"Каменная река" - читать интересную книгу автора (Бонавири Джузеппе)

II

Проснулся я поздно. Надо мной стояла мать и читала мне проповеди, молитвенно сложив руки.

— Что ж ты делаешь, сынок? Отец пятый год воюет за вас в Абиссинии, тебя заместо кормильца оставил, а ты где-то шляешься до поздней ночи!

Я согласно кивнул и начал одеваться. Но стоило матери выйти в другую комнату, откуда доносились крики моих сестер, не поделивших кусок хлеба, как я шепотом попрощался с ней и выскользнул на улицу. На паперти ни души. Я спустился по проулку, на ходу жуя хлеб, смоченный в уксусе, и оглядываясь по сторонам. Куда же они все запропастились? У дома Яно Фунджи я наткнулся на Зануду.

— Ах ты гад! — приветствовал он меня. — Надо бы тебе всю морду разбить. Из-за тебя моя шайка разбежалась.

— Чем я виноват, если им надоели твои дурацкие игры?

— А ну подойди, сука, я из тебя котлету сделаю!

Я схватил камень и крикнул:

— Только попробуй, убью как собаку!

Старая Катерина Ла Тариола замахнулась на нас палкой.

— Угомонитесь, идолы окаянные! Мало вам, что отцов на войне убивают?

— Еще встретимся! — пригрозил Джованни и пошел прочь.

За околицей тоже никого не оказалось. Я уж было совсем приуныл, но тут услышал откуда-то сверху негромкий свист.

— Мы здесь, разуй глаза-то.

Чернявый, Агриппино и Чуридду съезжали на задницах с крутого склона, подымая пыль и обдирая штаны об эти чертовы колючки.

— Мы к фашистам, — сообщил Чернявый. — Идешь с нами?

— Вы что, психи? Про вчерашнее забыли?

— Да ты же ничего не знаешь! Нынче утром Салеми нас встретил на площади и давай обнимать. Молодцы, говорит, что сбежали с ослом. Солдаты, мол, нас предали, испугались американцев. Когда американцы придут, вы уж не забудьте, как мы вас накормили.

— Вот собака! — взорвался я. — Чует, что теперь ему крышка, и готов на брюхе ползать. Только вы как хотите, а я к фашистам ни ногой.

— Ну и оставайся.

Что ты будешь делать с этими олухами! Благодарение судьбе, зловещий дом на площади был заперт.

— Не надо! — в последний раз попытался я остановить Агриппино и Чуридду, когда они подошли к двери.

Тут подоспели запыхавшиеся Нахалюга и Карлик.

— Стойте, стойте! Слыхали, под Катанией немцы перешли в контрнаступление?

Дверь дома отворилась, и чья-то рука, высунувшись, ласково поманила нас внутрь.

— Заходите, не тушуйтесь!

Нам ничего не оставалось, как войти.

— Ага, попались! — загоготал Брачилитоне.

— Всыпьте-ка им по первое число, — приказал Пирипо, зеленый от злости. — Они думали, американцы победят. Рано обрадовались, змееныши!

Брачилитоне и Коста сняли длинные ремни и сложили их вдвое.

— А ну-ка идите сюда!

— Уж я их отделаю, — пригрозил Рачинедда и приготовился дубасить нас палкой.

Мы вжались в стену. Чернявый схватил кий с бильярда, а Нахалюга вытащил перочинный ножик. Раз так, будем драться до конца. Я тоже наставил острие ножа на медленно приближавшихся к нам фашистов.

— Сейчас мы вам покажем, как чужую колбасу жрать, — брызгал слюной Рачинедда.

Нас выручил негромкий стук в дверь.

— Откройте, это я, Маргароне.

На Маргароне жалко было смотреть.

— Есть новости, — выдавил он из себя и показал взглядом, чтоб нас убрали из комнаты.

— Докладывайте, — распорядился Пирипо. — Эти маленькие изменники родины все равно в наших руках.

— Американцы уже у Никкьяры. Тури Папó мне сказал. Он самолично с ними разговаривал, недаром же двадцать лет в Нью-Йорке прожил.

Воцарилось гробовое молчание; фашистам явно стало не по себе: кто побагровел, кто сделался белым, как полотно, у кого на лбу выступил холодный пот. Так вам и надо, паскуды!

— Вспорем им брюхо? — предложил Нахалюга.

— Ты что, обалдел? — прошептал Чернявый. — Спрячь нож и помалкивай. Поглядим, что дальше будет.

У Рачинедды палка выпала из рук, а штаны, по обыкновению, сползли ниже пупка. Пирипо весь переменился в лице — куда девалась презрительная мина, — почернел, как сарацин, от страха и втянул голову в плечи. Брачилитоне и Коста выронили свои ремни. А Салеми беспомощно переводил взгляд с портрета короля на портрет дуче, которые теперь казались грязными пятнами на стене.

— Мужайтесь! — нарушил наконец молчание учитель. — Роковой миг настал. И кто вверг нас во все эти беды? Они, вот эти двое!

