"Заколдованный участок" - читать интересную книгу автора (Слаповский Алексей Иванович)

Глава 6 Сватовство майора

Когда Люба Кублакова дала согласие на то, чтобы Нестеров поместил ее данные в своем компьютере (то есть в Интернете через компьютер), она была почти уверена, что это ничем не кончится. Какому иностранцу придет в голову искать в России глухую Анисовку и высматривать, не хочет ли там какая-нибудь женщина выйти замуж? Люба почему-то именно так себе представляла поиск. Или, скажем, как по объявлению в газете. Вот уж куда, кстати, Люба никогда бы себя не поместила даже анонимно. Ей само слово «объявление» не нравится. Женщина, видите ли, объявляет, что хочет замуж. Стыды! Всё равно что на клуб бумажку повесить, а то и хуже. Подробности она стеснялась спросить у Нестерова, а если б сразу знала, что ее фотография и анкета доступны в любой точке земли, то есть абсолютно кто угодно может залезть и посмотреть, в том числе даже кто-то из городских родственников или даже вообще из самой Анисовки, она прекратила бы эту затею в первый же момент: это уже не просто стыд, это не жить от позора после этого!

А потом было уже поздно разбираться в тонкостях. Пошли письма с фотографиями, которые Нестеров ей регулярно показывал, да так много, что Люба сначала не верила.

– Это всё мне?

– А кому же? Я вам говорил...

– Может, они просто так... Одинокий мужчина чем только не занимается. Наши пьют, а эти вот... пишут.

– Все письма – вам. Видите: dear Liuba, дорогая Люба.

– Уже дорогая, какие быстрые!

– Это просто обращение. Как у нас – «уважаемая». А вот этого помните? – указал Нестеров на фотографию представительного мужчины лет пятидесяти пяти.

– Опять пишет?

– Не просто пишет, он уже прилетел, он в Москве.

– Уже? Я ему ничего не обещала!

– Ну, Люба, не с вами одной он переписывался, понять можно: где-то получится, где-то нет. Вот он и приехал познакомиться с претендентками поближе.

– Выбирать, что ли?

– В определенном смысле. Его право. Он выбирает, но и вы выбираете, ведь так? Вы посмотрите, какой красавец! Отставной майор американских ВВС, между прочим. Но любит природу и сельское хозяйство.

– Похоже, давно он майором был, – вгляделась Люба.

– Мужчине всего пятьдесят семь лет, о чем вы говорите! Это все равно что у нас сорок! У них пожилыми считаются люди только начиная с семидесяти пяти!

– Ну и пусть пока других смотрит. Может, на кого и наткнется. А я не спешу.

– Он с вас хочет начать. Ему и фотография ваша понравилась, и вообще. Готов приехать хоть завтра, видите – даже телефон указал.

Люба испугалась.

– Вы что? Вы серьезно?

– Летчик, стремительный человек...

– Нет, даже не говорите! Завтра! Вы что? Мне завтра с утра на рынок, потом дрова Суриков обещал привезти...

Нестеров улыбнулся.

– Люба, вы странная, извините. Сами просили помочь...

– Не просила я! Я просто хотела разобраться через вас в своей психологии. А вы мне сразу: нужен мужчина!

– А вы с этим не согласились?

– Нет, согласилась вообще-то, но как-то... Как-то быстро всё... Я же говорю: на рынок завтра, потом дрова...

– Какие дрова, у вас судьба может решиться! Он вам не нравится?

Люба опять вгляделась:

– Да ничего мужчина вообще-то.

– Значит, звоню ему?

У Любы аж пятна по лицу пошли от волнения.

– Господи... Даже не знаю... Ладно, звоните, чего уж теперь...

Нестеров достал телефон.

– Нет!

Нестеров пожал плечами.

– Ладно, звоните!

Нестеров начал нажимать кнопки.

– Нет!

Нестеров посмотрел на нее, держа палец над последней кнопкой. Человек в таких делах должен решать всё досконально сам.

– Ладно, пускай! – решительно сказала Люба. – Всё равно ничего не выйдет!

Нестеров начал говорить на английском языке, которым владел, к сожалению, довольно посредственно. Люба смотрела ему в рот, словно пытаясь понять, что именно он говорит. Но, кроме слов «Люба Кублакова» и «Анисовка», ничего не уловила.

Закончив, Нестеров сказал Любе:

– Завтра будет.

Люба так и ахнула:

– Мама моя... И что мне делать?

– Ничего. Ждать.

– Он по-русски-то соображает хоть сколько?

– Немного. Если что, я переведу, не беспокойтесь. Кстати, я назвался вашим представителем и другом, чтобы ему было понятно, почему я звоню, а не вы.

– Ой, я влипла...

Из другой комнаты вышла Наташа и заявила:

– Ты не влипла, у тебя шанс!

– Вот нахалка, подслушивала! – засмущалась Люба.

– Не подслушивала, а слушала, – уточнила Наташа и стала осматривать мать с головы до ног. – Так. На– до привести тебя в товарный вид! В город придется съездить!

Люба совсем растерялась:

– Думаешь? Ох, наверно... Только вы, Александр, когда он приедет, вы ни на шаг не отходите! Вдруг он аферист какой-нибудь? Ну и вообще, приглядитесь к нему. Я в мужчинах не разбираюсь!

– Это ко мне, я помогу! – пообещала Наташа. – Я в них, – глянула она на Нестерова, – очень даже разбираюсь!

– Стыдись, нахалка! – смеялась Люба. – Ой, что ж мы? Надо в самом деле в город ехать.

И они с Наташей, не откладывая, отправились в Полынск.

Люба с Наташей отправились в Полынск, причем Наташа решительно села за руль.

– Чего это ты? – спросила Люба.

– Тебе вести машину нельзя! У тебя руки трясутся и вся рожа бледная.

– Ты полегче! Рожа – о матери!

– Я же любя!

Через полчаса Наташа подъехала к модному магазину в центре Полынска.

Люба засомневалась:

– Дорогой магазин-то...

– Зато всё, что надо! Бутик! Гарантирую: будешь выглядеть современно и на десять лет моложе. Только в магазине криков не поднимай, не позорь меня.

– Да ладно тебе, я тоже не дикая...

В магазине Наташа сама выбрала джинсы, кофту, еще кое-что. Повела Любу, совсем растерявшуюся, в гардеробную кабинку, задернула ширму и через некоторое время вывела ее посмотреться в большое зеркало в центре зала.

Люба была одета стильно: голубые джинсы с поперечными прорезями, окаймленными бахромой, висящая на плечах кофта дерюжного цвета с широкими рукавами.

– О, Господи! – сказала Люба, увидев себя, – и бежать обратно за ширму, пока никто ее не рассмотрел. Высунулась оттуда:

– Ты что, издеваешься?

– Молчи громче, мам! Они не дураки, у них этот стиль двадцать лет из моды не выходит! Девушка! – позвала Наташа продавщицу. – У вас тут бирок нет, это сколько стоит?

– Эксклюзив, – выразилась молоденькая продавщица. – Модели от-кутюр этого сезона.

