"Каменная река" - читать интересную книгу автора (Бонавири Джузеппе)

IV

Через несколько дней Уильям уехал.

— Гуд бай, гуд бай! — крикнул он нам, когда зафырчала машина, увозившая его и других солдат.

Мы помахали ему.

— Прощай, прощай! — повторял Пузырь.

— Ты еще поплачь! — сказал Обжора и повернулся к нам. — Пошли поищем Гарри и Чарльза.

И мы поспешили на площадь.

— Эй! — издалека окликнул нас Чарльз, немного знавший по-итальянски.

В тот день он был свободен и пригласил всю нашу компанию прокатиться на джипе.

— Знаете, где рвать яблоки, мандарины, инжир?

Тури вызвался показать дорогу. Мы быстро залезли в джип. Гарри, смеясь, сел за руль, и машина покатила по дороге, обсаженной тенистыми оливами. Раннее, свежее утро, кругом просторы золотой пшеницы — никто ее не убирает из-за проклятой войны. От избытка чувств мы даже запели, но голосов было почти не слышно из-за урчания мотора; за нами столбом стояла пыль, скрывая деревню. Дорога неровная, извилистая, машина то и дело подскакивала на ухабах, отчего Гарри матерился сквозь зубы.

— Стой! — сказал Тури, когда мы подъехали к невысокой каменной ограде, за которой начиналась апельсиновая роща. — Вылезайте! Здесь апельсинов наберем. А то, может, вы до самого Кальтаджироне ехать собрались?

Мы двинулись по тропинке между деревьями, но апельсинов оказалось мало, да и те незрелые.

— Ну, и где же твои фрукты? — недовольно спросил Обжора.

Тут Агриппино подбежал к лимонному дереву.

— Давайте хоть лимонами побалуемся. Видите, их сколько.

Мы мигом вскарабкались на дерево, но лимоны тоже были невкусные, горькие. Зато сверху увидели неподалеку абрикосовую рощу.

— Айда! — гаркнул Обжора, спрыгивая с дерева.

Но в роще на нас с громким лаем налетел разъяренный пес.

— Ну чего разоряешься, скотина? — ничуть не испугавшись, прикрикнул на него Чернявый.

Подошла женщина, худющая — кожа да кости, — и, откинув со лба копну волос, спросила:

— Вам чего?

— Абрикосов, — ответил Обжора.

— Собирайте на здоровье, кому теперь их есть-то, когда все на войне?

Мы начали сшибать абрикосы камнями; некоторые, падая, разбивались всмятку; американцы ели их и одобрительно приговаривали:

— Гуд, гуд!

Быстро насытившись, мы стали надкусывать абрикосы и кидаться ими. Тури, самый из нас старший, разумно предложил:

— Хватит дурачиться, наберем лучше, а потом обменяем на яйца и хлеб.

Мы набили полные карманы абрикосами и инжиром, который даже не надо было сшибать с деревьев — прямо на земле валялся. Тем временем женщина принесла корзинку яиц и белого хлеба.

— Ешьте, ребята, не пропадать же добру.

Американцы прямо рты разинули.

— Итали — такой богатый энд бьютифул, — пробормотал Чарльз. — Зачем вам этот война?

Никто ему не ответил.

— А я знаю, как мы приготовим эти яйца, — сказал Агриппино. — Пальчики оближете.

Под его командованием мы набрали соломы и обложили костер галькой.

— Спичку давай! — распорядился Агриппино, и вскоре костер запылал.

— Файа, файа! — смеялись американцы.

Солома быстро прогорела, рассыпалась снопом искр, и на месте костра осталась кучка горячей золы.

— Давай! — приказал Агриппино.

Мы выложили яйца в золу.

— Олрайт, бойз, олрайт! — одобрительно кивали солдаты.

Хлеб поделили по-братски: кому корку, кому мякиш.

— Ух ты, какое гнездо! — восхитился Чернявый, указывая на закопченные яйца с уже потрескавшейся скорлупой.

