ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Андреа обвела взглядом свою гостиную, в которой собралось девять человек. Барбара с матерью пока еще не приехали, не было также и Гастингса. Зная, как он любит ее дразнить, Андреа подозревала, что он только пообещал приехать, а сам этого не сделает. Его козни всегда заставали ее врасплох. Человек, отсидевший свой срок, способен на что угодно, думала она, уже в который раз сожалея об этом знакомстве.

Ирония судьбы заключалась в том, что винить было некого, только самое себя. Именно она создала эту ситуацию. Вот в таком нервном напряжении она и провела полдня между обедом и вечером — пытаясь предугадать, какие разрушительные последствия может иметь приход Гастингса к ней домой. И каждый раз, когда звенел дверной звонок, она покрывалась холодным потом.

— Десять минут восьмого, — сказала Андреа гостям. — Хотя пришли еще не все, я предлагаю включить видео, а то у нас останется мало времени для обсуждения фильма. Он называется «Преодоление», его любезно предоставил мне профессор психологии в духовной семинарии Окленда. Признаться, это лучший фильм из всех, что я видела на данную тему. Хорошо бы, если бы его посмотрел весь наш приход.

Все дружно согласились: действительно, пора начинать просмотр.

— Разрешите вам помочь, — предложил Нед Стивенс, широко улыбаясь. Пока Андреа включала видео, он погасил в гостиной свет.

Это был один из тех молодых людей, о которых Дорис говорила, что они очень даже неравнодушны к Анди. Все это было похоже на правду, потому что он посещал все подобные вечера, а сегодня специально пришел пораньше, чтобы расставить складные стулья, которые Андреа одолжили в церкви.

Получив развод у жены, которая его бросила, Нед Стивенс переехал жить в этот район Альбукерке. Светловолосый фармацевт сам воспитывал двоих детей — совсем маленьких, которые только что начали ходить. Андреа очень сочувствовала Неду, притом он был настолько симпатичен, что уступал в этом смысле только Марку. Но какие-то отношения между девушкой и Недом, кроме дружеских, были невозможны: во-первых, церковь сурово смотрела на каждый роман между духовным лицом и мирянином; во-вторых, Андреа не питала к нему любовных чувств — сердце ее молчало.

Не успела она сесть на тахту, как позвонили в дверь. Андреа вскочила и пошла открывать, но Нед опередил ее. Когда оказалось, что пришла Мейбл, а вовсе не Гастингс, у Анди возникло нечто вроде нервного шока. Она прислонилась к стене в передней и какое-то время пыталась прийти в себя.

Никогда раньше Мейбл не появлялась на этих сборищах, а теперь пришла — значит, Марго Слоан славно потрудилась, обзванивая соседей. В темноте прихожей Андреа лихорадочно соображала, чем может грозить ей этот приход.

Хотя документальный видеофильм был посвящен тому, как справиться с той или иной трудной для психики ситуацией, он не отвечал на вопрос: как быть с таким необычным феноменом, как Лукас Гастингс? Андреа уже подумывала о том, чтобы после фильма отменить дальнейшие мероприятия и попросить гостей разойтись. Как было бы хорошо выпроводить их и поехать ночевать к Дорис...

— Телефон звонит! — возвестило несколько голосов сразу. Андреа пробормотала «спасибо» и побежала на кухню. Единственный аппарат стоял у нее на кухне потому, что она могла говорить и что-то записывать на кухонном столе, а второго аппарата не выдержал бы ее бюджет.

Андреа дрожащей рукой сняла трубку и услышала голос Барбары. Женщина сообщила, что мать ее чувствует себя неважно и они не смогут приехать. Андрея заверила ее, что все понимает, пообещала заглянуть к ним на неделе и поблагодарила за звонок.

Она почти успокоилась: часть вечера уже прошла и едва ли Лукас Гастингс будет настолько невоспитан, что явится с большим опозданием. Вот так, потеряв бдительность, она открыла дверь из кухни в гостиную. И тут же сильные руки схватили ее за талию и привлекли к себе.

— Виноват, я опоздал, — прошептал он в полумраке. То ли нечаянно, то ли нарочно он коснулся щекой ее горячей щеки. — Я проскользнул, как раз когда вы говорили по телефону.

