"Империя сердца" - читать интересную книгу автора (Крейг Джэсмин)

21

К удивлению всей деревни, на утро следующего дня младшая наложница Якуба, заглянув в комнату больной, сообщила, что жена купца Рашида все еще жива.

Хомайра сразу же заявила, что чудо свершилось благодаря ее чудесному талисману. Он оказался настолько могуществен, что даже кипяток и чистые тряпки не смогли ему помешать. Рашид благоразумно отмалчивался, мысленно благословляя стерильную ткань и чистую воду. Без них Люси была бы обречена. Не так-то легко было ее спасти от инфекции на кровати, кишащей блохами, да еще с этой жуткой жабьей кожей на шее.

Эдуард с тревогой ждал момента, когда Люси очнется. К сожалению, ночью его так и не оставили с ней наедине. Будь проклят афганский обычай не покидать гостя и все время находиться рядом! Якуб, жены Якуба, его сыновья и дочери считали, что их долг побыть рядом с Рашидом, горюющим над умирающей женой. Когда же выяснилось, что Люси умирать не собирается, в деревне началось всеобщее ликование. Собралось все многочисленное семейство, желая собственными глазами посмотреть на ту, которая спаслась от смерти.

Наконец Люси зашевелилась, заметалась на подушке, и глаза ее открылись. У Эдуарда сразу пересохло в горле. Какими огромными казались эти глаза на бледном, измученном личике. Эдуард хотел обнять жену, покрыть ее лицо поцелуями, загладить свою вину. Но вместо этого пришлось ограничиться улыбкой:

— Добро пожаловать обратно в мир живущих, сердце мое, — сказал он на пушту.

Даже в своем нынешнем состоянии Люси поняла, что по-английски говорить нельзя.

— Рашид? — прошептала она, видя, сколько людей столпилось вокруг кровати. — Все в порядке?

— Да. Главное, что тебе лучше.

Он взял ее за руку, лихорадочно думая, как бы дать ей понять, что он любит ее больше всего на свете и мучается сознанием своей вины. Эдуард увидел ее потрескавшиеся, кровоточащие губы и сказал первое, что ему пришло в голову:

— Хочешь чаю? Хомайра заварила его специально для тебя.

Просто великолепно, мысленно чертыхнулся он. Какие прочувствованные слова, особенно если учесть, что она чуть не погибла, пытаясь его спасти.

— Да, чай — это хорошо. У меня такое ощущение, будто я песку наглоталась, — еле слышно проговорила Люси.

По крайней мере она не сказала, чтобы он проваливал ко всем чертям и никогда больше не возвращался, с облегчением подумал Эдуард. Он помог жене сесть, взял у Хомайры драгоценную фарфоровую чашку и поднес ее к губам Люси.

Люси с наслаждением отпила ароматный напиток. Чай был очень сладкий, и Люси блаженно закрыла глаза, чувствуя, как животворная жидкость согревает ее изнутри. На щеках молодой женщины появился легкий румянец.

Но в следующую секунду Люси поморщилась, схватилась руками за живот, и лицо ее снова побелело.

Она отдала чашку, выпрямилась. Эдуарду показалось, что она специально старается не смотреть ему в глаза. Значит, все-таки не простила…

— Ребенок, — прошептала Люси. — Я его потеряла, да?

Якуб и все члены его семьи горестно вздохнули. Вот оно, начинается. Все с любопытством взглянули на купца. Известно, что мужчины очень тяжело переживают потерю своего первого сына. Многие даже разводятся с женами после такого несчастья. Правда, Рашид, судя по всему, души не чает в своей жене, так что вряд ли он оставит ее.

В эту минуту Эдуард пожертвовал бы всем своим состоянием, лишь бы иметь возможность крепко обнять жену и сказать ей о своей любви, о своем раскаянии. Но за пазухой у Эдуарда лежали важнейшие документы, которые нужно было доставить в Индию. Нельзя было подвергать задание риску, а если бы он нарушил обычаи афридиев, дело могло бы принять скверный оборот. Он и так уже зашел слишком далеко — по местным традициям мужчина не должен публично держать жену за руку.

— Дорогая, — нежно сказал он, стараясь передать прикосновением пальцев то, что не мог выразить словами. — Наш сын потерян, но у нас еще будут другие сыновья. И дочери. Впереди много лет счастливой жизни, у нас еще будет много детей.

