"Сулейман. Султан Востока" - читать интересную книгу автора (Лэмб Гарольд)

Глава 3. МОРЕ

Теперь можно было с удивлением наблюдать, как один из самых выдающихся османских султанов ежедневно выходит на одну из тропинок своего сада, откуда открывался широкий морской простор, чтобы посмотреть, не плывет ли к нему этот человек. Какие-то неведомые силы заставили Сулеймана послать гонца за Барбароссой и вынудили Рыжебородого взять курс на мыс у сераля, хотя и без большой охоты.

Тот наблюдательный француз, который писал о покупках детьми вишни на базаре, высоко оценил географическое положение мыса близ сераля — этого «участка суши, вклинивающегося в Босфор, с которого можно было перебраться в Азию за полчаса. Направо от него находится Белое (Мраморное) море, обеспечивавшее удобный выход к Египту и Африке, откуда город снабжался различными товарами. Налево располагается Черное море, Понт Эвксинский, и Азовское море. В этот водный бассейн впадает множество рек, по берегам которых проживает множество народов, которые тоже снабжают город товарами Севера. Таким образом, не остается ничего приятного, полезного и необходимого, что не доставлялось бы в Константинополь в изобилии морем. Когда ветер мешает судам, идущим с одной стороны, он же способствует их движению с другой.., проход в бухту один из самых удобных в мире».

Итак, за спиной Сулеймана проходили морские пути, через которые осуществлялась торговля с Передней Азией. Впереди него за каменными скалами Дарданелл раскинулось спокойное Эгейское море, усеянное островами, когда-то принадлежавшими грекам, а теперь туркам, в том числе Родос.

Средиземное море, или Срединное море, как некоторые тогда его называли, не является открытым водным пространством, подобным Атлантическому океану. Оно перегорожено барьерами островов и имеет рукава, глубоко вклинивающиеся в сушу. На все это претендовали те или иные государства. До Сулеймана Мехмет Завоеватель посылал корабли в Эгейское море. Селим направлял флот из галер, чтобы контролировать восточную часть Средиземноморья. Венецианцы, помимо владения бесплодным островом Закинф и цветущим Корфу, все еще считали себя хозяевами длинного морского рукава — Адриатики, на просторах которой дул порывистый северный ветер Бора.

Западнее Средиземное море вытягивается в узкую кишку, поперек которой острова Мальта и Сицилия (от мыса Бон на африканском побережье до оконечности Италии) брошены словно камни для перехода пролива между двумя континентами. По другую сторону этого барьера лежит западная половина Средиземноморья со скалистыми островами Сардиния и Корсика, а также цепью Балеарских островов. На это претендовал Карл V как император Священной Римской империи и особенно как король Испании. Вплоть до могучих скал Гибралтара западная половина Средиземного моря считалась испанской.

Так далеко не забирался ни один турецкий корабль, да это казалось и невозможным. Но туда пролегал путь по африканскому побережью. И как заметил монсеньор Тевено, имелся удобный путь от Золотого Рога в Африку.

Более того, вдоль африканского побережья сложилась вековая неприязнь к расположенной за морем на севере Европе. Обитатели пустынь, переселившиеся на африканское побережье, будь то финикийцы, берберы или арабы, всегда считали своими врагами тех, кто находился по другую сторону моря, будь то римляне или норманны. В раннюю историческую эпоху на африканском побережье обитали более культурные народы. В городке Хиппо (нынешний Бон) святой Августин писал свой труд «Город солнца», философы облюбовали Александрийскую библиотеку. Затем нашествие арабов выбросило эти остатки античной цивилизации через Гибралтарский пролив на Пиренейский полуостров. Оно принесло на варварское европейское побережье вместе с халифатом труды Аристотеля и богатства Азии, стимулируя здесь расцвет культуры в XIII веке.

Тяга к этим богатствам или просто к пиратской добыче оказала влияние на поведение европейцев во время крестовых походов. Итальянские города Пиза, гордая Генуя или блистательная республика Венеция посылали к африканскому побережью вооруженные флотилии. Святой Людовик погиб в развалинах Карфагена, осаждая бухту Туниса. Жестокость норманнов и итальянцев подпитывалась свирепостью религиозной войны, которая оставила в наследство обитателям берегов Средиземного моря пиратство и рейды флотилий. Они грабили местное население и захватывали пленников, чтобы сделать из них гребцов на галерах.

Во время наступившего затем затишья африканское побережье пребывало в праздном спокойствии. Некогда могущественные халифаты превратились в семейные кланы, правившие в небольших процветающих портовых городах. Арабы и берберы вели прибрежную торговлю, кочевали, следуя за отшельниками, по пустыням или совершали паломничество в священный город Кайруан.

Это царство дремоты и горьких воспоминаний подверглось нашествию из-за моря европейцев. В год, когда генуэзец Христофор Колумб вернулся из-за океана после открытия островов, два монарха будущего испанского королевства Фердинанд и Изабелла отпраздновали завоевание Гренады. Мавры бежали через пролив в Сеуту и Марсаль-Кебир. За ними последовали вооруженные испанцы, утвердившие свои флаги в ближайших портовых городах на африканском побережье. Духовник Изабеллы кардинал Ксименс добивался испанских и христианских владений в Африке и Новом Свете. Со своих каравелл и галеонов конкистадоры высадили на побережье неверных, особенно много в Алжире, выгрузили лошадей и пушки, чтобы быть во всеоружии. Таким завоевателям мавританские беглецы и местные берберы могли противопоставить только свой гнев. Со своими легкими фелюгами они были бессильны против европейских пришельцев и могли лишь нападать из засады на испанские конвои.

Затем, как грифы, заметившие на поверхности земли добычу, сюда стали слетаться морские разбойники с востока. Безжалостные, не признающие никаких законов и нравственных норм, они не имели ничего общего с обездоленными арабами и берберами, кроме религии и ненависти к развращенным богатством испанцам, которые прикрывали свои тела железными доспехами и истребляли людей с помощью пороха и свинца.

У этих восточных морских авантюристов были корабли и сообразительность, чтобы успешно воевать с испанцами. Одним из них, заставившим бояться себя больше всех других, был Хайр эд-Дин Барбаросса, который, будучи призванным на помощь в Алжир, сам стал его властелином.

(Не надо думать, что такого рода люди были пиратами, корсарами с варварского побережья или даже «алжирскими корсарами из пиратских сообществ». В то время даже таких слов в употреблении не было. Эти клички они получили от европейских историков позже. Уместнее воспринимать их в рамках противоборства двух сил на море, экспансии двух религий, борьбы двух континентов с целью порабощения третьего. Это был конфликт двух империй — Священной Римской и турецкой Османской).

Сулейман призвал к себе на службу гнев этого человека.

Говорят, Барбаросса был плотного атлетического сложения, коротко стриг свою рыжую бороду под крючковатым носом. Он слыл добродушным, но во гневе не имел предела жестокости. Хорошо знал море, предвосхищал приближение ураганного северного ветра Бора. Безошибочно находил путь среди песчаных отмелей Сирта и умел прятать свои корабли у острова Йерба в закрытой бухте. Этот человек не расставался с морем, с тех пор как еще мальчишкой бросил гончарный круг. Он был одним из четырех сыновей албанца Якова с острова Митилини. Один из его братьев погиб в морском бою с европейцами. Другой, старший, Урудж, обладавший огненно-рыжей бородой и широкой натурой, отогнал вторгнувшихся испанцев от Туниса до самых Балеарских островов, потеряв в боях сначала руку, а потом и жизнь. С этого времени Хайр эд-Дин повел корабли брата на запад тем же бесповоротным курсом. Команды кораблей перенесли на него кличку покойного Уруджи Рыжебородый.

Султан Селим Угрюмый, в короткую передышку во время завоевания Египта узнав, что имя Барбароссы стало легендой, выдал ему штандарт бейлербея с конским хвостом, прибавив к награде коня и ятаган. От Нила перед глазами арабов тянулась на Запад Африка, новый континент, который они осваивали так же, как европейцы Америку. Здесь Барбароссе пригодились полк янычар и батареи осадных орудий, которыми снабдил его Селим.

Имя Барбароссы стало обрастать легендами и в Европе. Его искали и не могли найти, а он появлялся повсюду. Испанские галеры перехватили Барбароссу, когда он перевозил изгнанных мавров, не имевших возможности переселиться самостоятельно, из Андалузии в Африку. Барабаросса прибавил эти галеры к своему небольшому флоту из тридцати пяти галиотов. Также он завладел папскими галерами, а их экипажи сделал гребцами.

Когда Карл V в качестве короля Испании приказал очистить страну от оставшихся мавров (после того как его освободили от клятвы во время коронации воздерживаться от насильственного обращения людей в чужую веру), Барбаросса совершил набег на испанское побережье. Нападая на церкви и гарнизоны внутри страны, он использовал в качестве проводников местных мусульман. А уходя с добычей, увез их как пассажиров. В целом Барбаросса вывез семьдесят тысяч мавров, ненавидевших испанцев так же сильно, как и он сам, а затем составивших основу его корабельных команд.

Карла раздражало присутствие в Западном Средиземноморье морских разбойников. Вместе с Барбароссой действовали Синан, еврей из Смирны, способный определять высоту солнца над горизонтом при помощи приклада арбалета, Какка диабола (Бей дьявола) и Салих Раис, тучный араб с Нила, который управлял его баркой. Но выкурить их оттуда было трудно. Вытесненные из Беджами, они появлялись в Алжире. Испанцы владели островом Пеньон-де-Алжир, сторожившим вход в небольшую бухту. Устав от сложных маневров вокруг острова, давшего имя городу и стране, Барбаросса подверг обстрелу укрепления острова из своих осадных орудий и заставил гарнизон произвести работы по строительству волнорезов в направлении открытого моря.

Последовавшие события заставили смеяться все африканское побережье. Испанский флот поддержки, призванный выручить гарнизон острова, не смог узнать остров без форта, снесенного после его захвата Барбароссой, а также город после появления перед ним волнорезов. Испанцы продолжали поиски, пока их не блокировала флотилия Барбароссы и не захватила вместе с кораблями. Таким образом, флагманский корабль испанцев присоединился к пиратской флотилии.

Считали, что Барбаросса удачлив. Но это было больше чем удача. Барбаросса решил остаться в Алжире, там, где его пребывание Карлу было менее всего желательно, так это было близко Гибралтарскому проливу, через который проходили испанские суда, груженные сокровищами Нового Света, в порты его страны. Морской разбойник придумал, как укрепить город на обожженных солнцем холмах, зажатый двумя крепостными стенами. Ко дворцу последнего правителя города примыкали великолепные пальмовые рощи. Дворец стал удобным жилищем для моряков. Вокруг него Барбаросса расселил мавританских ремесленников, вывезенных из Испании. В предместьях разбросал колонии таких специалистов, как стеклодувы, строители и кузнецы. Они помогли ему построить литейные цехи и верфи у расширенной бухты. По существу, Барбаросса строил Новую Испанию в том месте, напротив которого через море находилась Барселона.

Терпеть этого не было никакой возможности. Карл поручил знаменитому Андреа Дориа, генуэзскому адмиралу (более искушенному в политике на суше, чем в морской войне), изгнать Барбароссу с испанских плацдармов на африканском побережье. Как морскому разбойнику удалось одному устоять против такой могущественной державы, никто не знает. Но когда из-за осенних штормов 1532 года закончился сезон судоходства, Барбаросса получил от Сулеймана из Константинополя послание. Султан просил его прибыть к нему лично, чтобы принять командование беспризорным турецким флотом.

