"Империя алмазов" - читать интересную книгу автора (Браун Джеральд)

ГЛАВА 2

Улицу Хэрроухауз можно найти в указателе «Лондон от А до Я» на странице 64 в квадрате 3-С. Чтобы разглядеть ее на карте, лучше воспользоваться лупой: улица так коротка, что картографу пришлось донельзя уменьшить и сжать надписи.

На взгляд эстетов, или, скорее всего, почитателей старины, улица Хэрроухауз расположена вблизи собора Святого Павла. Но еще ближе к ней, чем собор, находится тюрьма Олд Бейли. От Хэрроухауз легко добраться пешком до суетливо бурлящей Флит-стрит или – в противоположную сторону – до Английского банка, который как-то назвали образцом стабильности. Но улица Хэрроухауз примечательна отнюдь не соседством с этими гигантами и вовсе не потому известна в состоятельных кругах по всему миру.

Сама по себе она не представляет ничего выдающегося. Как на многих узких улочках в лабиринте Лондона, на Хэрроухауз едва могут разминуться два автомобиля, а любая остановка немедленно создает затор. Тротуары здесь столь же неудобны: идущим навстречу парам на них не разойтись, и по меньшей мере одному приходится сторониться.

Все дома по обеим сторонам улицы – девятнадцатого века, выстроенные в едином стиле. Никаких современных фасадов, неоновых огней, стеклянных витрин и никакой рекламы. Время сохранило присущую этой улице атмосферу. Атмосферу солидности.

И все же, несмотря на внешнюю непохожесть – это торговая улица. К примеру, в доме номер двенадцать расположено морское страховое агентство. Через дорогу в номере тринадцатом – дирекция нефтяной компании «Мид-Континентал Ойл». Третий этаж номера тридцать второго занимает торговец редкими книгами и рукописями. А на четвертом этаже номера двадцать четыре открыла представительство фирма «Американ пластикс». Нефть и пластики, рукописи и страхование. Эти четыре фирмы – исключение из правил, единственные чужаки среди доброй сотни компаний на улице Хэрроухауз, извлекающих прибыли из одного и того же источника.

Алмазов.

При этом слове возникает впечатление, что улица Хэрроухауз всего лишь скромный филиал старинного ювелирного района Хаттен-Гарден, который расположен неподалеку. В Хаттен-Гардене бриллианты повсюду: они излучают неподдельный блеск в витринах магазинов и сверкают в кожаных мешочках множества частных торговцев драгоценными камнями. Однако превосходство Хаттен-Гардена кажущееся: на улицу Хэрроухауз он взирает с неизменным почтением.

Все дело в доме номер одиннадцать.

Это из-за него не иссякает поток желающих разместить конторы по продаже алмазов на такой тихой, неприметной улочке. Они словно железные опилки, которые не в силах противостоять притяжению мощного магнита. Удача измеряется тем, на каком расстоянии они расположены до дома одиннадцать: чем ближе, тем лучше.

Одиннадцатый номер принадлежит к наиболее крупным строениям на улице Хэрроухауз: это широкое, в четыре окна, шестиэтажное здание. Последний этаж скошен к крыше, и окна, соединенные карнизом, оказываются слегка утопленными. Дом выкрашен в черный цвет и отделан чисто-белым. Парадное лишь на тон теплее. Высокая двойная дверь полированного дуба. На правой створке – прямоугольная медная пластинка. Изначально сделанная толстой, она и теперь, после того как ее начищали чуть не тридцать тысяч раз, олицетворяет собой стойкость и долговечность.

На медной дощечке нет названия. Округлыми, с наклоном вправо буквами на ней значится лишь: «Номер одиннадцать». Управление Объединенной Торговой Системы, или, как не менее уважительно именуют ее в деловых кругах, Системы.

Из дома на улице Хэрроухауз Система контролирует примерно девяносто процентов мировой добычи алмазов, по собственному усмотрению снижая или увеличивая производство.

Это гигантский картель, обладающий всеми преимуществами подобной организации. Владея копями в южной и юго-западной Африке, Система получает шестьдесят процентов мировой добычи и с таким залогом могущества перекупает или приобретает по договорам практически все необработанные камни в мире.

