"Горячие деньги" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)

ГЛАВА 14

Вечером в своей комнате в Кукхэме я прочитал заметки Нормана Веста о Жервезе и Урсуле. Сначала Жервез:

Я со вздохом сложил листки с Жервезом и снова соединил их скрепкой. Норман Вест, несмотря на свою невзрачную внешность, чертовски быстро умеет докапываться до самой сути.

Интересно, что у него получилось с Урсулой? Урсула, тихая жена Жервеза, которая часто плачется в жилетку моей матери, Джойси. Довольно привлекательная на свой лад, она похожа на неоконченную картину, ей сильно недостает легкости и беззаботности. Достаточно любезная со мной, если позволяет Жервез, Урсула никогда со мной особо не откровенничала. Меня неожиданно заинтересовало мнение Нормана Веста об Урсуле.

Бедная Урсула. Могла ли она взорвать Квантум? Может быть, если бы сильно захотела. Она доведена до отчаяния и способна на все, но, если у нее осталась хоть капля здравого смысла, она бы скорее искала помощи у Малкольма, а не пыталась убить его.

Я прикрепил досье Урсулы к «Жервезу». Как всегда, в его тени.

Не знаю, почему она вышла за него замуж, но я был тогда на их свадьбе и должен сказать, что, если человек не был близко знаком с Жервезом с детства, он решил бы по его внешности и поведению, что это уверенный в себе, приятный на вид, сильный мужчина, на которого можно положиться. Подающий надежды биржевой маклер. Выгодный жених.

Я спрятал заметки об Урсуле и Жервезе в конверт, но брат и его жена никак не выходили у меня из головы.

Наверное, тысячи, сотни тысяч браков так же неудачны, как этот. Их несчастье заложено в них самих. Люди легче справляются с трудностями, которые от них не зависят — с войной, разрухой, болезнями, неудачами. Гораздо труднее найти выход, когда страдает личность человека. Они оба несчастливы, Урсула из-за Жервеза, Жервез из-за…

Из-за Малкольма? Из-за того, что Малкольму было скучно с Вивьен и он связался с Алисией, а потом скоропалительно женился на Джойси? Из-за того, что Жервез незаконнорожденный? Но Фердинанд родился точно таким же образом, а на нем это никак не сказалось.

На эти вопросы нельзя найти ответа. Самые подходящие ответы зачастую оказываются неверными. Я не знал, почему Жервез такой, как он есть, только я уверен, что это началось задолго до того времени, когда мы вместе жили в Квантуме. Может, даже еще до его рождения.

Я спал беспокойно, меня всю ночь мучили кошмары. Наутро я поехал на конюшню, надеясь там избавиться от тяжелых мыслей и немного расслабиться. Утешение — это словечко Нормана Веста, как нельзя лучше подходит в этом случае. Пасмурное утро, скачущие лошади, легкая болтовня и грубоватые шутки, все такие привычные занятия, которыми была наполнена моя жизнь с восемнадцати лет. Не знаю, почему я так люблю лошадей. Наверное этот выбор обусловлен глубоко скрытыми потребностями души, но откуда происходят эти самые потребности?

Я не привык размышлять об этом. У меня никогда не было в жизни особых неприятностей, я просто делал свое дело, наслаждался скачками, любил безо всяких взаимных обязательств. Не могу сказать, чтобы особо перетруждался. Меня ничто сильно не задевало. Но вся эта привычная жизнь внезапно закончилась в тот день, когда я встретился в Ньюмаркете с Малкольмом.

Это было во вторник.

«Урсула ни при чем», — думал я, возвращаясь в Кукхэм. Я собирался сразу же поехать поговорить с Урсулой, пока девочки не вернулись из школы. Интересно, не сходит ли Урсула потихоньку с ума в своем доме номер четырнадцать по улице Грант, в Мейденхеде? Я переоделся в обычную одежду и поехал это выяснять.

Дверь открыла служанка, пышная женщина средних лет, ужасно любопытная. Госпожа Пемброк отдыхает, у нее болит голова, но она, конечно же, может подняться наверх и спросить у госпожи, не согласится ли та пообедать со своим деверем. Наверное, мне лучше будет подождать в прихожей.