Барбаросса не спешил за назначением. В Алжире он был сам себе хозяин, а на море сравнялся с самим Дориа. С приближением старости Барбаросса все больше увлекался редкими винами и соблазнительными женщинами. Вместе с тем он помнил, что Урудж прожил не так долго. Его занимала идея совершить что-либо значительное против Карла и Дориа, опираясь на богатство и могущество Османской империи, поскольку при всех своих капризах он был фанатичным мусульманином. «Если Аллах не назначил час смерти человека, то как еще он может погибнуть?» — задал себе вопрос Барбаросса и поплыл в Константинополь.

Хотя и неохотно, но он отправился в путь, потому что только Сулейман мог обеспечить безопасность алжирской гавани. Когда ранним летом в корму подули благоприятные ветры, Рыжебородый повел свою боевую эскадру из восемнадцати галер на встречу с судьбой. Гребцы шлепали по воде веслами и, чтобы поймать ветер, распустили паруса над своими вольными командами. Барбаросса не терпел на своих галерах рабов.

Взятым Барбароссой курсом другие еще не следовали. Сначала он направился на север за добычей на испанском острове Эльба, затем повернул на юго-восток, чтобы перехватить конвой транспортных судов генуэзцев, груженный зерном. Покружил вокруг Мальты, где впередсмотрящие его кораблей выискивали, не мелькнет ли вдали проблеск красного цвета, выдающий возможно затерявшуюся в море галеру рыцарей. Затем переместился к берегам Греции, где держался флот Дориа. Не найдя Дориа, который, узнав о приближении флотилии Барбароссы, укрылся в Бриндизи, повернул на Босфор и встал на якорь, чтобы познакомиться с турецкой эскадрой, шедшей навстречу. Чтобы турки не сочли его чересчур обрадованным предложением султана, Барбаросса близ Галлиполи пристал к песчаному берегу якобы для ремонта и переоснащения, ожидая разрешения войти в турецкие воды!

Наконец взволнованный Сулейман заметил, что флотилия Барбароссы огибает мыс у сераля, увидел реющие стяги над поблескивающими темными корпусами галер, тащивших на буксире генуэзские суда, услышал пушечный салют. Когда Барбаросса предстал перед султаном в Зале приемов, он выглядел властелином моря, окруженным восемнадцатью капитанами с добычей, прихваченной ими на Эльбе и теперь выставленной на обозрение султана.

Должно быть, наиболее могущественный повелитель суши и овеянный легендами скиталец морей при встрече некоторое время изучали друг друга. Сулейман видел перед собой массивную фигуру человека, снедаемого нетерпением. Это был уже немолодой человек с бронзовым загаром и сединой, пробивающейся в коротко стриженной бороде. Присутствовавшие на встрече турки были явно поражены. Барбаросса не просил ни рекрутов, ни солдат с берега, ни кораблей в том состоянии, в каком нашел встретивший его турецкий флот — корпуса его судов позеленели от наросших водорослей. Он потребовал одного — единоличного командования эскадрой.

Сулейман справился у моряка о секрете его успехов. У алжирца не оказалось никаких секретов: он строил корабли и воевал на них.

Старейшины Дивана неодобрительно покачивали головами.

— Разве у вас нет опытных пашей, способных послужить вам? — спрашивали они Сулеймана. — Зачем вы благоволите этому бездомному сыну христианского горшечника? Как можно доверять такому человеку?

Еще колеблясь, Сулейман отправил Барбароссу в Азию, чтобы его посмотрел и оценил Ибрагим. Темпераментный визирь одобрил сделанный султаном выбор. «Это тот человек, что нам нужен, — писал он своему повелителю. — Он смел и осмотрителен, способен предвосхищать ход боя, неутомим в работе, стоек при столкновении с бедой».

Со своей стороны Сулейман решил, что если турецкий флот не мог навязать Дориа морское сражение, то генуэзский адмирал, в свою очередь, ничего не сможет сделать против Барбароссы. Точно так же его собственный противник император Карл был неуловим на суше, но по всем признакам весьма усердно оберегал испанскую половину Средиземного моря. Выходило, что Барбаросса, получив свободу действий на море, мог отвлечь внимание европейских держав, пока султан будет занят Азией.

Решившись, Сулейман оказал морскому разбойнику всю необходимую помощь для осуществления грандиозной цели. Он подарил Барбароссе меч с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, дал звание капутан-паши, возможность пользоваться Арсеналом и бухтой Золотой Рог для строительства устраивавших флотоводца кораблей.

С этого дня неутомимая энергия Барбароссы преобразила бухту Золотой Рог. Здесь переоснащались суда, вводились в строй новые корабли с укомплектованными командами офицеров и матросов, участвовавших в постоянных смотрах. Тут же турецкие пастухи и солдаты посвящались в таинства обращения с морскими канатами и парусами. Барбаросса требовал в больших количествах строевой лес и парусину, пеньку и смолу, бронзовые пушки и медные астролябии. Он не смог бы в то время найти всего, что хотел, в каком-нибудь другом месте. Турки поняли, что Барбаросса хотел иметь новый флот со свежими командами кораблей. Менее чем за год в море были готовы выйти восемьдесят четыре корабля. Но и это не удовлетворило флотоводца полностью. Он признавал, что новая армада выглядит внушительно, но жаловался, что корабли, укомплектованные неопытными экипажами, доставят ему скорее неприятности, чем реальную помощь в морском сражении.

Возможно, султан подозревал скитальца морей в стремлении снова заняться мелочными рейдами на западе, но более вероятно, что он хотел заставить импульсивного Барбароссу осознать важность командования новым большим флотом, который мог понадобиться для защиты восточной части Средиземноморья. Во всяком случае, Сулейман взял со своего нового капутан-паши обязательство выходить в море не иначе как полным составом эскадры из восьмидесяти четырех кораблей. Не без досады Барбаросса дал слово выполнить это обязательство.

Затем они вместе разработали план действий, поразительный по своим масштабам. Как капутан султана, выходивший в море под зеленым флагом Османов, Барбаросса мог столкнуться с противниками в лице папских, неаполитанских и генуэзских кораблей, галер рыцарей Мальты или португальцев. Ему угрожали также военно-морские силы Священной Римской империи. Только венецианский флот должен был сохранять, благодаря договору о дружбе, нейтралитет, да и от французов можно было ожидать того же в силу настроений Франциска.

В таких условиях султан и Барбаросса поставили перед собой четыре цели: захватить при удобных обстоятельствах один за другим европейские порты на африканском побережье; захватить таким же образом острова, способные послужить флоту Дориа военно-морскими базами; установить морскую блокаду побережья Испании; отвечать на каждый рейд европейцев на африканское побережье рейдом на европейские берега.

Это был действительно грандиозный план. Его выполнение растянулось на годы. Однако, взявшись за его выполнение, турецкий флот бросал вызов господству Карла в Средиземноморье. И как бы ни сложились обстоятельства, Алжир получал мощную защиту.

Весной 1535 года, когда Сулейман отправился в Азию, Барабаросса на флагманском корабле флота из восьмидесяти четырех судов, обогнув мыс у сераля, вышел в море.

Новый капутан-паша удивил европейских мореплавателей своим быстрым появлением в их водах. Он оставил большую часть кораблей флота, укомплектованных неопытными экипажами, в Эгейском море для патрульной службы. А с ударной группой кораблей прошел во время прилива Мессинский пролив, разорив город Реджо-ди-Калабрия, захватив врасплох в Четраро восемнадцать галер, совершив высадки по всему побережью Италии вплоть до Фонди. Там он послал ночью десантную группу разграбить замок и похитить прекрасную Джулию Гонзага, вдову Колонны, сестру Жоакин Арагонской, чья красота была воспета на состязаниях итальянских поэтов. Не уступавшая ей в красоте Джулия была разбужена слугами в то время, когда ей оставалось только спрыгнуть с кровати и умчаться в ночной темноте на неоседланной лошади. Некоторые свидетели утверждали, что на Джулии была надета лишь ночная сорочка, другие уверяли, что она вообще была голой. Как бы то ни было, но спутник, сопровождавший Джулию в бегстве до безопасного убежища, был позже умерщвлен по указанию семьи Гонзага.

Нельзя было изобрести ничего лучше этого, чтобы вызвать переполох в европейских дворцах знати и привлечь к побережью близ Рима массу европейских кораблей. Барбаросса же снова поплыл к побережью Африки и захватил Тунис, который защищали заброшенные испанские гарнизоны солдат. Приобретя Тунис, он так же, как и в случае с Алжиром, назначил там своих правителей и использовал новое владение в качестве своей базы.

Европейцы были вынуждены отреагировать на это немедленно. (Сулейман был в это время уже далеко в глубине Азии.) Им представлялась весьма скверной ситуация, когда в Алжире укрылся морской разбойник. И совсем уж было невыносимо терпеть его в Тунисе, на краю горловины, удобной для перехвата торговых судов, следовавших из Западного в Восточное Средиземноморье. Отсюда было недалеко до Сицилии.

Следующим летом сам Карл возглавил армаду из шестисот парусов с двадцатью тысячами испанских и немецких солдат, а также португальских добровольцев на борту, направившуюся на освобождение Туниса. Армаду сопровождали шестьдесят две галеры адмирала Дориа.

По всем правилам стратегии на море и на суше Барбаросса должен был покинуть Тунис до прибытия армады императора. Однако он остался защищать его, и неизвестно, то ли из-за собственного упрямства, то ли выполняя приказ султана отвлекать на себя европейцев любой ценой.

Рядом с Барбароссой были еврей Синан и «Бей дьявола». Эта троица, очевидно, предполагала, что ей придется туго в случае, если она попадет в плен к императору, поэтому триумвиры спрятали десять — пятнадцать небольших быстроходных галер в бухте Бизерта. С этих кораблей, предназначенных для спасения, были сняты мачты, весла и пушки, потом их затопили вблизи песчаного берега.

Боевые галеры XVI века, подобно современным эсминцам, имели свои характерные особенности. Их большие треугольные паруса использовались только во время плавания при ветреной погоде. Приводимые в движение пятьюдесятью или большим числом длинных весел, галеры могли сближаться противником, обстреливая его из тяжелого орудия на передней палубе и тараня массивным с бронзовым набалдашником тараном, давая возможность двумстам или более бойцам взять противника на абордаж.

Галера была построена по образцу современных гоночных восьмерок (ширина составляла одну восьмую длины остова судна). Это были достаточно быстроходные корабли как при хождении на веслах, так и под парусом, чтобы обогнать высокие бочкообразные галеоны или каравеллы на короткой дистанции. Но запасов продовольствия на них хватало всего на три-четыре дня плавания, а во время шторма они были вынуждены укрываться в ближайших бухтах. Определенные проблемы создавали на галерах рабы, прикованные цепями к длинным веслам. Их нужно было кормить и сторожить. Когда в порту команда и солдаты покидали борт галеры, весла должны были быть отсоединены и убраны с судна, чтобы не дать возможность пленным гребцам угнать ее в море. Во время боя тоже нужно было следить за отчаявшимися гребцами. На мусульманской галере гребцами были пленники с христианских кораблей, на христианских судах — наоборот.

На галерах, находившихся под непосредственным командованием Барбароссы, гребцами были турки. Это облегчало управление флотилией, не требовало охраны гребцов и удваивало боеспособность галеры.