Якуб и его родственники одобрительно закивали, считая, что Рашид очень тактично утешает жену. Но сам Эдуард по реакции Люсинды понял, что его слова больно ранили ее. Конечно, она думает, что надежда на будущих детей — слабое утешение, когда речь идет о потере их нерожденного младенца. Конечно, в своем нынешнем состоянии Люси не способна понять, что Рашид не может терять лицо перед афридиями. Скорбь в присутствии женщин — неподобающее занятие для мужчины. Вот гневаться на жену мужчине не возбраняется, а горевать по ребенку, который к тому же еще не родился, — проявление слабости. Люси не могла понять, что в этот миг от отношений с Якубом зависело, удастся ли ей и Эдуарду благополучно вернуться в Индию. Ни в коем случае нельзя было проявлять при афганцах слабость.

Нежным жестом, который должен был заменить все непроизнесенные слова, Эдуард отвел прядь, упавшую жене на глаза.

— Тебе нужно поправляться, дорогая. Мы еще успеем обо всем поговорить. Хомайра, старшая жена Якуба, приготовила тебе бульон. Может быть, выпьешь?

К его облегчению, Люси не отказалась, но взгляд у нее был такой тусклый, что вряд ли можно было рассчитывать на скорое выздоровление. Невзирая на неодобрительное цоканье присутствующих, Рашид сам подложил подушку жене под голову и стал кормить ее, макая хлеб в бульон.

— Спасибо, я больше не могу, — прошептала она.

— Твоей жене нужно поспать, господин, — заявила Хомайра, обиженная тем, что мужчина узурпирует ее обязанности. Она поклонилась Якубу и весьма решительно заявила: — Мой достопочтенный супруг, ты и твои сыновья должны покинуть комнату. Я знаю, как много у вас важных дел.

Якуб был достаточно долго женат на этой женщине, чтобы понять — препираться бессмысленно. Поэтому вместе с сыновьями и зятьями он направился к двери. Эдуарду Якуб сказал с большим достоинством:

— Ты, Рашид, тоже должен пойти с нами. Будем вместе дожидаться возвращения наших воинов. А женщины позаботятся о твоей жене.

У Эдуарда не было выбора. Он не мог остаться, не нанеся смертельного оскорбления хозяйке.

— С удовольствием последую за тобой, Якуб.

Пожав жене руку в последний раз, он вышел следом за старейшиной.

Люси проснулась к вечеру. С улицы доносился грохот барабанов, хриплые крики, смех, свист. Очевидно, в деревне праздновали какое-то радостное событие.

— Так ты проснулась? В самый раз. Шири, дай жене Рашида миску кичри.

Молоденькая девушка лет тринадцати-четырнадцати бросилась выполнять приказ, а Хомайра недовольно покачала головой:

— Я никогда не научу ее вести себя как следует. Глупа, как дохлый верблюд.

— Это твоя дочь? — вежливо спросила Люси. — Очень красивая.

— Как же, дочь! Это младшая наложница моего мужа. — Хомайра презрительно фыркнула и, наклонившись к кровати, сообщила: — Мужу достаются все удовольствия, а мне возись с ней. Всякий, кто знал ее мать, скажет, что в этой семье все женщины ни на что не годятся. Ну, ты сама знаешь, что нужно мужчинам. Приходится уступать. Твой муж, по крайней мере, тебя все еще любит. Не знаешь, он собирается взять вторую жену?

Люси поперхнулась:

— Не знаю.

— Послушай моего совета. Роди ему скорей сына. Сейчас тебе, конечно, об этом и думать не хочется, но такова уж женская доля. Роди ему сына, жена Рашида, и он всегда будет относиться к тебе с уважением.

Задача казалась простой и вполне выполнимой. Должно быть, в афганских семьях с помощью этого уравнения решаются все проблемы. Однако Люси подозревала, что Эдуард никогда не простит ей погибшего младенца. Даже если она родит ему сына и наследника, все равно ей не смыть свою вину. Она тяжело вздохнула. У афганских семей, несмотря на многоженство, явно были свои преимущества. Во всяком случае, там все проще, чем в Европе.

Снаружи донесся особенно громкий вопль ликования, а в следующую минуту вернулась Шири, которая принесла миску риса с кусочками баранины.

— Что там происходит? — спросила Люси, улыбнувшись и поблагодарив.

— Привезли трупы убийц, — сообщила Хомайра, не дав наложнице раскрыть рот.

— Что за убийцы?

Она знала, что любой путник, имевший несчастье пасть от руки афридиев, моментально превращался в «убийцу» и «головореза».

— Русские убийцы, — коротко ответила Хомайра.

Для нее житель соседней деревни уже был иностранцем, а русские принадлежали к миру настолько далекому, что никакого интереса в ней не вызывали.

— Русские?