До чего же вкусно было есть эти печеные яйца с хлебом; Гарри и Чарльзу они явно тоже понравились. Каждый прутиком подкатывал к себе яйцо, обжигая пальцы, разбивал о камень скорлупу и причмокивал от удовольствия.

Больше всех съел, конечно, Обжора, уплетая за обе щеки. В самый разгар пира я заметил, что из-за угла ветхой лачуги наблюдает за нами девушка лет двадцати.

Чернявый помахал ей, чтоб шла к нам, и, видя, что она робеет, крикнул:

— Иди сюда, тебе тоже дадим!

Все обернулись к девчонке; Агриппино, оказывается, знал, как ее зовут.

— Эй, Куколка Пеппа, ты что, меня не узнала?

Она подошла поближе, и Чарльз бросил ей лимон. Она поймала его и положила себе на макушку. А яйца есть не захотела.

— Это я вам их послала, — объяснила она этим сарацинам, которые глядели на нее из-под тяжелых полуопущенных век. — И откуда ж вы будете?

Чарльз понял, сделал рукой широкий жест, словно вся земля принадлежала ему.

— Америка, — ответил он.

Пеппа посмотрела вдаль, на горизонт, где догорала солнечная колесница, и проговорила:

— Вот оно что. А мой край зовется Сицилия.

Махнув рукой, она пошла к реке. Американец с минуту глядел ей вслед помутневшими глазами, потом поднялся и на кривых ногах потопал за ней.

— Чарльз? — окликнул его Гарри.

— Эй, влюбленный Орланд, смотри не заблудись! — загоготали мы.

Пеппа подошла к обрывистому берегу и словно растворилась в воздухе. Чарльз какое-то мгновение пребывал в нерешительности, затем, раскинув руки, спрыгнул вниз. Мы же продолжали нашу трапезу, пока Чернявый не спросил:

— А на что нам глаза-то дадены?

Мы вскочили как подброшенные и с гиканьем понеслись к реке. Только Гарри, Обжора и Карлик остались сидеть.

Осторожно, цепляясь за кустарник, мы спустились по крутизне на песчаный берег. Чернявый огляделся: ни Пеппы, ни Чарльза не было видно. Куда они могли подеваться?

— В камышах, наверно! — догадался мой хитрый братец.

Направо от нас стеной возвышались заросли камыша, и такие густые, что там целое войско могло спрятаться.

— Да разве в такой чаще чего углядишь? — усомнился я.

— А что, если тихонько обойти эти заросли? — предложил Тури.

Овраг переходил в низкий речной берег, сплошь покрытый волосатыми спутанными водорослями. А сразу за камышом начинался пологий подъем, усеянный мелкой галькой.

— Туда! — шепнул Агриппино.

— Вон они!

Мы замерли, глядя на них. Куколка шла впереди, виляя бедрами, за ней, переваливаясь и увязая в камушках, плелся Чарльз.

— Эй, гёрл, — то и дело окликал он ее гнусавым голосом.

— Тихо, не шевелиться, — приказал Тури и сам уселся на песок.

Пеппа и Чарльз, видно, только что вышли из камыша: верхушки еще слегка покачивались. Пеппа замедлила шаг.

— Так, останавливается, — догадался Агриппино.

Она села, оправила платье.

— Ну, что вам? — спросила Пеппа и бросила в воду лимон.

— Икскьюз ми, можно сесть? — пробормотал, подходя, Чарльз и тяжело плюхнулся рядом с ней.

Куколка взглянула на него и затараторила как сорока.

— Сукина дочь! — выругался Тури.

— Я, право, не знаю, что вам от меня нужно. Вы приехали издалека, а здесь все не так, как у вас, даже фонарей нет на улицах.

— Люди везде одинаковы, — отвечал американец.

— Мы ведь нищие, поглядите, в каком я платье хожу.

Но плутовка показывала ему не заштопанное свое платье, а гладкое, округлое плечо. А Чарльз только и твердил: «Гёрл, гёрл», придвигаясь к ней все ближе. И Куколка, похоже, совсем не возражала.