Я подождал, и вскоре Урсула спустилась вниз, бледная и осунувшаяся. Она уже надела пальто и перчатки.

Урсула удивилась, увидев меня.

— О! Я думала, это Фердинанд.

Неудивительно.

Я сказал:

— Куда нам лучше поехать?

— О! — Урсула нерешительно замолчала, обернулась. Служанка стояла на лестничной площадке и внимательно прислушивалась к разговору. Если Урсула со мной не поедет, ей придется вытерпеть назойливые расспросы служанки.

— Пойдем, я не глушил мотор, — настойчиво сказал я. Не самая удачная фраза, но я надеялся, что Урсула больше прислушивается к интонации, чем к словам. Она прошла через холл и вышла вместе со мной через парадную дверь, аккуратно закрыв ее за собой.

— Жервезу это не понравится, — сказала она.

— Откуда он узнает?

— Она придумает, как ему насплетничать. Ей доставляет удовольствие создавать лишние проблемы, это ее любимое развлечение, последняя радость в жизни, — Урсула кивнула в сторону дома, имея в виду свою служанку.

— Тогда почему ты до сих пор ее не уволила?

Она пожала плечами.

— Я ненавижу уборку. Если я уволю служанку, мне самой придется этим заниматься. Жервез считает, что она очень добросовестная, и он ей платит. Он сказал, что не станет платить кому-то другому.

Урсула говорила спокойно, как будто бы о самых обычных вещах, но я ясно представил картину домашней тирании, которую устроил Жервез. Мы сели в машину, выехали из города и добрались до небольшого поселка с названием Брэй. Урсула два или три раза повторила, пока мы ехали:

— Жервезу это не понравится.

Мы зашли в маленький придорожный ресторанчик, Урсула заказала домашний суп и суфле. Она несколько раз оглянулась через плечо, как будто ее муж мог внезапно появиться здесь и наброситься на нее.

Я заказал графин красного вина. Урсула сказала, что пить не будет, но, когда вино оказалось на столе, она почти машинально налила себе стакан. Она сняла пальто и перчатки и осталась в серой юбке, голубом свитере и бежевой рубашке, которые были ей очень к лицу. На шее у нее была нитка жемчуга. Темные волосы были с одной стороны заколоты черепаховым гребнем, на бледном лице — никакой косметики. Такая внешность как раз устраивает Жервеза.

Когда подали суп, Урсула сказала:

— Вчера вечером звонил Фердинанд, сказал Жервезу, что, если верить тебе, Малкольм написал новое завещание.

— Да, это правда. Я видел это завещание, — подтвердил я.

— Жервез мне не сказал. Он рассказывал по телефону Алисии, а я услышала. Так у нас всегда. Он никогда мне ничего не говорит, только своей матери.

— Какие у тебя отношения с Алисией? — спросил я. Урсула аккуратно помешивала ложкой свой суп. Она говорила, тщательно подбирая слова, как будто пробиралась через минное поле.

— От моей свекрови больше неприятностей, чем от любой женщины со времен Евы. Я не хочу о ней говорить. Ешь свой суп.

Мне показалось, что стоит Урсуле только начать говорить об Алисии, и слова польются неудержимым потоком. Я все думал, как бы ее разговорить, но, когда я неопределенно спросил, какие такие неприятности она имеет в виду, Урсула только качнула головой и сказала:

— Не здесь.

И я отложил это на потом. Она рассказывала о детях, оживленно и охотно, пока мы не разделались с суфле.

— Зачем ты ездишь в Лондон? — спросил я как бы между прочим.

Она удивилась такому вопросу, потом сказала:

— Ах да, это тот ужасный сыщик, Вест. Жервез был в ярости из-за него. А потом напустился на меня, все выспрашивал, где я была. Я просто гуляла, — она делала вид, что целиком поглощена своим суфле. — Фердинанд говорил Жервезу, а тот — Алисии о каких-то пнях. К чему это?

Я рассказал про кордит. Урсула кивнула.

