"Огненные купола" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

ГЛАВА 5

Посол Оскайн откинулся в кресле.

— С чего бы начать? — задумчиво проговорил он. — Если разглядывать каждое происшествие само по себе, оно покажется малозначащим. Однако именно совокупность этих происшествий поставила Империю на грань крушения.

— Это мы можем понять, ваше превосходительство, — заверил его Эмбан.

— Церковь вот уже много столетий находится на грани крушения. Наша Святая Матерь дрейфует от кризиса к кризису, шатаясь, как подвыпивший матрос.

— Эмбан, — мягко упрекнул Долмант.

— Прошу прощения, — извинился толстый священнослужитель.

Оскайн улыбнулся.

— Хотя порой именно так и кажется, не правда ли, ваша светлость? — заметил он Эмбану. — Я полагаю, что правительство Церкви не слишком отличается от имперского правительства. Бюрократии, чтобы выжить, кризисы необходимы. Если не будет кризиса того или иного рода, кому-нибудь может прийти в голову мысль сократить десятка два-три должностей.

— Это я и сам заметил, — согласился Эмбан.

— Тем не менее я уверяю вас: то, что сейчас происходит в Империи, отнюдь не мыльный пузырь, сочиненный ради того, чтобы укрепить чье-то положение. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что Империя на грани крушения. — Бронзово-смуглое лицо Оскайна стало задумчивым. — Наша Империя, в отличие от ваших эозийских королевств, неоднородна. На дарезийском континенте имеется пять рас. Мы, тамульцы, живем на востоке, эленийцы на западе, стирики — вокруг Сарсоса, валезийцы — на своем острове, а кинезгийцы — в центре континента. Вероятно, не слишком естественно то, что так много разных народов собрано под одной крышей. У нас разные культуры, разные религии, и каждая раса пребывает в твердом убеждении, что она-то и есть центр вселенной. — Оскайн вздохнул. — Все мы, вероятно, были бы счастливее, если бы жили каждый сам по себе.

— Но когда-то, в далеком прошлом, кое-кто оказался чересчур властолюбивым? — предположил Тиниен.

— Отнюдь нет, сэр рыцарь, — отвечал Оскайн. — Скорее уж можно сказать, что мы, тамульцы, вляпались в Империю. — Он покосился на Миртаи, которая сидела молча, держа на коленях Данаю. — И вот причина, — добавил он, указывая на великаншу.

— Я здесь ни при чем, Оскайн, — возразила она.

— Я и не виню тебя лично, атана, — улыбнулся он. — Все дело в твоих соплеменниках. Миртаи тоже улыбнулась:

— Я не слышала этого обращения с тех пор, как была маленькой. Давно уже никто не называл меня «атаной».

— А что это означает? — с любопытством спросил Тиниен.

— »Воин», — пожала она плечами.

— »Воительница», если быть точным, — поправил Оскайн и нахмурился. — Не хочу задеть вас, но эленийский язык ограничен в своей возможности выражать тонкости некоторых определений. — Он взглянул на Элану. — Ваше величество заметили, что ваша рабыня не похожа на других женщин?

— Она не рабыня, — возразила Элана, — она мой друг.

— Что за невежество, Элана, — выговорила ей Миртаи. — Разумеется, я рабыня. Я и должна быть рабыней. Продолжай свой рассказ, Оскайн. Я объясню им позже.

— Ты думаешь, они поймут?

— Нет. Но я все равно объясню.

— И в этом, почтенный архипрелат, — обратился Оскайн к Долманту, — заключена причина создания Империи. Атаны отдали себя нам в рабство около полутора тысяч лет назад — ради того, чтобы их человекоубийственные наклонности не привели к поголовному уничтожению расы. В итоге у нас оказалась лучшая в мире армия — и это при том, что народ мы миролюбивый. Мы всегда выигрывали небольшие споры с другими народами, которые возникают время от времени и, как правило, улаживаются переговорами. В наших глазах соседние народы — сущие дети, не способные управиться с собственными делами. Империя начала разрастаться исключительно в интересах порядка. — Он оглядел рыцарей церкви. — Опять же, не хочу никого обидеть, но война — глупейшее изо всех человеческих занятий. Есть куда более действенные способы убедить людей изменить свои намерения.

— Как, например, угроза выпустить атанов? — лукаво предположил Эмбан.