Гневно тыча пальцем в портреты, он разразился потоком страшных проклятий: обзывал дуче и короля ослами, чудовищами, исчадиями ада, посланными на погибель людям.

— Вон, уберите их вон!

Рачинедда вдруг вспомнил про нас.

— Это была шутка, милые, разве я кому позволю вас хоть пальцем тронуть? Да ни за что! Таких умных деток… Запомните, вы у меня дома всегда будете желанными гостями.

— Лестницу принесите! — сказал приходский священник Скрофани, до сих пор не произнесший ни слова.

— Где ее взять-то? — возразил Брачилитоне. — Стол давайте подставим.

Учитель Салеми бросился к бильярдному столу.

— Ну помогите же мне кто-нибудь!

Вместе с Брачилитоне они подтащили стол к стене. Брачилитоне взобрался на него, но портреты висели слишком высоко.

— Как же, достанешь до них! — буркнул он.

Ему подали еще стул, но без толку! Снизу фашисты растерянно глядели на него: голова у них, видно, шла кругом.

— Что же делать-то? — со слезами в голосе твердил Рачинедда.

— А мы на что? — вылез Чернявый.

— Только попробуй, прирежу как собаку, — пригрозил Нахалюга.

Но Чернявый в ответ только прищурился, и мы поняли: он что-то замышляет.

— Говори, сынок, говори, что придумал! — обрадовался Рачинедда.

— Влезу кому-нибудь из вас на плечи — и готово дело.

— Давай, — сказал Коста, — полезай. — И, согнувшись, подставил Чернявому спину.

— Нет, — объяснил Чернявый, — так мне не достать. Они ведь под самым потолком висят. Надо бы повыше кого. Вот вы подойдете. — Он ткнул пальцем в секретаря.

Пирипо и впрямь был из них самый длинный. Все взгляды устремились на него, он переменился в лице и скрипнул зубами.

— Ну, решайте, — добавил Чернявый. — Время не ждет.

Фашисты сверлили глазами своего главаря, но заговорить никто не осмеливался.

— К оружию! — вдруг истошно завопил. Пирипо. — Готовьсь! Пли!

— Да где ж его взять, оружие-то? — отважился спросить Маргароне. — Правда, у нас есть винтовки авангардистов, но, сами знаете, они только ребятишкам для забавы годятся.

— Бум! Бум! Та-та-та-та!

От криков секретаря дребезжали окна.

— Боже правый, да он с ума сошел! — всплеснул руками Рачинедда.

Тут священник встал с дивана и подошел к Пирипо.

— Успокойтесь, успокойтесь! Вы же не Всевышний, чтоб брать на себя вину за мирское зло. Все в руце божией. Эти адские, дьявольские образы надо убрать. Идемте со мной. — Он подвел его к бильярдному столу.

Пирипо как во сне вскарабкался на стол; глаза у него сразу осоловели, а цвет лица стал сизым. Чернявый, как кошка, прыгнул с плеч Косты на плечи Пирипо и начал потихоньку подтягиваться к портрету, при этом он со всей силы сдавил ногами шею фашистского главаря.

— Эй ты, поживей там! — прохрипел Пирипо. — Я так долго не простою!

Мы с трудом сдерживались, чтобы не прыснуть. Ой умора! Вдоволь погарцевав на хребте Пирипо, Чернявый наконец снял со стены портрет короля.

— Держите. — Он протянул его Брачилитоне.

— Так, теперь дуче, — с удовлетворением сказал Рачинедда. Бильярдный стол подвинули к противоположной стене.

Но Чернявый вдруг объявил:

— Я боюсь.

— Чего? — удивился Рачинедда, подтягивая штаны.

— Уж больно глаза у него страшные.

— Да ладно тебе, он же нарисованный.

— Нет, боюсь, помогите мне слезть.

Я свистнул, потом сплюнул на пол. То же самое проделал Золотничок.

— Вы что? — спросил священник.

— Ничего. Мы так страхи отгоняем. А вы повторяйте за нами.

— Что, свистеть?

— Надо вышвырнуть их вон, — сказал Коста. — Не видите, они же над нами издеваются!

— Ну что вы, что вы! — заторопился Рачинедда. — Детки шутят. Придется потерпеть, ведь надо дело до конца довести.

Он подал всем пример, правда, свист у него не получился. Брачилитоне и Маргароне стали ему вторить — сипло, как будто свистели не ртом, а задом. Мы же заливались соловьями и внутренне ликовали: как ловко мы оболванили этих фашистов.

Чернявый, гарцуя на плечах Пирипо, хохотал во всю глотку.

— Хватит! — не выдержал Салеми. — Нечего устраивать бордель из резиденции фашистской партии!

— Какая партия, что вы такое говорите?! — ужаснулся священник.

Чернявый наконец снял с гвоздя портрет и сполз по спине Пирипо на стол.

— Ох, сразу на душе полегчало! — вздохнул Рачинедда, утирая пот.