— Ваша Америка — далекая, чужая страна, куда нам до нее! К тому же ты небось католик, а я сарацинка.

Чарльз, не находя слов, вздыхал, пыхтел, простирал руки к небу, и в конце концов ему удалось выразить свои мысли почти толково:

— Ноу, гёрл, все люди одинаковы, я их много повидать. И зачем вам фонари, когда ты есть.

Пеппа визгливо засмеялась, обнажая белоснежные зубы, — ведьма, да и только!

— Вы, мужчины, хитрые. Наговорите сперва, а потом уходите на войну — и поминай как звали.

А сама как бы ненароком выставила грудь и потерлась ею о плечо Чарльза.

— Ну что, вспугнем голубков, а? — сказал Нахалюга.

— Не вздумай! — в один голос воскликнули мы с Тури. — Поглядим, что будет дальше с безумным Орландом и шлюхой Анжеликой.

Пеппа так и не закрывала рта — соловьем заливалась над водой, словно окаменевшей под палящим солнцем.

— Возвращайся домой, солдатик. А то вы летаете по миру, как птицы, и нигде не свиваете гнезда.

— Я солдат, йес, но я хочет быть с тобой. Ты мне нравиться, понимай?

Они хорошо понимали друг друга. Она замотала головой и склонилась к нему, так что длинные распущенные волосы коснулись его лица. Потом вдруг скинула башмаки, и они упали в воду.

— Оставь меня, солдатик! Я простая деревенская девушка, а не какая-нибудь там принцесса… Скоро апельсины созреют, да есть их некому — хоть в землю зарывай. Вот приезжай попозже, в феврале, тогда угощу тебя апельсинами.

— Ноу, я оставайсь с тобой, голубка.

Чернявый уткнулся мордой мне в спину и раздувал щеки, будто пастух, играющий на рожке.

— Ты чего? — удивился я.

— Ой, умру, вот смеху-то! Голубка! Пиджин — помнишь, как мы изжарили того пиджина? Может, и этих голубков пощиплем?

— Заткнись, дурак! — сказал ему Нахалюга, которому очень нравился этот кукольный театр.

Пеппа опустила босую ногу в воду и стала болтать ею, поднимая волны; Чарльз тут же подполз поближе к этой сучке.

— Нет, солдатик, ничего у нас с тобой быть не может. Мы с тобой на разных берегах, а между нами река. Возвращайся-ка лучше к себе в Америку.

Ее нежный голосок, сливавшийся с журчанием воды, завораживал нас; Чернявый и тот перестал смеяться. Тури хотел было что-то сказать, но лишь разевал рот, как рыба.

— Тсс! — Нахалюга поднес палец к губам.

Мы услыхали (а может, это нам только почудилось?) тихий, жалобный напев, заставивший все вокруг: и пшеничные поля, разбросанные по склонам, и нещадное солнце над ними, и сухие травы, и звонкие воды реки — замереть в неподвижности. Вслушиваясь, мы затаили дыхание и вдруг поняли, что это поет Пеппа. Но вскоре песня оборвалась, вернее, растворилась в речном журчанье. Раздался веселый смех; Куколка вытянулась навзничь на берегу, разметав волосы и по-прежнему болтая ногами в воде.

— Ничего не поделаешь, солдатик. Вот я ненадолго задержала речку — и смотри, она опять бежит куда-то, бежит еще быстрее. Так и мы с тобой: встретились на минутку и пойдем каждый своей дорогой.

Вот чертовка, говорит о речке, а сама не забывает выставлять напоказ свои крутые бедра и груди и черные как смоль волосы.

Чернявый захохотал и, прежде чем мы успели ему помешать, метнул в воду камень. Но Пеппа этого не заметила. Я хотел было сказать: «Стой, болван, ведь самое интересное начинается!» Меня, однако, опередил второй камень, пущенный моим братом и плюхнувшийся в реку с таким шумом, будто громадная рыбина махнула хвостом.