— Этот способ действует отменно, ваша светлость, — признал Оскайн. — В прошлом одного присутствия атанов было довольно, чтобы предотвратить обострение политических дискуссий. Атаны — совершенная полиция. — Он вздохнул. — Полагаю, вы заметили проскользнувшее в моей речи пустяковое уточнение: «в прошлом». К несчастью, сейчас дела обстоят иначе. Империя, состоящая из различных народов, всегда обречена на мелкие вспышки национализма и расовых разногласий. Ничтожным людям свойственно стремиться так или иначе доказать собственную значимость. Это звучит патетически, но расизм в сущности есть последнее прибежище ничтожества. Подобные вспышки, как правило, не получают широкого распространения, но вдруг ни с того ни с сего эпидемия этих вспышек разразилась по всей Империи. Всяк вышивает стяги, распевает национальные гимны и трудится над изощренными оскорблениями в адрес «желтых собак». В наш адрес, разумеется. — Оскайн вытянул ладонь и критически ее осмотрел. — На самом деле кожа у нас не желтая. Скорее… — он задумался.

— Бежевая? — подсказал Стрейджен.

— Это тоже не слишком лестно, милорд Стрейджен, — улыбнулся Оскайн. — Ну да ладно. Быть может, когда-нибудь император издаст особый указ о том, каким цветом следует именовать нашу кожу — отныне и навеки. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, но отдельные вспышки национализма и расовой ненависти не смогли бы стать проблемой для атанов, даже если бы случились одновременно во всех городах Империи. Все дело осложняют сверхъестественные явления.

— Я так и думал, что за этим что-то кроется, — пробормотал Улаф.

— Вначале эти проявления магии были направлены на самих людей, — продолжал Оскайн. — У каждого народа есть свой мифический герой — некая выдающаяся личность, которая объединила людей, даровала им национальную цель и определила национальный характер. Современный мир запутан и сложен, и простой народ мечтает о простых временах героев, когда национальные цели были несложны и ясны и всякий точно знал, что он из себя представляет. Кто-то в Империи воскрешает героев древности.

Спархока вдруг пробрал озноб.

— Великанов? — быстро спросил он.

— Гм… — Оскайн задумался. — Да, пожалуй, это верное определение. Ход времени искажает и размывает очертания прошлого, и наши национальные герои со временем прибавляют в росте. Полагаю, что, думая о них, мы воображаем их великанами. Весьма тонкое восприятие, сэр Спархок.

— Я не заслужил этой похвалы, ваше превосходительство. Просто нечто подобное происходит и здесь. — Долмант остро глянул на него. — Я объясню потом, Сарати. Продолжайте, посол Оскайн. Вы сказали, что кто бы ни стоял за беспорядками в Империи, начал он с воскрешения национальных героев. В этих словах содержится намек на продолжение.

— О да, сэр Спархок, разумеется. Продолжение, и еще какое! У всякого народа есть не только свои герои, но и свои страшилища. И мы столкнулись со страшилищами — вампирами, оборотнями, вурдалаками — всеми теми, кем пугают детишек, чтобы научить их хорошо себя вести. Наши атаны не в силах сладить с чем-то подобным. Их учат управляться с людьми, а не с ужасами, порожденными фантазией веков. Вот в этом-то и есть наша проблема. У нас в Империи девять различных народов, и вдруг все они, как один, принялись преследовать свои национальные цели. А когда мы высылаем атанов, чтобы навести порядок и укрепить власть Империи, навстречу им из-под земли поднимаются тысячелетние кошмары. Это нам не по плечу. Правительство его императорского величества надеется, что ваша церковь признает здесь некоторую общность интересов. Если Тамульская империя развалится на девять воюющих королевств, возникший хаос неизбежно отразится на Эозии. Более всего нас тревожит магия. Мы в состоянии справиться с обычным мятежом, но не готовы иметь дело с охватившим весь континент заговором, который применяет против нас магию. Сарсосские стирики зашли в тупик. Что бы они ни пытались предпринять, контратаки следуют быстрее, чем они успевают приняться за дело. Мы слыхали о том, что произошло в Земохе, сэр Спархок, и потому я обращаюсь именно к вам. Заласта из Сарсоса — наилучший маг Стирикума, и именно он заверил нас, что вы — единственный человек в мире, обладающий силой, которая исправила бы наше положение.

— Заласта преувеличивает мои возможности, — пробормотал Спархок.

— Вы знаете его?

— Мы встречались. По правде говоря, ваше превосходительство, я лишь малая частица того, что на самом деле произошло в Земохе. В сущности, я был лишь руслом для потока силы, которой даже не берусь описать. Я был орудием в руках кого-то другого.