— Так, — задумчиво протянул Чернявый.

— Так, — словно попугай повторил Рачинедда.

— И что же дальше делать с этими портретами?

Фашисты остолбенели, как будто их разразил гром.

— Надо их вынести отсюда, — сказал Маргароне.

— Ага, чтобы нас американцы к стенке поставили! — заметил Нахалюга. — Да и свои — если увидят, нам не поздоровится.

— А как же быть? — растерянно спросил Рачинедда.

— Давайте их сожжем, — предложил Салеми.

Тут официант Чиччо, молча стоявший у стены, подал голос:

— Вы что, очумели? Ведь дым с улицы увидят. Выход один: надо спрятать их на чердаке.

— Молодец, Чиччо! — воскликнул священник. — Бедняков всегда Господь направляет.

Под торжественные звуки королевского марша Чуридду, Нахалюга и Кармело понесли наверх портрет короля. За ними, печатая шаг, выступали Чернявый, Золотничок и я с портретом дуче.

Агриппино и Карлик ритмично хлопали в ладоши.

Мы прошествовали через бильярдную, а оттуда по узкой лесенке поднялись на чердак.

Дорогу нам показывал Чиччо.

Чердак был слабо освещен, и от этого сваленный здесь хлам: сломанные кресла, пустые бутылки, кипы старых газет — приобретал какие-то призрачные очертания.

— Ой, не могу больше, сейчас в штаны налью! — сказал мне Нахалюга.

Мы с ним пошли в самый темный угол чердака.

— Куда это вы? — крикнул нам Чиччо. — Там колбасы нету.

— Не подходите! — отозвались мы. — Тут крысы.

Мы с удовольствием справили нужду на тихо шуршащие газеты.

Агриппино и Чуридду, облегчившись, принялись разбивать об пол старые кресла.

— Чего вы там шумите? — снова окликнул нас Чиччо. — Портреты спрятали?

— Погодите, дайте с крысами разделаться.

— Слушай, Агриппино, а для чего вы кресла крушите? — поинтересовался я.

— Как — для чего? Дрова на зиму заготавливаем.

— Ну скоро вы там? — торопил Чиччо.

Но мы не унимались: делая вид, будто воюем с крысами, подняли адский грохот и время от времени тоненько попискивали. Чиччо ощупью пробирался к нам, чертыхаясь на чем свет стоит.

— Погодите у меня, сукины дети!

Наконец мы — кто вприпрыжку, кто по перилам — спустились вниз. Только Чернявый и Нахалюга остались на чердаке.

Из гостиной доносились крики:

— Портрет дуче! Портрет дуче! Скорей несите его сюда!

Что там у них опять стряслось? — недоумевали мы.

— Эй, Чернявый! — крикнул я. — Слышишь? Неси обратно портрет!

Выглянул Чернявый с портретом под мышкой. В руке он сжимал нож.

— Во, видал? — Он показал мне изрезанный портрет: видок у дуче был не приведи господи.

В гостиной мы застали сержанта карабинеров: он рассказывал нашим совершенно ошалевшим фашистам, что контратака немцев увенчалась успехом и они якобы уже на подступах к Минео. Священник от этих новостей малость приободрился, а Пирипо, видно, пребывал в сомнениях и выглядел как ощипанная курица.

— Портрет надо снова повесить, — заключил толстый, веснушчатый сержант.

— О боже! — простонал Рачинедда, увидев, чтó сталось с дуче.

Мы едва удержались от смеха, хотя над нами нависла гроза. Один глаз у дуче был вырезан, но второй продолжал метать в нас смертоносные стрелы.

— Кто учинил это свинство? — вскинулся сержант.

— Крысы, — ответил Чернявый.

— Крысы?!

— Должно, крысы, — подтвердил, на наше счастье, Чиччо. — Их там на чердаке тьма-тьмущая. Надо бы кошек туда пустить.

Сержант встал на колени, так что его рожа почти сливалась с окривевшим дуче, и принялся с подозрением разглядывать дырку в портрете.

За дверью раздался шорох.

— Это что, тоже крысы? — гнусно скривился Рачинедда.

— Пора смываться, — шепнул я друзьям.

— Это Тури, — заявил Нахалюга и отпер дверь.

Тури явился в сопровождении Пузыря.

— Болваны! — крикнул нам Тури. — Чего вы тут застряли? Американцы уже в Нунциате. Вот, полюбуйтесь.

В руках у него был какой-то пакет. Сержант выхватил его и прочитал надпись.

— Боже правый, американские галеты! Это конец! Меня обманули!

Он бессильно опустился на диван.

— Что же теперь делать? — робко спросил Рачинедда.

— Что делать, что делать! Вешаться! — огрызнулся Коста. — Впрочем, они и сами нас повесят.

— Повесят?

— А то как же! Или вы не фашист? Причем не рядовой, а из начальников! — злорадствовал Коста.

— Что вы, дружище, какой же я начальник!