— Вы никогда не бываете виноватым, — съязвила она, злясь скорее на себя, чем на него.

Несколько человек повернули головы в их сторону, и среди них, конечно, Мейбл и Нед. Андреа молчала, возмущенная его фамильярностью, а тело ее уже тянулось к нему, готовое ответить на это легкое прикосновение щеки. И снова ее возмутила собственная способность так быстро возбуждаться. Андреа рванулась в сторону. Лукас не стал ее удерживать и, хотя в гостиной оставалось еще несколько незанятых стульев, уселся рядом с Недом, который, видимо, приберегал этот стул для Анди.

Нед нахмурился, а губы Лукаса сложились в довольную ухмылочку — значит, ее догадка верна. Андреа стояла у стены, стараясь успокоиться. Ей стало ясно, что Гастингс всю жизнь делает, что хочет, и для него цель оправдывает средства.

Снова ее раздосадовало то, что она не смогла разгадать его характер еще в тюрьме. Что заставило меня разыграть эту комедию перед часовым? — думала она. Как можно было действовать так безрассудно?

Как только видеофильм кончился, Нед встал и зажег свет, но без прежней довольной улыбки. Не только он, но и вся компания, видимо, заметила нежные прикосновения Лукаса к хозяйке дома. Что, естественно, приведет их к ложным выводам, думала она, и через пару дней весь приход будет жужжать, как растревоженный улей.

Андреа была готова провалиться сквозь землю или как минимум исчезнуть из комнаты. Она сделала знак Диане Майлз («разведенке» с сыном-инвалидом), прося помочь ей подать угощение. И та с удовольствием последовала за ней на кухню.

Разрезав испеченный ею сухой шоколадный торт на ломтики и положив на каждый ложечку мороженого, Андреа попросила Диану поставить сладкое перед каждым гостем. Больше не было повода оставаться на кухне, и она понесла в гостиную поднос с фруктовым соком, после чего нашла стул как можно дальше от Гастингса и присела со стаканом в руках. Андреа живо включилась в обсуждение фильма, а Лукаса словно бы не замечала.

Это длилось недолго; говоря, видимо, от лица всей группы, Мелани Холл сказала:

— Мы вас ждали, пастор. Среди нас есть мужчина, очень застенчивый, он просит вас официально его представить. Говорит, что это вы вдохновили его на посещение церкви в нашем приходе.

Андреа чуть не поперхнулась соком; он потек на обитый розовым вельветом стул, взятый напрокат у Мейбл. Застенчивый! Ничего себе шуточки, беспомощно сказала она себе, пока промокала стул салфеткой. И не поднимала глаз на Лукаса, боясь, что скажет ему все, что о нем думает, прямо сейчас.

— Возможно, пастор не решается оскорбить мои чувства, — сказал он, заполнив неловкую паузу. Она взглянула на него, но выражения лица не поняла: он смотрел в сторону. — Загвоздка в том, что последние полгода я провел в федеральной тюрьме Ред Блаф, куда был заключен за мошенничество.

Теперь все внимание было приковано к Гастингсу: слишком откровенным было его заявление. Андреа жаждала услышать, что он не совершал преступления. Но он молчал.

Ее поразила его прямота и то, что он не спешит оправдываться. И в то же время его слова заставили ее сжаться, закрыться, как это делают некоторые цветы с заходом солнца. А может, он скажет, что в самом деле виноват?

— Но вы ведь отдали деньги акционерам и все неприятности позади? — спросил Арнольд Лемс. Ему самому пришлось несколько лет назад объявить себя банкротом; он нашел другую работу и сейчас очень медленно, с трудом расплачивался со своими кредиторами.

Все так же сидя на стуле, Гастингс наклонился вперед и сцепил руки перед собой.

— Я никогда не забуду того, что я там пережил. Но я отсидел свой срок и теперь хочу жить нормальной жизнью.

Он говорил серьезно, и Андреа почувствовала: она вслушивается в звуки его бархатного голоса так, словно от него зависит ее жизнь.