Пеппа вздрогнула.

— Что это? Или мне показалось?

Но теперь уж мы все равно выдали себя, и на реку обрушился град камней.

— Эй вы, паршивцы! — закричала Пеппа, вскакивая. — Не прячьтесь, я вас вижу.

На краю оврага показались головы Карлика и Обжоры; оба они сразу присоединились к нашему беспощадному обстрелу.

Пеппа кинулась бежать, как быстроногая лань.

— Анжелика убегает! В погоню! — крикнул Нахалюга.

Но куда там! На нашем пути преградой встали заросли камыша, и мы только всю кожу себе ободрали.

Обжора и Карлик тоже спустились с обрыва и подбежали к нам. Но Пеппа как сквозь землю провалилась.

— Чилдрен, чилдрен, стой! — умолял Чарльз, едва поспевая за нами.

Сверху едва различимо доносились крики Гарри, который звал приятеля.

— Да, теперь нам ее не догнать, — с сожалением сказал Тури.

— Догоним, — уверенно отозвался Чернявый.

Но мы чувствовали, что время упущено: бабочка улетела — видимо, скрылась в роще, темневшей неподалеку. Мы вбежали в нее, и нам показалось, будто нас поглотила мрачная пещера.

— Тут ничего не разглядишь! — сокрушался Пузырь.

Но глаза быстро привыкли к темноте; к тому же от деревьев веяло приятной прохладой. Впереди забрезжил свет; должно быть, роща совсем небольшая, решили мы, оглядевшись.

Тури внезапно замер.

— Тихо! Наверняка она где-то здесь.

Чарльз семенил за нами, причитая:

— Май гёрл, май гёрл!

— Уймись, идиот! — цыкнул на него Чернявый.

Воцарилась мертвая тишина. Мы с Агриппино приникли к земле и прислушались: ни одного звука, кроме шороха сухих листьев.

— Ей легко прятаться, она тут каждое деревце знает, — заметил Агриппино.

Но тут до нас донесся легкий треск раздвигаемых веток.

— Туда! — воскликнул Обжора, и мы ринулись в погоню.

Наши поиски опять оказались тщетными: на дерево она, что ли, взобралась?

— Паладины, вперед, в Арденнский лес! — провозгласил мой брат. — Вы и не ведаете, что Анжелика в птицу обратилась!

Мы не совсем поняли его намек и продолжали носиться по роще, цепляясь за ветки и наступая на ящериц.

— Фу, мерзкие твари! — ругался Пузырь.

Нахалюга и Обжора яростно топтали ящерок ногами.

— Чтоб вы сдохли, проклятые!

— Кончайте дурака валять! — прикрикнул на них Чернявый. — Пошли отсюда. Нету ее здесь.

Но мой брат только загадочно посмеивался и облизывал губы.

— Вот что, — сказал Тури. — Далеко уйти она не могла. Сделаем так: пятеро забираются на деревья и высматривают ее, а остальные становитесь в засаду.

Мы обшарили всю рощу, обнюхали чуть не каждый листик. И так приятно было идти под густыми кронами, сквозь которые едва-едва пробивались лучи солнца. Одно дерево показалось мне совсем уж темным — ни единого просвета. Но я сперва как-то не придал этому значения: всяко бывает, может, оно слишком старое, — и уже собрался было двинуться дальше, к выходу, но в последний момент что-то меня остановило. Я пригляделся и понял, что мне застило свет. Широкая юбка и ноги, свесившиеся с веток. Да это же Пеппа забилась там, среди густо-зеленой листвы.

У меня аж челюсть отвисла. Что делать: поднять тревогу или промолчать? Анжелика, серебристая рыбка, меня, конечно, не заметила: она же не могла бесшумно наклониться и глянуть вниз, потому ее глазам открывались лишь верхушки орешин.

Я знаками подозвал дружков; они тихонько подползли и расположились вокруг дерева. Все было как в таинственной сказке: казалось, откуда-то издалека доносится конский топот, звуки рога и голос, выкликающий наши имена.