— Да один черт! Все равно американцы и антифашисты нас не помилуют.

— Но ведь я же мирный человек, мухи никогда не обидел.

— Повесят как пить дать. Рядом будем на площади висеть, — не унимался Коста.

— О, Святая Агриппина, мне дурно!

Рачинедда согнулся в три погибели, изо рта у него текла слюна.

— Воды! — завопил учитель Салеми. — Скорее стакан воды!

Священник выступил вперед.

— Спаси нас, господи, спаси и сохрани! — бормотал он. — Мне пора вернуться в лоно церкви, лишь там я обрету покой и спасение.

Неверной походкой он пошел к двери, отодвинул засов, и в комнату заструился свет серого полудня. За священником, ссутулясь, поплелся сержант, желтый от страха.

— Воды, дайте же ему воды! — твердил Салеми. — Вы что, оглохли?

— Всех на виселицу!

— Что ж вы меня бросили? — корил нас Тури. — Из-за вас такое представление пропустил!

Призывы Салеми становились все тише, перешли в утиное кряканье, и в конце концов он тоже трусливо выскользнул за дверь.

— Мужайтесь, вы — наша надежда! — сказал Маргароне, беря под руку долговязого Пирипо и волоча его к двери.

Мы проводили их громким улюлюканьем:

— Эй, Пипирипó, кукареку, куда же вы?

— Чтоб вам пусто было, пораженцы проклятые! — прохрипел Коста и хлопнул за собой дверью, обрезав луч скупого света.

— Ну вот, теперь мы здесь хозяева, — ухмыльнулся Чернявый.

— Что с этим-то делать будем? — спросил Тури, кивнув на валявшегося без чувств Рачинедду.

— У, гад! — злобно ощерился Нахалюга. — Хотел нас палкой отлупить за свою вонючую колбасу. Сейчас мы ему соли-то на хвост насыплем.

— Да ладно вам, грех над стариком измываться, — попытался усовестить нас Пузырь.

— А ты не вякай! — оборвал его я. — Тебя вообще тут не было.

— А ну-ка подайте сюда вон тот ящик, — распорядился Нахалюга.

— Не надо, ну зачем старого человека позорить? — вступился Чуридду.

— Заткнись, дурак!

Мы подхватили ящик — он был набит мусором и окурками, от него очень противно воняло — и приблизились к дивану, где в расстегнутой рубахе лежал Рачинедда.

— Ну давай! — приказал Нахалюга.

Мы начали посыпать его мусором; он ворочался, кашлял, стонал, не открывая глаз.

— Ну будет вам! — не вытерпел Карлик. — Колодец нашли.

Тури и Пузырь во все глаза смотрели на эту сцену, но принять участие наотрез отказались:

— Мы ни при чем, нам он ничего худого не сделал.

Наконец мы угомонились, а Рачинедда стал приходить в себя.

— Откуда этот запах? Неужто стреляют? — удивился он.

— Ну, все, — заявил Тури. — Позабавились, и хватит. Теперь бежим к американцам, нахапаем у них галет, у меня опять в брюхе подвело.

Но у нас уже созрел другой план — пронести портрет дуче по деревне.

— Вот потеха-то будет, — радовался Золотничок. — Вся деревня соберется.

Мы вышли с портретом на улицу. Проглянуло солнце, и наши глаза, отвыкшие от света, стали слезиться.

— Ну и куда же мы с ним? — спросил Тури.

На площади было пустынно; перед закрытой дверью овощной лавки одиноко стояла корзина с вялой морковкой.

— Куда же все подевались? — недоумевал Нахалюга.

Никого не было видно и на улицах, поэтому они казались шире, чем обычно, и наши шаги звучали на них гулко и уныло. Агриппино, чтоб немного приободриться, затянул фашистский гимн. Хорошо все-таки поет этот крестьянский сын, словно зерно на току молотит. Мы даже стали ему подпевать: «К оружию, мы фашисты, к оружию, мы фашисты!..»

Нигде ни души, подохли они все, что ли?

По грязным деревенским проулкам мы шли к окраине и пели уныло, будто за упокой.

— Надоело! — бросил Тури. — Устроим канонаду по дверям, а?

— Что мы, дети малые? — скривился Золотничок.

Но только так можно было выкурить односельчан из их нор. Мы нагребли камней и приготовились к обстрелу.

— Огонь! — скомандовал Тури.

Кармело первым бросил камень, а за ним и мы начали бомбить ветхие двери — ни одной не пропустили.

Но, как ни странно, никто не выскочил и не стал осыпать нас проклятьями. Эхо нашей канонады стихло, и снова воцарилась гнетущая тишина. У последней двери мы разрядили все оставшиеся боеприпасы.

— О дева Мария! — послышалось оттуда. — Стреляют! Видно, не жить мне больше на этом свете. — В незастекленном оконном проеме показался старик и, увидев нас, запричитал: — Так это вы, дьяволы, покою никому не даете?! Мало нам войны, так вы еще на нашу голову!

