"Ричард Длинные Руки — пфальцграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)ГЛАВА 14Как почетным гостям, нам отвели весь верхний этаж, хотя насчет почетности я мог бы и поспорить: разве что в Тюрингии верх считался привилегией знати, а в остальных регионах обычно знатные располагались на первых этажах. Впрочем, с хозяевами не спорят, особенно с больными. Митчелл вежливо попросил у меня разрешения заночевать вне башни. Лето, мол, кончилось, скоро полетят белые мухи, в последний раз полюбуется золотой осенью. Объяснение дурацкое, но я все понял и не стал возражать, как и против желания Растера чисто по-мужски провести ночь среди воинов. В комнате я с порога проглядел ее по-всякому и старательно понюхал воздух, но здесь едва уловимые и размытые полосы запахов угрюмых женщин, что когда-то перестилали постели. Окно закрыто плотными ставнями, так что запахам не меньше недели-двух. — Терпимо, — произнес я. — Ладно, утро вечера мудренее… Лег на спину, заложив ладони за голову. Как-то надо совместить это гроссграфство и вылазки на Юг. Те две прошли успешно, теперь надо собрать надежную команду. Не факт, что со мной захотят отправиться Гунтер или Зигфрид, могли и прижиться здесь, к тому же для них Юг совсем не то, что для меня. Так что впереди еще будут сложности. Ладно, без непредвиденных не обойтись, главное — завтра с утра в Сворве, там выйду через нуль-туннель и постараюсь узнать насчет покупки земли. Землевладельцы везде в цене, к ним больше уважения, чем к любым слоям населения. Землевладелец — это человек, который не сбежит. С него можно драть налоги, никуда не денется, но и не перегибать: земледельцы — самая надежная опора любого режима. Я ощутил струйку свежего воздуха раньше, чем скрипнула и приоткрылась дверь. Женщина, укрытая в покрывало до пола, вдвинулась неслышно, от нее пахнуло хорошими духами. Сделав пару шагов, она сказала таинственным шепотом: — Как? Заснуть, не дождавшись меня? — Не сплю, — заверил я. — Вот эта… жду. Она остановилась у ложа. — Чего? — Приятных неожиданностей, — пояснил я. Она тихонько и очень женственно рассмеялась, неспешным движением отбросила покрывало, оставшись нагой, и, грациозно изгибаясь, медленно взобралась ко мне. Я не двигался. Леди Тулузея наклонилась надо мной, тяжелые женские груди повисли над моим лицом. Под их горячей недевичьей тяжестью там, выше, истончилось и, натянув кожу, вытянулось, а здесь огромные и нежные покачиваются, медленно опускаясь, смотрят мне в губы крупными красными сосками, длиненными настолько, что выглядят элитными виноградинами. — Да, — согласился я, — хороша… Она поинтересовалась с явным удовольствием: — Насколько? — Достаточно, — согласился я. — Достаточно хороша. — Достаточно для чего? — спросила она мурлыкающим голосом, ее полные груди качнулись и задели горячими кончиками мои губы. — Чтобы соблазнять заблудшие души, — пояснил я. Ее груди, заслоняя весь мир, качнулись слева направо, я ухитрился поймать губами один сосок, но он дразняще выскользнул. — Но вы, сэр Ричард, душа не заблудшая? — Все мы в этом мире заблудшие, — ответил я смиренно, — кто считает себя незаблудшйм — впадает в смертный грех гордыни. Груди опустились еще ниже, я наконец захватил горячий красный сосок губами и взял на всю его длину. Он тут же распух и удлинился. Я чувствовал, как в нем толчками бьет кровь, разогревая все сильнее и сильнее, заставляя разбухать, утолщаться. — И как в таких случаях поступаете, сэр Ричард? — произнесла она с милой издевкой. — Вы же паладин… рыцарь церкви? Я промямлил краем рта: — А что… паладин… синоним дурака? — Ну… вам же многое запрещено… — Чем больше кому чего запрещено, — пропыхтел я, — тем больше он человек… Она уже говорит прерывающимся голосом, ее тело непроизвольно двигается, глаза расширились и стали почти невидящими, я перевернулся с нею, оказавшись сверху. — И что… вы… в таких случаях… — У нас есть способ, самой церковью проверенный, как бороться с соблазном, — ответил я железно. — Очень просто: поддаться ему! Солнечный луч щекотнул нос, я сморщился и чихнул. Рука моя непроизвольно пощупала место рядом на ложе, но там пусто. Открыв глаза, я вспомнил, что поддался соблазну еще пару раз, прежде чем заснул, а сейчас вот благостен и светел. Могу думать о высоком, никакие гормоны не бьют в голову с силой крепостного тарана, расшибающего ворота. Перед глазами не скачут скабрезные картинки, хотя и