— Даже если это и так, вы — наша последняя надежда. Кто-то явно замыслил погубить Империю, и мы должны узнать, кто это. Если мы не сможем отыскать источник наших бед и уничтожить его, Империя погибнет. Поможете ли вы нам, сэр Спархок?

— Не мне принимать решение, ваше превосходительство. Вам следовало бы обратиться к моей королеве и Сарати. Если они прикажут, я отправлюсь в Дарезию. Если запретят — не тронусь с места.

— Тогда я направлю на них всю гигантскую мощь моего дара убеждения, — улыбнулся Оскайн. — Однако даже если допустить, что мои усилия увенчаются успехом — в чем я отнюдь не уверен — мы окажемся лицом к лицу с еще одной не менее серьезной проблемой. Мы должны любой ценой защитить достоинство его императорского величества. Когда одно правительство просит о помощи другое — это дело обычное, но когда правительство его императорского величества обращается к частному лицу с другого континента… Вот эту проблему нам и придется решать.

— Не думаю, чтобы у нас был выбор, Сарати, — веско говорил Эмбан. Был поздний вечер. Посол Оскайн отправился спать, а прочие, к которым присоединился Ортзел, патриарх Кадаха, что в Ламорканде, собрались, чтобы хорошенько обсудить его просьбу. — Мы можем не одобрять целиком и полностью всю политику Тамульской империи, но сейчас мы жизненно заинтересованы в ее стабильности. Сейчас мы полностью поглощены Рендорской кампанией. Если Тамульская империя развалится, нам придется отозвать большую часть наших армий — и рыцарей церкви — из Рендора, чтобы защищать наши интересы в Земохе. Согласен, сам по себе Земох не так уж и значителен, но мы не можем недооценивать стратегическое значение Земохских гор. Последние два тысячелетия в этих горах сидели наши враги, и этот факт целиком поглощал внимание нашей Святой Матери. Если мы позволим новому врагу завладеть Земохскими горами, мы потеряем все, чего добился Спархок в столице Земоха. Мы вернемся в то же положение, в каком находились шесть лет назад. Нам опять придется покинуть Рендор и готовить силы для отражения новой опасности с востока.

— То, что ты говоришь, и так очевидно, Эмбан, — заметил Долмант.

— Знаю, но иногда такой прием помогает выложить все карты на стол и как следует их рассмотреть.

— Спархок, — сказал Долмант, — если бы я приказал тебе отправиться в Материон, а твоя жена велела остаться дома — что бы ты сделал?

— Вероятно, отправился бы в монастырь и в ближайшие несколько лет молил Бога направить меня на путь истинный.

— Наша Святая Матерь церковь потрясена твоим благочестием, сэр Спархок.

— Я готов на все, лишь бы порадовать ее, Сарати. Я же ее рыцарь, в конце концов. Долмант вздохнул.

— Стало быть, все сводится к некоему соглашению между мной и Эланой?

— Подобная мудрость может исходить только от Бога, — заметил Спархок своим друзьям.

— Ты имеешь что-нибудь против? — едко осведомился Долмант. Затем он с безнадежным видом глянул на королеву Элении. — Назовите свою цену, ваше величество.

— Что-что?

— Давай не будем ходить вокруг да около, Элана. Твой рыцарь припер меня к стене.

— Знаю, — ответила она, — и я так восхищена этим, что едва дышу. Мы обсудим это с глазу на глаз, достопочтенный архипрелат. Мы же не хотим, чтобы сэр Спархок узнал свою истинную цену, не так ли? Ему может прийти в голову, что мы платим ему меньше, чем он заслуживает.

— Как же мне это надоело, — пробормотал Долмант, не обращаясь ни к кому в особенности.

— Думаю, нам следовало бы задуматься еще кое над чем, — сказал Стрейджен. — В рассказе тамульского посла было кое-что знакомое — или никто, кроме меня, этого не заметил? У нас, в Ламорканде, происходят события, до боли похожие на тамульские неурядицы. Все ламорки твердо убеждены, что Дрегнат вернулся, и это почти совпадает с той ситуацией, о которой рассказал Оскайн. Далее, по пути из Симмура нас атаковал отряд ламорков, которые могли появиться только из прошлого. У них было стальное оружие, но бронзовые доспехи, и говорили они на древнеламоркском. После того как сэр Улаф прикончил их предводителя, те, кто еще оставался в живых, исчезли бесследно. Остались только мертвые, вернее, древние засушенные мумии.