– Это мы понимаем, вы цену скажите.

Продавщица сказала. Из скромности и той болезни, которую можно назвать ценобоязнью, особенно когда речь идет о модных вещах, мы эту цену не повторим. Еще и потому, что рассказыва-ем реальную, хоть и художественную, историю и не хотим, чтобы нас заподозрили в излишней фантазии.

Наташа присвистнула, а Люба спросила с присущей ей четкостью и прямотой:

– Да вы что, опупели?

– Пупеть никто не собирается! – с достоинством ответила продавщица. – От Армани вещи.

– Какого еще Армани? – шумела Люба, переодеваясь обратно. – Армани! Хрен в кармане, Армани! Очумели совсем! Я в огороде с пугала сыму кофту мамину, джинсы старые порежу – будет вам Армани! Такие деньги, очуметь! Да я сама столько не стою!

– Мам, не ори, ты же обещала! – упрекнула Наташа.

– С ума сходить я тебе не обещала! Пошли отсюда!

И они вышли, не обращая внимания на насмешливые взгляды продавщиц.

Они вышли. В машине Наташа, хоть и была слегка смущена, принялась объяснять матери:

– Мам, ты пойми, у них все так ходят! Современный стиль! А то ладно, надень ватник, галоши, юбку старую, будешь колхозница совсем!

– Давай к рынку, – сказала на это Люба.

– Так я и думала! Он же тебя запрезирает! За триста рублей джинсы хочешь купить, да?

– Это мое дело! Езжай – или выходи из машины!

Наташа не вышла, послушалась, повезла мать к рынку.

Там она даже не пошла с нею:

– Еще позориться!

Сидела в машине, посматривала по сторонам.

Подкатились два местных кавалера, один повыше и понаглее, вихлястый такой, второй мельче, но глаза тоже шкодливые.

– А девушка, а прокатите на машинке! – сказал вихлястый кавалер с некоторой гнусавинкой – то ли от насморка, то ли считал, что это звучит завлекательней.

– Тебе близко, пешком дойдешь, – ответила Наташа.

– А куда это? – поинтересовался вихлястый, решив, что дело на мази, поскольку по местным правилам, если девушка вступает в диалог, даже неприязненно, она готова к дальнейшему общению. Но он ошибался.

– А туда, куда я тебя сейчас пошлю! – уточнила Наташа, совсем даже не глядя на кавалера, настолько он был ей неинтересен.

– Такая красивая, и такая грубая! – льстиво сказал мелкий.

– А у нее просто глаза разбежались. А нас двое, а она одна! – куражился вихлястый.

– Почему двое? Трое, – сказала Наташа.

– А не понял! – удивился вихлястый.

Наташа указала на пьяного парня, который неподалеку обнимал столб, застыв и словно решая, карабкаться ли вверх, упасть ли окончательно вниз.

– Не ваш брат разве?

– Обижаете, девушка! – сказал мелкий.

– Похож! Ладно, до свидания! – она отвернулась.

Вихлястый, видимо, был поопытней в общении с женским полом и умел оборачивать поражение победой или хотя бы моральной компенсацией – пусть даже за чужой счет.

– Ты слышал? – сказал он мелкому. – С тобой попрощались. Вечером увидимся.

Мелкий не ожидал от друга подначки, но тоже попытался вывернуться:

– Почему я? Может, она про тебя имела в виду!

Тут Наташа вдруг повернулась к ним и приветливо спросила:

– Хотите доброе дело сделать?

– А всегда пожалуйста! – тут же отозвался вихлястый.

– Левее станьте. Вот сюда. Еще чуть-чуть. Поплотней, плечо подыми. Вот так. Хорошо.

Молодые люди старательно выполнили указания симпатичной девушки. Застыли. Ждали продолжения. Продолжения не было.

– А я не понял, а чего дальше? – спросил вихлястый.

– Ничего, так и стойте. А то солнце в глаза светит.

Тут с кавалеров слетела любезность, мелкий ощерил зубы, из которых двух-трех уже не было, причем вряд ли от кариеса, и сказал еще более гнусаво, чем вихлястый, но на этот раз гнусавость была признаком угрозы:

– Слушай, ты...

Договорить он не успел, потому что сзади послышался строгий женский голос:

– Молодые люди, вам чего?

Они обернулись и увидели девушку постарше первой, но тоже ничего: джинсы очень ладно сидят на том, что от природы и так ладно, кофточка обтягивает талию и все иное.

– О! – обрадовался вихлястый. – Еще одна! Двое на двое, полный порядок! Вас как зовут, девушка?

Люба выхватила откуда-то красную книжечку и сунула им в глаза:

– Лейтенант Кублакова. А вас?

– А нас... А что нас? А мы просто гуляем!

И неудачливые кавалеры поспешно удалились.

Кавалеры удалились, а Наташа смеялась до боли в животе. Потом спросила:

– Джинсы за триста?

– Двести. Кофта сто.

– Надо же... А удостоверение откуда?

– Старое, отца твоего. Фотографию подклеила, имя подчистила, свое написала. Само собой, показываю не официально, а только таким вот придуркам, когда пристают. Верят сразу.

– А разве пристают?

– Ну, я же в город езжу, торгую. Бывает.

– Кто пристает?

– Мужики.

– Зачем?

Люба только усмехнулась и слегка развела руками: почему же не пристать к молодой симпатичной женщине?

Наташа так глянула на нее, будто впервые увидела. Покрутила головой, но по улыбке было видно: одобряет. И гордится.

– Я тебе так скажу, – кричала она, крутя руль на сельских ухабах. – Пусть этот американец еще очень постарается, чтобы заслужить такую женщину! Теперь пускай едет!

И американец приехал утром следующего дня. Нестеров встречал его у поезда в Сарайске. Вышел мужчина как мужчина: летние светлые брюки, футболка, кроссовки, сумка через плечо. Интеллигентного, скажем так, вида пожиловатый мужчина, ничего особо американского в нем нет, кроме, может быть, некоторой чересчурной свободы телодвижений и взгляда, воспитанной в нем многими предыдущими поколениями, да еще умения не обнаруживать трудностей возраста или физического состояния: всё, дескать, о’кей, всё всегда в порядке! По этим признакам Нестеров (психолог все-таки!) без труда опознал его и подошел:

– Джо Фрезер?

– Да, – улыбнулся американец и крепко пожал Нестерову руку.

Нестеров усадил его в машину и повез.

– К сожалению, Люба совсем не говорит по-английски. Вы говорите по-русски? – спросил Нестеров, тщательно конструируя простые фразы и сожалея, что давненько у него не было практики.

– Плохо, – сказал Фрезер по-русски с чудовищным акцентом. – Я учил. Но понимаю. Если не торопиться быстро.

– Это всегда так! – сказал Нестеров по-русски громко, внятно и медленно. – Я тоже по-английски гораздо лучше понимаю, чем говорю, а говорю скверно, конечно. Сейчас понимаете меня?

– Да. Вы... Эмм... Вы писали за нее по ее просьбе? – спросил Фрезер по-английски.