Как и турки, венецианцы использовали в основном галеры-галиоты — корабли меньшего размера, и королевские галеры — корабли большего размера. Португальцы же и испанцы осваивали океанские суда с высокими бортами и мощной артиллерией. Когда дул ветер, океанские суда могли состязаться с галерами в скорости и маневре. Но искусство управления парусными судами находилось в зачаточном состоянии, а в штиль массивные суда типа каравелл двигались не лучше, чем легковоспламеняющийся дрейфующий форт. Прошел целый век, прежде чем такие суда возобладали в Средиземном море.

У Карла в армаде было несколько кораблей с мощной артиллерией и одна баркентина рыцарей Родоса с Мальты. Продвигаясь к Тунису, европейцы не заметили скрытые под водой у Бизерты галеры Барбароссы.

В Тунисе Барбаросса сделал все возможные приготовления. Пушки были сняты с кораблей и установлены в Голетте, «Горловине», высокой, как башня цитадели, контролировавшей проход из внешней во внутреннюю бухту. В этой бухте он собрал все оставшиеся корабли. Командование Голеттой капутан-паша поручил умному Синану, выделив ему лучшие мавританские команды с галер и янычар. В целом Барбаросса располагал примерно пятью тысячами обученных бойцов и столькими же берберами. Обратившись к горожанам, он сказал:

— Вам знакомы письменные послания гяуров. Я иду воевать с ними, а вы? Остаетесь в городе?

— Аллах против этого, — ответили горожане.

До сих пор Тунис, подобно «острову праздности» Йербе, расположенному рядом с ним, был спокойным местом. В садах, росших по берегам реки, сохранились нетронутыми христианские церкви. Паломники, следовавшие в Кайруан, останавливались в здешних мечетях. Тунис не имел возможности отразить атаку профессиональной армии императора.

Синан держался в Голетте двадцать четыре дня. Барбаросса в это время совершал вооруженные вылазки из города. Затем большая баркентина «Святая Анна» подошла поближе к башне, чтобы взрывом пробить брешь в ее стене. Рыцари возглавили штурм цитадели, который выдворил из нее Синана и его людей. Кочевники-берберы рассеялись, не желая сопротивляться пикам и мушкетам, которыми были вооружены испанцы и немцы. Некоторое время турки оборонялись в трех траншеях, вырытых ими вокруг города, но были вытеснены и оттуда. С падением Голетты турки потеряли сорок пушек и более чем сотню судов.

Однако они не смогли отступить в город. Заключенные на христианских галерах рабы во главе с рыцарем вырвались из тюрьмы и захватили в арсенале оружие. Несколько тысяч отчаявшихся пленников рассеялись по улицам города.

Выжившие турки, оборонявшиеся в третьей линии траншей, ночью растворились в темноте. Барбаросса, Синан и «Бей дьявола» ушли вместе с ними. Три дня их поисков не дали результатов.

Эти три дня город грабили солдаты. Между ними и вооруженными пленниками происходили стычки из-за награбленного имущества. Тунис был разорен и сожжен. Испанские и немецкие солдаты, которым позволили обращаться с мусульманами как им угодно, преподнесли обитателям города урок жестокости. Лишь немногие горожане смогли убежать в пустыню или броситься вниз со стен города.

Мулей Хасан, правитель Туниса, который призвал на помощь войска императора, пытался остановить грабеж и бесчинства европейских солдат. Свидетель рассказывает об эпизоде, когда Хасан хотел помешать солдатам схватить девушку-мавританку. Она плюнула Хасану в лицо и позволила солдатам утащить себя.

За стенами Туниса придворный живописец Ян Корнелис Вермейен натянул холст и изобразил Карла, руководившего осадой города. А сам император спешно заключил с Хасаном соглашение, по которому правитель должен был выплачивать Карлу ежегодную дань и уступить европейцам Голетту. После этого Хасан обосновался в разоренном городе как наемник испанцев. Паломники, бредшие в Кайруан, стали обходить Тунис, а Хасана несколько лет спустя убил его собственный сын.

Странно, но Карл воздержался от попытки расширить свои владения на африканском побережье. Вместо этого он стал уводить, свою армаду на Сицилию. Возможно, император опасался Барбароссы.

Оставив линию траншей, старый капутан-паша в ярости направился прямо в Бизерту, где с мрачной решимостью начал руководить работами по восстановлению на плаву своих затопленных галер и оснащению их необходимым оборудованием. Сторожевые суда Дориа заметили появление в бухте турецкой эскадры. Туда были посланы корабли. Но Барбаросса отгонял европейцев огнем пушек, установленных в устье бухты, до тех пор, пока не приготовился к бегству из нее. Когда же его эскадра вышла в море, европейский флот либо не захотел, либо не сумел ее остановить. Европейцы довольствовались тем, что после ухода Барбароссы разграбили Бизерту.

Все еще не отойдя от гнева, Барбаросса направился в Алжир, полагая, что европейская армада последует за ним. Но там узнал, что армада направилась домой с заходом на Сицилию. Тогда капутан-паша взял под свое командование десяток с небольшим алжирских галеотов и снова исчез в морской дали.

Вскоре он появился там, где его меньше всего ожидали, — на острове Менорка в порту Маон. Отплывая из Барселоны в Тунис, Карл проходил мимо этого острова, поэтому теперь наблюдатели за морем вглядывались в его синеву, чтобы не пропустить возвращения имперского флота. И действительно, вскоре они заметили несколько галер с испанскими вымпелами и командой в испанской форме, выстроившейся на палубе. Естественно, островитяне приняли суда за авангард возвращавшейся армады Карла, приветствовали их пушечным салютом, толпы людей спустились на берег бухты, чтобы приветствовать победителей. Но вслед за галерами, на которых был устроен этот маскарад, подошли остальные суда эскадры Барбароссы. Его воины прошли по острову с огнем и мечом точно так же, как это сделал Карл в Тунисе.

От порта Маон разбойники отходили с 5 700 пленниками на борту. И в этот момент им встретились первые корабли имперской армады с награбленным в Тунисе имуществом. Барбаросса захватил и эти корабли, присоединив их к своей эскадре, освободил от цепей мусульманских гребцов и посадил на их места христиан.

Только после этого на остров прибыли корабли эскадры под командованием Дориа. Однако им не удалось обнаружить Барбароссу и на судоходных путях в Алжир, так как капутан-паша направился к испанскому побережью, чтобы совершать рейды в эту страну. А когда измученный генуэзский адмирал получил от Карла приказ доставить к нему морского разбойника живым или мертвым, тот со своей собственной внушительной армадой был уже снова в Алжире.

Чтобы избавиться от старого морского волка раз и навсегда, император щедро заплатил одному левантийцу, поставив перед ним задачу убить Барбароссу в Алжире.

Между тем Карл вернулся из похода победителем. «Краткие мировые новости» назвали его сражение с турками «триумфальным», и весть об этом «триумфе» в Тунисе была разослана по всей империи. Поэты воспевали императора в стихах, соревнуясь с творением Вермейена. А сам Карл в качестве крестоносца Нового Света и победителя неверных отметил свой успех учреждением нового рыцарского ордена, который состоял из эмблемы : «Крест Туниса» и подписи «Варварский берег».

Но официальные торжества и учреждение ордена выглядели не очень-то убедительно. Менорка, находящаяся совсем недалеко от Барселоны, была горьким укором триумфаторам.

Успех Карла был достигнут непомерной ценой. Более того, отправившись по Средиземному морю к африканскому побережью в следующий раз, он обнаружил, что прибрежные жители не собираются терпеть второй Тунис.

В конце года, вернувшись с аскерами из Азии, Сулейман узнал, как император Священной Римской империи обошелся с мусульманским городом, находившимся под защитой и покровительством турецкого падишахства. Он немедленно послал за Барбароссой, приказав ему явиться в константинопольский сераль со всей эскадрой.

Флотоводец подчинился приказу, оставив править Алжиром своего сына и верного евнуха Хасан-агу.

Больше Барбаросса не увидел своего любимого города.

Отправляясь к Сулейману, Барбаросса распространил слух для европейских шпионов, что он отплывает на север совершить рейд на Майорку.

И для пущей убедительности приказал Хасан-аге напасть вместо Майорки на Сардинию. Затем, оказавшись вне видимости с земли, изменил курс и направился прямо на восток, полагаясь на силу ветра и гребцов. В середине зимы он не встретил на пути вражеских кораблей, поскольку Дориа с началом штормов укрылся в портах.

Пробиваясь на восток сквозь дождь и ветер, старый моряк согревался вином. Пьяный и угрюмый, он проклинал Карла, поскольку узнал от Пьяли, что император заплатил убийце за его голову. Убийца сам признался в этом Пьяли за дополнительную плату. Барбаросса проклинал молодого Пьяли, приятеля сановных Османов по школе, постоянно чертившего карты побережий, мимо которых они проплывали. (Этот Пьяли однажды даже появился в Арсенале с картой, скопированной турком по имени Пири с карты, созданной генуэзцемгяуром Колумбом, которая была захвачена вместе с испанским галеоном. На ней была изображена новая земля за океаном. Барбаросса был равнодушен к океану, но не к сокровищам, которые перевозили по нему испанские корабли).

— Император — скряга, — ворчал он. — Дать такую жалкую сумму за мою жизнь!

— Я сообщу ему об этом, — бойко откликнулся Пьяли.

Барбаросса ругал и адмирала Дориа за то, что тот утверждал, будто капутан-паша прячется от него.

— Дориа — политик, — убеждал он своих помощников. — Это невежа, который не читает книг. Днем на мачте развевается мой флаг, ночью горят мои сигнальные огни. Что я могу сделать, если он не способен меня обнаружить?

— Может, стоит ему помочь найти тебя? — задумчиво предложил Синан.

— Да стану я оком Аллаха. Не ему ли Карл предложил награду за это?

— Предложи больше. Кто заключает сделку, может поторговаться.

Барбаросса запомнил эти слова, даже будучи пьяным. Флотоводцу было уже шестьдесят пять лет, и ему нечего было терять, кроме еще нескольких лет жизни. Он с грустью оставил Алжир и побаивался Сулеймана, которого не видел год и восемь месяцев. За это время, прикидывал Барбаросса, он потерял Тунис и как козел бежал от воинства императора. Нет, ему нечего ожидать теплого приема от султана. Возможно, морскому волку даже приходило в голову увести корабли с курса на Дарданеллы и бежать. Но куда?

Перед ним была открыта только Венеция. Барбаросса не жаловал капитанов Блистательной Синьоры. Они жгли ароматические масла на кормовых палубах, чтобы перебить вонь, исходящую от вспотевших рабов-гребцов, и жаловались, что турки лишили Венецию портов на Черном море, заставили их закупать залежалые запасы шелка и пряностей, которые они приобрели много лет назад в Адене и Малабаре… Архипелаг турецких островов выстроился барьером, преградившим Барбароссе путь в Дарданеллы… Нет, он не продастся этим жуликоватым торговцам из Венеции, которые насмехаются над его титулом капутан-паши. Нет, он станет хозяином их моря, с которым они венчаются каждый год, как с новой женщиной, бросая в воду золотое обручальное кольцо. Его нельзя купить.., впрочем, он мог бы…

От причала к сералю Барбаросса грузно поднялся по каменным степеням. Напрягая зрение, он высматривал, кто из высокопоставленных лиц вышел его встречать. Но никого не было. Охранники в шапках с оперением провели Барбароссу к управляющему внутренней службой дворца, который молча приветствовал его и повернулся к нему спиной для того, чтобы направиться не в тронный зал, а к стражникам, стоявшим как статуи у входной двери в Диван.