— Есть одна цитата, которая мне запомнилась с детства, — продолжал Гастингс. — «И был я брошен в темницу, и ты навестила меня там». Я давно ее забыл, но вспомнил, когда к нам в тюрьму приехала пастор Мейерс.

Слушатели согласно закивали головами. Андреа посмотрела на него, не поверив. Их взгляды встретились, и на миг им показалось, что они в комнате одни.

— После ее проповеди, — продолжал Гастингс, — я попросил у часового разрешения поговорить с ней, но боюсь — в разговоре я позволил себе кое-что лишнее, точнее говоря — непростительное. Да и вел себя так, что мог получить большие неприятности, например, попасть в тюрьму более строгого режима. Однако пастор меня спасла. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Никогда не забуду, как она меня утешила в трудный час.

Андреа припомнила некоторые, самые пикантные подробности этого «утешения», и ее снова бросило в жар.

— Сможете ли вы поверить, что до сих пор в моей жизни не было ни одного человека, который бы так самоотверженно меня защищал?

На глаза Анди навернулись слезы; судя по тишине, наступившей в комнате, все присутствовавшие были растроганы не меньше. Его речь была такой искренней, он раскрывал перед ними душу.

— Вполне поверим, — сказал Арнольд срывающимся голосом, — ничего в этом нет удивительного, все знают, что у нашего пастора золотое сердце.

Мелани вздохнула очень жалостливо, наверно выражая настроение всех, кроме Мейбл, которая всегда ухитрялась выглядеть злой на весь мир, а что она думает — было неясно.

— Спасибо, Лукас, теперь мы кое-что о вас знаем, — продолжил Арнольд. — А каковы ваши планы на будущее?

Андреа никому бы не созналась, что ее мучает тот же вопрос и еще множество других.

— Не все знают, — ответил Гастингс, — что человеку, отсидевшему по такой статье, как я, запрещается заниматься финансовой и биржевой деятельностью в течение ближайших пяти лет.

— Значит, вы сейчас безработный? — ахнула Диана.

— Совершенно верно.

Мейбл выпрямилась на своем стуле.

— Я думаю, после отсидки в тюрьме вам будет трудно найти работу.

Анди покоробило это полное отсутствие такта, даже простого сочувствия другому человеку.

Лукас пристально посмотрел на пожилую матрону.

— Пока не могу сказать ничего определенного, но я продумываю некоторые возможности.

— Хозяин бакалейной лавки недалеко от моего дома ищет кассира, — вмешался Реди Ормсби. — Я понимаю, это слишком далеко от того, что вы до сих пор делали, но если у вас совсем нет денег — это выход из положения. Если хотите, я замолвлю за вас слово.

Предложение словно бы прорвало плотину: все наперебой стали вспоминать, где он может найти работу. Они не знают, думала Андреа, что с работой ли, без нее Лукасу есть на что жить, и при этом очень даже неплохо.

— Благодарю вас за ваши предложения, — искренне сказал Гастингс, посмотрев в глаза каждому из присутствующих. — Если из моих планов ничего не выйдет, я обращусь к вам.

— Пастор Мейерс помогла нескольким членам нашей общины найти работу, — сказал Арнольд. — Она же устроила меня на мою нынешнюю должность и поручилась за меня.

Лукас снова взглянул на Анди. Ее нисколько не удивило сочувствие, проявленное по отношению к нему: он заставил их слушать себя затаив дыхание.

— Пастор Мейерс вместе со священником Ейтсом уже сделали очень много для меня, — продолжал Гастингс. — Они взяли меня на работу, я буду тренером по волейболу в команде вашего прихода.

— А у вас есть нужные навыки? — спросила Мейбл агрессивно.

— В тюрьме я играл в волейбол каждый день, — спокойно ответил Лукас, — не говоря уж о том, что студентом Принстонского университета я был капитаном двух команд — волейбольной и баскетбольной.

Это заявление поставило Мейбл на место, и она больше не возражала. Андреа почувствовала, что ей нужно как-то разобраться со своими переживаниями; вскочив с места, она стала собирать тарелки и бокалы. Она поняла, что до этого вечера знала Лукаса Гастингса очень мало, она видела всего лишь верхушку айсберга над водой. Сегодня ей словно бы позволили заглянуть в таинственную глубину и увидеть весь монолит. И надо сказать — он привел ее в восторг, несмотря на сомнения, терзавшие ее раньше.