Нестеров по-русски:

– Да.

Фрезер по-английски:

– Но выбрала меня она сама?

Нестеров по-русски:

– Конечно! Я только так, помогаю с языком, она сама всё решает. – И добавил по-английски: – Она выбрала сама.

Фрезер по-русски:

– Она уже имела знакомство с мужчиной? – И добавил по-английски: – Кто-нибудь приезжал к ней, она с кем-то знакомилась?

Нестеров по-русски:

– Нет, вы первый. Она вообще женщина разборчивая. Как это... – он хотел перевести сам себя на английский, но Фрезер сказал:

– Я понял.

– Вот и отлично!

Фрезер тем временем осматривал окрестности, и они ему нравились: вокруг были поля и перелески, все зелено, безлюдно, красиво, как где-то в нетронутых человеческим суетным трудом местах. Нестеров почувствовал прилив гордости за Родину.

– Нравится?

– Да, очень, – сказал Фрезер и продолжил по-английски: – Я вообще очень люблю деревню. Мне это напоминает природу в штате Коннектикут, я там родился. Вы тоже живете в деревне?

– Я приехал в гости. Я ее дальний родственник. Понимаете?

– Да.

Так они и беседовали, не испытывая затруднений.

Они беседовали, не испытывая затруднений, а у Любы затруднения были. Накрутив накануне бигуди, она сняла их, и Наташа ужаснулась, увидев, что голова матери стала барашково-кудрявой и, как она выразилась, «самопальной». Наташа взялась поправить дело: вымыла матери голову и стала укладывать волосы.

Тем временем Нестеров и американец подъехали – сначала к дому Нестерова, потому что Фрезер захотел умыться с дороги и попасть в туалет. Рукомойник у крыльца и дощатый нужник в глубине сада наверняка его изумили, но он, как воспитанный человек, не подал вида. Уже собрались идти, но тут появился Савичев. Поздоровался с Нестеровым и спросил, глядя на заезжего гостя:

– Из Америки?

– Да, – сказал Нестеров, уже привыкнув к тому, что в Анисовке о событиях узнают еще до того, как они случаются.

– А чего ему тут надо?

– В гости приехал.

– Ясно. Скажи ему, что я их политику не одобряю.

– Какую именно?

– В целом. – И, чтобы у Фрезера не возникло сомнений, он обратился прямо к нему:

– Очень уж вы везде суетесь, извини!

– Не понимаю, – сказал Фрезер и посмотрел на Нестерова.

– Этот человек говорит: добро пожаловать в русскую деревню! – перевел Нестеров.

– Спасибо, – заулыбался Фрезер.

– Чего это он радуется? – удивился Савичев.

– Привык вежливо принимать критику. Ты по делу или как?

– По делу.

– Излагай.

– Не при нем же. Отойдем. – И, отведя Нестерова в сторону, Савичев изложил суть дела: – Тридцатник до послезавтра не дашь?

– Дам, – Нестеров достал бумажник. – Я слышал, ты тоже уезжать собрался?

– А почему выпиваю, как ты думаешь? Морально готовлюсь! Ну, ты не суй так, неудобно! – Взяв украдкой деньги, Савичев крикнул Фрезеру: – Будь здоров! Передай там своим: русский народ не одобряет!

Наконец двинулись.

Синицына от своего дома увидела: идут Нестеров и какой-то странный человек, в руках у него цветы и бутылка шампанского.

Естественно, новость тут же полетела по селу.

Новость полетела по селу, а Нестеров и Фрезер уже стояли у дома Любы, и она пожимала Фрезеру руку.

– Очень сильная рука, – оценил Фрезер по-английски.

– Чего он? – спросила Люба.

– Говорит: у вас сильная рука.

– Само собой. Вилы, лопата, навоз, чернозем... А как ваше... Наме ваше как?

Наташа, высунувшись из окна и жадно наблюдая, подсказала:

– Вот из ю нейм?

– Фрезер. Джо Фрезер, – представился американец, вручая шампанское и цветы, которые при рукопожатии деликатно сунул под мышку.

– Ясно. А это моя дочь Наташа, Наталья. Джо, хорошее имя... А по отчеству?

– Нет у них отчества, – сказал Нестеров.

– Почему? Хотя, какая разница... Ну что? Он вроде писал, что сельским хозяйством интересуется?

– О, да! – сказал по-русски Фрезер.

Люба испугалась:

– Он понимает, что ли? А я говорю, будто он глухонемой! Извините! – сказала она американцу.

– Понимаю мало. Не всегда еще. Когда медленно, – объяснил Фрезер, продолжая улыбаться и глядя на Любу так, что ясно было: она ему нравится. Да и Любе он сразу как-то глянулся. И Наташа его оценила и даже украдкой показала матери большой палец: отличный мужчина!

Что ж, Люба повела его показывать хозяйство.

– Это вот курятник... Тут овцы у меня... Тут корова стоит... Ногу посекла, я ее третий день в хлеву держу.

– Какая у нее порода? – спросил Фрезер по-английски, а Нестеров перевел.

Люба затруднилась:

– Шут ее знает. Коровья порода, какая же еще? Рога да вымя, вот и вся порода.

Нестеров перевел:

– Русская народная порода: корова домашняя.

– Ладно, – сказала Люба, – пойдемте в дом, что ли, чего мы тут навоз нюхаем?

Наташа встретила их на крыльце.

– Гуд дэй! – любезно сказала она американцу.

– О, говорите по-английски? – обрадовался Фрезер.

– Литл спик. Но андестен вообще-то.

И они маленькой процессией прошли в дом.

Они прошли в дом, а кое-кто уже обсуждал приезд американца. В частности, собравшиеся в саду Мурзина мужики. Эти задушевные собрания укоренились в ту пору, когда Мурзин был на холостом положении вследствие сбежавшей жены. Вернувшись, Вера пыталась бороться с дурным обычаем, но безуспешно.

– Слыхали? – сказал Куропатов. – К Любке Кублаковой жених приехал, американец.

– Знаем, – сказал Мурзин. – Нестеров ей сосватал.

– Зачем это ему? – удивился Микишин.

– Подрабатывает человек, – объяснил Мурзин. – С сеансами у него не ладится, все видели. Вот и крутится. Дома начал прикупать, кстати, тоже не просто так.

– Постой, – усомнился Микишин. – То есть он вроде свахи, что ли? Это женское дело!

– Точно, – согласился Савичев. – Обычно бабы этим занимаются. Поэтому мы и женимся на ком попало.

Мужики рассмеялись. Это не значит, что они своих жен и в самом деле считали кем попало. Просто надо иметь в виду, что по деревенской этике (и традиционной российской вообще) хвалить своих жен в мужской компании считается верхом неприличия. Жены в мужском разговоре поэтому – тема юмористическая.

– Что же, Люба из своих не могла найти? – озадачился Микишин.