Насторожившись, Барбаросса вошел через эту дверь, держа руку поближе к рукоятке меча. Он был готов зарубить любого налетчика, будь то паша или стражник, кто только попытается арестовать его как бездарного флотоводца, утратившего Тунис. У противоположной стены сидели на тахте и смотрели на него трое пашей. Благоволившего к нему Ибрагима среди них не было. На его месте сидел Лютфи, суровый воин.

Ожидая обвинений, Барбаросса заметил наконец Сулеймана, сидевшего поодаль в стороне. Лицо его было строгим, взгляд серых глаз тяжелым.

— Да благословит и защитит Аллах Господина двух миров, — пробормотал Барбаросса заученное приветствие.

— Может быть, Аллах подарит здоровье и моему бейлербею моря.

В голове Барбароссы промелькнула мысль, что из уст султана прозвучали какие-то необычные слова. Но он не понял их смысла.

— Что вы сказали? — отрывисто перепросил мореплаватель.

С застывшим выражением лица Сулейман терпеливо разъяснил:

— Как господин моря ты получаешь звание паши, будешь четвертым командующим в руководстве падишахством. — Неожиданно Сулейман улыбнулся, словно приятной мысли. — Море — это не какой-нибудь устойчивый участок суши, но я думаю, ты умеешь с ним обращаться. Может быть, тебе хотелось бы, чтобы на твоем штандарте вместо трех конских хвостов висели три кормовых фонаря?

Упоминание трех фонарей произвело на Барбароссу гораздо большее впечатление, чем признание его одним из командующих падишахства. Раз Сулейман сказал это, то так оно и будет. Между тем, обратившись к заседателям в Диване, султан продолжил:

— Награда дана Хайр эд-Дину потому, что он в течение года и восьми месяцев водил за нос всех врагов падишахства в Европе. Потерю Туниса он возместил рейдом в Испанию.

Кровь прихлынула к вискам Барбароссы, когда он занял место среди заседателей Дивана. Ему так захотелось выпить вина, что он с трудом следил за дискуссией. Однако смысл ее инстинктивно улавливал… Карл должен ответить за разграбление мусульманского города, на владение которым он не должен был претендовать… Сулейман мрачно объявил, что близится война на суше и на море… Король Франции снова выступил против императора, поэтому турецкие аскеры помогут Франциску в Италии… Барбаросса поведет к итальянскому берегу большой флот с многочисленным десантом.

Ему не нужно будет теперь играть в кошки-мышки вокруг островов.

— Но тогда придется войти в Адриатику! — воскликнул мореплаватель.

Присутствовавших на заседании Дивана удивило, что он находит это необычным. Барбаросса, конечно, имел в виду венецианцев. Однако с их претензиями на Адриатику будет покончено — это будет турецкое море…

Вскоре Барбаросса узнал, что Сулейман поручил ему командовать ста сорока и даже больше этого кораблями, чтобы перевезти целую армию.

В оставшиеся дни зимы у стапелей Арсенала по ночам не прекращали гореть костры. Барбаросса носился вдоль всей бухты Золотой Рог, колдуя над созданием нового флота, корабли которого имели на вооружении длинноствольные василиски, стрелявшие ядрами в два обхвата шириной, и янычар в качестве морской гвардии.

Наконец наступили погожие дни. Барбаросса пришел в бешенство, когда узнал, что флот Дориа вышел в море, не опасаясь противника. В связи с жалобой на то, что из Египта вышли без охраны морские транспорты с зерном, Барбаросса получил разрешение выйти им навстречу с сорока галерами. Остальные галеры должны были подойти по мере завершения их строительства. Он провел транспорты до места назначения в полной безопасности.

Не желая сидеть сложа руки, Барбаросса вошел в контакт с Дориа, причем необычным способом. Остается неясным, кому принадлежала эта идея, но исполнителем ее стал сам Рыжебородый. Он распространил слух о своей готовности продаться.

Европейские шпионы оценили цель военных приготовлений в бухте Золотой Рог довольно точно. Рим, Венеция, Вена и Вальядолид поняли, что теперь целью турок будет итальянское побережье. Правда, ходил и другой слух о противоречиях в связи с этим между Барбароссой и Лютфи-пашой, командующим сухопутной армией.

И вот в это время Карл получил от бейлербея моря послание, в котором сообщалось: если из Туниса будут выведены войска европейцев, а сам город возвращен Барбароссе, то он готов расстаться с Сулейманом и турками, а затем затеряться в Африке.

Очевидно, Карлу было трудно поверить, что человек, для уничтожения которого он нанял убийцу, может перейти на его сторону. Тем не менее, видимо, обсудил послание Барбароссы с Дориа. Последний в душе, безусловно, беспокоился о безопасности Генуи и своей личной славе, а угроза прибытия к берегам Италии огромного турецкого флота под командованием флотоводца из Алжира между тем была вполне реальной.

Ни Карл, ни Дориа не смогли отказаться от соблазна проверить искренность намерений Барбароссы. Сам Дориа прежде тоже присоединялся к различным сторонам. Так почему бы и какому-то пирату не сменить флаг? А если Дориа сможет вывести из игры Барбароссу и найдет способ разгромить новый турецкий флот…

И вот несколько месяцев спустя Андреа Дориа, уступив соблазну, организовал встречу с человеком Барбароссы в крохотном порту Парга, расположенном напротив острова Корфу. Вместе с Дориа во встрече участвовал Гонзага, наместник короля Сицилии, уполномоченный представлять интересы императора Священной Римской империи. Переговоры в Парге продолжались несколько дней. Сначала сторонники Карла отказывались отдать Тунис, затем согласились при условии, что Барбаросса перед этим сожжет турецкие корабли, чтобы поход турецкого флота под его командованием не смог состояться.

Барбаросса не собирался этого делать. Однако европейцы уехали из Парги с впечатлением, что рано или поздно им удастся перетянуть главнокомандующего флотом султана на их сторону. Последствия этого ложного впечатления оказались поистине катастрофическими поочередно для Дориа и Карла.

Эти события не могли бы произойти вовсе, если бы не Франциск I. Сулейман в то время глубоко погряз в азиатских делах и строил новый флот на Ниле. Затем корабли предстояло перетащить через узкий перешеек, разделяющий Средиземное и Красное моря, чтобы осваивать моря и океаны на Востоке.

Однако Франциск, в котором причудливо сочетались ум и тщеславие, избрал очередной способ навредить своему главному сопернику Карлу, нанеся ему удар в жизненно важное место — Италию.

Причем наиболее опасным оружием — мощью османских турок.

Чтобы достичь желаемой цели, Франциск направил в Порту в качестве своего первого посла образованного и способного дипломата, Жана де ла Форе, снабдив его секретными инструкциями для ведения переговоров с загадочным Сулейманом. (Начать переговоры мыслилось после посещения дипломатом Барбароссы, призвать его тайком разорять побережье Испании «всеми возможными военными средствами». В награду Франциск обещал «господину Харадину» (от Хейр эд-Дин) абсолютную власть над Алжиром и Тунисом).

От Сулеймана де ла Форе должен был добиться «миллиона золотых монет, что не отяготит великого синьора». Вслед за выделением Франции этой суммы Сулейман должен был вторгнуться в Южную Италию с главными силами турецкой армии и захватить Неаполь. А сам Франциск в это же время предпримет очередной поход в Северную Италию через Альпы.

От Сулеймана требовалось сделать для Франциска многое. Взамен христианнейший король предлагал туркам следующее: установление дипломатических отношений, заключение вечного договора о союзе, дружбе и торговле на равноправной основе. Франциск обязался «обеспечить спокойствие христианского мира, исключение попыток развязать войну против турок.., всеобщий мир».

Но последнее может быть достигнуто — Франциск, видимо, знал, как волнует этот вопрос Сулеймана, — если удастся ослабить упрямого Карла, заставить его утратить способности сопротивляться. «И соответственно, пока он не согласится на поддержание упомянутого всеобщего мира».

Таковы были инструкции, данные Франциском де ла Форе, которые тот изложил Сулейману с тонким дипломатическим искусством. Султан, не обладавший чутьем Ибрагима, согласился на союзный договор, однако возразил против подкрепления документа военной операцией в Италии.

— Как я могу доверять королю? — воскликнул он, обращаясь к де ла Форе. — Франциск всегда обещает больше, чем может сделать.

И все же в предложениях французского короля таился большой соблазн — нанести поражение войскам Карла в прямом столкновении и установить таким образом мир вдоль границ с Европой. В конце концов Сулейман не без некоторых сомнений согласился на это. И вместе с тем горячо поддержал заключение договора о вечной дружбе и торговле с цивилизованной Францией.

Согласно договору, султан гарантировал французским коммерческим судам право безопасной торговли и равные с турками права на торговлю во владениях падишахства. Отныне французы стали пользоваться всеми привилегиями, предусмотренными для иностранцев, и более того — экстерриториальностью.

Этот документ, известный как «договор о капитуляциях», предоставлял Франции режим наибольшего благоприятствования. Сулейман реализовал свое желание установить деловые отношения с одной из величайших европейских держав. Он также предоставил права экстерриториальности другим европейцам. Этот принцип стал моделью его будущих договоров, включая договор с далеким Китаем, и имел жизненно важные последствия.

Турецкая территория превратилась в подобие колонии Франции. Турция стала первым заморским рынком сбыта для Франции. (Как раз в это время Жак Картье пробирался по берегам недавно открытой реки Святого Лаврентия в Новом Свете в поисках прохода в Китай, находящегося в Старом Свете).

С неизбежностью в турецкие порты заходили под французским флагом и другие европейские суда, чтобы воспользоваться режимом капитуляций. Поскольку Франция обеспечила защиту своих церквей в Турции, этот принцип — согласно тексту договора — распространялся на христианские святые места в Иерусалиме.

Для Франциска договор с турками от февраля 1536 года послужил прикрытием секретного военного сговора. Это было весьма ненадежное прикрытие. Договор возмутил европейцев, осудивших «нечестивый альянс» между христианнейшим королем Франции и османским султаном.

Для венецианцев договор стал ударом в спину — в торговых преимуществах с турками их обошла другая растущая держава. Разочарование их было безмерным.

В феврале 1537 года французская армия, преодолев горы, двинулась на Пьемонт. Сулейман выполнял свои обязательства по сделке. Погрузив армию на корабли, он направился к проливу Отранто — входу в Адриатику. Барбаросса опять вышел в море, командуя новой боевой эскадрой и готовый превзойти все свои прежние достижения.

Каблук итальянского сапога представляет собой плоскогорье, подобное поверхности самого моря. На противоположной стороне пролива за небольшим рыбацким портом Авлона (ныне албанская Влера) возвышаются горы. Оттуда из-за гор прибыл авангард турецкой армии и спустился к Авлоне. Ранним летом галеры Барбароссы вошли в пролив, притащив за собой на буксире в Авлону огромные лодки-плоскодонки.

Когда флагманский корабль Барбароссы проходил мимо венецианского судна, мореплаватель прокричал:

— Может, вы и обручились с морем, но теперь это море наше!