— И это еще не все, — добавил Спархок. — В горах западной Эозии действовала бандитская шайка. Вожаки бандитов были из бывших сторонников Энниаса, и они прилагали все усилия, чтобы раздуть мятежные настроения у местных крестьян. Платиму удалось заслать шпиона в их лагерь, и он рассказал нам, что вдохновителем шайки был не кто иной, как Крегер, старинный подручный Мартэла. Одолев бандитов, мы стали допрашивать одного из них о Крегере, и тогда то же самое облако, которое мы видели на пути в Земох, поглотило пленника и разорвало в клочья. Что-то затевается в Эозии, и это «что-то» исходит из Ламорканда.

— И ты полагаешь, что между этими случаями есть связь? — спросил Долмант.

— Это логическое заключение, Сарати. Слишком много сходных черт, чтобы их можно было игнорировать. — Спархок помолчал, глядя на жену. — Это может стать причиной семейных неурядиц, — с сожалением продолжил он, — но я полагаю, что мы должны весьма серьезно отнестись к просьбе Оскайна. Кто-то шарит в прошлом, извлекая в настоящее людей и тварей, которые мертвы вот уже многие тысячелетия. Когда мы столкнулись с этим в Пелозии, Сефрения сказала нам, что на такое способны только боги.

— Ну, это не совсем верно, Спархок, — поправил его Бевьер. — На самом деле она говорила, что некоторые наиболее могущественные стирикские маги тоже могут воскрешать мертвых.

— Думаю, что мы можем исключить эту возможность, — покачал головой Спархок. — Мы с Сефренией как-то говорили об этом, и она сказала мне, что за сорок тысячелетий стирикской истории было только два стирика, обладавших такими способностями, да и то неполноценными. Нынешнее воскрешение древних героев и армий происходит в девяти королевствах Тамульской империи и по крайней мере в одном королевстве Эозии. Слишком много сходных черт, чтобы счесть это простым совпадением, а вся схема — какова бы ни была ее цель — чересчур сложна, чтобы исходить от того, кто не в полной мере владеет заклинанием.

— Тролли-Боги? — мрачно предположил Улаф.

— Я бы не отрицал такой возможности. Они проделывали это и раньше, так что мы знаем, что они на такое способны. Впрочем, сейчас все, что мы имеем, — некоторые подозрения, основанные на кое-каких высокоученых догадках. Нам отчаянно нужна информация.

— Это уж мое дело, Спархок, — сказал Стрейджен, — мое и Платима. Надо так понимать, что ты отправляешься в Дарезию?

— Похоже на то, — Спархок бросил виноватый взгляд на жену. — Я бы с радостью отправил кого-нибудь другого, но, боюсь, он не будет знать, что искать.

— Я, пожалуй, отправлюсь с тобой, — решил Стрейджен. — Моих коллег там не меньше, чем в Эозии, а представители нашей профессии умеют собирать информацию куда лучше вас.

Спархок кивнул.

— Может быть, нам следует начать прямо отсюда, — предложил Улаф. Он взглянул на патриарха Ортзела. — Откуда взялись все эти невероятные россказни о Дрегнате, ваша светлость? Ничья репутация не может сохраниться в течение четырех тысяч лет, какой бы впечатляющей персоной он ни был при жизни.

— Дрегнат, сэр Улаф — литературный образ, — отвечал суровый светловолосый священник, слегка улыбаясь. Как восхождение на трон архипрелата изменило Долманта, так и Ортзела изменила жизнь в Чиреллосе. Он не выглядел больше прямолинейным провинциалом, каким был в Ламорканде. Хотя в нем было куда меньше светскости, чем в Эмбане, искушенность собратьев по Базилике оказала на него несомненное влияние. Теперь он время от времени улыбался и даже развил в себе лукавое и сдержанное чувство юмора. С тех пор, как Долмант призвал церковника в Чиреллос, Спархок несколько раз встречался с ним, и рослый пандионец обнаружил, что Ортзел начинает ему нравиться. Конечно, его предрассудки оставались при нем, но теперь он хотя бы признавал, что точки зрения, отличные от его собственной, могут иметь право на существование.

— Значит, его кто-то придумал? — недоверчиво осведомился Улаф.

— О нет. Четыре тысячи лет назад и в самом деле существовал некто по имени Дрегнат. Вероятно, какой-нибудь задира, у которого все мозги ушли в бицепсы. Мне сдается, что он был самой заурядной личностью подобного сорта — ни шеи, ни лба, и между ушами ничего, даже отдаленно напоминающего разум. Однако после его смерти какой-то рифмоплет, воюя со слабеющим воображением, ухватился за его историю и разукрасил ее всеми традиционными побрякушками героического эпоса. Названо было сие произведение «Сага о Дрегнате», и Ламорканду жилось бы гораздо лучше, если бы этот рифмоплет никогда не научился читать и писать. — Спархок подумал, что в этой речи проблескивают искорки неподдельного юмора.

