"Каменная река" - читать интересную книгу автора (Бонавири Джузеппе)IIIНесколько дней нам никак не удавалось собраться всей компанией из-за этих американцев: они устроили у нас настоящую ярмарку, обменивая хлеб, яйца, вино, мясо на галеты, форменные куртки, ремни, шоколад, курево. Ну и мы, конечно, промышляли кто чем мог. До друзей ли тут? Правда, однажды я встретил Чернявого и Обжору с двумя американцами, которые, дымя сигаретами, пытались что-то объяснить ребятам. — Эй, Пеппи! — окликнул меня Чернявый. — Погоди-ка. Вот познакомься: Уильям, Гарри. Они все твердят: «Уайн, уайн», ты случаем не знаешь, что это такое, у тебя же мать в Америке была? — Не, не знаю, — ответил я и собрался бежать дальше. — Ну куда ты несешься? Давай с нами. И я тут же забыл, что меня послали за яйцами. Мы гурьбой отправились на церковную площадь. — Уайн, уайн, — втолковывал нам загорелый здоровяк Уильям. — Уайн, — вторил Гарри, едва поспевая за ним на своих кривых ногах. Мы тоже подхватили: «Уайн, уайн, уайн», решив, что это американская песня. Солдаты недоуменно взглянули на нас и пожали плечами. — Уайн, — простонал Уильям. — Уайн, джин, виски, марсала. — Марсала? — удивился я. — Может, это кусок сала? — Кусок сала, кусок сала! — заорали мы этим болванам в коротких штанах. Они вытаращились на нас, разинув рты, как рыбы, выброшенные на берег. И тут Уильяма осенило. — Вино! — воскликнул он и закашлялся. Вдруг мы услышали свист. Наверняка кто-нибудь из наших, подумал я и стал озираться кругом. В дверях какого-то сарая стояли Нахалюга, Чуридду, Агриппино и Пузырь. — Да плюньте вы на этих американцев, пошли к нам. — Заходите скорей, — уговаривал Агриппино. — Здесь мой дед живет. В доме-то прохладней. Но я стал рассказывать им про вино, и Нахалюга тотчас ухватился за эту новую забаву. — Айда к Рачинедде, у него полные бочки в подвале. Чернявый злорадно усмехнулся и чуть не бегом потащил за собой американцев по нашим ухабистым улочкам. — Эй, бойз, тихо! — умоляли нас эти нехристи. — Не гони! — поддержал их Агриппино и пошел, кривляясь, на цыпочках. — Королевский пир от нас не уйдет. Чуридду и Обжора тоже стали двигаться нелепой танцующей походкой. Подойдя к запертой двери, над которой нависал пузатый балкончик, Чернявый обратился к Гарри: — Вот тут есть ваше уайн. — Ноу, бойз, — растерялся Уильям. — Я просить вино, марсала, джин. — Не торопись, будет тебе вино, — ответил Чернявый и забарабанил кулаками в дверь. Никто не отзывался. — Здесь живет фашист, — объяснил Чернявый. — А ну-ка стрельните, чтоб замок выбить. — Фашист? Стрелять? — с сомнением переспросил Уильям. Мы принялись бомбить дверь камнями и в конце концов услыхали испуганный женский голос: — Кто там? Вам чего? — Открывайте — именем закона! Дверь чуть приотворилась, в щель просунулся седой клок волос. — Что вам надо-то? — Вот что, донна Пеппинела, — решительно сказал Нахалюга. — Американцы пришли арестовать вашего мужа, но, если вы дадите им вина, может, все и обойдется. — Господи! — запричитала старуха. — Где ж его взять-то, сыночки? Мы всей оравой навалились на дверь и после нескольких дружных толчков распахнули ее. — Ах, пресвятая дева Мария! — заголосила хозяйка. — Ну входите уж, раз так Богу угодно, налью вам вина. Американцы осторожно спускались за нами в подвал, вытащив на всякий случай пистолеты. Но, когда увидели огромные просмоленные бочки с вином, сразу