Он доставил через пролив авангард турецких аскеров численностью примерно в десять тысяч всадников под командованием Лютфи-паши. Впервые за пятьдесят восемь лет турки вновь вступили на Апеннинский полуостров. Они взяли штурмом небольшой порт Кастро, нарушив договоренность отпустить его защитников на свободу. Всадники быстро рассеялись по плоскому болотистому каблуку, выслав силы прикрытия к побережью пролива Отранто и сильно укрепленному порту Бриндизи, продвигаясь в глубь полуострова к Неаполю.

— Мы можем выбрать нового папу в Риме, — шутили всадники Лютфи-паши, двигаясь по сельской местности.

Основные силы под командованием самого султана готовились переправиться в Италию в июле.

Затем конфигурация европейских сил резко поменялась. До Авлоны дошли вести, что Франциск, который должен был наступать на Милан, подписал десятилетнее перемирие со своим врагом Карлом и на этом конфронтация на севере Италии закончилась!

Второй раз ненадежный союзник султана бросил его посреди военной кампании. Более того, венецианские флотоводцы вовсе не собирались мириться с захватом турками входа в Адриатику. Напряженность ситуации вела к вспышкам локальных конфликтов. Дюжина турецких галер была загнана в архипелаг и уничтожена венецианским флотом под предлогом того, будто бы их приняли за пиратов. А большой корабль с Юнис-беем, бывшим долгое время послом Порты в Венеции, подожгли и лишили управления из-за того, что он якобы не подал опознавательных сигналов.

Кораблей французского флота не попадалось вовсе. В эти несколько дней Сулейман оказался покинутым Франциском и вовлечен в столкновение с объединенными силами империи, Венеции и папства. Относительно двух последних Франциск утверждал, что они относятся к султану дружественно.

В начале августа Сулейман отозвал Лютфи-пашу и совершавших рейд всадников, которые вернулись с большим грузом награбленного добра и пленниками. Турки пробыли на итальянской земле всего шестнадцать дней. Когда они благополучно перебрались через пролив, султан организовал нападение на остров Корфу — опорный пункт венецианцев у пролива.

В самом проливе сконцентрировались корабли Венеции и Дориа. Но сановному адмиралу удалось перехватить лишь дюжину турецких транспортов, не больше.

К 18 августа Барбаросса овладел узким проливом между живописным островом Корфу, выглядевшим бриллиантом на фоне голого албанского побережья. Тогда же началась переброска на остров штурмовых отрядов турецких аскеров. Турецкие всадники легко преодолели плодородные холмы. Выдержала первоначальный налет лишь крепость Сан-Анджело, стоящая на высокой скале.

Турецкие галеры пытались проломить мощные стены крепости бомбардировками с моря, но ответный огонь вынудил их отойти с большими потерями. Защитники крепости, испытывая недостаток в живой силе, привлекли к обороне своих стен физически ущербных горожан. Тяжелые осадные орудия турок были доставлены на пик соседней скалы, чтобы подвергать бомбардировкам внутреннюю территорию крепости. Но она держалась так же долго, как цитадель Родоса, благодаря боевому мастерству артиллеристов.

6 сентября Сулейман приказал снять осаду и эвакуироваться с Корфу. Барбаросса бурно протестовал против этого:

— Потраченные усилия и понесенные потери не должны пропасть даром. Еще немного, и остров целиком будет наш.

Сулейман рассердился:

— Такое место, как это, не стоит жизни и одного из моих людей!

Он не намеревался держать на острове отборные войска, когда вокруг его сосредоточивается европейский флот, и через восемнадцать дней оставил его таким же разоренным, каким в свое время Барбаросса — Менорку.

15 сентября вывод войск был благополучно завершен. Несмотря на дождь и ветер, Барбаросса успешно переправил на континент, отстоящий от острова на расстоянии полмили, войска, орудия, лошадей, трофеи и пленных.

Некоторых из пленных, однако, отправили обратно в порт Кастро на итальянском берегу. Дело в том, что Сулейман узнал о нарушенном обещании освободить капитулировавший гарнизон Кастро. И он отпустил итальянских солдат, после того как казнил турецкого командира, не сдержавшего своего слова.

До сих пор европейцев не постигала серьезная беда. Но то, что случилось с ними теперь, поздней осенью, было ужасным. Как только последний турецкий аскер высадился на турецкий берег, Барбаросса получил полную свободу действий для своих кораблей.

От острова Корфу у входа в Адриатику греческие острова располагаются до самого Родоса огромным полукругом, обращенным к турецкой Малой Азии. Они вырастают из голубизны моря как вершины неземных гор. На одном из них — Лесбосе — в городе Митилини родился Барбаросса.

Он знал эти острова и считал их теперь препятствием на пути к открытому морю, поскольку они были феодальными владениями венецианских семей Корнарос и Мосениго, которые постоянно наведывались в свои владения, охотясь за крепкими рабами, способными послужить гребцами на галерах.

И вот теперь осенью с помощью солдат своего соперника Лютфи, взятых на борт кораблей в качестве десантников, Барбаросса предпринял набеги на эти острова. Разорив остров Кефалинию, стороживший вход в Коринфский залив, пройдя мимо каменистого острова Закинф и обогнув мыс Матопан, чтобы наведаться на остров Эгина, Барбаросса двинулся в архипелаг. Жители чудных островов, заботившиеся о выращивании оливковых деревьев и слушавшие песни, родившиеся в незапамятные времена, и не помышляли о войне. Однако их прибрежные города были захвачены, замки на холмах — разрушены, поля и деревни — разорены, а молодые мужчины угнаны в рабство.

Затем Барбаросса совершил набег и на большой остров Крит, обойдя его крепость Конию. В континентальной Греции последние венецианские прибрежные крепости Ноуплия и Малвазия сумели выдержать турецкую осаду.

Дориа не хватало сил, а возможно, и не было желания дать отпор набегам Барбароссы в восточной части моря.

Хаджи Халифа, невозмутимый историограф морской экспансии турок, сообщает, что Барбаросса захватил двенадцать островов и разграбил тринадцать других. Турки взяли в плен шестнадцать тысяч человек и трофеи, оцененные в Константинополе в сумму четыреста тысяч золотых секинов. Этими действиями Барбаросса уничтожил опорные пункты противника на островах вблизи Греции и, согласно его собственному признанию, отомстил за Тунис. Более того, теперь капутан-паша избавился от необходимости защищать Эгейское море, ставшее внутренним «озером» турок. (Пройдет целое столетие, прежде чем европейские корабли, исключая, конечно, получивших льготы французов, войдут в эти воды).

Вернувшись наконец в бухту Золотой Рог, Барбаросса возглавил шествие из двухсот подростков в одежде алого цвета, которые несли Сулейману золото и серебро, и такого же числа гяуров с мешками за плечами и кипами роскошной одежды. Об этом свидетельствует Хаджи Халифа.

Однако это театральное действо больше произвело впечатление на прохожих, чем на Сулеймана. Тем не менее теперь, по происшествии трех лет, он почувствовал полное доверие к своему бейлербею моря. Способный сын горшечника хорошо показал себя в условиях беспощадного испытания войной. Барбаросса предпочел видеть в венецианцах откровенных врагов, нежели сомнительных друзей. И разумеется, старый моряк навлек на себя бешеную активность императора и дожа. Теперь им стало очевидно, что они потеряют контроль над Средиземным морем, если не ответят на вызов Барбароссы.

Сулейману было выгодно, чтобы военные действия происходили на море, подальше от сухопутных границ падишахства и его подданных.

Очень скоро он отдал Барбароссе один из захваченных им островов, позволив старику утвердиться на море в качестве собственника и тем еще больше оправдать свой титул бейлербея и главнокомандующего флотом.

Но этой же поздней осенью оба Габсбурга попытались нанести султану удар на суше.

За побережьем Далмации, которым тогда владели турки, возвышается ряд горных хребтов. Высокогорные долины усеяны деревнями сербов и боснийцев, живших в каменных домах. На дальнем краю этого горного массива — на территории нынешней Югославии — река Драва несет свои воды в Дунай.

Австрийская армия, форсировав Драву, вторглась далеко в глубь Османской империи.

Она выступила по приказу Габсбургов. Карл хотел, чтобы его брат совершил вылазку против турок из Австрии. Послав свою полевую армию перекрыть турецкие коммуникации, Фердинанд нарушил свое обязательство жить с Сулейманом в мире. Он совершил то, что отказался сделать Карл пять лет назад, когда Сулейман дожидался императора под Гюнсом. Фердинанд вторгся с полевой армией численностью в двадцать тысяч человек — почти такой же, какой располагали венгры в битве при Мохаче. По данным «Кратких мировых событий», в ее состав входили всадники из Каринтии, Саксонии и Тюрингии, а также пехота из Франконии, Австрии и Богемии.

Армией вторжения командовали Йохан Кацианер и Людвиг Лодрон — ветераны, участвовавшие восемь лет назад в защите Вены от турок. Выполняя приказ Фердинанда, войска спустились к Драве и достигли Эксека уже на территории падишахства, где через Драву был переброшен мост и откуда шла дорога от Белграда к Буде. Очевидно, не встречая сопротивления, австрийцы осадили Эксек по всем правилам военного искусства.

Но очень скоро командование армией поняло, что они попали в окружение все возрастающих по численности турецких войск, к которым подходили подкрепления со стороны Белграда. На расстоянии не более одного дня езды верхом от этого места находилось болотистое поле Мохача. Армия Кацианера стала остро нуждаться в продовольствии, после того как фуражиры ничего не нашли в округе, лишенной кознями невидимого врага зерна и скота.

В конце ноября Кацианер и Лодрон начали отступать в Австрию по заросшему лесом берегу Дравы. Отступление превратилось в кошмар. Дороги были блокированы поваленными деревьями, что заставило австрийцев бросить обоз. Ночью дезертировали венгерские гусары. Артиллерию пришлось бросить, бочонки с порохом сжечь.

Голод истощил людей. Войска ежечасно несли потери в темном лесу. А со склонов гор в них летели тучи стрел, турецкие отряды кавалерии врезались в боевые колонны отступающих.

Ночью в войсках началась паника. Кацианер тайком бежал от армии, бросив свою палатку, в которой остались серебряная посуда и слуги. В ответ на насмешку немецкого пикадора, который сказал Лодрону: «Я вполне могу поверить, что вы не покинете армию на своем прекрасном скакуне», военачальник слез с лошади и перерезал ей сухожилие обнаженным мечом.

— Теперь ты веришь, что я остаюсь вместе с тобой? — спросил он пикадора.

«Печальным следствием этого было то, — повествуют „Краткие мировые события“, — что почти каждый солдат, конный или пеший, который не бежал с места сражения, был убит атакующим противником».

Брошенная армия попыталась пробиться к крепости Вал по, где узкое ущелье давало шанс задержать преследующих ее турок. И отсюда подданные всей Священной Римской империи узнали о страшном «разгроме при Валпо».

Горькие воспоминания об этой трагедии еще не изгладились из памяти, когда Ричард Ноллес писал: «Позорное поражение при Эксеке, судя по сообщениям, превзошло самые прискорбные военные неудачи христиан когда-либо в прошлом, потому что там были потеряны лучшие солдаты и лошади, многие провинции страны были охвачены горем и скорбью. Раньше никогда не случалось, чтобы турки добивались такого огромного военного успеха без существенных потерь».