— Одна поэма вряд ли могла бы вызвать такое сотрясение, ваша светлость, — скептически заметил Келтэн.

— Сэр Келтэн, ты недооцениваешь силу хорошо поведанной истории. Мне придется переводить ее по ходу дела, но судите сами. — Ортзел откинулся на спинку кресла, полуприкрыв глаза. — «Внемлите повести об эпохе героев, — начал он. Его грубый резкий голос смягчился, стал сочнее, едва зазвучали первые слова древней поэмы. — Внемлите, храбрые ламоркандцы, рассказу о деяниях древнего кузнеца, могущественнейшего из воителей времени минувшего.

Ведомо всем, что Эпоха Героев была эпохою бронзы. Тяжки были секиры и мечи бронзовые героев минувшего, и крепки были жилы воинов, что подымали оружие сие в славных битвах. И не было во всем Ламорканде воина более могучего, нежели Дрегнат-кузнец.

Высок был Дрегнат и широк в плечах, ибо труд его отлил таковым, как сам он отливал текучий металл. Ковал он мечи бронзовые, и копья, острые, как ножи, и щиты, и секиры, и сверкающие шлемы, и кольчуги, что отражали удары врага, словно дождик весенний.

И вот воители из всего лесами поросшего Ламорканда охотно отдавали и доброе золото, и светлое серебро без меры за творения бронзовые Дрегната, и могучий кузнец, трудясь в своей кузне, прирастал и богатством, и силой».

Спархок с трудом отвел взгляд от лица Ортзела и огляделся. Лица его друзей выражали сосредоточенность. Голос патриарха Кадаха то взлетал, то опускался в величественных ритмах поэтической речи.

— Боже! — выдохнул сэр Бевьер, когда патриарх на миг умолк. — Да ведь это зачаровывает!

— В чем и была всегда его опасность, — отозвался Ортзел. — Этот ритм отупляет мысли и ускоряет пульс. Мои соплеменники весьма восприимчивы к эмоциональности «Саги о Дрегнате». Некоторые особенно гневные пассажи способны распалить до безумия целую армию ламорков.

— Ну? — жадно поторопил Телэн. — Что же было дальше?

Ортзел одарил мальчика мягкой улыбкой.

— Да неужто столь искушенный юный вор может быть увлечен скучной древней поэмой? — лукаво осведомился он. Спархок едва не расхохотался во весь голос. Видимо, перемены в патриархе Кадаха зашли намного дальше, чем он предполагал.

— Мне нравятся хорошие истории, — признался Телэн. — Но я никогда не слышал, чтобы историю рассказывали вот так.

— Это называется «удачный стиль», — пробормотал Стрейджен. — Порой важно не столько содержание истории, сколько то, как ее рассказывают.

— Так что же? — не отставал Телэн. — Что было дальше?

— Дрегнат узнал, что великан по имени Крейндл выковал металл, который режет бронзу, как масло, — ответил Ортзел. — Он отправился в логово Крейндла с одним молотом в качестве оружия, хитростью вызнал у великана секрет нового металла и вышиб бедолаге мозги своей кувалдой. Затем он отправился домой и стал ковать новый металл — железо — и делать из него оружие. Скоро каждый воин в Ламорканде — или Ламоркланде, как он тогда назывался, — захотел иметь железный меч, и Дрегнат необычайно обогатился. — Он нахмурился. — Надеюсь, вы будете ко мне снисходительны, — извинился он. — Переводить по ходу рассказа довольно сложно. — Ортзел подумал немного и продолжал: — «И случилось так, что слава о могучем кузнеце Дрегнате разошлась далеко по всему краю. Высок он был, добрых десять пядей, полагаю я, и в плечах широк. Жилы его были крепки, точно сталь из его горна, и приятен был лик. Многие девы благородной крови вздыхали о нем потаенно.

В те стародавние времена правителем ламорков был престарелый король Гиддаль, чьи седые власы говорили о его мудрости. Не имел он сыновей, лишь дочь, прекрасную, как ясное утро, утеху его старости, а имя ей было Ута. И горько тревожился Гиддаль, ибо ведал, что когда дух его отлетит на лоно Грокки, война и раздоры охватят земли Ламоркские, ибо герои биться начнут за трон его и руку прекрасной Уты, каковая двойная награда выпадет победителю. И решил тогда король Гиддаль разом сохранить и будущее владений своих, и счастье дочери. И велел он разослать гонцов во все пределы обширного своего королевства, и объявить, что судьба Ламоркланда и ясноглазой Уты решена будет в воинском состязании. Сильнейший герой завоюет руками своими и богатство, и власть, и жену». — Ортзел остановился.