— Да. Мой муж объяснил, что эти русские убийцы были особенно кровожадны. Они хотели умертвить хана Абдур-Рахмана. Якуб сказал, что, если бы это произошло, пришлось бы воевать много лет. Честно говоря, мне совершенно все равно, погибнет Абдур-Рахман или останется в живых. Так или иначе, мужчины все время воюют. Какая мне разница, с кем они воюют — с кохистанцами, с киргизами, с англичанами или с другими чужестранцами?

С очаровательной непоследовательностью она тут же заявила, забрав у гостьи пустую миску:

— Где уж нам, женщинам, разбираться в подобных вещах? Давай-ка лучше пойдем вместе посмотрим на покойников. Они привязаны к седлам.

Люси передернулась:

— Спасибо, но я себя неважно чувствую.

— Понимаю, — кивнула Хомайра. — Да, ты лучше посиди здесь до завтра. Да и одеться тебе не во что.

Внезапно Люси встрепенулась:

— Ой, я, наверно, заняла ложе твоего мужа. Не следует ли мне перебраться в женские покои?

Хомайра удовлетворенно кивнула — значит, гостья все-таки понимает, какая честь ей оказана.

— Это верно. Если ты можешь ходить, жена Рашида, тебе лучше спать с другими женщинами. — Она раздраженно прикрикнула на девушку: — Шири, чем ты там занимаешься? Что ты расселась?

Шири неохотно встала, оторвавшись от окна.

— Там пленника привели, — сказала она. — Он живой, и на русского не похож. И одет так богато!

— Да? Вот что, жена Рашида, завернись-ка ты в простыню, накинь сверху одеяло и пойдем проверим, не наврала ли паршивая девчонка. Эй, Шири, возьми жену Рашида с другой стороны, помоги ей перейти в другую комнату.

Гостью усадили на стул возле окна. Люси увидела, что, несмотря на весь шум и гам, на улице было всего лишь два десятка мужчин и столько же женщин и детей. Сначала Люси разглядела лишь прыгающих мальчишек, хихикающих девчонок и женщин в черных покрывалах. Потом, приглядевшись, увидела взмыленных коней и притороченные к седлам неподвижные тела. Молодая женщина быстро отвернулась от этого ужасного зрелища. Затем в глаза ей бросился деревянный загончик, где находился кувар-ский хан собственной персоной.

— Хасим-хан! — ахнула Люси. — Что он здесь делает?

— Его взяли в плен, — гордо сообщила Шири, хвастаясь своей осведомленностью. — Воинов хана всех поубивали, а некоторые сбежали в горы. Но хана не убили, потому что Якуб надеется получить за него большой выкуп.

Хомайра легко стукнула девушку по затылку:

— Якуб для тебя «господин». Кто тебя воспитывал? Сколько раз я должна тебе говорить одно и то же?

— Не знаю, — пожала плечами Шири. — Как бы я ни называла «господина», он не возражает. В постели он предпочитает, чтобы я говорила ему просто «Якуб».

— Иди отсюда! — крикнула на нее Хомайра. — Приготовь тюфяк для жены Рашида и добудь какую-нибудь одежду. Скромнее надо быть, поняла?

Скривив губы, Шири выпорхнула из комнаты, а Хомайра, обреченно вздохнув, заметила:

— Старею я. От Шири совсем житья нет. А ведь раньше у нас была такая дружная семья.

— Ничего, забеременеет — угомонится, — утешила хозяйку Люси.

Очевидно, афганская семья тоже имела свои недостатки. Увы, когда любишь мужа, проблемы всегда находятся.

— Ты представляешь, какие дети у нее родятся? — все не могла успокоиться Хомайра.

Тем временем воины развлекались, дразня хана: спускали ему на шесте бутыль с шербетом, он тянулся к ней, а они в последний момент поднимали шест и довольно хохотали.

— Мужчины так и остаются мальчишками, — неодобрительно заметила хозяйка. — Наслаждайся жизнью, жена Рашида, пока ты одна в зенане у своего мужа.

Люси завернулась в одеяло и направилась на женскую половину дома.

— Хороший совет, Хомайра. Буду ему следовать.

Пять томительных дней провела Люси в зенане. Эдуард видел ее не чаще одного раза в день — когда она выходила подышать свежим воздухом, со всех сторон окруженная женами и дочерьми Якуба. Люси сидела на солнце и мотала пряжу, как и остальные женщины.

По ее виду Эдуард заключил, что физически она быстро крепнет. Каким-то чудом Люси избежала лихорадки, а большая потеря крови не вылилась в общий упадок сил. Вид у нее все еще был болезненный, но с каждым днем она выглядела все лучше. Бледность постепенно исчезала, и молодая женщина уже не казалась такой хрупкой и надломленной. Отдых и сытная пища вернули румянец на ее щеки.