Несчастный Кацианер, добравшийся до королевского двора Фердинанда, оказался едва ли не единственным выжившим воином. Король заключил его за трусость в тюрьму. Потом бывший военачальник бежал оттуда и укрылся у турок, которые обращались с ним с презрительным равнодушием. Через несколько лет, когда турки захватили у австрийцев в качестве трофея особенно мощную пушку, они дали ей, по своему обыкновению, имя. Пушку назвали «Кацианер».

И снова в зиму с 1537-го на 1538 год королевские дворы Западной Европы были охвачены ужасом, опасаясь предстоящим летом нового нашествия турок на суше и на море. Вена, оставшаяся без армии, взывала о помощи. Папа Павел III заявил, что только крестовый поход может спасти Европу. Карл принял меры по укреплению обороны Неаполя, а Венеция в страхе за свою судьбу ввела налог в размере пятой части имущества торговых семей. Из этой взаимной потребности в безопасности родилась Священная лига. Под документом о ее образовании скрепили подписи папа, император и дож. Фердинанд тоже вошел в лигу.

Возможно, те, кто подписали документ о создании лиги, уповали на военно-морскую мощь. Во всяком случае, даже договорились, что, одержав победу над турками, Венеция возвратит себе все свои острова, а также Кастель-Ново и Авлону на побережье Далмации, а император получит всю европейскую территорию, которая когда-то принадлежала Восточной Римской империи.

А вот нечто экстраординарное. Участники спешно сформированной для собственной защиты Священной лиги не забыли и поделить будущую военную добычу. После поражения Османская империя подлежала разделу. Венеция должна была получить все, что имела в зените своего могущества, вплоть до Дарданелл. Империя Карла — возродить величие Древнего Рима и включить в себя даже Константинополь. Турок, очевидно, планировалось отбросить за Босфор и Дарданеллы в Азию, откуда они пришли сто лет назад.

Можно допустить, что лига рассчитывала победить благодаря превосходству своих сил на море. Допустимо также, что Дориа надеялся перекупить Барбароссу. Но идея разделить Османскую империю после победы над ней выглядит абсолютно невероятной! А ведь Карл, находившийся тогда на пике своей активности, способный к тонкой игре на взаимоотношениях между королями, династических браках и феодальных претензиях, ни в коем случае не был простаком. Встревоженные же господа Великолепной Синьоры были еще умнее.

Амбициозность здесь маловероятна. Просто надо представить себе когда-то могущественные морские державы, мечтающие о восстановлении своего величия — нетерпеливые представители выдвигали собственные претензии на все на свете.

Вслушаемся в дебаты, происходившие между сенаторами Венеции. Говорит сенатор из семейства Корнарос — Марк Антоний Корнаро:

— Вы согласились участвовать в лиге.., вы решили, что в союзе с христианами приобретете больше славы и безопасности, чем в мире с турками.

Сегодня, через четыре месяца после того, как наши вооруженные силы разорили некоторые земли султана.., разве мы можем возобновить с ним переговоры, оборвав нить, связующую нас с Портой? Как мы можем обеспечить свою безопасность, проявляя в такой момент нерешительность?

Только решимостью победить мы можем устранить угрозу!

Другой сенатор, Франциск Фоскари, закалившийся к старости в жизненных испытаниях, возражает:

— Я не разделяю ни высказанного мнения, ни надежды. Сегодня.., я беру во внимание лишь те обстоятельства, которые существуют реально, но не те, которые мы воображали в мечтах или под давлением своих обязательств… Не могу понять, почему мы стали такими самонадеянными и почему слепо верим обещаниям правителей, которые нас так часто обманывали. Совершить в таких обстоятельствах ошибку недопустимо, ее последствия будут опасны.

Боюсь, фатальный оптимизм влечет нас к катастрофе.., мы забыли, что два дня назад один из наших военачальников жаловался на задержки в выдаче жалованья его подчиненным и предложил нам — без сомнения, весьма искренне — помириться с Портой, если у нас нет средств на ведение войны. Каждый день возникает необходимость взваливать на наш народ новые тяготы. Весьма ошибочно полагать, что война, которая ежемесячно обходится более чем в двести тысяч дукатов, может продолжаться за счет невообразимых жертв со стороны простых людей.

Сама лига, считал советник Фоскари, нежизнеспособна в условиях, когда между королем Франции и императором Карлом ведется необъявленная война. Он поднимает вопрос о том, что мог бы принести мир с турками.

— Нам говорят, что такой мир не может быть ни прочным, ни достойным. Не знаю, что может послужить гарантией осуществления наших желаний, но верю, что этот мир защитит нас от нынешней опасности. Он не невозможен. Великий визирь постоянно предлагает его и желает его. Он не согласен с Барбароссой, который обязан своей карьерой войне. Барбаросса сам хочет мира, чтобы отправиться править в Алжир. Что касается недоверия, которое, как здесь сказано, к нам питает Сулейман, то я не вижу доказательств этого. Он соблюдал договор о дружбе с нами, заключенный еще тридцать лет назад. Даже сейчас предлагает продолжить срок действия договора. Если султан и совершил в отношении нас акты насилия, то следует честно признать, что он не сделал бы этого без провокаций с нашей стороны. Возможно, у нас меньше оснований жаловаться на него, чем у него на нас.

Если бы турки добивались, как некоторые полагают, нашей гибели, то почему они не воспользовались самым благоприятным шансом для этого несколько лет назад, когда все европейские правители объединились против нас, в то время как у нас не было ни средств защиты, ни возможности получить помощь извне? (Речь идет о Лиге Камбрэ, которую сформировали в 1508 году король Франции, император Максимилиан и папа Юлиан II с целью расчленения Венецианской республики).

Империя турок огромна. Они в избытке получают все то, что необходимо для войны. Их военная дисциплина может послужить примером для христиан. Что мы можем предпринять против такого неприятеля?

И все же сенат объявляет войну. Император оплачивает половину стоимости содержания огромной армады кораблей, папа — одну шестую часть, Венеция выделяет сто десять галер, рыцари Мальты — десять. Золото и корабли прибывают с большим опозданием. Зерно из Испании после уборки урожая не поступает. Главнокомандующий вооруженными силами Великолепной республики требует, чтобы венецианский флот вышел в море, несмотря ни на что. Однако Дориа не двигается с места, пока не подойдут пятьдесят галер, которые, в свою очередь, дожидаются в Сицилии погрузки испанских солдат.

Затем Андреа Дориа едет в Паргу, расположенную на побережье, чтобы подкупить Барбароссу. И возвращается с надеждой, что Барбаросса может предать турок.

Наконец, в конце сезона пригодного для плавания, 7 сентября армада выходит из своего укрытия на острове Корфу. Такой мощи еще не появлялось в Средиземноморье. Двести две галеры, сто транспортных судов. Армада имеет на борту две тысячи пушек, двадцать тысяч итальянских солдат, столько же немецких и десять тысяч испанцев. Более того, в ее составе пять новых больших галеонов с бортами, не пробиваемыми тараном и бортовым залпом, способным уничтожить легкие турецкие галеры.

Над кораблями армады реяли семь флагов различных государств. На их полотнищах были изображены: орлы, скрещенные ключи, лев святого Марка, крепость, крест, щит, корона. Это были флаги папства, Венеции, Генуи, Мальты, Испании и Португалии.

Венецианские дозорные корабли обнаружили турецкий флот, который обогнул мыс Матапан, прошел остров Санта-Маура и повернул в замкнутый залив Арта.

Там Барбаросса оказался в ловушке.

Барбаросса соблюдал осторожность. Он укрылся в заливе и спокойно промасливал кили своих галер, производил мелкий ремонт. Капутан-паша дожидался, когда подойдут из Константинополя двадцать недавно построенных галер под командованием Салиха Раиса. Когда же они прибыли, численность его флота достигла ста двадцати галер и нескольких судов снабжения. Правда, у него не было больших галеонов, которые турки называли «плавающими крепостями», а из донесений с дозорных кораблей стало известно, что противник превосходит османскую армаду по численности и кораблей, и пушек, и живой силы.

Наконец турки сами смогли убедиться в этом, поскольку европейская армада показалась на горизонте, патрулируя вход в залив с выставленными напоказ штандартами.

Залив Арта довольно просторен — он напоминает внутреннее море. Со всех сторон его обступают горы, за исключением узкой горловины, проход через которую в Адриатику, однако, затрудняют буруны. Город Превеза, расположенный у входа в залив, обеспечивает ему дополнительную защиту. (Во времена Древнего Рима близ Превезы потерпел поражение флот Марка Антония и Клеопатры, у Акции).

Барбаросса контролировал и залив, и город.

Такова была обстановка у Превезы в середине сентября 1538 года. Бейлербей моря закупорился в большом заливе, ожидая, когда его противник, главнокомандующий военно-морскими силами лиги, совершит ошибку, попытавшись в него войти. Пять галеонов-дредноутов Дориа не могли бы пройти в залив из-за отмелей, а его галеры неизбежно сгрудились бы в узком проходе. Между тем турецкие корабли успели бы выстроиться в боевую линию на свободном пространстве залива. Дориа, однако, не совершил такой ошибки.

В нетерпении Барбаросса послал часть кораблей через устье залива, когда не было видно судов противника. Турецкие корабли были встречены огнем тяжелых дальнобойных орудий венецианского флота и повернули назад. Уловка капутан-паши — если это была уловка — не удалась. Армада не стала преследовать его корабли. И снова Барбаросса оказался наглухо запертым в заливе среди гор. Дориа же бдительно следил за берегом.

В это время на Адриатике в любой день могли начаться осенние штормы. А Барбаросса оставался в нерешительности. Здесь его большой флот находился в бездействии, в отличие от той ситуации, когда он мог маневрировать дюжиной своих быстрых галер у побережья Африки. Что было делать?

На бейлербее моря лежала большая ответственность. Лютфи-паша был отстранен от командования после неудачи с высадкой на Корфу год назад. Сулейману, очевидно, не хотелось воевать в Европе, и он ранним летом увел свою армию на восток — в степи Северного Причерноморья, где повстречался с Крым-ханом. Одному Барбароссе противостояли семь штандартов европейских государств. Он никогда раньше не сталкивался с такой силой на море. Без сомнения, его беспокоила мощь «плавающих крепостей».

Пехотные командиры убеждали его высадить войска на берег, укрепить оборону залива с суши пушками. В этом случае, уверяли они, в Превезе и горах можно будет держаться бесконечно долго. Но Барбаросса не верил, что Дориа осмелится высадить десант.

Морские командиры просили его дать приказ на выход в море. Даже при невыгодном численном соотношении их корабли, считали они, превзойдут суда противника по судоходным качествам. Салих Раис, Синан и «Бей дьявола» настаивали на выходе в открытое море. Новичок Торгут, сын анатолийского крестьянина, служивший лоцманом, поддержал Барбароссу. (Европейцы прозвали Торгута Драгутом, когда познакомились с ним через несколько лет).

Итак, энтузиасты рвались в море. Барбаросса с сомнением мотал головой. За выходом из залива маячили «плавающие крепости». Он подсчитывал количество стволов на них. Вокруг таких крепостей могли собраться галеры Дориа, подобно пехоте, защищающей цитадель. Бортовые пушки крепости могли вести огонь поверх низко сидящих в воде галер. Дориа как раз и добивался того, чтобы турки начали осаду крепостей с дрейфующих кораблей. Рискнет ли Барбаросса потерять османский боевой флот?