— Что такое пядь? — спросил Телэн.

— Девять дюймов, — отвечал Берит. — Расстояние между кончиками крайних пальцев растопыренной ладони.

Телэн быстро произвел мысленный подсчет.

— Семь с половиной футов? — недоверчиво воскликнул он. — Он был ростом в семь с половиной футов?

— Полагаю, это слегка преувеличено, — усмехнулся Ортзел.

— А кто такой Грокка? — спросил Бевьер.

— Ламоркский бог войны, — пояснил Ортзел. — В конце бронзового века был период, когда ламорки вернулись к язычеству. Само собой разумеется, Дрегнат победил в состязании, и ему даже не пришлось перебить слишком много ламорков. — Ортзел вернулся к переводу. — «И так Дрегнат-кузнец, могущественнейший герой древности, завоевал руку прекрасной Уты и стал наследником короля Гиддаля.

И когда завершился свадебный пир, пошел наследник Гиддаля прямо к королю.

«Господин мой король, — молвил он, — поелику я сильнейший воин во всем мире, подобает теперь, дабы весь мир склонился перед волей моей. К сей цели преклоню я все мысли свои, когда Грокка призовет тебя в извечный дом. Завоюю я мир, и подчиню его воле своей, и поведу героев Ламоркланда на Чиреллос. Там повергну я в прах алтари ложного бога слабосильной церкви, что властвует злобой и обессиливает воинов непреклонными своими поучениями. Низвергну я совет ее и поведу героев Ламоркланда далее, дабы привезли они в дома свои возы с богатой добычей со всего мира».

Возрадовался Гиддаль словам героя, ибо Грокка, Владыка Мечей Ламоркланда, гордится пламенем битв и вдохновляет сынов своих возлюбить звон мечей и вид красной крови, брызжущей на траву. «Иди же, сын мой, и победи, — молвил король. — Накажи пелоев, сокруши камморийцев, уничтожь дэйранцев и не забудь низвергнуть в прах церковь, что оскверняет мужей эленийских мирными своими проповедями и ложным смирением». Когда же речь о замыслах Дрегната достигла Чиреллосской Базилики, обеспокоилась церковь и затрепетала в страхе пред могучим кузнецом, и князья церкви держали совет друг с другом, и порешили жизни лишить достославного героя, дабы замыслы его не лишили церковь власти и богатства ее не утекли бы в Ламоркланд, и сокровища ее не украсили бы высокие стены пиршественной залы победителя. Сговорились они тогда послать воителя, чести не имеющего, ко двору наследника Гиддаля, дабы умерил он высокую гордыню лесистого Ламоркланда.

Под искусной личиной предатель сей, дэйранец родом — Старкад было его имя — явился в пиршественную залу Дрегната, и приветствовал с почетом наследника Гиддаля, и умолял героя Ламоркланда принять его службу. Сердце же Дрегната не ведало обмана и двоедушия, и потому не мог он различить коварство в других. С радостью принял он кажущуюся дружбу Старкада, и стали те двое с тех пор как братья, что и замышлял Старкад.

И сколько бы ни трудились с тех пор герои из чертогов Дрегнатовых, всегда был Старкад по правую руку от Дрегната, в бурю и ведро, в битвах и пирах, что за битвами следовали. Речи он вел, наполнявшие сердце Дрегната весельем, и могучий кузнец, друга своего любя, наделял его сокровищами несметными, браслетами из чистого золота и бесценными самоцветами. Старкад же принимал дары Дрегната с притворной благодарностью, а сам, яко червь терпеливый, все глубже и глубже пробирался в сердце героя.

И вот в час, Гроккой назначенный, ушел мудрый король Гиддаль в Чертоги Героев и воссоединился с Бессмертными Танами, и тогда стал Дрегнат королем ламоркланда. Мудры были его замыслы, и едва возложил он на голову королевский венец, как собрал он героев своих и повел их на север, покорять диких пелоев.

Многие битвы вел могучий Дрегнат на земле пелойской и великие одержал победы. И там, в землях конного народа, свершилось то, что Церковью Чиреллоса было задумано, ибо Дрегнат и Старкад, отделенные от друзей своих легионами кровожадных пелоев, бок о бок сражались с врагом и щедро оросили траву луговую кровью своих супостатов. И там, в полном цвете геройства своего, и пал могучий Дрегнат. Улучив затишье в бою, когда противники разделились, дабы отдышаться и сил набраться для нового сражения, метнул коварный дэйранец свое проклятое копье, что острее любого кинжала, и поразил господина своего в спину.