— Жервез говорил Алисии, что очень смеялся, когда старый Фред покатился по земле.

Казалось, разговор о взрыве ее совсем не обеспокоил. Мы закончили обед, я заплатил по счету, и мы короткой дорогой поехали назад в Мейденхед. Отъехав немного от Брэя, я остановил машину и заглушил мотор.

Урсула не спрашивала, почему мы остановились. Немного помолчав, она сказала:

— Думаю, ты понимаешь, что Алисия разрушила нашу семью?

Я согласно кивнул.

— Я была знакома с Жервезом всего четыре месяца, когда мы поженились. Я не представляла… Она испортила его чуть ли не с рождения, разве не так? Своей ужасной ложью и злостью. Она все время настраивала его против тебя. Жервез иногда говорит о тебе кошмарные вещи… бранится, когда он в ярости… Я так устала от этого. Я просила его не говорить так, но он слушает не меня, а свою мать. А она твердит, что ты его презираешь, считаешь, что ты лучше его потому, что рожден в браке. Я знаю, что это не так. А Жервез верит ей. Она все время повторяет, что Малкольм вышвырнул их из дома и никогда не любил. Откуда в ней столько злости? Посмотри только, что она сделала с Сиреной. Жервез говорил, что Сирена была веселой и доброй девочкой, но Алисия не позволила ей остаться в школе, ей хотелось, чтобы Сирена всю жизнь была маленьким ребенком и никогда не взрослела. Теперь Сирена ненавидит мужчин, и все из-за Алисии. Из всех мужчин Сирена позволяет прикасаться к себе только Фердинанду и Жервезу. Мне так жаль ее! Ты знаешь, что это Алисия вынудила Фердинанда развестись с первой женой? Постоянно придиралась к ней, устраивала скандалы. Бедная девушка не стерпела и ушла от Фердинанда. Не представляю, как Дебс с ней уживается. Ее постоянные упреки ужасно действуют мне на нервы. Алисия — твой самый страшный враг. Если бы это тебя хотели убить, то наверняка за этим стояла бы Алисия.

— Она не всегда была такой. Когда она жила в Квантуме, то заботилась обо мне так же, как о Жервезе и Фердинанде.

— Значит, это началось, когда Малкольм с ней развелся, а ты остался с ним. И чем старше она становится, тем больше злится. Алисия стала гораздо противнее с тех пор, как мы с Жервезом поженились, хотя и тогда моя свекровь была не идеальной. Она ненавидела Куши, а Куши была хорошей женщиной, правда? Я очень расстроилась, когда Куши погибла. Но Куши не разрешила остаться в Квантуме никому, кроме тебя. Думаю, именно тогда Алисия тебя возненавидела. Или просто перестала скрывать свои чувства. Мне кажется, она всегда плохо к тебе относилась. Как Жервез, который держит все в себе, а потом высказывает, когда рассердится… и Сирена точно такая же, и Фердинанд… все они похожи на свою мать. Как бы мне хотелось, чтобы она умерла! Я понимаю людей, которые хотят кого-то убить. Мне бы хотелось убить Алисию.

Ее голос дрожал, озвучивая эти ужасные откровения. Она внезапно замолчала.

— Отвези меня домой. Мне не стоило этого говорить.

Я не сразу завел мотор.

— Это из-за Алисии Жервез начал выпивать?

Урсула судорожно сглотнула, вспышка гнева погасла так же быстро, как появилась, ее снова затопила волна сожаления и горечи.

— Это из-за… всего. Я вижу, что он несчастен, но он не хочет, чтобы я ему помогла, он не хочет со мной разговаривать, он говорит только с ней! А она делает все только хуже.

Я вздохнул и вырулил на дорогу к Мейденхеду. Алисии еще не было и шестидесяти — самая противная из ведьм переживет их всех.

— Не нужно было мне всего этого рассказывать. Жервезу это не понравится, — сказала Урсула, когда я остановился возле их дома.

— Жервез не узнает, о чем мы говорили. Она достала из сумочки платок и высморкалась.