— Вмазать ему, что ли? — размышлял вслух Карлик.

— Ты что? — остановил его Тури. — Не видишь, это старик? Эй, дед, а люди-то все где?

— Да за околицу побежали, — ответил старикан, — американцев встречать. Говорят, они будут раздавать хлеб и золотые монеты.

Мы повернули и поплелись обратно по вымершим улицам и у самой окраины наткнулись на мощную стену спин.

— Надо же, все тут, до единого! — удивился Чуридду.

Ребятишки заняли наблюдательные посты на заборах. Женщины, спасаясь от жары, повязались платками.

— Глянь-ка, ровно второго пришествия ждут, — фыркнул Пузырь.

В саду среди: смоковниц я разглядел еще троих наших приятелей — Вонючку, Рафаэле Обжору и Марио Гулициа.

— Э, кого я вижу!

Мы хотели протиснуться вперед, но не тут-то было: стена даже не шелохнулась.

— Ох, ну и давка! — отдувался Чуридду. — Хоть бы до оврага добраться!

Старики, глядя на нас из-под широких козырьков, укоризненно качали головами.

— Да куда ж вы с этим портретом, окаянные? Его уж и в живых нет, дуче-то.

Волоча за собой Муссолини, который теперь жалобно смотрел на нас одним глазом, мы нашли себе местечко под деревом, где было чуть посвободнее.

— Давайте бросим его к чертовой матери, — предложил я.

Но Кармело, Чуридду и Золотничок все держали портрет — торжественно, как распятие, с которого стекала кровь.

Мы стали смотреть туда, куда таращилась вся толпа, и увидели какое-то пронизанное огненными искрами облако.

— Ой, что-то в глазах рябит, — пробормотал Нахалюга.

Мы все тоже стали тереть глаза. Но то было не облако — огромный хвост ящера летел низко над землей прямо на нас.

— Господи Иисусе, что это? — пролепетал я.

Тури усердно тер глаза и тряс головой.

— Черт побери! — вскрикнул Кармело. — Как же я сразу-то не допер? Ведь это танки!

Чуридду и Золотничок от неожиданности даже портрет уронили. Через несколько минут мы уже отчетливо разглядели вереницу танков с открытыми люками, откуда высовывались танкисты в шлемах.

Гигантское чудовище змеилось по дороге, то вползая на холмы, то скрываясь в лощинах. Наконец этот хвост заполонил спускавшуюся уступами оливковую рощу, и мы увидели его целиком. Но долго смотреть на колонну было невозможно: солнце слепило глаза. Устав от этого зрелища, мы растянулись в пыли.

— Ух ты, звери! — восхитился Золотничок.

— Слышите? — прервал его Агриппино. — Будто гул стоит.

— Да нет, — отозвался я, — вроде тихо.

Агриппино приник ухом к земле.

— Нет, точно гул.

Прислушавшись, мы убедились, что Агриппино прав. Вся земля дрожала от мерного гула, точно огромная журавлиная стая хлопала в лад крыльями. Я послушал, послушал и сказал:

— Ну что, усекли?

— Да я вам первый сказал, — насупился Агриппино.

— Сказал — и заткнись! — отрезал я. — И без тебя шуму хватает.

Мы все приложили ухо к земле, но тут с дерева раздался свист Рафаэле Обжоры.

— Вон, вон они!

Он размахивал руками среди листвы, показывая туда, где стояла столбом рыжеватая пыль.

— Ничего не видать за дымом, — сказал Золотничок.

— Да никакой это не дым.

— Как не дым, когда дым.

— А искры откуда?

— Ну, пыль.

— Какая пыль, ветра-то нету.

— Танки, танки! — надрывались Обжора и Марио.

И мы увидели их ясно — они возникли из-за поворота, — о мадонна, какие страшные, один, два, три, и у всех пушки нацелены прямо в небо.

Американцы сидели на башнях, покуривали и махали нам.

Танков было пять; должно быть, это авангард, решили мы. Воздух вдруг взорвался жутким грохотом.

— Что это, мамочки!

— Сейчас всех перебьют, скоты!

Мы зарылись поглубже в пыль. Но грохот вскоре смолк.

— Черт, штаны испачкал! — пожаловался Пузырь, отплевываясь от пыли.

— И все-таки, что они затевают? — Агриппино изо всех сил вытягивал шею. В толпе стоял приглушенный ропот — кто всхлипывал, кто молился.

Обжора, Вонючка и Марио Гулициа стали насмехаться над односельчанами:

— Трусы вы, жуки навозные, и больше никто!

— Чего это с ними? — удивился Тури. — Черт меня возьми, если я хоть что-нибудь понимаю!

Люди, видно устыдившись своих страхов, притихли в напряженном ожидании, но трое сорванцов на дереве продолжали их дразнить.

— Эй, вы чего там раскудахтались? — окликнул их Нахалюга.

— У Спадаро во дворе почти всех кур снарядом поубивало, да и петуху голову размозжили. Будьте уверены, нам отсюда все видно как на ладони.

