговаривать с каким-то бдительным дачником. Невысокого роста мужичок настороженно вошел в калитку и постучал в дверь.

— Вы кто? — с подозрением спросил он, когда Антон открыл дверь.

— Сторож, — ответил он. — Профессор нанял меня.

— А что, воруют? — поинтересовался мужичок.

— Говорят, осенью несколько дач обокрали. А вы кто?

— Сосед, что напротив.

— А документы есть? — нашелся Антон.

— Зачем? — удивился тот.

— Ну, как зачем? Ходите тут, в двери стучите…

— Да я проверить только… — смутился мужичок. — Приехал вот — смотрю, дым из трубы, следы на снегу. Ладно, пойду, — попятился он. — Извините… я ведь проверить только… мало ли что.

Нежданный гость ушел, а у Антона в душе снова поселился легкий страх, о котором он почти стал забывать, — страх безысходности. Профессор стал приходить все реже и реже. Наступило лето, но он так и не решался поселиться на даче, опасаясь, что туда начнут нахаживать гости. Антон несколько раз порывался уехать, но профессор все отговаривал его в надежде еще на какие-то встречи и разговоры. Но Антон уже понял, что они ни к чему не приведут.

Последний раз Степан Михайлович появился в середине июня. Он плохо себя чувствовал — был бледный и держал под языком валидол.

— Плохи наши дела, Антоша, — сказал он. — Я не говорил вам, не хотел расстраивать. Вас уволили из университета, еще зимой.

— Так я и не сомневался в этом, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Ведь я же пропал, на работу не ходил.

— Но тут дела похуже. Я уж думал, что забыли вас, как вдруг пришли. Вчера пришли. Всех вызывали к Грязнову и о тебе расспрашивали. Подозреваю, что это я виноват. Плохо подумал. Напрасно обратился к этому Жилкину из ЦК. Сдается мне — это он так помог. Все завтраками меня кормил — не волнуйся, мол, не спеши… Я соврал, будто слышал, что у вас родственники где-то на Волге. Пусть пока поищут.

— Ничего, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Я твердо решил, что на днях уйду. Уеду. Начну другую жизнь, а там посмотрим. Как вы были правы, профессор, когда говорили мне о науке как о творчестве. Только благодаря тому, что работал, я не сошел с ума за эту зиму.

Профессор тяжело вздохнул и положил на стол конверт.

— Здесь деньги, на дорогу и на первое время, — мрачно произнес он. — Когда устроитесь, дайте о себе знать, и я вышлю вам еще.

— Я и так вам по гроб жизни обязан, Степан Михайлович.

Антон вышел во двор, проводить профессора. Закрывая за ним калитку, он увидел соседа по даче, того самого, что приходил весной. Он наблюдал из-за забора напротив и быстро спрятался в кустах, заметив, что Антон посмотрел в его сторону.

Когда стемнело, на улице послышался шум мотора. Свет фар полоснул по окнам и сквозь тонкие шторы осветил комнату. Захлопали автомобильные двери, и в дверь дома раздался громкий стук.

У Антона сработал инстинкт самосохранения и он резко захлопнул на шпингалет раскрытое окно.

— Немедленно откройте, — крикнули снаружи и тут же забарабанили кулаком в стекло.

Антон сунул ноги в ботинки и резко выключил свет. В темноте он моментально отыскал под матрасом свои документы и «браунинг». Эх, будь, что будет! Отработанным за последнее время движением он снял пистолете предохранителя и выстрелил в потолок.

Стуки тут же прекратились, и раздались выстрелы. В гостиной со звоном рассыпалось стекло.

Антон выбежал в кабинет, который находился в задней части дома, и, отворив окно, нырнул в темноту. Сзади послышались треск оконной рамы и отборная матерщина.

— Стой, сволочь! Стрелять буду! — раздались крики.

Антон не успевал чувствовать боль от веток, хлеставших его по лицу. Она позже доходила до его сознания, когда ее перебивала другая, новая боль. Вскоре сады и заборы остались позади, а дальше — лес. Антон ворвался в непроходимое комариное царство. Летняя ночь сквозь прорези в кронах деревьев лиловым светом заполняла все вокруг, и он, петляя, стремился нырнуть как можно дальше, в темноту, чтобы полностью раствориться в ней.

Видимо, чекисты никак не рассчитывали на такую погоню. Антон слышал, как они бегут за ним по пятам, но также он чувствовал, что они устали. Крики прекратились, и лишь хруст веток да тяжелое дыхание слышались у него за спиной. Потом эти звуки исчезли совсем, и сзади раздались выстрелы — несколько раз подряд. Но, к счастью, в этот момент впереди исчезла под ногами земля, и Антон кубарем скатился вниз по крутому склону. Пули прошли над головой. Он снова вскочил и что есть силы рванул дальше. Чекисты отстали, но, отдышавшись, они снова кинутся в погоню, обложат его возможный путь и сделают все, чтобы закончить свою работу. Антон это понимал, так же, как и то, что сзади — смерть, а впереди — жизнь и призрачная свобода, потому он, не оглядываясь, продолжал бежать.

Когда совсем перехватило дыхание, он остановился, передохнул и резко свернул вправо, в другую сторону, на путь, по которому можно было вернуться обратно, уйти за дачи в противоположном направлении, туда, где его не должны искать.