— Спасибо за обед. Твоя мать тебе говорила, что мы недавно обедали с ней в Лондоне? Она дала мне хороший совет. Я не сказала Жервезу, он бы разозлился.

Я кивнул.

— Джойси говорила мне, что вы с ней подруги.

— Она ужасно зла на Алисию. Это меня хоть немного утешает.

Урсула чуть улыбнулась и вышла из машины. Дойдя до двери, она обернулась и махнула мне рукой на прощание. Я помахал в ответ и уехал.

Мне стало интересно, что Норман Вест выудил из Алисии, и я перебрал записи, пока не нашел нужную.

Вест писал:

Коротко и неприятно.

Я не был сейчас готов к встрече с Алисией. Но не думаю, что у нее хватило бы сил отнести Малкольма в гараж, когда он был без сознания. И вряд ли у нее хватило бы ума на то, чтобы соорудить бомбу. Я решил, что у меня достаточно оснований не делать того, что нравится мне не больше, чем купание в бассейне с крокодилами.

С Жервезом мне тоже не хотелось встречаться, но этого избежать было не так просто.

Вечером я снова поехал в Мейденхед, остановил машину у дороги неподалеку от дома номер четырнадцать и стал ждать, когда вернется хозяин. Как раз тогда мне вспомнился совет Нормана Веста насчет оружия. Перец… баллончик… я не мог представить, как швырну это Жервезу в лицо, или что-нибудь еще в этом духе. Жервез, черт его побери, все же мой брат. Сводный брат. Каин убил Авеля. У Авеля не оказалось под рукой пакетика с перцем или баллончика.

Пока я так рассуждал, Жервез приехал домой.

Его «Ровер» повернул на короткую дорожку к дому и остановился у гаража. Жервез с портфелем в руке выбрался из машины и вошел в дом. Через пять минут я подошел к парадной двери и позвонил.

Дверь открыла одна из девочек. Она сказала, обернувшись:

— Это Ян.

Жервез, все еще в деловом костюме, тут же вышел из гостиной с высоким бокалом в руке, наполненным до половины чем-то прозрачным — скорее всего шотландским виски. Он встретил меня недружелюбным взглядом и властно сказал:

— Фердинанд мне звонил. Это дело полицейских — расследовать взрыв Квантума, а не твое.

— Малкольм просил меня этим заняться, — ответил я.

— Ну, ладно, заходи, — неохотно сказал он и показал на комнату, из которой только что вышел. — Выпьешь?

— Да, налей мне.

Он наполнил еще один бокал и подал мне, указав на графин с водой, стоявший на серебряном подносе. Я разбавил свое виски, отпил и сказал:

— Благодарю.

Он кивнул, занятый своей выпивкой.

Урсула не показывалась, но из кухни доносились звонкие голоса девочек, и я решил, что она с ними. Они сказали, что я пришел, и Урсула, наверное, волновалась из-за нашей встречи.

Жервез раздраженно сказал:

— Фердинанд рассказал мне о новом завещании Малкольма. Это нелепо — вставлять туда пункт о насильственной смерти. А вдруг его случайно пристрелит какой-нибудь грабитель? Получится, что мы все останемся без наследства?

— Вряд ли это будет случайный грабитель. Скорее уж наемный убийца.

Жервез зыркнул на меня.

— Ерунда!

— А кто убил Мойру? Кто трижды пытался убить Малкольма?

— Откуда я знаю?

— Я думаю, ты мог бы пораскинуть мозгами.

— Нет. Пусть этим занимается полиция. — Он отхлебнул виски. — Где он сейчас?

— У своих друзей.

— Я предлагал ему пожить у меня, — сердито сказал Жервез, — но я, наверное, для него недостаточно хорош.

— Отец захотел побыть вдали от семьи, — ровно сказал я.

— Но тебя он оставил при себе!

— Уже нет.

Это его немного успокоило.