Савичев поддержал:

– Вот именно! Просто придумали: раз иностранец, значит, лучше. На самом деле у них кишка тонка. Мы на рейде стояли однажды возле Копенгагена. Играли с ними в футбол. Товарищеская встреча на фоне разрядки международных отношений. Сделали их со счетом пять – два! Но суть не в том. После этого командир наш, душа человек, говорит: давайте отметим! Ну? Их через полчаса уносили, а мы – как штык! Слабый народ!

– Может, они к другим напиткам привыкли? – по доброте душевной защитил иностранцев Микишин.

– Виски тоже крепкое, я пробовал, – не согласился Мурзин.

– Виски! Пусть он вот этого попробует! – щелкнул Савичев по трехлитровой банке, из которой они угощались мутноватой жидкостью.

– А давайте его пригласим? – предложил Куропатов.

– Так он и пошел! – сказали одни.

– Пойдет! – сказали другие.

– Обязательно пойдет, – заключил Савичев. – Они вежливые, что есть то есть, врать не буду!

– Вежливость в мужике не главное! – сказал Мурзин, оглянувшись на дом.

И они стали обсуждать, что главное в мужике.

Они обсуждали, что главное в мужике, а в доме Кублаковой тоже было застолье, но, конечно, без затрагивания глобальных проблем. Фрезеру очень понравилось что-то вроде лечо, которое Люба замечательно делала и заготавливала впрок десятками банок. Он спросил через Нестерова, каков рецепт.

– Да просто. Помидоры, перец сладкий, лук, морковь, – рассеянно объяснила Люба, думая о другом. И сказала Нестерову тихо и неразборчиво, чтобы Фрезер не расслышал:

– Если я с ним поеду, как я с ним общаться буду? Он-то хоть что-то понимает, а я совсем по-английски ничего. Наталь, ты чего молчишь?

– Я тоже ничего не понимаю, наша учительница совсем по-другому говорила.

Тут Наташа увидела в окне Нину и встала из-за стола.

– Извините... Айм сори...

А Люба угощала, накладывала и наливала, но видно было, что какие-то мысли не дают ей покоя. Встала, подошла к окну, говоря:

– Яблоня эта мне весь свет загородила, срубить ее, что ли? Александр, вы как думаете? – и взглядом попросила Нестерова подойти. Американец, увлеченный едой, не обратил на это внимания.

Глядя в окно, Люба сказала Нестерову:

– Вы вот что. Вы спросите его сразу, он собирается Наташку тоже взять? Я без нее не поеду.

– Люба, рано такие вопросы задавать.

– Ничего не рано. Я это сразу понять должна, иначе вообще тогда никакого разговора!

– Спросите сами, я переведу.

– Неудобно. Вы спросите по-английски, а я будто ничего не понимаю... Да, в самом деле, пусть растет!

Они вернулись к столу и через некоторое время Нестеров спросил:

– Джо, Люба хочет знать... – Он помялся. Очень уж хочется, чтобы у этих людей всё сладилось, как бы не спугнуть. И он слукавил: – Есть ли у тебя дети?

– Два сына, они уже давно выросли, у каждого свой бизнес. А с женой мы очень давно в разводе, – ответил Фрезер.

– Проблем не будет, – перевел Нестеров Любе.

– В каком смысле?

– Во всех смыслах.

Теперь уже Нестеров отвлекся от застолья: он увидел через окно, как Наташа и Нина что-то обсуждают. Наташа, кажется, от чего-то отговаривает Нину, та не соглашается. На плече у Нины дорожная сумка. И вот она уходит из сада, идет по дороге к остановке автобуса.

– Извините, – поднялся Нестеров. – Извини, Джо, я на минутку.

И вышел.

Он вышел, Люба осталась наедине с американцем.

– У меня только немецкий со школы, и тот плохой, – сказала она. – Дойч. Айн, цвай, драй, рише, раше рай! Зайт берайт – иммер берайт!

– Джорман? Нет, не знаю.

– Вы кушайте.

– Спасибо.

– Это селедка. Селедка.

– Селедка, – повторил Фрезер.

– Так и научимся понемногу. А другие слова знаете?

– Мало.

Люба показала на стол:

– Стол. Тиш!

– Тиш?

– Нет, это по-немецки. Стол, стол.

– Стол. Тейбл.

– Тейбл. Тейбл, – запомнила Люба и показала на окно: – Окно. Окно.

– Окно. Виндов.

– Виндов? Виндов, виндов. Надо же, пошло дело. Водка! Это – водка.

– Водка, – повторил Фрезер.

– Водка, да. А по-английски?

– Водка.

– Да нет, по-английски! Водка – руссиш. А инглиш как?

– Водка.

– Тоже водка? Ха, не такой уж и трудный язык! – обрадовалась Люба. – Выпьем!

Тут вошел сердитый Суриков и с порога начал:

– Люб, это что за дела? Мы же договаривались, я тебе дрова привезу! А мужики говорят, ты другого кого-то нанимаешь. Я смотрю, угощаешь его! Родной, так не делают! – обратился он к американцу. – Ты откуда такой быстрый? В Анисовке все перевозки на мне, понял? И чужих тут не надо! – И опять Любе: – Аванс дала ему?

– Какой аванс, это же... – Люба замялась. Как назвать – не жених же. – Человек просто в гости приехал!

– Какие еще гости с утра, Люба, не морочь мне голову! – И Суриков перешел от слов к делу: взял Фрезера за грудки, приподнимая: – Пошел, я сказал!

– Василий! – вскрикнула Люба. А Фрезер возмущенно спросил неизвестного человека:

– В чем дело? Кто вы?

И вот теперь вы поймете, как важно всё-таки знать иностранные языки даже в сельской глубинке. Вопрос «Кто вы?» по-английски звучит несколько странно. «Ху а ю?» – вот как он звучит. Теперь представьте, как это звучание прозвучало в ушах Василия, да еще в ушах, извините за неловкость выражения, ослепленных гневом!

– Ху а ю? – прокричал американец, соблюдая достоинство, а Суриков окончательно вышел из себя.

– Гад, напился уже, языком не ворочает, да еще обкладывает меня, зараза! Пошел! – И он потащил Фрезера к двери и вытолкнул его.

– Что наделал?! – закричала Люба. – Это американец!

– Какой еще американец?

– Натуральный! Манеры у тебя, Василий, как всегда: не разобравшись, людей за дверь выкидывать! Человек в гости ко мне приехал – из Америки! Мужики посмеялись над тобой просто!

Сурикову стало нехорошо. Дружба к народам в нем была воспитана с детства.

– Фу, ё... В самом деле, я даже не подумал: кто же это в Анисовке осмелится мне работу перебить? Ну, гады! Да не плачь, верну его сейчас!

И Суриков выскочил из дома.

Суриков выскочил из дома. Фрезер ждал его, готовый отразить нападение.

– Извини, напутал я. Я думал, ты насчет дров привезти, понимаешь?

Фрезер ответил по-русски, с трудом находя слова:

– Вы кто? Не надо руки, я могу отвечать!

– Да не сердись, чудак! Я же говорю, виноват! Сейчас мы с тобой на мировую выпьем. Пошли, я угощаю. Да не бойся ты, сказал же. В магазин пойдем сейчас. В магазин, как это по-английски? Ну... Товары, понимаешь? Ладно, на месте разберемся. Пойдем!