— Они что же, с курами воевать явились?

А на дороге уже показались новые танки, и мы поняли: через полчаса они будут у нас.

— Ах, кровопийцы! — причитали женщины. — На погибель нашу сюда пришли!

Вскоре первый танк подкатил к роще донны Каролины и остановился. У нас даже дух захватило при виде этой махины: вот так, по нашим представлениям, должен был выглядеть конь неистового Орланда.

— Хелло, хелло! — говорили американцы, попыхивая трубками.

На приветствия никто не ответил. Все исподлобья глядели на них. Мы на всякий случай забросили портрет дуче подальше в заросли ежевики.

Не ровен час, стрелять начнут, — сказал Кармело.

Дуче перевернулся в воздухе, напоследок укоризненно взглянул на нас одним глазом и со злобным клекотом провалился в преисподнюю.

Подъехавшие танки стали полукругом у крепостных стен. Американский офицер с криком «Долой Муссолини!» начал разбрасывать направо и налево пачки галет. Но толпа и не подумала их подбирать. Танкисты по примеру своего командира тоже принялись осыпать нас галетами и шоколадом.

— Гуд дей, литл итэлианз, гуд дей!

Мы во все глаза глядели на этот благословенный дождь.

— Чего рты разинули?! — крикнул Обжора. — Подбирай, ребята!

Вместе с дружками он спрыгнул с дерева прямо на дорогу. Мы опомнились и тоже стали напихивать за пазуху американские яства. Солдаты смеялись и кричали:

— Олрайт, чилдрен, олрайт!

Мы копошились в пыли под грустными взглядами односельчан, видно не ожидавших от иностранцев такой щедрости.

Внезапно опять грянул залп, и мы в испуге распластались посреди дороги. Полежав немного, мы осторожно огляделись и увидели стаю голубей, разлетавшихся во все стороны. Три птицы стремительно падали вниз, теряя сизые перья.

— Ой, мамочки! — взвизгнул Агриппино и поспешно спрятался за деревьями.

У нас также пропала охота подбирать пачки галет, ведь каждый и так набил полную пазуху, и мы стали глядеть на американцев, которые теперь занялись голубями.

Один голубь грохнулся оземь; лапки его еще судорожно дергались.

— О-ля-ля!

Солдат схватил полумертвую птицу за крыло.

— Только клюва тебе недостает, коршун проклятый! — процедил сквозь зубы Агриппино.

— Ит пиджин тунайт! — ликовал танкист.

— Пиджин, пиджин! — подхватили остальные.

Два подбитых голубя еще трепыхались в воздухе. А голубиная стая тем временем огибала горный хребет. Спустя секунду вторая птица шмякнулась о башню танка.

— Пиджин, пиджин!

Третий голубь, распластав крылья, спикировал прямо на нас. Чернявый достал его в прыжке и объявил:

— Наша добыча, этого не отдам.

Американцы что-то кричали на своем дурацком языке, но Чернявый быстро спрятал голубя в кустах ежевики.

— Нету, улетел! — И показал на небо.

Американцы засмеялись.

— Литл рог, литл рог! — напустились они на Чернявого, а тот лишь смерил их презрительным взглядом.

В этот миг прозвучала команда, и американцы рассыпались по машинам; пронзительно заскрежетали гусеницы.

— Слава богу, отчалили, — сказал кто-то из толпы.

Танки снова вытянулись по дороге и покатили, оставляя за собой глубокие рытвины.

— Пошли отсюда, — сказал Тури. — У меня голова кругом идет.

— А куда? — спросил я.

— Айда в Замок! — воскликнул Кармело. — Оттуда лучше всего видать, как войска проходят.

Чуридду выудил из кустов голубя, подбросил его на ладони.

— Сдох. Что с ним делать, в крапиву, что ль, забросить?

— Очумел? — покосился на него Чернявый. — С собой возьмем. Дохлый, ну и что с того? Уж лучше мы его съедим, чем эти скоты.

На площади мы едва не угодили под танки, грохотавшие гусеницами по булыжнику.

— За мной! — заорал Тури, проскользнув между ними.

В Замке было пустынно; мы расположились во дворике под кустом отцветающей акации.

— Ура, сейчас пир устроим! — радовался Нахалюга.

— Сперва надо костер развести, чтоб голубя изжарить, — заметил Агриппино.

Мы подошли к обрыву; внизу была купальня, а за ней расстилалась долина.

— Вон они! — гаркнул Пузырь.

Вся дорога была запружена танками, военными грузовиками, которые медленно ползли под лучами догоравшего солнца.

— Эй вы! — окликнул нас Агриппино. — Костер готов.

Мы живо ощипали голубка.

Из-под крыла у него сочилась кровь.

— Вон куда его подранили, — тихо сказал Чернявый.

— Бедняга! — посетовал я. — Но мы же не виноваты!

На огне мы опалили оставшиеся перышки, и нежное, ароматное мясо зарумянилось очень быстро.