— Вы снова поругались? — с надеждой спросил он. Мы все еще стояли в центре комнаты, как будто предложение выпить еще не означало, что мне предлагают присесть. На пестром сероватом ковре стояли глубокие кресла, обтянутые ярким ситцем в цветочек, окна были завешены тяжелыми красными портьерами. В отделанном кирпичом камине горел недавно зажженный огонь. Я бывал в этом доме так же редко, как и у Фердинанда, и наверх никогда не заходил.

— Нет, мы не ссорились. Ты помнишь, как старый Фред взрывал пень?

Жервез быстро переключился на другую тему:

— Фердинанд говорил, что ты спрашивал об этом. Конечно, помню.

— Фред не показывал тебе, как работать со взрывчаткой?

— Нет, не показывал, должен тебя разочаровать. Ты что, хочешь сказать, что это я взорвал дом? — Его раздражение, которое он старался держать в узде, поднялось на пару единиц.

Я постарался его успокоить:

— Нет. Я только хочу узнать, не показывал ли Фред тебе и другим, как он взрывал заряд.

— Я могу отвечать только за себя, — решительно сказал Жервез. — Мне не показывал.

Жервез располнел и, я думаю, располнеет еще больше. Костюм едва на нем сходился. Я никогда так не растолстею. Жервез самый высокий и крупный из детей Малкольма и, наверное, самый сильный. На вид это уверенный в себе, преуспевающий человек, но он сломался из-за отсутствия какого-то никчемного клочка бумаги, который совершенно никого не волновал, кроме него самого.

Наверное, у каждого из нас есть какой-то пунктик. Одним это помогает, другим портит жизнь. Характер отца, с его «мидасовской» одержимостью золотом, передался в какой-то мере всем его детям.

Жервез сказал:

— Малкольм даст нам что-нибудь до своей смерти?

Его голос звучал, как всегда, глубоко и уверенно, но я задумчиво смотрел на него поверх бокала и заметил легкий оттенок надежды в словах Жервеза, как будто он спрашивал не просто из интереса, а отчаянно нуждался в деньгах Малкольма. Сами собой всплыли в памяти заметки Нормана Веста: «…стал очень нервным и продает клиентам одну дешевку. Слишком осторожничает — это плохой признак для биржевого маклера…» У прочного благосостояния Жервеза неожиданно могут оказаться глиняные ноги…

Я ответил на поставленный вопрос буквально, не обращая внимания на скрытый подтекст:

— Я говорил с ним об этом. Он ответил, что подумает.

Жервез разозлился.

— Проклятый старый дурак! Он все играет с нами в эти чертовы игры! Назло нам выбрасывает деньги на ветер! Покупает этих проклятых лошадей! Я готов удавить его своими руками! — Он резко замолчал, как будто испугался, что в какой-то мере сейчас признал свою вину. — Это просто фигура речи, — и мрачно зыркнул на меня.

Я продолжал, делая вид, что не заметил его вспышки:

— Я поговорю с ним еще. Вивьен тоже пристала к нему с этим, но выбрала далеко не лучшие слова для убеждения и только настроила Малкольма против себя. Отец упрямец, как и любой из нас. Он уперся, и чем больше мы будем его уговаривать, тем тверже он будет стоять на своем.

— Это ведь ты подал ему мысль покупать лошадей! Сам он бы до такого не додумался. Два миллиона фунтов за какого-то паршивого жеребенка! Ты хоть представляешь, что такое два миллиона фунтов?! Два миллиона за какое-то четвероногое ничтожество! Он совсем сбрендил! Если бы он дал два миллиона кому-нибудь из нас, это обеспечило бы счастливца до конца дней, а старый дурак тратит их на этих чертовых лошадей. Ему мало было отдать полмиллиона на больных детей! Нет, он покупает еще эту чертову животину — Блу Кланси, и один Бог знает, во сколько миллионов она ему влетела! Во сколько? — Жервез воинственно уставился на меня, требуя ответа, его подбородок упрямо выдвинулся вперед.

— Он вполне может себе это позволить. Я думаю, он очень богат, — сказал я.

Лицо Жервеза побагровело от ярости.

— Ты думаешь! Откуда ты знаешь, что он не просадит все до последнего пенни?! Я найду способ покончить с этим. С этим давно пора покончить!

