"Ричард Длинные Руки — пфальцграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)ГЛАВА 13Грохот копыт постепенно утих. Это из ворот мы вырвались красиво и грозно, а дальше кони перешли на экономный шаг. Чуть отстав на шажок, по бокам едут, покачивая перьями на шлемах, бравые и отважные Растер и Митчелл, руки на рукоятях мечей, глаза ищут, с кем бы подраться. Барон Альбрехт провожал нас, стоя наверху стены. Я чувствовал, что не столько смотрит нам вслед, сколько озирает окрестности и уже прикидывает, что где разместить, дабы повысить рентабельность этой земли. А потом, если получится, опыт перенести и на всю Армландию. У него самого, как сообщил Митчелл ехидно, земли совсем мало, а расшириться не удастся: соседи могущественные, сотрут в порошок. Сэр Растер, как всеповидавший Гильгамеш, громогласно предупреждал, что вон там опасная круча, там прямо из стены высовывается рука и хватает все живое, что крупнее барана, вот там колючие кусты, что совсем не кусты, так как с началом засухи откочевывают севернее, а во-о-о-он там виднеются камыши, оттуда начинается болото и тянется на пару миль… — Ну, — сказал Митчелл недовольно, — болото-то хоть обычное? — Болото обычное, — заверил сэр Растер, — а вот жабы… — А что за жабы? — Крупноваты, — сообщил он. Видя наши непроницаемые лица, добавил: — Самые мелкие побольше рыбацкой лодки, а крупные так и вовсе с корабль… Когда у них свадьба, то сплетаются в такие клубки, что выше деревьев. А уж стонут и кряхтят так, что в окрестных деревнях у коров пропадает молоко… Я вспомнил тех болотных гадов, что брачными играми ввергли леди Беатриссу в смущение, удивился: — Как же перебираются из озера в озеро? — По земле? — предположил Митчелл. — Нет, — опроверг сэр Растер, — на сушу никогда не выползают. — Тогда все озера, — предположил я, — остатки некогда единого великого моря? — Не пойдет, — сказал Митчелл. — Почему? — В морях вода соленая, — объяснил он знающе, — а в озерах — нет. — А в океанах? — Насчет океанов не знаю, но в озерах точно несоленая. Я вспомнил: — А икра? Крупная или мелкая? — Да как у простых лягушек… — Тогда понятно, — сообщил я, — к утиным лапам прилипает, те и разносят. Икра липкая, заметили? Сэр Растер почесал в затылке: — Да-а, надо смотреть, чтобы эти утки в мой домашний пруд не садились. Но разве уследишь… Митчелл поинтересовался: — А большой у вас пруд, благородный сэр Растер? — Да не очень, — ответил сэр Растер. — Даже маленький… По правде сказать, у меня вообще пруда нет! Да и какой пруд, когда и земли-то никогда не было! Я бесщитовой, кормлюсь военной добычей, а не налогами. Но вообще-то подумываю, что когда-нибудь осяду… и заведу большой пруд. С золотыми рыбками размером с коров. Толстых, жирных, вкусных… Далеко слева обозначились белые строения, то ли город, то ли выбеленные, как кости, руины. Проступили над горизонтом крестики ветряных мельниц. Я сообразил запоздало, что там жилье, и нехилое, раз столько мельниц. Довольно быстро начинает, как мне показалось, открываться береговая линия. Дорога пошла взбираться круто на цепочку холмов. Я повернул коня и погнал под углом, еще не соображая, что здесь вроде бы неоткуда взяться морю. Зайчик взбежал наверх так же быстро, как и по ровному, дыхание у меня остановилось: пустыня, настоящая пустыня, уходящие вдаль золотые спины барханов пересушенного песка… Я оглядывался ошалело, за моей спиной не просто зелень, но и вековые леса, а под копытами Зайчика уже трещат крупные ракушки, тоже белые, ждущие прикосновения, чтобы рассыпаться в пыль, выглядывают высушенные черепа громадных чудовищ, такие исполины могут жить только в воде… Сзади простучали копыта, сэр Растер прокричал быстро: — Только не останавливайтесь, сэр Ричард! Только не останавливайтесь!