— Нам бы сотню таких! — мечтательно протянул Карлик.

— Перебьешься. Зато у нас галет и шоколада в избытке.

— С чего начнем? — спросил я.

— С голубя, конечно.

Мы разорвали жаркое на части, кишки выбросили, а от печенки дали всем по кусочку.

— Чур мне голову, — попросил Пузырь.

— Так, теперь доставайте галеты, — распорядился Чернявый.

Мы немного разгребли камни и уселись, скрестив ноги, на пожухлой траве.

— Не то что наш хлеб, — облизывался Чуридду.

— Точно, — подтвердил Тури. — А ведь они, гады, каждый день такое жрут.

Мы поглощали хрустящие, обсыпанные мукой галеты, закусывали шоколадом и причмокивали от удовольствия.

— Ах черт, вот черт! — твердил Чернявый: видно, слов у него не хватало.

— Век бы здесь сидел! — с набитым ртом пробурчал Золотничок, облизывая перемазанные пальцы.

Но скоро нас стала мучить жажда.

— Ой, не могу больше, в горле пересохло! — пожаловался Пузырь.

Мы какое-то время крепились — через силу жевали приторный шоколад, но надолго нас не хватило.

— Он у меня в глотке застрял, — объявил Кармело.

— Водички бы сюда!

Тури поднялся.

— Внизу можно напиться, у дядюшки Анджело. Либо мы спускаемся по скале, либо возвращаемся назад.

Легко сказать — по скале, она же отвесная. Но у Тури уже созрел план. Он отобрал у нас ремни, сцепил их друг с другом и привязал этот канат к выступу.

— Вот так и будем спускаться.

— А если оборвется? — взвизгнул Пузырь, который вечно был готов в штаны наложить.

Но Тури, не слушая его, соскользнул по канату и в мгновение ока очутился на нижней площадке.

— Ну, чего сдрейфили?

За ним полезли Агриппино, Нахалюга и Золотничок. Пузырь все канючил:

— Домой хочу, к бабушке!

Но я дал ему хорошего пинка, и он как ни трусил, а все-таки спустился.

— Да это ж пара пустяков! — радостно закричал он.

Нам не повезло: хибара дядюшки Анджело была заперта. Мы отбили себе кулаки об дверь — и куда запропастился этот старый дурак? Не тащиться же обратно, тем более что дорогу перекрыли американцы?

— Айда со мной! — вдруг крикнул Агриппино.

Он залез в огород дядюшки Анджело, мы за ним.

— Вон, видите старую лохань? Там чистая вода для кур.

Агриппино нагнулся и стал лакать из корыта. И правда, вода была свежая, вкусная.

— Ну и нюх у тебя! — восхитился Тури.

— Небось в хозяйстве всему научишься.

Мы напились, не обращая внимания на враждебное квохтанье кур, и решили вернуться в Замок.

Однако же подниматься — не спускаться. Кто тяжело пыхтел, кто отплевывался, кто бурчал:

— И куда нас понесла нелегкая?!

Вдобавок по всему склону росли какие-то колючки с тошнотворным запахом.

— Ну и вонь! — скривился Карлик.

— Камни и то лучше, — подхватил Золотничок. — Тьфу! Апчхи!

— Лезь давай, — сказал я. — Уже близко.

Первым взобрался Кармело, самый опытный скалолаз. Он хорошо знал, где подниматься, за какой выступ ухватиться, чтобы потом подтянуться на руках. Чернявый, гибкий, как пружина, и выносливый, ненамного от него отстал.

— Эй вы, недоноски! — закричали они нам с вершины, уже окутанной сумраком. — Шевелитесь! Ползут как черепахи!

Меня зло разобрало: ведь я бы тоже был давно наверху, если б не этот недотепа Пузырь, который цеплялся за меня и хныкал:

— Ну обожди, дай руку!

Из-за него меня обогнали даже Тури и Агриппино. Вскоре я услышал их торжествующее «ура».

Ладно, плевать на них, решил я и протянул руку Пузырю.

— Не торопись. Теперь мы все одно последние.

Но последним вскарабкался Золотничок, изо всех сил делавший вид, что ему это безразлично.

Стемнело. Мы по очереди зевали, Тури — больше всех. Лежать на земле было жестко; то и дело кто-нибудь вытаскивал из-под себя и швырял вниз колкий камешек.

— Ух ты, глядите, ночь-то какая звездная! — воскликнул Золотничок.

— Да пошел ты со своими звездами, дай отдохнуть.

— Ох, и правда спать до смерти хочется, — зевнул Кармело.

Пузырь уже пришел в себя после пережитого страха и теперь рассуждал о звездах. Самый младший среди нас, он до сих пор ходил в школу и был первым учеником в классе.

— Ну давай, бабушкин внучек, прочти нам лекцию! — с издевкой сказал Тури, поудобнее устраиваясь на боку.

— При чем тут лекция, это же интересно, — отозвался Пузырь. — Так вот, небо — это огромная долина, где живут разные звери.