К сожалению, душевное состояние выздоравливающей оставляло желать лучшего. Эдуарду никак не удавалось поговорить с ней по душам, но он видел, как грустен ее взгляд, какие тени залегли под ее глазами. Хомайра рассказывала, что она спит по двенадцать часов в сутки, но вид у Люсинды все равно был усталый и невыспавшийся. При таком количестве свидетелей Эдуард даже в краткие минуты общения не мог спросить ее ни о чем важном.

Лишь на шестой день им представилась возможность немного поговорить, но времени было так мало, что они едва успели обсудить планы на будущее. И все же для Эдуарда это было огромным счастьем. За пять дней он истосковался по разговору с глазу на глаз.

— Милая, я должен спросить тебя, скоро ли ты почувствуешь себя в состоянии совершить переход в Индию?

— Нам придется идти пешком? — спросила она, не глядя ему в глаза.

— Нет, Якуб готов продать тебе коня, а если тебе трудно ехать на коне, то осла.

— На лошади удобней и быстрее. Когда мы должны ехать?

— Это зависит от тебя. Когда ты окрепнешь.

— Значит, ты ждешь меня?

Из-за решетки, где держали куварского хана, раздался рев ярости. Хан вел себя в плену самым постыдным образом, и местные ребятишки развлекались как могли. Люси услышала звуки ударов и поморщилась — мальчишки забрасывали хана камнями.

— Вот уж не думала, что мне когда-нибудь будет жалко Хасим-хана.

— Нечего его жалеть. Скоро его выкупят, он вернется домой и отомстит за унижение своим подданным. Изобьет своих жен, рабов, танцоров.

Люси впервые улыбнулась.

— Да, ты прав. Меня удивляет, что куварские старейшины вообще согласились выкупить эту гадину.

— Что поделаешь, они должны защитить честь своего племени. Сам Хасим-хан им, конечно, не нужен. Не удивлюсь, если по возвращении хан обнаружит, что его место занял один из сыновей.

— С моей стороны, наверно, очень немилосердно говорить, что я рада тому, что он сидит в клетке?

— Ужасно немилосердно. Но вполне объяснимо. Хочешь, я заставлю его целовать тебе туфлю?

Тут Люси засмеялась уже в голос:

— Не стоит. Мальчишки сполна отомстили ему за мои страдания.

— Надо бы все-таки наведаться спросить, как там поживают мои энфилдские ружья. Я не такой добрый, как ты. Как ты себя чувствуешь, Люси? Сможешь ли ты совершить это трудное путешествие? Ведь сейчас перевалы почти непреодолимы.

— Я знаю, тебе необходимо скорее вернуться в Индию.

— Не стану тебя обманывать. Я должен как можно скорее доставить туда бумаги, подписанные ханом Абдур-Рахманом, и отчитаться о встрече. Но твое здоровье для меня важнее всего на свете. Мы отправимся в путь не раньше, чем ты почувствуешь себя готовой.

— Мы что, поедем одни? — спросила Люси, видя, что разговор подходит к концу, — вокруг уже начала собираться стайка любопытствующих женщин. — Ты не боишься, что твои документы могут похитить?

— Якуб отправит с нами своих лучших воинов, — ответил Эдуард. — Он верный сторонник хана Абдур-Рахмана. Дело в том, что они двоюродные братья и по материнской, и по отцовской линии. Курумцы взяли под наблюдение все перевалы еще с того дня, когда хан Абдур-Рахман покинул Ташкент.

— Ты хочешь сказать, что за Бруно и его солдатами все время следили? А я удивлялась, что никто нас не остановил.

— Конечно, за вами следили. Якубу сразу сообщили о том, что через перевал перешел отряд и что там есть женщина. Но мне, конечно, и в голову не пришло, что это ты. Лазутчики сказали, что женщина, должно быть…

— Безнравственная особа? — вежливо спросила Люси.

— Да, нечто в этом роде. — Глаза Эдуарда весело блеснули. — Хотя я вообще-то мог бы сообразить, что за женщина сопровождает нашего друга Бруно. Вряд ли найдется «безнравственная женщина», которая осмелилась бы добровольно пересечь Хайберский перевал в начале зимы.

— Я сделала это не добровольно, Рашид, — вздохнула Люси. — Я не собиралась следовать за тобой в Афганистан.

— Поговорим об этом позже, — сказал он, предостерегающе дотронувшись до ее плеча. — Но ты мне не ответила. Когда мы сможем отправиться в путь? Через неделю? Через пять дней?