Жервез внезапно выхватил у меня полупустой бокал и заорал:

— Убирайся! Вон из моего дома! Я сыт тобой по горло!

Я не двинулся с места.

— От того, что ты меня выставишь, неприятностей у нас не убавится.

— Нет, черт тебя побери, твои неприятности только начинаются! — Жервез поставил оба бокала на поднос и повернулся, готовый вытолкать меня силой.

— Когда Малкольм был в Кембридже, Алисия не говорила тебе, где он?

— Что? — Он замер. — Не понимаю, о чем ты. Давай выметайся!

— Ты звонил в кембриджскую гостиницу, где остановился Малкольм?

Жервез меня даже не услышал. Он разразился гневной тирадой:

— У меня уже вот где твоя манерность и подозрительность! Ты думаешь, что я хуже тебя, ты всегда так думал, но должен тебе сказать, братец, что ты сильно ошибаешься! Ты всегда был у Малкольма на хорошем счету и всегда настраивал его против нас, а старый тупица тебе слепо доверял… Вон отсюда! — Жервез подступил ко мне, сжав кулаки.

Я не пошевелился.

— Тем не менее ты хочешь, чтобы я помог его уговорить.

Жервез открыл рот, но не проронил ни звука.

— Алисия убедила тебя, что я тебя презираю. Это неправда. А ты веришь ее лживым наговорам. Я никогда не настраивал отца против вас. Но если ты меня сейчас ударишь, я, может быть, подумаю над этим. Если ты хочешь, чтобы я остановил его, ты уберешь свои кулаки и вернешь мне мой стакан. Я допью виски и уйду.

Он долго сверлил меня взглядом, потом отвернулся. Я принял это за согласие и взял один из стаканов, не знаю — его или свой.

Это было его виски. Напиток оказался гораздо крепче, едва ли он вообще разбавлял его. Я поставил стакан и взял другой. Он не смотрел на меня и ничего не заметил.

Я спокойно сказал:

— Жервез, тебе нужен психиатр.

— Не твое собачье дело!

Я для виду отпил из стакана и поставил его обратно.

— До свиданья.

Он ничего не сказал и даже не обернулся. Я пожал плечами и вышел в прихожую. Побледневшая Урсула и девочки испуганно выглядывали из кухни. Я криво улыбнулся Урсуле и сказал:

— Кое-как разобрались.

— Надеюсь.

«Напрасная надежда», — говорил ее взгляд.

— Я еще зайду, — сказал я, хотя заходить совсем не собирался. Но если я смогу хоть как-нибудь помочь ей или Жервезу, я должен это сделать.

Я спокойно вышел и уехал в Кукхэм. Позвонил из номера в Лексингтон, Кендерам. Трубку подняла госпожа Кендер, Салли.

Она сказала, что Малкольм уехал вместе с Рэмзи в Стэмфорд, штат Коннектикут. Похоже, они заключили что-то вроде сделки. Им было очень приятно принимать у себя Малкольма. Ему понравились коневодческие фермы.

Я поблагодарил, она пожелала мне всего хорошего.

Рэмзи и Малкольма я не застал. Девушка, с которой я говорил, сказала, что они должны быть в половине шестого. Я перезвонил в полшестого, но их все еще не было. Девушка сказала, что господин Осборн очень занятой человек, и предложила оставить записку. Я попросил сообщить господину Пемброку, что звонил его сын Ян, но ничего особенного передавать не надо. Она сказала, что сообщит непременно.

Я лег спать, а утром ездил верхом в Даунсе. После занятий позвонил инспектору Эйлу в полицейский участок из дома тренера, чьих лошадей я объезжал. Он был на месте и сам поднял трубку.

— Где вы сейчас?

— На конюшне.

— А ваш отец?

— Не знаю.

Он недоверчиво хмыкнул.

— В котором часу мы можем встретиться в усадьбе Квантум?

Я глянул на часы.

— Я могу приехать прямо отсюда через сорок пять минут. А если заеду переодеться, то добавьте еще час.

— Приезжайте как есть. Господин Смит что-то раскопал.