Мы затаили дыхание, навострили уши, словно лесные звери, но Пеппа каким-то чутьем догадалась о нашем присутствии и громко крикнула с дерева:

— Ну чего уставились? — и мгновенно перепорхнула на ветку соседнего дерева.

— Лезьте за ней, быстро! — скомандовал Тури и первым вскарабкался по стволу.

Нахалюга, мой брат, Агриппино, Чернявый и я взобрались на деревья и стали преследовать девчонку. Ловкости нам было не занимать: с гиканьем мы прыгали по деревьям, сучьям, обрывая листья, распугивая птиц и ящерок.

Пеппа зацепилась за ветку и порвала платье, но и не подумала остановиться. До чего ж изворотлива была эта сучка! В какой-то момент Тури даже удалось схватить ее за руку; она вскрикнула совсем по-звериному, рванулась и унеслась как на крыльях.

Да, такую ведьму изловить непросто. Подобрав изорванную в клочья юбку — то ли чтобы удобнее было прыгать, то ли желая подразнить нас, — она выставила нам на обозрение молочно-белый зад и на лету превращалась

     то в корзину с листьями,

     то в черную волчью пасть,

     то в лилию,

     то в соловья,

     то в дробный барабан,

     то в павлиний хвост (или в юлу),

     то в исцарапанную задницу,

     а мы за ней, за ней,

     то в белый живот с фиалкою пупка,

     то в тень неуловимую,

     то в змеиный клубок,

     то в грязную миску,

     то в черно-розовый цветок

     (ох, бедные наши головы!).

Все закружилось и смешалось. Прыжки, крики, проклятия — ничего не разберешь. Пеппа тоже явно выбилась из сил и, как утверждал Чернявый, с которого семь потов сошло, должна, была неминуемо попасться нам в лапы. Но, на ее счастье, деревья стали реже, в глаза нам ударило яркое солнце, и зад Пеппы оказался вовсе не лилией и не миской, а самым настоящим зеркалом, которое напоследок сверкнуло перед нами и растаяло в шорохе сухих пепельно-серых листьев. Анжелики и след простыл.

— Эй, куда теперь? — кричали нам снизу. — Вы чего притихли? Нам из-за этого треска и листопада ничего не слышно, не видно!

Что им ответить? Мы только беспомощно озирались кругом, даже Тури и Агриппино, хотя они ориентировались лучше всех.

Мы добрались до края рощи, а дальше расстилалась только выжженная равнина и даже реки не было видно. Может быть, Пеппа повернула назад и скрылась в гуще ветвей? А мы сиди тут как дураки и хлопай глазами?

— Ну что, поймали? — допытывались снизу.

Мне показалось, что слева дрогнула ветка, но нет, это был обман зрения.

Наверняка эта подлая голозадая Анжелика спрыгнула где-нибудь на землю и пошла своей дорогой, смеясь над нами. Тихо, все вокруг замерло в лиловом мареве до самых гор на горизонте.

— Эй, говнюки, вы там богу, что ль, молитесь? — крикнул Обжора.

— Все, птичка улетела, — отозвался мой брат.

Едва мы спустились, как на нас набросились Карлик, Пузырь, Кармело и Обжора:

— Тьфу, недоноски поганые!

— Тьфу на вас!

Чарльз ошалело глядел на нас и тяжело дышал.

— А ну, хватит плеваться, а то морды всем расквашу! — прорычал Тури. — Сами небось видели, что это не девка, а сатана в юбке.

Мы поплелись обратно, и никому в голову не пришло набить карманы хоть и незрелыми, но все равно сладкими орехами.

— Пошли на дорогу. Небось Гарри-то нас еще ждет, — сказал Золотничок. — Пешком нам и к ночи до дому не добраться.

Слева зеленела совсем крохотная апельсиновая рощица, где мы впервые увидели Пеппу.

— Завтра вернусь и как пить дать ее поймаю, — пообещал Агриппино.