— А может, завтра? Как ты думаешь, могли бы мы уехать уже завтра?

Путешествие через горы в зимнюю пору было тяжелым и нудным. Якуб лично сопровождал Раши-да, взяв с собой больше двадцати воинов, поэтому засады можно было не опасаться. Отряд двигался быстро, не забывая, однако, высылать вперед дозорного. Этого можно было бы и не делать, потому что клан Якуба безраздельно властвовал в местных краях.

Днем Люси тряслась в седле, а ночью ложилась на одеяло, пила горячий чай, ела и засыпала. Даже при полном отсутствии обязанностей она смертельно уставала, а сон ее по причине лютого холода был прерывистым и некрепким.

Лучше всего было бы, если бы Эдуард спал с ней под одним одеялом. Люси лежала и грезила, как он прижимается к ней своим горячим телом. С ним ей были бы не страшны никакие холода. Но каждый раз вечером Эдуард вежливо желал ей спокойной ночи и ложился спать рядом с Якубом. Пока они жили в Куруме, Люси понимала, что муж не может заглядывать на женскую половину, однако теперь, видя упорное нежелание Эдуарда вступать с ней в разговор, молодая женщина испугалась: значит, он так и не простил ее.

Нарушив обычай, согласно которому афридии не пересекали границы британской территории, Якуб проводил Рашида и его жену почти до самого Пешавара. Все путешествие заняло меньше шести дней — поистине рекордное время для зимы.

Рашид и Якуб расстались как добрые друзья.

— Да пребудет с тобой Аллах, — сказал вождь и крепко поцеловал Эдуарда в обе щеки.

Афганцы считали, что мужчина и женщина публично не должны предаваться нежности, но представители одного пола могут обниматься и лобызаться без стеснения.

— Ты много сделал для моего племени и для моей страны. Мой брат Абдур-Рахман — человек сильный и мудрый. Под его руководством наш народ, возможно, начнет понимать, что все мы принадлежим к единой нации.

— Да, я очень надеюсь на Абдур-Рахмана, — ответил Эдуард. — Я незамедлительно сообщу тебе о результатах своих переговоров с британским правительством.

Якуб сочно чмокнул друга в щеку:

— Да хранит тебя Пророк. — Подумав, он кивнул в сторону Люси: — И тебя тоже, жена Рашида. А также твоих будущих сыновей.

Люси почтительно поклонилась:

— Пусть и к тебе благоволит Аллах, господин Якуб, за то, что ты был так добр ко мне.

Обмен взаимными любезностями продолжался еще минут десять, а затем афридии двинулись в обратный путь. Впервые после памятной встречи в доме возле базара Люси и Эдуард остались наедине. Трудно было поверить, что с тех пор миновало всего три недели.

Однако выражение лица Эдуарда ничуть не переменилось. Наоборот, напряжение между супругами стало еще сильней.

— Люси, я должен немедленно отправиться к мистеру Каррадину. Только провожу тебя до дома, и сразу к нему. Прости меня, но документы, находящиеся при мне, имеют огромную важность.

— Я все понимаю. Ты распорядишься, чтобы арестовали графа и Армана?

— Еще бы! Сама видишь, времени терять нельзя. — Его лицо казалось ей непроницаемой маской. — Скажи мне, Люси, зачем ты отправилась за мной в Афганистан?

Значит, ее худшие опасения подтвердились! Его холодность — прямое последствие ее непослушания.

— Прости меня. Но у меня не было выбора. Я хотела встретиться с мистером Каррадином, сообщить ему, что Арман и Бруно — шпионы. Понимаешь, я не сразу узнала в Бруно того русского капитана, которого мы встретили в горах. Мне не хотелось, чтобы мой визит к мистеру Каррадину был замечен, поэтому я совершила глупость — переоделась в платье моей горничной и отправилась пешком. К несчастью, по дороге нам встретились Бруно и Арман. Они убили бедную Диру, а меня схватили. Единственная возможность спасти жизнь была в том, чтобы убедить Бруно взять меня с собой в Афганистан. Я сказала ему, что знаю, где назначена ваша встреча с ханом Абдур-Рахманом. И мне удалось заключить с капитаном эту выгодную сделку.

— Вряд ли какая-нибудь другая женщина назвала бы зимний поход в афганские горы «выгодной сделкой».

— Я знаю, — смиренно вздохнула Люси. — Прости меня, Эдуард. Клянусь, что в будущем я буду покладистой и послушной женой.

В эту минуту она не смотрела на него, а потому не видела, что губы Эдуарда расползлись в улыбке:

— Увы, дорогая, ты даешь клятву, которую не сможешь исполнить.