– Не очень удобно, я тут... гости, – сказал Фрезер.

– Не пойдешь – я обижусь. У нас так не делают! Я виноват – я должен поставить. Или ты наши обычаи презираешь? Так и скажи! Ты понимаешь вообще по-нашему?

– Да. Мало.

– А для этого, – щелкнул Суриков пальцем по горлу, – много и не надо. Пошли!

Кто бы сумел отказать русскому человеку, который желает угостить и отказ считает оскорблением? Ни американец, ни наш же русский: это ведь стихия!

Люба, вышедшая на крыльцо, ничего не понимала.

– Василий, ты куда его повел?

– Мириться. Не бойся, ненадолго!

И они пошли по улице.

Тем временем Нестеров побежал к своему дому и выехал со двора на машине. Увидев, что Нина собралась в город, он придумал: сейчас предложит подвезти, и, может быть, удастся наконец завязать интересный разговор.

Он подъехал к остановке, выглянул:

– В город?

– Да.

– Поехали!

– У вас гости, кажется?

– Не у меня.

– Но вы там в какой-то роли, разве нет?

– Ни в какой. Без меня всё уладится.

При этом Нестеров посмотрел в сторону села, увидел идущих по улице Василия и Фрезера и крайне удивился. Даже вышел из машины, всматриваясь:

– Это что за ерунда? Куда это он его?

Тут подошел автобус. Спохватившись, Нестеров хотел повторить свое предложение, но Нина уже входила в автобус. Дело в том, что на остановке были еще две анисовские женщины. В отсутствие автобуса Нина не постеснялась бы воспользоваться предложением Нестерова: она девушка современная и предрассудков не боится. Надо в город, человек предлагает подвезти, почему нет? Но когда автобус пришел, это уже выглядит по-другому.

Короче, сорвалось.

С досадой Нестеров обернулся, но и Фрезер с Суриковым куда-то исчезли.

Фрезер с Суриковым не куда-то исчезли, а вошли в магазин Шуры Куриной.

Суриков был оживлен и гостеприимен, он заранее решил, что угостит американца так, что тот на всю жизнь запомнит.

Но в магазине оживление его тут же угасло: по неудачному совпадению здесь оказалась Наталья.

– Привет! – не совсем естественно обрадовался Суриков. – А мы вот... Зашли. Это, Джо, Наталья, моя жена, это Шура, продавщица. Хотел ему показать, что у нас всё есть. Не хуже, чем у них. И консервы, и конфеты... И коньяк.

– Коньяк особенно ты ему хотел показать, – догадалась Наталья. – У тебя других дел, что ли, нету? – Она улыбнулась Фрезеру. – Вы извините, но вы человек свободный, а у него семья. – И скомандовала Василию, направляясь к выходу: – Пошли!

Суриков не тронулся с места.

– Слушай, ты хоть перед американцем меня не позорь! – сказал он с обидой.

– Это я еще не позорю, Вася. А вот сейчас начну. Начать?

Суриков знал, как это бывает.

– Тьфу ты, дура! – в сердцах сказал он и вышел из магазина.

Фрезер тоже хотел было удалиться, но Шура, только что стоявшая за прилавком, каким-то образом оказалась уже перед американцем со стороны двери и протягивала руку:

– Разрешите представиться: Шура. Александра. Вы правда американец?

– Да.

– Василий про коньяк правильно говорил: надо за знакомство.

– Нет время, извините.

– А на это времени много не надо. Проходите! На минутку буквально! – Шура взяла американца под руку и повела за прилавок, откинув дверку и тут же опять закрыв ее, и Фрезер таким образом оказался в замкнутом пространстве. – Ну что? По самой маленькой?

Она мигом налила, выпила сама и проследила взглядом требовательного гостеприимства, чтобы и Фрезер выпил до дна. После этого сразу же начала серьезный разговор:

– Ну, и как у вас там? Совсем уже плохо, да?

– Что? – не понял Фрезер.

– Ну, как же? Вы же к Любе известно зачем приехали!

– Кому известно?

– Всем.

– Почему?

– Потому что деревня. Но я не об этом. Мне интересно: что с вашими американскими женщинами сделалось, если вы все на наших бросаетесь?

– Трудный вопрос.

– А мы сейчас еще по одной – и этот вопрос решим! И Шура наполнила рюмки.

Шура наполнила рюмки, а Нестеров, встревоженный непонятной ситуацией, оставил машину у дома и направился к Сурикову, чтобы там, возможно, найти американца. Но Наталья успела организовать мужа – повезти детей в город, в передвижной зверинец, как он уже неделю обещал. И сама, конечно, с ними уехала.

Соседи рассказали Нестерову об этом с подробностями. Но никакого американца они не видели.

Недоумевая, Нестеров пошел дальше. А мы вернемся в магазин, где Шура продолжает разговор о самом важном в этой жизни.

– Нет, я про Любу ничего плохого сказать не могу, – втолковывала она Фрезеру, – но, сам понимаешь, всё-таки уже возраст. Дочь взрослая, а это нервы, а нервы нас старят обратно же. Потом хозяйство, корова, овцы. Мне вот говорят: ты почему, говорят, не заведешь ничего, у тебя кур даже нету. А я говорю: хочу остаться женщиной! Зато я в форме всегда. Вот как ты думаешь, сколько мне лет?

– Не знаю.

– Ну, приблизительно хотя бы?

– Мне пора, извините...

– В самом деле, заговорила я вас. Знаете что, я вас провожу! А то у нас село немаленькое всё-таки, заблудиться можно!

– Спасибо, я сам...

– Вот и хорошо!

И Шура, заперев магазин и повесив табличку «Учет», пошла провожать Фрезера.

– Я вас сейчас самым коротким путем. И самым красивым. Я вам вот что еще скажу. На самом деле я бы еще моложе выглядела, но работа, сами понимаете. Работа, она никого не молодит. А вам сколько?

– Пять... и семь.

– Пятьдесят семь? Серьезно? Хорошо сохранился! – с уважением сказала Шура. – А у нас мужики в России в пятьдесят восемь умирают в среднем, вы слышали? Вам бы тут год остался. Но знаете, почему? Все думают: пьянство, работа, нервы. Ну и что? У женщин тоже работа, нервы... и выпить могут, а живут дольше. Хотите, скажу, в чем дело? А в том, что наши женщины, они такие страстные, что мужиков просто умолачивают, понимаете? Мужики у нас просто не выдерживают, вот и дохнут! Это вас там, наверно, некому, вот вы и свежий такой. А русская баба вас в три года до инфаркта доведет, но в хорошем смысле, любовью, понимаете? А вот, кстати, мой дом. Заглянем на минутку?

– Нет, извините...

– Да на минутку же! Я только квасу выпью, жарко очень. Хотите квасу?

– Нет.

– Вы просто моего кваса не пробовали!

Фрезер утер лоб и сдался:

– Один стакан. И пойдем.