… — А что здесь? Он указал на темнеющую вдали полоску деревьев. — Гоните во-о-он туда. Там безопасно. Мимо пронесся Митчелл, обеими руками держит повод, пригнулся, как гунн, сразу видно, что драться не собирается, что бы там ни выпрыгнуло из песков. Сэр Растер пришпорил коня и погнал следом. Зайчик тихонько ржанул и пошел неспешным галопом. Белая хрустящая пыль фейерверками взлетает из-под копыт, иногда с щелканьем лопаются черепа страшных рыб, в воздухе свистят острые обломки костей. В какой-то момент чутье заставило снять с пояса молот. В трех шагах от скачущего коня Растера вздыбился бугром песок, эдакий бархан, помедлил, словно всматриваясь термо или еще чем-то, и двинулся за Расером, быстро сокращая расстояние. Молот ударил в бархан, когда тот внезапно вырос и начал загибаться грозной волной над прильнувшим к конской гриве всадником. Взвился золотой песок, раздался треск, словно лопнула баальбекская плита, во все стороны брызнули фонтаны крови. И лишь тогда из-под земли донесся глухой болезненный рев. Не просто из-под земли, а как будто с огромной глубины, мол, здесь на поверхность некий подземный великан всего лишь высунул пальчик. — А вот не высовывай, — бросил я. Зайчик, дико кося глазом, такого вроде бы и он не видел, перепрыгнул озеро быстро впитывающейся в песок крови, я с молотом в руке оглядывался, но только фырканье скачущих коней и непрекращающийся треск ракушек под копытами. Гряда деревьев приближалась, сэр Растер и Митчелл ворвались под густую тень, здесь копыта стучат иначе, разом остановили коней. Я на ходу повесил молот, оглянулся. — Ну вы и даете! Не безопаснее ли объехать? Сэр Растер воскликнул бодро: — Да оно не всякий раз кидается! Бывает, сто раз проедешь, а только на сто первый… — Все равно, — сказал я сварливо. — Умнее объехать. Митчелл сказал глубокомысленно: — Конечно, умнее… Дурость переть вот так. Правда, зато по-рыцарски. С чего это станем уступать дорогу зверю? — Вот-вот, — сказал Растер обрадованно. — Где наша гордость? — Эх, — сказал я, — нет у вас уважения к ценности жизни… — Что жизнь, — изрек Митчелл глубокомысленно, — если ее не прожигать — она сгниет. Растер захохотал, сказал с удовольствием: — Точно сказано! А когда не спишь, а вот так в седле, то жизнь всегда дает шанс изменить себя к лучшему. Правда, паршиво, что никогда об этом не говорит… — Жизнь — штука хитрая, — подтвердил Митчелл, — поэтому удобный случай подворачивается, как правило, в самый неудобный момент. Вот помню как-то… нет, хоть тут и нет дам, но все равно, мы же не простолюдины, чтобы о таком рассказывать… Сэр Растер покосился в мою сторону. — Надо жить, как вот сэр Ричард: мечется между троном и виселицей! Ему не скучно. Митчелл вздохнул: — Жизнь у нас, конечно, не удалась, но в остальном все прекрасно. — Мне тоже кажется, — согласился Растер, — что вся моя жизнь — это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Вчера я вообще хотел покончить жизнь самоубийством, но не нашел повода! Они похохатывали, все чаще поглядывали на меня, приглашая присоединиться к легкому разговору. — Если вы не смогли сделать свою жизнь прекрасной, — изрек наконец я, — значит, жизнь сделала вас. Небо красное, словно после гигантского пожара, даже облака выглядят застывшими шарами огня. Далекая горная гряда темная, горят красным только ребра, но вода в реке, через которую идем по мелководью, удивительно голубая, даже синяя, насыщенно-синяя. С берега на воду падает тень, в том месте она темно-зеленая, зато здесь от наших ног настолько радостно-синяя, будто ее освещает другое солнце. Я привстал в стременах. — Вон