И ощутил Дрегнат смертельный холод, когда вошла в него блестящая сталь Старкадова копья, и повернулся лицом к человеку, коего звал другом и братом. «За что?» — молвил он, и сильнее всякой боли разрывала его сердце мысль о Старкадовом предательстве.

«Во имя эленийского Бога, — отвечал Старкад, и горячие слезы струились из его глаз, ибо истинно любил он героя, которого поразил рукой своей. — Не думай, что я сразил тебя в сердце, брат мой, ибо сотворено сие не мной, но нашей Святой Матерью Церковью, коя искала твоей погибели. — Сказав это, снова поднял он свое смертоносное копье. — Защищайся же, о Дрегнат, ибо хотя и должен я лишить тебя жизни, не хочу я убивать безоружного».

Тогда поднял голову благородный Дрегнат. «Сего я не сделаю, — молвил он, — ежели брат мой хочет забрать жизнь мою, пускай берет ее вольно, по моему желанию».

«Прости меня», — промолвил Старкад, вновь подъемля убийственное копье.

«Сего же сделать я не могу, — отвечал Дрегнат. — Возьми жизнь мою, но не мое прощение».

«Быть по сему», — сказал Старкад, и с этими словами глубоко вонзил он копье в могучее сердце Дрегната.

Миг лишь стоял герой, и вот зрите — как падает под топором могучий дуб, так пала мощь и слава Ламоркланда, и земля и небеса содрогнулись от сего падения».

В глазах Телэна блестели слезы.

— И он ушел невредимым? — яростно спросил он. — Неужели друзья Дрегната не отомстили ему? — Лицо мальчика выражало жадное желание слушать дальше.

— Неужели тебе охота тратить время на скучную историю, которая произошла много тысяч лет назад? — осведомился Ортзел. Он притворялся удивленным, но глаза лукаво блестели. Спархок прикрыл ладонью усмешку. Решительно, Ортзел очень изменился.

— Не знаю, как Телэну, а мне охота, — сказал Улаф. Между современной культурой Талесии и древней культурой Ламорканда было очевидное сходство.

— Ну что ж, — протянул Ортзел, — полагаю, мы могли бы совершить взаимовыгодный обмен. Сколько епитимий готовы вы двое даровать нашей Святой Матери в обмен на окончание истории?

— Ортзел, — с упреком проговорил Долмант. Патриарх Кадаха поднял руку.

— Это в высшей степени законный обмен, Сарати, — сказал он. — Церковь и прежде не раз прибегала к нему. Когда я был обычным сельским пастырем, я применял тот же метод, чтобы обеспечить регулярное присутствие паствы на службах. Мои прихожане славились своей набожностью — пока у меня не иссяк запас историй. — Он вдруг рассмеялся, и это поразило всех. Присутствующие в большинстве своем были твердо убеждены, что суровый и несгибаемый патриарх Кадаха даже не знает, как это делается. — Я пошутил, — сказал он юному вору и гиганту-талесийцу. — Впрочем, я был бы рад, если бы вы двое серьезно задумались над состоянием своих душ.

— Рассказывай историю, — твердо велела Миртаи. Она тоже была воином и, судя по всему, оказалась восприимчивой к очарованию древней повести.

— Ужели я зрю возможность обращения? — осведомился у нее Ортзел.

— Ты зришь возможность потери здоровья, Ортзел, — без обиняков ответила она. Миртаи в разговорах с кем бы то ни было всегда обходилась без титулов.

— Ну, хорошо, — Ортзел рассмеялся и снова приступил к переводу. — «Внемлите же, о мужи Ламоркланда, и узнайте, какова была плата Старкада. Пролил он слезы над павшим своим братом, а затем обратил гнев свой на пелоев, и бежали они в страхе перед его силой. Тогда покинул он поле битвы и направился в Святой Город Чиреллос, дабы возвестить князьям церкви, что замысел их удался. И когда собрались они все в Базилике, что была венцом непомерной их гордыни, поведал им Старкад печальную повесть о гибели Дрегната, могущественнейшего героя древности.

И возрадовались тогда мягкотелые и изнеженные князья церкви гибели героя, полагая, что их власть и гордыня отныне в сохранности, и состязались друг с другом в похвалах Старкаду, и предлагали ему несметные горы золота за то, что он совершил.