переел на ночь жареного мяса с перцем. Со двора доносятся бодрые голоса: дворня всегда встает рано, проснувшиеся хозяева могут потребовать горячей воды и свежеиспеченного хлеба, со стороны конюшни конское ржание и перестук копыт. Леди Тулузея в самом деле хороша, а также неистовая выдумщица, наслаждается жутким пороком. Наверняка разочаровал бы сообщением, что в моем королевстве ничего из того, что проделывала, не считается грехом. Вообще ничего из того, что между мужчиной и женщиной в постели, — не бесстыдство, не порок, не даже разврат. А она так жутко краснела и стеснялась всего, что сама же придумывала, что ну просто прелесть… Служанки внесли горячей и холодной воды, обе хихикали и строили глазки. Похоже, леди Тулузея совсем не ревнива, больше думает о том, чтобы понравилось мне, чем стережет меня лично для себя одной. — Спасибо, — сказал я, чем безмерно удивил обеих и даже, как мне показалось, напугал, — лейте… и на шею, на шею… — Сеньор… вам потереть? — Трите, — разрешил я великодушно. Снова оживились, начали перехихикиваться, пошли ужимки, достаточно вольные девочки, я дал себя помыть всего и вытереть насухо, девочки начали замедленно собирать тазы, все еще с ожиданием оглядываясь на меня. Я порылся в одежде, пальцы нащупали по монете, протянул обеим: — Держите. Это вам на бусы. Они отпрянули. — Что вы, сеньор! Это большие деньги. И к тому же… нам просто неловко вот так взять… — Тогда это аванс, — сказал я нетерпеливо. — Когда-нибудь еще заеду. А теперь брысь, я занят. Повеселев, обе ухватили монетки и скрылись за дверью. Я одевался, все еще вспоминая, как чудесно прошла ночь. Конечно, что-то я нарушил, но ведь даже принципы надо нарушать, а то какое от них удовольствие? Что-то там бурчит совесть, но сама виновата: уберечь от греха не смогла, а отравить удовольствие старается. В нижнем зале за двумя столами завтракают слуги, за третьим — сэр Растер и сэр Митчелл. Слуги поглядывают на них испуганно, исподлобья, украдкой, а на меня уставились с откровенным страхом. Я вскинул руки в приветствии, рыцари с грохотом поднялись. Сэр Растер внимательно всматривался в мое лицо. — Что вы, сэр Ричард, как-то улыбаетесь… во всю свою благородную харю. Хорошо спалось? — Да уж лучше, чем нам, — буркнул Митчелл. — Видно же… Я усадил их величественным жестом, но не успел сесть, как сверху, часто цокая каблучками, спустилась леди Тулузея. Мы все трое поспешно встали. Она одарила всех троих мужчин царственно-любезной улыбкой, дав понять всем, что заметила их рост, размах плеч и общую мужскую стать, отчего оба расцвели, а она легко опустилась в кресло, которое я придвинул. Глаза смеются, полные губы раздвинулись, показывая ровные зубы и влажный зовущий рот. — Я бы очень хотела, — заявила она, — чтобы сэр Ричард не пожалел, что заглянул к нам. — Мы все не жалеем, — заверил сэр Растер, покосился на меня завидующе, уже начиная о чем-то догадываться. — А сэр Ричард, думаю, вообще… гм… доволен, что решил и этот вопрос.. Она посмотрела на меня с вопросом в глазах. — Вы решили этот вопрос, сэр Ричард? — Вполне, — ответил я солидно. — Кстати, я весьма сожалею о недоразумении… — Каком? — спросила она встревоженно. — С воротами, — пояснил я. — Знаете ли, время военное, везде видишь сопротивление. И даже там, где его нет. Она опустила глаза. — О нет, сэр Ричард! Только не вам. Уверяю вас, никакого сопротивления. Рыцари переглянулись, леди Тулузея говорит мило, игриво и намекающе, ничуть не скрывая, что их вождь попутно одержал еще одну победу, сломив ее сопротивление и насытившись ее сокровищами. Я невольно расправил плечи и ощутил себя более значительным, но взглянул на ее прекрасное лицо, ощутил тень досады, что меня так легко ловят на крючок. И хотя я сам совсем не против, еще как не против быть пойманным в такой манере, но… гм… что-то в этом есть нехорошее. Жаркое из оленины сэр Растер принялся запивать вином, мы с Митчеллом разделались с завтраком намного быстрее. Леди Тулузея ела мало, держится мило и бесхитростно, я побыстрее допил вино, поднялся. — Леди Тулузея, позвольте заверить вас в своем совершеннейшем… да-да, совершеннейшем!