Нед вошел на кухню вслед за ней.

— Все собираются уходить, но мне хотелось бы остаться и помочь с уборкой. Не возражаете?

Андреа ждала этого предложения и уже собиралась сказать, что справится одна, когда за спиной Неда увидела Лукаса, тоже нагруженного посудой и салфетками.

— Извините, сейчас у меня деловая встреча с пастором, — сказал он, — я договорился еще утром, через секретаря.

Андреа снова пришла в изумление: какая наглая ложь! И это тот самый человек, который несколько минут назад убедил всех, и ее в том числе, в своей честности, открытости и даже ранимости!

— Ну что ж, в другой раз, — сказал Нед с недовольным лицом и исчез из кухни.

Андреа проскочила мимо Лукаса, проигнорировав его снисходительную улыбочку: ей хотелось утешить Неда. Но едва она вошла в комнату, гости стали благодарить ее за интересный вечер, а когда со всеми распрощалась, Неда и след простыл.

— Наконец-то мы одни, — услышала она, — я думал, они никогда не уйдут.

Андреа обернулась в панике. Чтобы унять нервную дрожь, она стала собирать складные стулья. Лукас стоял слишком близко, непредсказуемый, как всегда, и, как всегда, невероятно привлекательный. Легкий голубой костюм и галстук с шотландским рисунком удивительно ему шли, казалось, тюремное заключение ничуть не убавило его утонченности и силы. Но что было хуже всего — его вид и физическое присутствие так возбудили ее чувственность, что она уже не могла бы ответить, кто он и зачем здесь.

— Затем же так резко о людях, которых вы только что растрогали до слез? — возмутилась Андреа.

— Правда почти всегда сильно действует на людей, — бросил он небрежно, — но прежде, чем мы начнем что-то обсуждать, давайте уточним один вопрос. Мне очень понравилось ваше окружение, это люди честные, порядочные и добрые, и я готов познакомиться с каждым поближе. Но — не сегодня.

Андреа вцепилась в один из стульев так, что пальцы ее побелели, и понесла его в кладовку. Лукас предупредительно открыл для нее дверь. Но, едва прислонив стул к стене, она поняла свою ошибку: когда она повернулась, чтобы выйти, то обнаружила Лукаса стоящим на пороге.

— Вы не представляете, как я ждал такого момента.

Он не иронизировал, он говорил серьезно. Андреа почувствовала, как забилось сердце: она знала, чего он хочет. Ей и самой давно хотелось его поцеловать — с тех пор как она увидела его в спортзале.

— Хотите сказать, что тюрьма способствовала вашему духовному росту, мистер Гастингс? — пробормотала она.

Его дьявольская улыбка только усилила ее нервозность: бывший арестант захлопнул за ней ловушку в собственном доме и сам ее стережет. И этот же человек умеет ее возбуждать. Он изменил ее представления о себе: оказывается, она такая же женщина из плоти и крови, со своими желаниями и потребностями, как все другие. Он пробудил в ней сексуальное желание — нечто такое, от чего она раньше отмахивалась. И своим исключительным, шестым чувством он это понял.

— На нашем последнем свидании вы называли меня Люк, дорогой, я отлично это помню.

Она перевела дух.

— Мы оба знаем, ради чего я так говорила.

— Да нет, это было не только ради спасения.

— Я с вами не согласна.

— Почему же? Стыдитесь признаться, что я вам тоже нравлюсь, не только вы мне? Это из-за вашего сана или моего прошлого? А может, замешано и то и другое?

Она попятилась в глубь кладовки.

— Почему вы больше не приезжали в тюрьму? Боялись повторения пройденного?

— Церковные службы в тюрьме — обязанность отца Пола, — процедила она сквозь зубы.

— И это правильно. Мужское исправительное заведение — не место для такой женщины, как вы. Как бы мне ни хотелось вас видеть, я готов был испугать вас до полусмерти, лишь бы вы больше не приезжали.

— Вы с успехом делаете это сейчас, даже не прикасаясь ко мне.

Он не отрываясь смотрел на ее губы.