там, — спросил у всезнающих искателей приключений, — и есть владения сэра Тирола? Или мы проехали мимо? — Он, — заверил сэр Растер. — Хранитель старых традиций… — Отлично, — ответил я с облегчением, — заночуем в замке, а не под открытым небом. На ровном месте, вдали от горных кряжей и даже холмов, угрюмая и потрепанная временем башня высится среди полуразрушенных стен и заброшенных построек, единственная уцелевшая Бог знает с каких времен. При короле Утерлихе, как начал с удовольствием рассказывать Растер, в стране воцарился мир и длился — невиданное дело! — почти двести лет, из-за чего решили, что надобности в каменных крепостях больше нет, потому по всей Армландии… тогда она звалась как-то иначе, запамятовал, строили обычные удобные дома. Только некая большая семья по-прежнему обитала в этой неудобной и сырой крепости, заслужив прозвище помешанных чудаков. Но однажды на страну нахлынули дикие орды. Конные племена настолько быстро завоевали королевство, а за ним еще и еще, пока не расшибли лбы о Хребет, что мало кто успел оказать сопротивление. Кочевники подвергли королевство страшному разгрому, увели в неволю сотни тысяч ремесленников, длинными вереницами тянулись караваны молодых девушек — их уводили на потеху в страну победителей, и только эту крепость кочевники так и не смогли захватить, а семья, владевшая крепостью, дала приют почти всем своим крестьянам. Кочевники ушли, когда защитники уже отчаялись удерживать крепость. Кочевники, правда, и не пробовали брать ее приступом, даже не выставили пикеты, но все равно трудно было добывать пропитание в разоренной стране во время коротких вылазок. Однако, едва кочевники ушли, именно эта крепость и стала центром собирания земель. Лишь столетия спустя, когда снова заселили опустошенные земли, крепость начала терять свое значение, а окончательно перестала быть центром, когда оформились молодые и свирепые королевства. — Понятно, — сказал я, — порфироносная вдова… — Как, простите? — У жителей тлеет чувство оскорбленной гордости, — сказал я. — Комплекс петербуржцев. Ладно, договоримся… может быть. Подъезжая ближе, рассмотрели, что башня не совсем башня, что обычно служат лишь сторожевыми вышками, а массивная, просторная, настоящий каменный дом, разве что поднятый на высоту седьмого-восьмого этажа. Если остальные здания, от которых только каменные пеньки, когда-то соответствовали, то это была настоящая крепость… Митчелл как уловил мои мысли, сказал с видом умудренного профессионала: — Такая крепость несокрушима, но содержать дорого. Больших нашествий нет, а при местных стычках отсидятся и в этой башне. Сэр Растер добавил уважительно: — Она сама по себе крепость! На крыше, украшенной зубцами, что означает статус большой крепости, появился человек, налег животом на каменный край между зубцами. Мы подъехали и остановились, рассматривая тяжелую, окованную металлическими полосами дверь, а он с высоты рассматривал нас. Наконец Растер заорал: — Что пялишься? Открывай ворота, дурень! С крыши ответили саркастически: — Вот прям щас?… Кто такие? Сэр Растер грозно прокричал: — Разуй глаза, дурак! Штандарт не видишь? Это гроссграф Армландии!… И сюзерен твоего хозяина, понял? С крыши после паузы донесся размышляющий голос: — Гроссграф? А че это?