Его тихий, мечтательный голос будто убаюкивал нас.

— Вон, к примеру, Большая Медведица, семь звезд наподобие ковша. А там перевернутый ковшик — Малая Медведица, и над ней висит Полярная звезда…

— Полярную звезду я знаю, — прервал Агриппино. — Мы по ней время определяем.

— Точно! — воскликнул Золотничок. — Звезда посветит петуху на гребень, он и давай кукарекать.

— Выдумаешь тоже, ослиная башка! — обрушился на него Тури.

Но мы все уже заинтересовались рассказом Пузыря.

— Вон там, повыше, Кассиопея. Правда, здорово на небо глядеть: кажется, будто в колодец летишь?

— Ой, мамочки! — всполошился Чуридду.

— Вот мы уже на Млечном Пути, — не унимался Пузырь. — По нему молоко ведрами разлито.

— Вот это да, кто бы мог подумать! Звездный лес, а посреди течет тихая теплая река… и ведь так было испокон веку.

Даже Чернявый и Тури теперь глядели на Млечный Путь, правда, корчили рожи, отпускали ехидные замечания, но было заметно, что и они не в силах оторвать глаз от этой сверкающей шпаги. Вот тебе и Пузырь, а мы-то считали его слюнтяем.

— Так, а чуть пониже — Лебедь. Раскинул над водой крылья и весь светится. Пойдем дальше? У этой дороги нет конца: Орел, Стрелец… Скорпион — видите ту огненную сороконожку у самой линии горизонта? А теперь снова вверх и влево. Не устали?

С дороги доносился приглушенный рокот военных грузовиков. А может, это шепчут таинственные звезды в безбрежном океане?

— Змея, Геркулес, Волопас.

— Волопас… — зачарованно повторил Карлик. — Надо же, будто уступы, один над другим, а вокруг темень.

— Чего замолчал? — спросил я Пузыря, хотя глаза у меня слипались.

— Есть такой прибор, который измеряет звездные расстояния, — продолжил Пузырь. — Называется астролябия.

Нам понравилось слово, и мы принялись повторять его на разные лады.

— Астролябия — звучит будто заклинание, — сказал Чернявый.

Вдали едва заметно мерцали два пенных кружочка — Волопас и Лира.

«Астролябия, астролябия, астролябия!» — навязчиво отдавалось в ушах, и я уже не понимал, где нахожусь и что со мной творится. Сон одолел меня; под головой шуршит сухая трава, а вокруг астролябят звезды. Тепло и сладко, словно в овечьем хлеву.

Пузырь и Чуридду уже крепко спали. У меня урчало в животе, и сквозь сон мне чудилось, что это грохочут барабаны и трубит рог.

— Что это? Что такое?! — вскрикнул я, просыпаясь.

— Бой идет в долине, — отозвался Агриппино.

Я хотел подняться, но дремота опутала меня тяжелыми цепями.

— Там, видать, жарко, — заметил Тури. — Глядите, весь склон в огне!

— Деревня горит. Кажись, Мистербьянко, — сказал Кармело.

— Нет, это Мотта!

— А по-моему, Патерно!

Близлежащие деревни то вспыхивали факелом, то снова скрывались в ночной мгле.

Я стал тереть себе виски; в горле был комок. Вся земля вокруг сотрясалась от взрывов.

— Здорово, а? — твердил Чернявый. — Вот это, я понимаю, война!

Мы прижались поплотнее друг к дружке. Грохот понемногу стихал, зато все отчетливее становился отдаленный гул.

— А это еще что? — спросил Кармело.

Над горами пролетала стая птиц, но мы тут же поняли по огненно-красной полосе, что это не птицы.

Полоса все удлинялась, точно падающая под гром и свист комета.

— Так ведь это самолеты! — догадался Агриппино.

— Точно, самолеты! — подтвердил Тури.

Они пролетели прямо над нами — яркая цепочка огней, — оглушив нас ревом моторов. Потом все внезапно смолкло.

— Неужели конец? — спросил Чуридду.

Мы хотели было снова завалиться спать, но вдруг над вершиной Этны взметнулись языки пламени, и долина опять огласилась залпами.

— Зенитная артиллерия бьет, — пояснил Тури. — Вон одного подбили.

Мы увидели в небе вспыхнувший факелом самолет. А Чернявый почему-то начал вопить:

— Пиджин, пиджин! — и при этом вытряхивал из карманов оставшиеся шоколадки.

Между тем самолет стремительно терял высоту, словно погружаясь в смертельный водоворот. На мгновение ярко озарилась река, а потом самолет рухнул в воду.

— Все, крышка! — воскликнул Тури и выплюнул на землю кусок шоколада.

Ночь снова окутала долину, лишь в одном месте еще светился багровый отблеск.

Мы помолчали.

— Все на свете кончается, — заметил Золотничок. — Пора и нам на боковую.

И мы улеглись на землю, дожевывая шоколадки.