Тут вмешался старый евнух, гонец, присутствовавший в качестве наблюдателя Сулеймана.

— О чем речь? — воскликнул он. — Ты бейлербей моря. Разве султан не дал тебе больше кораблей, пушек и людей, чем ты просил? Там в море — враги султана. Почему ты медлишь сразиться с ними, будто опьянел или заснул?

Эти слова, должно быть, пробрали Барбароссу до глубины души. Он вышел в море при первой же возможности.

В надежде снова выманить турок Дориа отвел основные силы своего флота к острову Санта-Маура, в 20 милях к югу, оставив дозорные суда наблюдать за Превезой.

Но флот Барбароссы стал выходить из залива в полночь, рассеяв группу дозорных судов. 28 сентября до рассвета он благополучно вышел из залива и построил корабли в боевой порядок, держась ближе к берегу.

О том, что случилось затем у Превезы, европейские историки умалчивают. Бессвязные оправдания Дориа, ярость венецианцев, молчание хроникеров, превозносивших мощь армады и предвещавших христианам громкую победу, уклончивые комментарии помощника Великого магистра ордена святого Иоанна на Мальте — из всего этого создается впечатление, будто произошло три различных сражения или вообще не было ни одного.

Между тем то, что происходило на самом деле, достаточно ясно.

Андреа Дориа свидетельствует, и ему можно верить, что на рассвете того дня он следовал с эскадрой вдоль берега, чтобы выманить турок из неприступного залива. Когда адмиралу сообщили, что турецкий флот вышел из залива и движется вдоль побережья, он изменил курс, рассчитывая втянуть турок в сражение в открытом море.

С запада дул легкий порывистый ветер, не благоприятствующий Барбароссе. Большие корабли то ли не могли отчалить от берега, то ли были преднамеренно оставлены Дориа для уничтожения турецких галер. Они остались далеко позади и попали в полный штиль.

Вскоре после рассвета впередсмотрящие турецких судов заметили лес мачт флота Дориа близ острова Санта-Маура. Барбаросса просигналил капитанам своих кораблей следовать за ним и оставил европейцев позади. Первый его удар пришелся на пять «плавающих крепостей».

Бой завязался вокруг огромной каракки под командованием Кондулиньеро. Ведя огонь огромными снарядами своей мощной артиллерии, она отбила первую атаку турецких галер. Один из стопятидесятифунтовых снарядов смел с галеры всю надстройку, начиная от носа.

Барбаросса отступил и ввел в бой свои скоростные галеры, которые стали обстреливать каракку из тяжелых носовых орудий, маневрируя в дыму. Вскоре на каракке возник пожар. В условиях полного штиля дым и туман позволили галерам сблизиться с гигантским судном.

Каракка Кондулиньеро превратилась в лишенный мачт, дрейфующий корпус корабля, разве что ее бортовые батареи вели огонь по галерам. Две другие «плавающие крепости» сгорели вплоть до поверхности воды и были покинуты командами. Еще одна крепость со сбитыми мачтами дрейфовала в клубах тумана. К полудню галеоны были выведены из строя.

В нескольких милях от этого места на флагманском корабле Дориа собрались командующие имперским и венецианским флотами, Корнеро и Гримани. Они раздраженно требовали, чтобы Дориа отдал приказ атаковать противника, пока он занят атакой галеонов.

— Если вы думаете, что мы трусим, — кричали они, — то прикажите атаковать, что мы сделали бы гораздо раньше, если бы имели полномочия!

Дориа ответил, что эскадры должны следовать за ним, а он отдаст приказ атаковать в нужное время. Если эскадры будут выполнять его приказы, то флот турок будет захвачен полностью.

Между тем Барбаросса помчался на своих потрепанных галерах атаковать боевые порядки европейцев. Туман сгущался. Бейлербей приблизился к острову Санта-Маура, а Дориа все еще медлил, потеряв связь с флангами своей разбредшейся армады. Скопления кораблей, попадавшиеся на пути эскадры Барбароссы, рассеивались. Две христианские галеры, спешившие присоединиться к флоту лиги, оказались в центре турецкого боевого строя и спустили свои флаги.

В общем, у Превезы случилось то, что иногда происходит на море, — более мощный флот, пытающийся маневрировать под разрозненным и неуверенным командованием, уступает в бою эскадре менее мощной.

Назовите это мистикой, утверждайте, что Дориа — старик, свихнувшийся на маневрировании, считайте, что европейцы запаниковали, предполагайте что угодно, но факт остается фактом. После полудня, когда мощные порывы ветра разогнали туман в Адриатике как дым, Корнеро, Кондулиньеро и Гримани удрали на своих кораблях от преследовавших их на своих галерах Салиха Раиса, «Бей дьявола», Синана и беспощадного Торгута.

С первыми шквальными порывами ветра с дождем Дориа тоже дал сигнал уходить с места стоянки и удалился на север, прежде чем начался шторм. Дождь погасил сигнальные огни на адмиральском корабле.

Преследуя Дориа, Барбаросса увидел это. Бейлербей моря усмехнулся и сказал своим людям, что Дориа преднамеренно погасил огни, чтобы уйти от преследования.

Затем ветер и тьма сделали продолжение конфликта невозможным.

Эскадры снова встретились друг с другом в верхней Адриатике в 400 милях к северу от Превезы и на большом расстоянии от острова Корфу. Барбаросса господствовал в море, а свои оставшиеся корабли Дориа укрыл в заливе Каттару близ Кастель-Ново. Они затаились там на неопределенное время.

В это время на Адриатику обрушился бора — северо-западный ураган. Барбаросса потерял в штормующем море тридцать галер. Впоследствии Дориа утверждал, что ему удалось сохранить свой боевой флот, между тем турки понесли большие потери.

Но от Гибралтара до дворцового мыса в Галлиполи от корабля к кораблю неслись вести о том, что Барбаросса овладел Средиземноморьем. Империя, папство и Венеция предприняли максимум усилий, чтобы победить его, но проиграли.

Когда вести о сражении у Превезы дошли до Сулеймана, находившегося в восточных степях, султан стоя, чтобы все его услышали, сообщил об этом. А затем приказал устроить в лагере ночью иллюминацию, чтобы отпраздновать победу.

Никто не понимал последствий противостояния у Превезы лучше, чем венецианцы, которые поспешили к туркам с предложениями о мире, как это и предвидел Фоскари. Мир обошелся Совету десяти дорого: туркам было выплачено триста тысяч дукатов в возмещение их военных расходов и отданы на континенте порты Ноплия, Малвазия. Опечаленный, скончался дож Андреа Гритти, отец Луиджи Гритти, так и не подписав мирный договор, который положил конец морскому владычеству Венеции.

После Превезы Сулейман поверил, что одержал победу в продолжительном конфликте с Габсбургами. Установив мир на суше и победив на море, он уравнял свои силы в Европе с императором и его непредсказуемым братом. Но оба Габсбурга еще долго испытывали судьбу.

В Венгрии умер Януш Заполяи, которого поддерживал Сулейман. И Фердинанд решил осадить Буду, где находилась вдова Заполяи Изабелла, дочь польского короля, с маленьким сыном. Попав в беспомощное положение, Изабелла желала только одного — покинуть раздираемую конфликтами страну и перебраться к австрийцам.

Прежде чем армия Фердинанда смогла пробиться к городу, а Изабелла стала действовать по своему разумению, судьбу Венгрии взял в свои руки Сулейман, который быстро вторгся с юга на ее территорию с аскерами. Как обычно, австрийский король благополучно отсиделся за границами своего государства. Сулейман же, выдворив из Венгрии его войска, не стал беспокоить короля на его собственной территории.

Не менее рассудительно Сулейман обошелся с молодой матерью, королевой Венгрии. Его посланцы принесли ей подарки и справились, действительно ли сын Януша ее ребенок. В ответ Изабелла обнажила грудь и стала кормить младенца. Тогда посыльные объяснили, что по мусульманским законам она не может находиться в присутствии их повелителя, поэтому он пожелал, чтобы ее сына принесли к нему.

Королева не возражала. Изнуренная Изабелла позволила, чтобы принесли ее ребенка. Его доставили в сопровождении венгерских министров в шатер Сулеймана. Там султан попросил своего сына Баязида взять младенца на руки и поцеловать его. К вечеру сын Изабеллы был возвращен матери с обещанием османского правителя, что младенец по достижении зрелого возраста станет королем Венгрии. Той же ночью янычары в атмосфере всенародного ликования осторожно вошли в Буду.

Изабеллу из небезопасной Буды переместили в один из замков Восточной Венгрии. Она увезла с собой документ, написанный на гербовой, бумаге золотыми буквами, в котором говорилось: турецкий падишах клянется верой своих отцов и собственным мечом, что ее сын взойдет на венгерский трон в соответствующем возрасте.

— Обещание! — воскликнула королева, обращаясь к своим советникам, когда ей перевели текст документа. — Это всего лишь несколько слов на бумаге.

— Документ гарантирует жалование королевства вашему сыну, — успокоили советники Изабеллу.

Сулейман оставил турецкий гарнизон охранять Буду. Постепенно он поделил большую часть Восточной Венгрии на административные единицы — санджаки. Но попутно проявил и необычную суровость. Пленные австрийцы были уничтожены. Великодушие, которое Сулейман продемонстрировал на Родосе двадцать лет назад, сменилось расчетливой жестокостью. Изабелла на самом деле имела основания опасаться, что письменное обещание султана, которое она держала в руках, не более чем ничего не стоящий клочок бумаги. Между тем жители Родоса все еще пользовались дарованными им свободами. Демаркационная линия, которую султан провел через Венгрию, сохранялась полтора столетия. Она сделала Вену аванпостом христианского Запада, Буду — мусульманского Востока. Вена до сих пор ориентируется на Запад, а Буда — на Восток [4].

Пока Фердинанд тщетно пытался в то богатое событиями лето 1541 года восстановить бастион Габсбургов в центре Европы, его более одаренный брат принялся за возвращение господства Испании на Средиземноморье — по крайней мере, в его западной половине, угроза которому возникла после неудачи христианской армады у Превезы.

В особенности Карл стремился избавить Средиземноморье от мистического влияния имени Барбароссы. Двадцать лет бесконечных поездок по империи утомили неуемного Карла. Его личное обаяние влияло на решения советов европейских князей, но склонность к изысканной пище и редким винам привела к подагре. Длительный конфликт с Мартином Лютером ожесточил императора против ересей. Он все чаще говорил о желании удалиться в монастырь и предаться в его стенах своим религиозным переживаниям.

Пока же Карл олицетворял величие империи, хотя и поблекшее, но все же еще могущественное. Позже один любознательный англичанин, Джон Морган, писал: «Я не встречал в своей жизни испанца, который, уверен, не проклял бы меня минимум сорок раз, если бы я усомнился, что Карл V держал на поводке 24 часа в сутки всю Вселенную, однако поводок оборвался».

Такой монарх не мог позволить себе, чтобы им понукал турецкий бейлербей моря. Тем не менее флотилия галер под зеленым флагом ислама совершила набег на Гибралтар, другая напала на испанский конвой судов у Балеарских островов. Маленький корабль остановил конвой португальских барок, и с него крикнули командиру конвоя:

— Зайди, Барбаросса хочет видеть тебя!

Португалец немедленно подчинился.