… — Не твое дело, дурак! — рыкнул Растер, повышая голос. — Открывай! Рассуждать он будет о генеалогии, скотина немытая… Человек на крыше хмыкнул, но отодвинулся, а затем исчез вовсе. Мы терпеливо ждали, сэр Растер раздраженно сопел, наконец и Митчелл сказал негромко: — Я бы сказал, что пора уже спуститься. — Да чего спускаться, — буркнул Растер, — всего-то крикнуть вниз. — Совещаются? — предположил я. — О чем? — удивился Растер. — Прибыл сюзерен! Ворота должны открыть немедленно. Ни о чем не спрашивая. Я вздохнул: — Это верно. Подождем еще чуток. Сверху раздались голоса. На крыше появилось уже несколько человек, зубоскалили вполголоса, рассматривая нас. Растер рычал, медленно наливаясь кровью, Митчелл хмурился. Я положил руку на молот. — Что ж… придется напомнить, что пришли люди, облеченные властью. — Вот-вот, — сказал Растер обрадованно. — А власть — это сила, — сказал я. Молот с такого расстояния даже не перекувырнулся: грохот, оглушительный треск. Во все стороны брызнули белые щепки. С визгом разлетелись железные полосы, на лету скручиваясь в спирали. В каменном здании на месте ворот образовалась широкая дыра. Одна створка сохранила пару обломанных досок, раскачивается на железных скобах, другая усеяла щепками все вокруг. Растер и Митчелл застыли в седлах, еще не видели, как бьет молот, лица посерели, а глаза одинаково выпучились. Я поймал и повесил на пояс, неспешно вытащил меч и пустил коня в проход. В просторном полутемном помещении к стенам прижимаются насмерть перепуганные люди. Я проехал на середину зала, копыта Зайчика стучат, как кастаньеты великанши, обнаженный меч блестит холодно и зловеще. — Ну и что? — поинтересовался я раздраженно. — Помогли вам крепкие ворота?… За спиной сказал наконец сумевший заговорить Растер: — Сэр Ричард, а не разнести ли и саму башню?… Красиво так это… — Хорошая идея, — проговорил Митчелл. — Вдрызг! — Камни брызнут еще лучше, — сказал Растер громко. — А что? Ломать так ломать! От перепуганных людей наконец отделился толстенький человечек, богато одетый, бросился в ноги моему коню. — Благодетель!… Не губите!… Просто хозяин болен, вот и бегаем то к нему, то от него! — А без него решить не можете? — Как можно, — испугался он. — Он же хозяин! Я бросил поводья Зайчика ему в лицо. — Держи. А я пойду посмотрю. Митчелл пошел за мной, но остановился у лестницы, поставив на первую ступеньку ногу и поигрывая обнаженным мечом. Растер, не слезая с коня, кружил по залу, грозный и рыкающий, на него смотрели с ужасом. Молодцы, отметил я. Что значит ветераны. Не сговариваясь, выбрали именно те места, где могут контролировать все это стадо. Растер охраняет вход в башню, а Митчелл не позволит никому ни за мной броситься, ни сверху сбежать. Со второго этажа начали попадаться перепуганные люди. Я в сверкающих доспехах старинной работы, громадный и с дивно блистающим мечом, кажусь чудищем, закованным в сталь. Все прижимаются к стенам, лестница узкая, я почти задевал некоторых существ, а среди этих существ есть и обомлевшие от ужаса молоденькие служанки, пышненькие и сочные, как куропатки. Они смотрят такими испуганными глазами, что во мне сыграло нечто, и едва не задрал одной из них платье за голову, вспомнив, что трусы не войдут в употребление еще лет сто, если не двести. Как и лифчики. На третьем этаже столпились люди с оружием в руках. Никто не бросился в мою сторону, но мечи обнажены, все закрывают спинами дверь в единственную комнату на этаже. — Ну что, — произнес я почти ласково, это прозвучало куда более зловеще, чем крики и брань, — будем драться с сюзереном? Один сказал дрогнувшим голосом: — Никто… не собирался! Но хозяин спал, его начали будить… — Мне сказали, — напомнил я, — что он болен. — Болен, — сказал страж нервно. — Ему дали попить чего-то, заснул. Вот будили… — Брысь, — велел я. — Там внизу мои люди, они разнесут и башню вдрызг, поняли? Если что. А сейчас я изволю проверить ваши брехни насчет хозяина. Они очень неохотно расступились, я видел оценивающие взгляды насчет моего роста, ширины плеч и длины рук. Смотрели и на доспехи, каких здесь