— Это было моей самой большой ошибкой — я прикоснулся.

Андреа сунула руки в карманы, не зная, что предпринять.

— Не вижу никакого смысла в нашем разговоре. Мы ничего не добьемся.

— Не согласен, — он перешел на шепот. — Во время процесса ты наблюдала за мной, а я за тобой. Вижу, ты готова возразить, но это так, день ото дня мы узнавали друг друга все лучше и лучше.

— Это абсурд.

— С самого начала суда я понимая, что меня подставили и я проиграю дело, поэтому я занялся другим: я мечтал о тебе. О том, как хорошо было бы поговорить с тобой, прикоснуться к тебе и обнять. Но я был совсем не готов к тому, что мой темноволосый ангел как по волшебству окажется в тюрьме, упадет в мои объятия и подарит поцелуй, за который любой мужчина отдал бы жизнь.

Андреа ахнула: он говорил так, словно читал ее мысли. Он описал ее собственные чувства, ее ощущения. Но она не смела в этом признаться.

— Мне кажется, вы все понимаете неверно, это тюрьма на вас так подействовала?

— Наоборот, она мне многое прояснила.

— Вы не возражаете, если мы перенесем наш разговор в гостиную? Я чувствую, что здесь, в кладовке, у меня начинается клаустрофобия.

— Зачем же вы приезжали в тюрьму, где за каждым поворотом запирают решетку?

Его находчивость просто потрясала.

— Чего же вы хотите, мистер Гастингс?

— Люк. И вы прекрасно знаете, чего я хочу.

— Наверняка у вас есть женщина, которая...

Губы его сложились в гримасу.

— Их было несколько, но ни одна не запомнилась надолго. И уж тем более не добилась того, чего добились вы.

Видимо, это замечание можно было толковать по-разному, но она не стала вдаваться в подробности.

— А как насчет брюнетки, убитой горем, которую я видела в суде?

Лицо его приняло жесткое выражение.

— Это жена моего близкого друга, погибшего в авиакатастрофе несколько лет назад. Если я и питал к ней какие-то чувства, то лишь дружеские. Они совсем не похожи на то, что я испытываю к вам.

Андреа с трудом проговорила:

— Боюсь, что я вела себя как последняя дура и влезла в вашу личную жизнь.

— Это мой личный ад, а не жизнь. Вам не кажется, что вы непредсказуемы? Сначала вы голосуете против моего оправдания, потом бросаетесь меня спасать.

— Я понимала, что, если вы начнете конфликтовать с часовым, — она упрямо смотрела в пол, чтобы не видеть его, — это будет по моей вине, и не хотела этого. Вы и так достаточно... настрадались.

— Скажите, — начал он мягко, — наверно, вы были тем самым присяжным, который четыре часа меня отстаивал? Вы все так долго сидели в комнате для совещаний, что у меня появилась надежда.

— Боюсь, это закрытая информация, — ответила она уклончиво.

— Это были вы, — глаза его сверкнули. — Я это чувствовал.

— Я считала, что показания против вас предвзяты и вообще на вас слишком навалились. Нельзя было поверить, что человек вашего ума, знающий биржевой рынок, как вы, наделает таких ошибок. В это не поверил бы даже ребенок. Но в конце концов и мне пришлось проголосовать против — слишком весомы были улики.

После молчания, показавшегося ей бесконечным, он сказал:

— Спасибо вам за честность.

— Однако ваше поведение в тюрьме заставило меня усомниться в вашей невиновности. Кстати, чем дольше вы продержите меня в этом шкафу, тем больше я поверю в правильность приговора.

Его обычное, бархатным голосом произнесенное «ха-ха» лишь усилило его сексуальную привлекательность.

— Ну раз вы так обо мне думаете, я буду делать что хочу. Все равно репутация подмочена.

— Отодвиньтесь, мистер Гастингс. — Ее испугало собственное желание, то, что рядом с ним она теряет самообладание. Еще чуть-чуть, и она — в его власти.

— Не отодвинусь, что угодно, только не это.

— Мистер Гастингс, я — духовное лицо!

— Вы женщина, случайно ставшая духовным лицом. Кстати, сейчас на вас нет пасторского облачения. Почему вы его не надели, зная, что я приду? Думаю, вы ждали от этой встречи того же, что и я.