Холодно, однако, было сердце героя, и глядел он на ничтожных людишек, которым служил, вспоминая со слезами на глазах великого мужа, коего погубил по их велению. «Князьки церкви, — молвил он тогда, — неужто мыслите вы, что одно золото может быть мне платой за то, что совершил я по вашей воле?»

«Но что же еще мы можем предложить тебе?» — вопросили они в великой растерянности.

«Надобно мне прощение Дрегната», — отвечал Старкад.

«Сего мы не можем тебе добыть, — отвечали они, — ибо ужасный Дрегнат возлежит ныне в Доме Мертвых, откуда нет возврата. Просим тебя, о герой, скажи нам, чем еще мы можем вознаградить тебя за великую службу, кою ты нам сослужил».

«Лишь одним», — ответил грозно Старкад.

«Чем же?» — спросили они.

«Кровью ваших сердец», — отвечал Старкад. И со словами сими бросился он к тяжкой двери, и затворил ее, и запер на стальные цепи, дабы никто не мог отворить ее. Затем выхватил он Глорити, сверкающий клинок Дрегната Ужасного, что принес с собою в Чиреллос именно для этой цели. И взял тогда герой Старкад плату свою за то, что свершил он на равнинах Пелозии.

И когда собрал все, что ему надлежало, обезглавлена была вся Церковь Чиреллоса, ибо никто из князей ее не увидел в тот день заката, и, все еще горюя о том, что убил своего друга, с печалью в сердце покинул Старкад Чиреллос и никогда более не вернулся туда.

Но говорят в лесистом Ламоркланде, что пророки и прорицатели предвещают день, когда Грокка, Бог Войны, освободит дух Дрегната от службы Бессмертным Танам в Чертоге Героев, и вернется он в Ламоркланд, и исполнит великий свой замысел. В те дни кровь прольется рекой, и владыки мира содрогнутся, как содрогалась прежде земля под могучей поступью Дрегната Ужасного, Дрегната Разрушителя, и венец и трон мира падут в его бессмертные руки, как было предначертано с самого начала». — Ортзел смолк, давая понять, что рассказ окончен.

— И это все?! — возмутился Телэн.

— Я пропустил кое-какие эпизоды, — сознался Ортзел, — описания битв и тому подобное. Древние ламорки обладали нездоровым воображением в отношении некоторых цифр. Они хотели знать, сколько баррелей крови, фунтов мозгов и ярдов кишок венчали подобные пирушки.

— Но эта история кончается неправильно, — пожаловался Телэн. — Дрегнат был героем, но после того как Старкад убил его, героем сделался он. Так не должно быть. Плохим людям нельзя позволять так изменяться.

— Весьма любопытный аргумент, Телэн, — особенно если учесть, что исходит он от тебя.

— Я не плохой человек, ваша светлость, я всего лишь вор. Это не одно и то же. Ну, во всяком случае, церковники получили то, что заслужили.

— Тебе придется немало повозиться с этим юношей, Спархок, — заметил Бевьер. — Мы все любили Кьюрика как брата, но уверен ли ты, что в его сыне есть задатки рыцаря церкви?

— Я работаю над этим, — ответил Спархок. — Итак, это все, что касается Дрегната. Насколько глубока вера в это предание у ламорков, ваша светлость?

— Куда глубже, чем просто вера, Спархок, — ответил Ортзел. — Это предание у нас в крови. Я сам целиком и полностью предан церкви, но, слушая «Сагу о Дрегнате», я становлюсь язычником — во всяком случае, ненадолго.

— Что ж, — сказал Тиниен, — теперь мы знаем, с чем имеем дело. В Ламорканде происходит то же, что и в Рендоре, — подымает голову ересь. Однако это не решает нашей проблемы. Как Спархок и все остальные могут отправиться в Дарезию, не оскорбив достоинства императора?

— Да ведь я уже решила эту проблему, Тиниен, — сказала Элана.

— Ваше величество?..

— Это так просто, что мне почти стыдно за вас — как вы не могли первыми догадаться.

— Просветите нас, ваше величество, — предложил Стрейджен. — Заставьте нас покраснеть от сознания собственной тупости.

— Пришло время западным королевствам наладить отношения С Тамульской империей, — пояснила она. — В конце концов, мы же соседи. С точки зрения политики было бы неплохо, если бы я нанесла государственный визит в Материон, а вы, господа, будете сопровождать меня. — Она нахмурилась. — Из всех наших проблем эта была самая мелкая. Теперь нам предстоит решить более серьезный вопрос.

— Какой же, Элана? — спросил Долмант.

— Сарати, мне совершенно нечего надеть.