… И прошу передать супругу, что весьма сожалеем об инциденте с воротами. Нам показалось, что к нашей особе отнеслись без достаточной учтивости. Рыцари тоже поднялись, с пугающим слуг грохотом отодвинули тяжелую скамью. — Леди Тулузея… — Леди… Откланялись, отступили, ожидая меня. Наши взгляды встретились, она смотрит так же открыто, во взгляде обещание, что в моей власти не только их замок и земля, но и ее тело. — Леди Тулузея, — сказал и я. — Буду счастлив бывать у вас. Очень сожалею, что превратности судьбы таковы, что не думаю, будто мне повезет и окажусь в такой же ситуации очень скоро… но буду вспоминать, да… это будут прекрасные воспоминания… Она улыбнулась, чуточку горделиво, она старалась, чтобы я был доволен. Я поцеловал ее в щеку, и мы втроем отбыли через проем, к которому плотники уже подтащили новые створки. На нас посмотрели с испугом, мальчишки бегом подвели коней. Возвращаться решили другой дорогой: ну их, эти опасные пески, да и мне нужно оглядеть свои владения. Сэр Растер затянул песню, Митчелл долго крепился, но начал подпевать, дико фальшивя, Растер тут же умолк и повернулся в мою сторону. — Я поспал часок среди угрюмого мужичья, сэр Митчелл под храп своего коня, а вот сэр Ричард… гм… выглядит счастливым! — Вот уж счастья нет, — ответил я. — Что случилось? — Счастье, — объяснил я, — есть удовольствие без раскаяния. Растер изумился: — Неужели раскаиваетесь? — Немножко, — признался я. — Самую малость, но все же… Что-то в этом есть нехорошее. — Раскаяться, — сказал сэр Растер, — никогда не поздно, а согрешить можно и опоздать. Митчелл поддержал: — Плохой человек отличается от хорошего тем, что первый раскаивается в содеянном, а второй — в несодеянном. Но грешат и те и другие. Ничего, если чувствуете что-то нехорошее, сходите к отцу Бонидерию на исповедь. Я сказал уныло: — Исповедь без раскаяния есть хвастовство. А у меня раскаяние… какое-то ненастоящее. — Как это? — Ну, раскаиваюсь, потому что надо раскаиваться. И в то же время я как бы совершил харасмент. Ну это такое, такое… Словом, мне такое не нравится. Я хочу нравиться мужчинам и женщинам тем, что я замечательный, а не потому, что меня боятся. Сэр Растер, судя по его лицу, ничего не понял, хохотнул. — А ворота в щепки! Самая крупная с мелкого воробья. — Запомнят, — сказал Митчелл недобро. — Сэр Ричард, мир признает только силу. Потому ее надо применять сразу. И чаще. Я промолчал. Да, мир таков. Ну и хрен с ним, подстраиваются простолюдины, а мы не они. Отъехали довольно далеко, как вдруг я вспомнил, что сэр Тирол болен, а мне даже в голову не пришло, что нужно попытаться его излечить. Не хочется думать, что я настолько зачерствел или что подсознательно хочу видеть его прикованным к постели, дабы без помех пользоваться его женой… Нет, все-таки в этом жестоком мире я постоянно сталкивался с тяжелыми и легкими ранами, привык останавливать кровь и заращивать разрезы, умею регенерировать рассеченную железом ткань, и потому просто не сообразил, ступор такой, что это только раненый, хоть и не залит кровью, хоть из него не торчат стрелы. По сути, надо бы вернуться и попробовать, но мы уже достаточно далеко отъехали и… да ладно, пусть сэр Тирол выздоравливает сам. Не могу же бросить все и начинать лечить всех убогих, я не мать Тереза, той хоть делать было не фиг, а у меня много дел, из них половил на великих, а половина и вовсе грандиозных. Я, может быть, скоро паровоз выдумаю. Из-за спины донесся глубокомысленный голос сэра Растера: — Женщина — это как открытая книга на языке эльфов, вроде бы все видно, но абсолютно ничего не понятно. Голос Митчелла прозвучал с едва заметной насмешкой: — Женщины созданы дарить нам радость, и попробуй только отказаться от такого подарка… Мне кажется, сэр Ричард не сумел… Растер сказал обидчиво: — Очень красивая женщина! А красивую можно целовать без конца и ни разу не попасть в одно и то же место. И вообще… тот, кто может управлять женщиной, справится и с королевством! Митчелл подхватил уже серьезнее: — Да, Армландия — такой корабль, где штурвал надо держать крепко. Сэр Ричард, как думаете управлять? Недовольный, что выдергивают из глубоких дум, как морковку из грядки, я буркнул: — Правильно. Митчелл пришпорил коня, замаячил рядом массивной башней, закованной в толстые стальные плиты. Я видел, как посмотрел на меня с глубоким участием, совсем не тот здоровенный и вечно раздраженный бык, с которым схлестнулись за Перевалом. — Сэр Ричард, — сказал он, — людям не нужно, чтоб было правильно. Людям нужно, чтоб было хорошо. Я стиснул челюсти, через силу кивнул. Да, всем надо, чтобы хорошо. И хрен с ним, правильно или не правильно. Если хорошо, то и правильно. |
||
|