успокоились. — Колбасы, хлеба, яиц! — отрывисто приказал Чернявый, только и думавший, как бы брюхо набить. — Да откуда же им быть? Вы ведь уж в прошлый раз весь дом очистили. — Как бы не так, тут еще много чего осталось. А не то — подавайте сюда вашего мужа. Старуха поспешно прикусила язык и побежала за съестными припасами. — Вот, кушайте на здоровье, — сказала она, возвратившись. Уильям откупорил бочку, подвал наполнился терпким ароматом вина. Первым припал к отверстию Уильям, за ним — Гарри, а там и мы угостились. — Напиток богов! — восторгались Обжора и Агриппино, изображая из себя заядлых выпивох. А мы тем временем уминали сушеный инжир, хлеб и колбасу с горчицей. Вино струилось по полу и с бульканьем выплескивалось за дверь. — Что там у вас? — послышался голос с улицы. Американцы все прикладывались по очереди к бочке. — Уайн, уайн! Они даже не обернулись, когда в погреб вошли трое наших крестьян, среди них старый Пеппи Пачи. Остановившись на пороге, они вылупили глаза на благодатную винную реку. — А Рачинедда-то помер, что ли? — спросил дядюшка Микеле Салерно. — Ага, — кивнул Чернявый. — Налетайте. — Да здравствует фашизм! — выкрикнул Пеппи Пачи и прильнул к бочке, словно к коровьему вымени. — Фашизм? — встрепенулся Уильям; глаза у него налились кровью. — Где фашизм? Где он?! — И в мгновение ока выхватил пистолет. — Стой, стой! — закричали мы с Нахалюгой. Но он уже открыл стрельбу: продырявил потолок и бочку. А потом, видно, сам испугался и спрятал пистолет в кобуру. Винная струя ударила в стену и расползлась по ней огромным кровавым пятном. Вино залило весь пол, грозя затопить нас. — Господи Иисусе, что там творится? — донеслось снаружи. Теперь все, кто были в погребе, захлебываясь, поглощали содержимое бочки. — О искристая влага в бокалах! — распевал старый Пеппи. В конце концов мне стало невмоготу, и я пробрался к выходу. За мной выбежали Чуридду и Нахалюга. Из переулков стекались к дому люди — кто с бутылкой, кто с банкой, кто с ведром. — Рачинедда преставился! — слышались радостные крики. Один крестьянин вставил в продырявленную бочку резиновый шланг и разливал вино всем желающим. Вдруг нас с улицы окликнули: — Эй, Чуридду! Пеппи! Нахалюга! — Сюда, сюда! — отозвался я. К нам протиснулись Тури, Золотничок, мой брат и Марио Гулициа. Из переулка вышел взвод американских солдат: лица у всех мрачные и автоматы на изготовку. Американцы что-то кричали Уильяму и Гарри на своем диком гортанном наречии, а те в ответ: — Фашист хаус, фашист хаус! Солдаты загоготали, спустились в погреб и тоже присосались к бочке. — Кам ин, кам ин! — приглашали они толпившихся у двери. Чернявый, Агриппино и Обжора вывалились на улицу и прислонились к забору, обхватив голову руками: их рвало. — Нализались, свиньи! — обругал их Тури. Винные запасы Рачинедды, должно быть, подошли к концу: из бочек доносилось жалобное хлюпанье. А хозяин так и не появился — бог его знает, где он прятался. Наконец вышли на улицу и Уильям с Гарри. От выпитого вина у них была отрыжка. Уильям спросил Чернявого, уже немного пришедшего в себя: — Еще фашист есть? Чернявый злорадно засмеялся: видать, эти шутки ему еще не надоели. — Есть, есть! — Очумел, что ли? — накинулся на него Чуридду. — Может, хватит валандаться с этими хмырями? — Есть, — не обращая на него внимания, подтвердил Чернявый. — Фашист хаус — фашистский дом. — Фашист хаус? — заинтересовались другие американцы; от них