А может, он прав? — забилась мысль. Действительно, почему я не надела пасторский воротник? Андреа прогнала эту мысль и поменяла тактику:

— Если вы получите, что хотите, обещаете ли вы уйти и оставить меня в покое, навсегда?

— Да как же это возможно? Начиная с завтрашнего дня мы будем ежедневно видеться на тренировках, до самого матча!

— Я могу избавить вас от тренерства, для этого нужен один телефонный звонок, и только.

— Звоните. Вы восстановите против себя подростков, так как их команда проиграет соревнования. И все же не избавитесь от меня: я намерен стать активным членом вашей религиозной общины. Мы будем встречаться на репетициях хора, в кружке по интересам, на воскресных службах. Список можно продолжить!

Андреа поняла, что загнана в угол.

— Зачем вам это все? Вы даже не верите в Бога.

— Я верю в вас. Мое спасение давно уже в ваших руках, нравится вам это или нет.

— Ваше спасение!

— Я уже объяснял, что вы приехали в Ред Блаф в самые мрачные для меня дни, и я их не так-то скоро забуду.

Он произнес это тихо, и Андреа испугалась еще больше, чем раньше, — не его, а своих ощущений, вызванных этим голосом.

— Если вы прикоснетесь ко мне, я закричу. Мейбл услышит и вызовет полицию, и вы будете в тюрьме еще до рассвета.

— А я рискну.

Он придвинулся поближе; Андреа отступила на шаг и прижалась к одежде, висящей на вешалках.

— Прекратите, Люк. — Она возбужденно дышала, голос стал хриплым. — Ради Бога, мы же взрослые люди.

— Ммм, — он мычал от удовольствия, заключив ее в свои объятия и прижимая к себе. — Взрослые, и пользуемся взаимностью. Это прекрасно. Я буду целовать вас, Андреа Мейерс, и, если на небесах есть Бог, вы тоже меня поцелуете. Вы будете целовать меня, потому что вы этого хотите. И не можете с этим бороться.

— Вы еще пожал... — Она не смогла закончить: он зажал ей рот поцелуем, и вместо слов раздался стон. Все было как в первый раз, с той лишь разницей, что сейчас никто за ними не наблюдал, никто не крикнул бы: «Назад, в камеру!» Никто и ничто не мешало девушке, она уже чувствовала, как волна наслаждения подхватила ее и понесла, и вот она уже страстно целует его, забыв все на свете.

— Бог услышал мои молитвы, — прохрипел Лукас, блуждая губами по ее лицу.

Их тела слились так гармонично, что ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы от него оторваться. Было неимоверно трудно утихомирить страсть, которую он в ней разжег.

— Не отпущу, — бормотал Лукас, но она уже вырвалась из его объятий и убежала в гостиную, где попыталась собраться с мыслями. Стоя к нему спиной, Андреа сказала твердо и решительно:

— Теперь, когда вам стало легче, пожалуйста, уходите. Я хочу остаться одна.

— Как мало вы знаете мужчин! Вы меня только раззадорили.

— А вы ничего не знаете о женщинах. — Она обернулась к нему, сжимая кулачки. — Набрасываетесь на первую встречную после шести месяцев воздержания и... — голос ее прервался от гнева.

— Я согласен, что обстановка в этой кладовке возбуждает, там можно потерять голову. Но — давайте разберемся. Что мы в ней делали? Только целовались. Я же вас не насиловал — согласны? Все было взаимно.

Он подошел вплотную и снова зажал ей рот поцелуем; это был поцелуй полновластного хозяина.

— Когда я захочу наброситься, вы это почувствуете. Потому что захотите того же самого.

— Ваши фантазии принесут вам одни неприятности, — сказала она ледяным тоном.

— А я и так весь в неприятностях. И все из-за вас. — Он говорил низким, мягким голосом, в котором снова таилась опасность. — Вспомните, что это вы вступили во владения дьявола, приехав в Ред Блаф. Вся наша история — на вашей совести. Я не желаю вам «спокойной ночи», потому что она будет беспокойной: мы оба не скоро заснем. До свидания.