– Да конечно! – воскликнула Шура.

И ввела американца в дом, оглянувшись на крыльце.

Она ввела американца в дом, а Нестеров в это время входил в дом Кублаковой.

– Люба, в чем дело? Куда Василий американца увел?

– Не знаю. Сначала чуть не избил его, а потом ушли. В гости, может, к себе повел.

– Был у него, никого нет. Ну, история!

– Да ладно. Захочет, сам вернется.

– Люба, я вас не понимаю! Скажите честно, он вам не понравился?

– Понравился вообще-то... – призналась Люба.

– А в чем дело?

– Это вы у него спросите... Какой-то он чудноватый, что ли...

– Американцы всегда такими кажутся, особенно с первого взгляда. Я, когда приехал в Америку первый раз, тоже удивлялся. Знаете, что в них ценное, ну, в тех, кого я знал: они бесхитростные очень.

– Даже странно. Я читала, Америку заселяли всякие эти... Разбойники.

– А разбойники как раз очень бесхитростные люди. Руки вверх, гони денег! Никаких тебе хитростей. – Нестеров рассмеялся. – Но главное – они искренние, Люба. И ответственные. Если он вас увезет, он в лепешку разобьется, а сделает вас счастливой.

– Ага, уже увез. Нет, вы присмотритесь к нему. Что-то в нем... Не пойму даже. Что-то такое... – задумчиво сказала Люба.

– В каждом человеке что-то такое. Или вам в самом деле кажется, что он аферист или маньяк?

– Да ну вас, пугаете только!

– Ладно, пойду искать, куда он делся.

Нестеров пошел искать, куда делся американец, а мы-то знаем куда, но не можем сказать Нестерову: Фрезер пьет квас у Шуры. И вам, наверно, интересно, как он это делает, но заглянем сначала вместе с Нестеровым в сад Мурзина.

– Привет, мужики! Американца моего не видали? – спросил Нестеров.

– Может, и видали.

– Где?

– Ты, Александр, ведешь себя неправильно, – выразил общие чувства Микишин. – Сколько тут уже живешь, фактически уже местный, а ни с кем по-человечески не задружился.

– Задружимся, где американец, вы можете сказать?

– Скажем, – гарантировал Микишин. – Но только так: ты приведешь его сюда. На пять минут хотя бы.

– Зачем?

– Не бойся, в плен не возьмем. Посидим, поговорим.

– Хорошо, приведу. Где он?

– Я видел, они с Василием в магазин заходили. И учти, ты слово дал!

– Помню!

Нестеров отправился туда, где американца уже не было, а мы теперь окажемся там, где он уже есть. То есть пьет квас. То есть даже не пьет, потому что такая история: Шура доставала банку кваса из подпола. Вылезала. Фрезер как джентльмен ей помогал. И тут случилась беда: Шура споткнулась, удержала банку, но квас выплеснулся прямо Фрезеру на брюки.

– Что же я наделала, дура! – обругала себя Шура.

– Ничего, – успокоил ее Фрезер. – Я пойду.

– Как вы пойдете? От кваса знаете, какие пятна остаются? И на таком месте... Что Люба подумает? Я сейчас быстро сполосну, они хоть мокрые будут, но чистые. Снимайте.

– Не надо.

– Как не надо? Я виновата, я должна исправить! Это пять минут, снимайте, снимайте!

И она уже хотела помочь Фрезеру. Чтобы избежать этого, он снял брюки сам. Шура тут же засунула их в ведро и залила водой.

В это время вошел Нестеров.

– О, какие люди! – закричала Шура. – А мы тут вот... Товарищ испачкался...

– Что случилось, Джо? – спросил Нестеров, переводя глаза с Фрезера на Шуру.

– Квас. Я пролился. Спасибо, я пойду так.

Присутствие Нестерова придало Фрезеру решительности. Он достал из ведра брюки, отжал, встряхнул их и надел.

– Всего хорошего, – распрощался он с Шурой.

– И вам того же, – ответила Шура вежливо, но почему-то довольно холодно.

И нет у нас уверенности, что другая женщина поступила бы иначе на ее месте.

Нет у нас уверенности, что другая женщина поступила бы иначе; говорим мы так не потому, что не любим женщин, а потому, что знаем их.

Нестеров, выходя, мягко упрекнул Шуру:

– Шура, он к Любе приехал.

– А я что, я ничего! Ты его сватаешь, что ли? Тогда неправильно: человеку надо и других женщин показать. Что у нас, кроме Любы, нет никого?

Нестеров не возразил, усмехнулся.

По пути он решил задать Фрезеру прямой вопрос:

– Вам понравилась Люба?

– Да. Как-то быстро. Сразу. Мне неудобно, – оглядел себя Фрезер. – Я весь влажный.

– Давайте свернем на пять минут? Тут местные жители хотят с вами пообщаться. Чуть-чуть посидим, заодно обсохнете.

– Не очень долго?

– Нет.

– Хорошо.

– Только если будут предлагать выпить, вы будьте осторожны.

– Не пить?

– Пить можете, но в меру.

И они свернули к дому Мурзина.

– Вот, как и обещал, – сказал Нестеров компании. – Но недолго, у нас дела.

– Будто у нас дел нет, – сказал Мурзин. – Он по-русски понимает?

– Более-менее.

– Тогда так. У нас положено: первый тост по полному стакану!

– Ничего не путаешь? – спросил Нестеров. – У кого это – у нас?

– У анисовских, – со значением сказал Мурзин. – Ну, подняли! За дружбу между народами!

– Дружба, хорошо, – согласился Фрезер и взял стакан.

Нестеров предупредил его:

– Джо, это крепче, чем граппа и текила. Это очень крепко.

– Я знаю, – сказал Фрезер и совершенно спокойно выпил весь стакан. Да еще фактически по-русски, а не по-иностранному, то есть не глоточками, не прихлебывая, а тремя-четырьмя полновесными глотками, такими, когда, кажется, глотка передергивается, будто затвор неведомого оружия.

– Сейчас упадет, – сказал Савичев.

Но Фрезер стоял.

– Ты закуси, – сердобольно протянул ему Микишин огурец.

– После один стакан не закусываю, – ответил Фрезер. Возможно, он, имея интерес к России, читал известное произведение про судьбу человека, где это является самым запоминающимся эпизодом.

– Держит марку. Хвастается, – сказал Куропатов.

– Надолго его не хватит, – заверил Мурзин. – Унесут вперед ногами! Ну, как у нас говорят, между первой и второй должна быть еще одна! За Америку, великую страну, хоть она и не всем нравится!

Савичев поправил:

– Никому она не нравится, кроме самих американцев.

– Джо, осторожней! – воскликнул Нестеров.

– Тост за Америка. Я должен пить.

И опять выпил полный стакан. И опять отказался от закуски.

– Освободите место, чтобы человеку было где упасть! – посоветовал Микишин.

Но Фрезер не упал. И даже не покачнулся. Сидел и смотрел на всех ясными голубыми глазами.

– Знал я одного, – рассказал Савичев. – Мог стакан выпить – как ни в чем. Два – как воду. Третий выпивал – и падал.