еще не видели. Когда отступили достаточно далеко, я толкнул ногой дверь, шагнул через порог. Дверь ударилась о стену и, отскочив, смачно впечаталась в проем. Я оказался с мечом в руке в спальне, где мощно пахнет больницей. И хотя здесь запахи иные, но запах уныния и болезни чувствуется как в воздухе, так и во всем: темных гобеленах, закрытом подушками окне, затхлом непроветриваемом помещении. У противоположной стены широкое ложе с балдахином, рядом на стульчике женщина в простой, но богатой одежде, и стоящий мужчина, в котором я узнал того хмыря, что рассматривал нас с крыши. И хотя шелохнулось чувство вины, хозяин в самом деле болен, я не удержался от ехидной реплики: — Быстро же ты гоняешь, черепаха!… Там половину народу побили из-за тебя. Женщина быстро поднялась, высокая, стройная, с пышной копной черных волос. — Мой муж болен, — сказала она быстро, — так что мы не могли вас принять так, как полагается… графу… гроссграфу? Я леди Тулузея, жена хозяина замка. — Гроссграф Армландии, — представился я. — Ричард Длинные Руки. Паладин, сюзерен и вообще лицо, принимающее решения. — Мы ничего об этом еще не слышали, — ответила она настороженно. — О вашем… гроссграфстве, сэр паладин. — Я шагаю быстро, — ответил я почтительно, но с легкой твердостью в голосе. — Кто пытался оказывать сопротивление — уже не противится. Убит или бежал в другие королевства. Замок графа Хоффмана я присоединил к своим владениям. И вообще… собираюсь отбирать земли и замки у тех, кто противится моей воле… еще не монаршей или августейшей, но и гроссграф — уже не совсем коза на базаре. Так что учтите… Леди Тулузея быстро зыркнула на ложе. Мужчина с сильно исхудавшим лицом, бледный, как пергаментная бумага, с усилием поднял набрякшие веки. — Я слышал… — прошептал он. — Я не противлюсь… — Рад это слышать, — ответил я. — Ладно, не буду мешать выздоровлению, а вы, не сомневаюсь, выздоровеете. Уже ночь, мы проведем ее в вашем… гм… замке, а утром отправимся обратно. Но оммаж вы должны произнести хоть и на смертном одре. Леди Тулузея сказала быстро: — Сэр гроссграф… не сомневайтесь, мы не противимся вашей воле! Мы просто хотим сохранить то, что у нас есть. На большее не претендуем. Она выпрямилась, жаркий румянец окрасил ее темные от загара щеки. Высокая и хорошо очерченная легким платьем из тонкой ткани грудь часто вздымается, заставляя то и дело бросать на нее взгляды. Я невольно залюбовался этой женщиной, что продолжает выглядеть как молодая девушка. Плотный загар покрывает чистую кожу ее странного лица, в котором перемешались все тысячелетия и все народы, населявшие эти древние земли. Лицо подчеркнуто строгое, без лишних деталей и украшений, прямой взгляд темных глаз загадочен, нос выточен очень изящно, губы почти черные, и все тело почти черное, лишь совсем случайно, когда поклонилась мне, как господину, я успел увидеть ослепительно белую кожу, какой гордились бы фаворитки французских королей. — Я не планирую у вас ничего отнимать, — ответил я легко. — Благодарю вас, сэр… — Сэр Ричард, леди. — …сэр Ричард. Я добавил: — Но оставить так близко соседа без клятвы верности, согласитесь, рискованно. Леди Тулузея скованно улыбнулась, я поклонился но не слишком, надо соразмерять между почтением к женщине и своим все более растущим статусом, вышел в коридор. Людей с оружием стало втрое больше. Я сказал строго: — Вот что, орлы! Хозяин признал меня сюзереном. Так что и вы теперь должны смотреть на меня… соответственно. Они подтянулись довольно нехотя, но смотрели по-прежнему недружелюбно. Я читал на их лицах классическое насчет двойного гнета. — Ничего, — сказал я утешающе, — в большом хозяйстве больше возможностей. |
||
|