теперь тоже вовсю разило вином. — Гоу, гоу, за мной! — позвал их Чернявый, эта хитрая бестия. — Куда это они? — удивлялись односельчане, глядя, как мы вместе с американцами зашагали по переулку навстречу заходящему солнцу. — Может, еще где хлеб и вино задаром дают. — И все потянулись за нами, как стадо баранов. Американцы, едва волоча ноги, все твердили заплетающимся языком: — Даун тиран Муссолини! — Даун тиран Муссолини, о-ля-ля! — весело подхватил Нахалюга, держа под руки приятелей. — Тиран Муссолини, о-ля-ля! — во все горло заголосила толпа подвыпивших односельчан. На площади было пусто, лишь в центре возвышался серый глиняный Луиджи Капуана. Мы приближались к дому, и мой брат показал Уильяму высеченные над входом слова: «Верить, повиноваться, бороться!» Американец недоуменно пожал плечами, но тут вперед выступил дон Паолино ди Грациа, много лет проживший в Америке, и перевел ему надпись. — Ай шут! — завопил Уильям и навел оружие на дверь, но, поскольку он с трудом держался на ногах, пули, просвистев, застряли в крыше. Американцы, следуя его примеру, тоже открыли огонь. На фронтон обрушился град пуль, вниз полетели обломки штукатурки, и от лозунга дуче вскоре осталось лишь черное пятно. — Ломайте дверь! — выкрикнул мой брат. Несколько автоматных очередей ударили по двери, разнеся ее в щепки; в проем с криками «Ура!» хлынула толпа. Тури толкнул меня в бок. — Ну чего стал, пошли, а то не пробьешься! В гостиной ярко горела люстра: в суматохе забыли потушить. Мы тут же расселись на мягких диванах. Гарри облокотился на валик, его вырвало, а за ним и Агриппино. — Фу-ты, черт, — прохрипел он, — горечь какая! Весь народ в гостиной, конечно, не поместился: многие так и остались стоять на площади, оглашая ее в сумерках многоголосым гулом. А внутри было душно, тесно и омерзительно пахло рвотой. — Пошли отсюда, — заявил Кармело. — Мы же тут задохнемся. — Да? А как, интересно, ты отсюда выберешься? — отозвался Чернявый. Американцы вперемешку с нашими уже валялись на полу, некоторые, пошатываясь, прислонились друг к другу, чтобы не упасть, у кого-то еще хватало сил выкрикивать: — Ур-ра, да з-здравствует дуче, смерть тирану Муссолини!.. — Во надрызгались! — усмехнулся мой брат. — Ну чего тут рассиживаться? Прыгай прямо через них. Но пробираться по заваленному телами и залитому вином полу оказалось не таким уж легким делом. — По головам, по головам! — орали Тури и Золотничок, прокладывая себе дорогу в этом муравейнике. — Ой, ой, ура, о-ля-ля, Муссолини! — отзывались лежащие, когда мы наступали им на головы. Подошвы скользили в зловонной жиже; в гостиной стоял оглушительный храп мертвецки пьяных людей. — Вперед! — весело командовал Чернявый, и все мы, хохоча и отплевываясь, устремлялись за ним. Наконец мы пробились к выходу, но там была еще большая давка. — Давай, давай! — понукал Чернявый, расталкивая во главе нашего отряда очумелую толпу. — Ну что там? — спрашивали нас снаружи те, кому не удалось полюбоваться на всеобщую оргию. — Дорогу, дорогу! — надрывались мы, боясь, что нас затопчут. — А ну расступись, стрелять буду! — вопил Чернявый таким голосом, что люди шарахались от него в разные стороны. — Ребятки, вы что, спятили? Еле-еле мы выбрались на площадь и облегченно вздохнули. Я обернулся: возле дома яблоку, негде было упасть. — Ну, и куда теперь? — Бежим за околицу, — отозвался кто-то. — Там хоть отдышимся немного. |
||||
|