– Третий тост – самый главный! – торжественно сказал Мурзин. – За Россию! За великую страну, хотя она тоже не всем нравится.

Савичев и тут поправил:

– Всем она нравится, кроме самих русских...

– Джо, я прошу тебя... – сказал Нестеров.

– Тост за Россию. Я должен пить!

И Фрезер выпил третий стакан. На этот раз – в полном соответствии с произведением про судьбу человека – взял кусочек хлебца, съел.

Куропатов отметил:

– Все поняли? За Америку он просто выпил, а за Россию выпил и закусил! Уважает!

– Это был его последний подвиг! – объявил Микишин.

А Мурзин даже растерялся:

– Мужики, этого не может быть! Это дело чести!

– Не сходи с ума, он больше не будет, – урезонил его Нестеров.

Но Мурзин встал, вытянулся, держа стакан в руке, согнутой и выставленной в локте параллельно земле, и отчаянно крикнул:

– Ну, а теперь – за женщин! Джо! За женщин! Вумен, андестен?

– Я должен пить за женщин, – сказал Фрезер. – Дело чести.

– Как хочешь, – махнув рукой, сказал Нестеров, – но я тебя не понесу.

– Нести не понадобится.

Нести американца не понадобилось, он пошел на своих ногах и даже довольно прямо. Нестеров был поражен. Мужики, провожая их и благодаря за знакомство, не сумели подняться с земли, а американец – как ни в чем.

– Джо, вы меня потрясли, – сказал Нестеров. – У вас феноменальные способности!

Фрезер ответил по-английски, поскольку в этом состоянии русский ему, наверно, совсем не да– вался:

– Я тренировался. Когда я учился на летчика, наш командир говорил нам: можешь пить, сколько хочешь, главное – ты не должен пьянеть. И мы даже соревновались, кто больше выпьет и останется трезвым. Я всегда выигрывал.

Пришли наконец к Любе.

– Ну вот, все недоразумения утряслись! – весело сказал Нестеров. – Джо случайно в воду попал. А так – всё отлично. Продолжаем знакомство.

Однако Фрезер к продолжению знакомства не был готов. Он стоял прямо, смотрел ясно, но сказал:

– Извините. Мне нужно спать.

Люба растерялась:

– Я не знаю... Александр, может, к себе его отведете?

– Люба, мы не дойдем. Я не знаю, как он еще держится, он перепил всех наших мужиков. Джо, я говорю...

– Я понял.

– Не мужчина, а скала! – заключил Нестеров.

– Ладно, в Наташкиной комнате пусть поспит, что ли, а она к подруге пойдет. Но если он на что-то рассчитывает, – тихой скороговоркой прибавила Люба, – то лучше ему даже не думать.

– Он джентльмен, Люба!

– Все вы джентльмены, пока светло. Ладно...

Она постелила Фрезеру в комнатке Наташи и вышла оттуда:

– Плиз, всё готово.

– Спасибо.

Фрезер зашел, и тут же послышался стук упавшего тела.

Люба испуганно заглянула и увидела: Фрезер, крепившийся до последнего момента, упал на пол и тут же мертвецки заснул.

– Надо же, какой характер у человека, – прошептала Люба. – Давайте его на постель.

Они сняли с Фрезера обувь, взяли его за руки и за ноги, втащили на постель. Американец ничего не почувствовал, израсходовав свои мужественные силы до последнего остатка.

Люба проводила Нестерова, улеглась и долго лежала без сна, о чем-то думая. И заснула только под утро.

Люба заснула только под утро, а вставать пришлось рано: Суриков привез дрова и сгрузил их.

Это были коряжистые дубовые бревна без веток.

Могли бы и полежать, подождать, но Любе хотелось занять себя работой. Она выбрала бревно поменьше, взгромоздила на козлы, взяла ножовку, но ею пилилось плохо. Взяла двуручную пилу. Тоже не очень ловко, а всё же лучше. Она дергала ручку, полотно то и дело увязало. Но дело шло.

Вскоре вышел из дома Фрезер. Умылся из рукомойника, подошел к Любе.

– Доброе утро. Можно?

– Да пожалуйста!

Фрезер взялся за вторую ручку, и они начали пилить вдвоем. Да так ладно и споро, что без передышки распилили одно за другим три бревна.

Но вот Люба приустала, пилит медленнее. Фрезер, чувствуя это, тоже не так старается, дает отдохнуть...

– Всё, – сказала Люба. – Хватит пока.

Она подошла к ведру с чистой водой, что стояло на крыльце, и стала пить прямо через край. Фрезер поступил точно так же, а потом снял рубашку и окатился. Люба отметила, что тело у мужчины довольно крепкое, мускулистое.

– Еще поработать? – спросил Фрезер.

Но Люба в это время увидела приближающегося Нестерова. Она слегка нахмурилась и сказала:

– Идите в дом, сейчас завтракать будем.

– Хорошо.

Нестеров подошел в приветливом расположении духа.

– Доброе утро. Я смотрю, у вас совсем налаживается?

– Никакой он не американец! – неожиданно заявила Люба.

– Вы что это? Вы серьезно? С чего вы взяли?

– Пилу возьмите, – приказала Люба.

– Зачем?

– Пилить будем. Берите.

Нестеров взял пилу. Сразу выяснилось, что пильщик из него никудышный. Пилка дров, извините за сравнение, тот же любовный процесс, то есть дело взаимное и обоюдное, инициативой одного человека тут ничего не сумеешь. Дергать ручку не надо, пока другой человек пилу не довел на себя до упора, раньше времени давить от себя, пока другой человек не привел ее к твоему упору, тоже ни к чему. То есть необходимы абсолютно согласованные возвратно-поступательные движения, которые впервоначалу не бывают идеальными даже у опытных пильщиков.

– Я первый раз в жизни пилю дрова, – рассмеялся Нестеров, извиняясь за свою неумелость.

– Оно и видно. Дергаете как попало. А он так пилит, будто всю жизнь этим занимался.

– И вы на основании этого... Люба, у его отца ферма!

– Это я слышала. Только сомневаюсь, что они такими пилами пилят. У них бензопилы всё больше. Наташка моя столько этих американских фильмов пересмотрела, ну и я заодно. Ни разу двуручной пилы не видела. Да и не в этом суть! Я еще вчера почувствовала. Как-то по-русски у него всё, понимаете?

– Что именно? И как вы можете сравнивать, вы же не видели ни одного американца!

– Зато русских много видела. Вы же сами сказали: американцы народ бесхитростный. Там, наверно, на женщину смотрят... Ну, если смелый человек, он и смотрит как смелый, а если робкий, то как робкий. А у русского мужика взгляд всегда двойной. Если он смелый, он притворяется, что скромный, а если скромный, то наоборот.

Нестеров поразился и, честно говоря, даже был слегка уязвлен:

– Однако, это целый устный трактат на тему русского мужика!

– В общем, как хотите, а он не американец. Так что идите – и разберитесь.

– Как?

– А это уж ваше дело, вы психолог.