Вездесущность Барбароссы казалась невероятной. Сын горшечника, толстый и вечно пьяный, умудрялся в свои далеко не молодые годы нападать на замки и похищать оттуда хорошеньких женщин, осаждать испанские гарнизоны в Африке, предъявлять свои претензии на владение континентом от имени своего повелителя — султана. Чем бы Карл ни занимался на суше, Барбаросса постоянно напоминал ему о себе.

В это лето Сулейман, к досаде Барбароссы, повелел бейлербею находиться у восточного побережья Средиземного моря. Опять связанный по рукам, морской волк затеял торг вокруг своей персоны, на этот раз предложив свои услуги самому Карлу. Осторожный Габсбург не поверил его предложению, зная, что Барбаросса получает от своего повелителя двадцать тысяч дукатов золотом ежегодно, и помня, что подобное предложение было прелюдией провала у Превезы. Тем не менее император, так же как раньше Андреа Дориа, стал зондировать почву.

Карл больше доверял другому предложению, которое исходило от помощника Барбароссы, старого евнуха Хасана-аги, оставленного править Алжиром. Хасан-ага предложил императору овладеть Алжиром, но поставил при этом условие, что Карл пошлет на эту территорию столь внушительные силы, что капитуляция аги будет выглядеть необходимостью, а не предательством.

Карл немедленно стал готовиться к экспедиции. Алжир был личным владением Барбароссы. Кроме того, это был сильно укрепленный порт мусульман вблизи испанского побережья — объект вожделения Карла. Овладев Алжиром, он мог бы ликвидировать угрозу со стороны турок бастиону Запада в Средиземноморье — острову Мальте, который император передал рыцарям.

Карл решил действовать немедленно, пока Сулейман занят Будой, Барбаросса отсутствует, самый опасный помощник бейлербея моря Драгут находится в плену, а Хасан-ага изъявляет готовность сдать Алжир. Он проявил терпимость к сварливым лютеранам (Библия Регенсбурга) и поспешил в Средиземноморье.

Численность армады, которую собрал Карл, отвечала самым смелым ожиданиям Хасана-аги. Боевые корабли Дориа эскортировали более четырехсот транспортных судов, на борту которых находились двадцать тысяч испанских, немецких и итальянских солдат под командованием герцога Альбы, заслужившего скандальную славу кровопролитием в Нидерландах. Другие сановники империи прибыли на борт некоторых судов армады вместе с тремя тысячами воинов-добровольцев. Часть сановников взяли с собой своих жен, чтобы они могли полюбоваться занимательным зрелищем капитуляции Алжира. В море к армаде присоединились галеры с Мальты, на борту которых находились пятьсот грозных рыцарей с оруженосцами. Их гостем был знаменитый, хотя и низкого происхождения, Эрнан Кортес, завоеватель Мексики.

Когда на армаду обрушились осенние ветры, разметав корабли по портам укрытия, осторожный Дориа предупредил упрямого Карла, что начался сезон штормов. Император счел абсурдным возвращаться сейчас, когда экспедиция началась. Лишь непродолжительный переход отделял порт Менорку на одноименном острове от Алжира. Требовалось всего лишь несколько дней, чтобы сокрушить стены мусульманского логовища, даже если предположить, что старый евнух не станет его сдавать. Ведь у Хасана-аги было всего лишь девятьсот турецких янычар, несколько тысяч моряков и мавританцев. Нет, император не мог отказаться от экспедиции, независимо от того, мешал или благоприятствовал ей ветер.

Частично из-за нерешительности Дориа, частично из-за упрямства Карла, но более всего из-за несогласованности в командовании экспедицией поход армады, замышлявшийся как веселая прогулка, принес совершенно неожиданные результаты. На сумрачном африканском побережье пришельцев подстерегали враги. Пока армада добиралась до злополучного побережья, с гор спустились берберские и арабские племена. Это, конечно, не могло испугать закаленных воинов. Они беспечно высадились на ровные пляжи за выступом мыса Матафу. Без особых затруднений солдаты отогнали беспокойных кочевников. Не дожидаясь выгрузки основных запасов продовольствия, испанские воины отправились на высокогорье к скалистому мысу, где за стенами с круглыми башнями прятался Алжир. В конце октября отряд не беспокоила жара.

Вокруг этого небольшого города, сверкающего на солнце, отряд вырыл несколько траншей и обустроил артиллерийские позиции. Командиры испанцев полагали, что через три дня их задача будет выполнена ко всеобщему удовлетворению. Однако Хасан-ага не стал сдаваться.

Тем временем подул сильный западный ветер, подняв волны в мелководном заливе у мыса Матафу. За ветром хлынули потоки дождя. Солдаты, оставшиеся без палаток, которые сорвал ветер, промокли до нитки, дрожали от холода. С кораблей на пляж не поступало никакого продовольствия — мешал шторм на море. Голодные солдаты ожидали, что продовольствие доставят, как только утихнет буря. Но она, наоборот, усилилась до урагана. Промокший порох стал непригоден для использования.

Затем начались атаки Хасана-аги из-за стен Алжира. Дождь не мешал его янычарам использовать луки и стрелы. Мавры, изгнанные из Андалузии, вымещали в атаках свою ненависть к испанцам, своим бывшим господам. Их ярость вызвала панику в рядах осаждавших войск.

Карл лично возглавил контратаку невозмутимых немцев, но зашел слишком далеко. Вблизи стен города контратакующие понесли большие потери от артиллерийского огня и отступили.

Между тем все это не было бы большой бедой, если бы не голод и неразбериха в месте высадки. Адмирал Дориа увел большую часть своих галер в море, опасаясь держать их в бурю у берега. Однако капитаны транспортных судов вместо того, чтобы последовать за Дориа, наоборот, направились к берегу, то ли для того, чтобы совершить высадку, то ли из-за неспособности управлять судами в бурном море. В результате в бурунах потонуло сто сорок пять галер и транспортов. Те, кто спаслись с утонувших судов, были убиты на берегу кочевниками, которые спустились с гор, чтобы перебить стражу европейцев и разграбить уже выгруженные продовольственные запасы. Три дня шторма привлекли на побережье массу налетчиков, которых ранее здесь не было.

Тем временем Карл со своими грандами и рыцарями Мальты отражал в грязных, поспешно вырытых окопах близ Алжира атаки экзальтированных воинов Хасана-аги. В конце концов командиры испанцев решили отступить к месту высадки, чтобы добыть еду. За два дня без пищи люди сильно ослабели.

Осада была снята, вьючных животных пустили на мясо. Предстояло пройти 15 миль под дождем, по грязи. Рыцари шли в арьергарде. Лишь один Кортес возражал против отступления.

И как только оно началось, командиры и солдаты окончательно потеряли боевой дух и солидарность. Особенно упали духом голодные немцы, стрелковое оружие которых стало бесполезным. Окружавшие испанцев кочевники, ехавшие верхом на лошадях, смеялись над солдатами, тащившимися по грязи и лужам. Тыл отступавших был надежно прикрыт контингентом рыцарей, защитников веры. Одна из высот, где сделали привал эти заклятые враги турок, была названа местными берберами «могилой рыцарей».

Когда отступавшие войска наконец добрались до места высадки, там они нашли лишь жалкие остатки продовольствия, множество убитых и обломки потерпевших крушение кораблей. Карл созвал военный совет, чтобы решить, удерживать ли песчаный плацдарм дальше до поступления из Европы новых поставок продовольствия и пороха, однако предотвратить уход из Алжира было уже невозможно. В последний день октября раздраженный Дориа доказывал, что ждать зимой из Европы конвоя с необходимыми грузами — утопия, а если здесь появится Барбаросса со своим флотом, то для христиан это станет полной катастрофой. Подавляющее большинство солдат мечтали лишь об одном — погрузиться на спасшиеся корабли и отправиться на родину.

Наконец потрепанная армада отправилась в обратный путь. Судьба опять отнеслась к ней немилосердно. Более трети транспортных судов утонуло, спасшиеся перебрались на корабли, выдержавшие шторм. На них не осталось места для великолепных испанских скакунов. «Цезарь (император) решил, что нельзя жертвовать жизнями солдат ради лошадей. — Так передают обстановку „Краткие мировые события“. — Он приказал сбросить животных в море. Выполнение этого приказа болью отозвалось в сердцах всадников».

По пятам следовали новые несчастья. Ураганный ветер разметал поврежденные суда по морю. Некоторые из них отнесло обратно в порт Алжир, где экипажи и солдаты были захвачены людьми Хасана-аги. Дориа укрыл Карла и несколько галер в небольшом порту Буджея, охранявшемся испанским гарнизоном. Скудных запасов гарнизона не хватало для беженцев. Ослабевшие гребцы галер больше не могли грести против сильного ветра.

Тайный агент французского короля позднее докладывал Франциску в письменном донесении о печальной судьбе людей, спасшихся в порту Буджея: «Лишь одна каракка (тип корабля) смогла добраться до упомянутого порта Буджея и затонула там, трудно выговорить, в присутствии самого императора, прежде чем из нее можно было что-либо выгрузить. В этом порту они пережили самый страшный в своей жизни голод, имея для еды только кошек, собак и траву.., зять императора убежал в одной рубашке и штанах.., погибла большая часть испанских грандов».

Прибывшие из Сицилии корабли вывезли Карла и его окружение из злосчастного порта. Капитаны кораблей сообщили, что Барбаросса вышел в море с эскадрой из ста пятидесяти парусов. (Как только Сулейман узнал на обратном пути в Константинополь, что армада императора отбыла в Алжир, он приказал Барбароссе мчаться туда на всех парусах).

Штормы, принесшие так много бед армаде Карла, сослужили императору в конце концов неплохую службу. Они вынудили Барбароссу весь ноябрь укрываться в районе греческих островов. Остатки армады пробирались вдоль европейского побережья от порта Трапани на Сицилии в испанский порт Картахену. «Это была самая ужасная из всех катастроф, известных людям, или из тех, о которых я докладывал вашему величеству, — писал Франциску тайный агент. — Он (Карл) будет помнить ее всю жизнь».

Потеря восьми тысяч солдат и половины флота значили для империи меньше, чем гибель трехсот сановников. В одном из своих посланий агент Франциска проницательно предсказывал, что Карл никогда не забудет, как он, будучи беженцем на палубе корабля из Сицилии, услышал весть о выходе в море турецкого флота под командованием Барбароссы. И действительно, в течение семнадцати лет, которые ему осталось прожить, Карл больше ни разу не отважился отправиться в морской военный поход.

В Алжире, где престарелый Хасан-ага снова с удовольствием приступил к исполнению своих обязанностей правителя, ураганный ветер с Запада еще долго называли «ветром Карла».

Катастрофа в Алжире, хотя и замалчивавшаяся, оказала немедленное воздействие на развитие европейской политики. Узнав от своих агентов о случившемся, импульсивный король Франции денонсировал свое соглашение со своим старым противником — императором. Габсбурги были вынуждены пожинать плоды своей неудачной конфронтации с османским султаном. Между тем бейлербей моря совершал по собственной прихоти набеги на итальянское и испанское побережья, подверг осаде Ниццу и зимовал в Тулоне в качестве гостя французского двора.

Как бы то ни было, Хайр эд-Дин Барбаросса победил в конфликте с половиной Европы. Он сделал Сулеймана непризнанным хозяином Средиземноморья.

Поколение спустя Мигель де Сервантес, высмеивая закованных в латы конкистадоров своего времени в бессмертном образе Дон Кихота, писал: «Мир был уверен, что турки непобедимы на море».