– Кто психолог, я уже начал сомневаться, – пошутил Нестеров, но шутка его не была полностью шутливой. Он вошел в дом.

Он вошел в дом и увидел, как Фрезер, сидя у порога, вытряхивает сор из кроссовок. И Нестеров заметил на подошве тисненую надпись, которая его очень заинтересовала.

– «Красный треугольник», – сказал он. – Решили поддержать российских производителей?

– Да, купил в Москве.

– Может быть. Но вы в Москву только что приехали, а обуви вашей не меньше года. А если вы скажете, что в Коннектикуте продают изделия фабрики «Красный треугольник», я вам не поверю.

Фрезер посмотрел на Нестерова со странной усмешкой. Но, словно не желая сдаваться, сказал по-английски:

– Меня предупреждали, что в России надо очень осторожно покупать вещи.

– Можно по-русски, – предложил Нестеров. – И без акцента. Я сам мог бы догадаться. Имя придумали слишком известное – Джо Фрезер. Многие еще помнят, что был такой боксер. Но я подумал: совпадение, бывает, имя простое, распространенное. А еще, когда мы приехали, вы пошли в туалет. Он у меня в глубине сада, не сразу увидишь. Американцу трудно догадаться, что это туалет, у них таких сооружений на улице не бывает. А вы нашли без подсказки. Но я тоже как-то на этом не сконцентрировался.

– Значит, обувь подвела?

– Люба подвела. Она вас вычислила. Откуда такие навыки в пилке дров? Надеюсь, не лесоповал?

– Нет, – рассмеялся Фрезер. – Я в деревне вырос. И школу там закончил. Учился отлично, способности были, поехал в Москву... Кстати, Дмитрий меня зовут. Я бывший военный переводчик. И действительно майор в отставке. Сейчас живу репетиторством плюс пенсия. Нормально живу. Но давно один. Дети выросли, жена... Ладно, это целая жизнь. Устал быть один, решил познакомиться. Наткнулся на то место в Интернете, где объявления русских женщин для иностранцев. Знаете, даже обиделся. Будто русских мужиков не хватает. Потом увидел Любу... Я ведь из деревни родом. И что-то такое в ней знакомое, родное... Она на маму мою даже похожа. Ну, и вот...

– Не понимаю, на что вы рассчитывали? Рано или поздно пришлось бы раскрыться.

– И раскрылся бы. Я рассуждал как: если я ей понравлюсь, простит. Я все-таки неплохо знаю женщин: когда мужчина нравится, то все равно, кто он и откуда. Разве не так?

– Не совсем. Они не любят, когда знакомство начинается с обмана. Говорю ответственно как профессиональный психолог.

– Вы психолог? И что вы тут делаете?

– Да так... Неважно. Ну? И что теперь?

– А вы не спрашивали, я понравился ей?

– Понравились.

– И она мне – очень, – признался Дмитрий. – И какая умная, надо же! Хотя, если честно, я и не очень скрывался...

Тут вошла Люба, точно угадав момент, когда уже можно было войти.

Дмитрий вскочил:

– Люба, извините меня...

– Вы кто?

– Я из Москвы. Дмитрий Мальцев, военный переводчик в отставке. Я Александру сейчас всё уже объяснил. Увидел ваше объявление, решил сыграть в иностранца. Вы мне понравились. Причем хотел сразу же всё сказать.

– Что ж не сказали?

– Да как-то замешкался. Потом этот Василий, потом... В общем, вот так. Не американец. Не миллионер. Есть квартира в Москве, пенсия, работаю. Вот и все достоинства.

– Ясно... – задумчиво сказала Люба.

– Вы обиделись?

– Да нет. Если на всё в жизни обижаться, это же вообще не жить.

– Я вам совсем не понравился?

– Давайте завтракать, – сказала Люба.

Они сели завтракать. Молчали. Нестеров подмигнул Дмитрию: ничего, всё будет хорошо!

А тот решил нарушить молчание:

– Вот что. Я думаю, сейчас мне стоит уехать. Люба подумает. Что-то взвесит. А через некоторое время я приеду опять. Если вы захотите, Люба.

Люба обрадовалась:

– Да конечно! И вы можете ко мне, и я к вам! В самом деле! А то сейчас время такое: я к зиме готовлюсь, дрова, соленья, варенья, огород, у меня просто голова не на месте, я ничего сообразить не могу! Очень правильно решили!

Дмитрий, не откладывая, поблагодарил за всё, встал и взялся за сумку.

Нестеров не выдержал:

– Да вы что? Неужели вы не видите, что понравились друг другу? Я и то вижу. Зачем вам еще раз встречаться, вы уже встретились!

– Подумать надо, не так всё просто, а увидимся обязательно, конечно, увидимся, до свидания, Джо... господи, Дмитрий... всего хорошего, – торопилась распроститься Люба.

– До свидания, – сказал Дмитрий и пошел к двери.

– Нет, – вдруг сказала Люба.

Дмитрий тут же остановился.

– Нет. Не хочу так. Я понимаю, Москва, квартира, человек хороший, заманчиво... Не буду я вам голову морочить, Дмитрий. Да и себе тоже. Я уже всё решила. Вы замечательный человек, но я за вас замуж никогда не выйду.

Нестеров хотел было что-то сказать, но она не дала, продолжила:

– Не в том дело, что вы мне не понравились, очень даже понравились! И уж, конечно, не тем, что вы не американец, это даже хорошо, что не американец! Но... Вот жила я одна – и жила, и ничего. И про мужа своего бывшего вроде забыла напрочь. А сегодня всё поняла. Вернее, еще вчера, когда вы упали, извините. Я Валентина вспомнила, и аж сердце зашлось. Он тоже вот так умел – до последнего, пока не упадет... А сегодня пилили с вами дрова, и опять я вспомнила, как с Валей пилили. И как представила, что это не вы, а Валя передо мной... Всё я поняла, спасибо вам, одна не сообразила бы. Когда другого мужика нет, то и сравнить не с кем, а тут – сразу всё ясно, не то что кто лучше, а о ком думаешь по-настоящему. Сегодня же к Валентину поеду, буду разговаривать с ним, решать про жизнь. Я как подумала, что уеду куда-то, а он, Валя, один будет... Без меня... Или с другими... Нет. Дурак он, блажной, чумной, смешной, паразит... а не могу забыть. Люблю, оказывается. Такая вот проблема. Простите.

Дмитрий молча всё это выслушал. Молча достал из сумки летнюю кепку, надел на голову, потому что утро было жаркое, а день обещал быть еще жарче. А потом неожиданно вытянулся по-военному, пристукнул пятками кроссовок производства фабрики «Красный треугольник», приложил руку к козырьку, четко повернулся и вышел.

И это выглядело даже вовсе не смешно, а, пожалуй, наоборот.

Люба глянула на Нестерова:

– Только попробуйте скажите, что я неправильно поступила!

Нестеров с видом, что именно, дескать, неправильно, кивнул головой и горячо начал:

– Да конечно же... – и неожиданно закончил, – правильно.