У Системы нет конкурентов. За восемьдесят лет ее существования нашлось лишь несколько смельчаков, рискнувших бросить ей вызов. Все они быстро пришли к соглашению с Системой либо были уничтожены и включены в ее структуру. В действительности, никто из алмазных дельцов не стремится сразить или даже поколебать колосса. Гораздо лучше сделать его послушным. Иначе слишком возрастут колебания цен на рынке, упадет спрос и, в конечном счете, прибыль. Так что в глазах торговцев алмазами Система играет первостепенную и весьма героическую роль. Она стабилизирует цены. По крайней мере не дает им снижаться. Кажется, такое положение устраивает всех, даже покупателей ограненных алмазов, желающих вложить в бриллианты капитал или украсить себя драгоценной безделушкой.

Но при всей сложности и труднодоступности Системы метод се работы гениально прост.

Две сотни избранных – алмазных дельцов и оптовых торговцев – десять раз в год получают телеграммы-приглашения. Отказов не бывает, ведь такое приглашение воспринимается как подарок. Попасть в этот список – значит удостоиться финансовой привилегии, которая зачастую передается от отца к сыну.

К приезду торговцев Система по описи подбирает камни и раскладывает их по пакетам. Сколько приглашенных – столько и пакетов. Величину, качество и число алмазов в каждом определяет сама Система, она же проставляет свою цену. Одни пакеты оценены скромно – тысяч в двадцать пять долларов. Другие – в девять миллионов. Все решает Система.

Торговец приезжает на улицу Хэрроухауз, получает пакет и при желании может ознакомиться с содержимым. Такое ознакомление называется «просмотр». Однако большинство покупателей берет пакеты не глядя. И не из слепого доверия, а лишь признавая продиктованные Системой нерушимые правила, которые гласят: покупатель не вправе обсуждать содержимое пакета и его цену: он обязан взять все предложенные ему камни – или ничего. Если покупатель откажется от пакета, его больше не пригласят.

Годовой оборот Системы оценивается примерно в шестьсот миллионов долларов.

В пятницу, первого мая, ровно без пяти минут три шофер черного «даймлера» высадил Чессера перед подъездом дома номер одиннадцать на улице Хэрроухауз.

Чессер подошел к двери и взялся за внушительную медную ручку. Но едва он прикоснулся к ней кончиками пальцев, как дверь открылась, впуская его. Этот обычный порядок застал Чессера врасплох: он думал только о встрече, которая, как ему казалось, будет противостоянием. Он не хотел видеть Беркли – или даже Мичема. Особенно Мичема. Забрать бы пакет и катиться к чертовой матери отсюда. В шесть прилетит Марен.

На пороге Чессера приветствовал человек по фамилии Миллер. Это он всегда с неизменной точностью открывал дверь перед входящим. Крупный мужчина, и, безусловно, силач. Охранник, хотя по одежде этого не скажешь. На нем был черный костюм с черным же галстуком, в котором он смахивал на распорядителя на похоронах. Сколько Чессер помнил, Миллер постоянно дежурил в вестибюле дома номер одиннадцать. Он был добряк, всегда с улыбкой наготове. Но сейчас Чессер внезапно подумал, что к незваному гостю он был бы беспощаден.

Чессер прошел вглубь вестибюля – величественной залы, оканчивающейся такой же ширины лестницей. Он слышал, как отдаются в пустоте его шаги по черно-белому мраморному полу. Он весь, казалось, обратился в слух. Тело сопротивлялось каждому движению. Чессеру хотелось поскорее уйти отсюда. Он сел на скамью – времен королевы Анны, подлинная, – и рядом положил дипломат. До трех оставалось две минуты. Чессер принялся рассматривать большую картину, которая висела на противоположной стене. Прекрасный зимний пейзаж, выписанный мягкими оттенками белого, безмятежный, искрящийся. Чессеру захотелось курить, но он решил потерпеть. На ближайшем столике не было пепельницы. Миллер стоял на своем месте у входа. Они улыбнулись друг другу.

– Там знают, что вы пришли, – ободряюще сказал Миллер.

– Спасибо.

Чессер глядел на часы. Ровно три. Он ждал, что правая дверь вот-вот откроется, но вдруг услышал голоса. По лестнице спускались Мичем и сам сэр Гарольд. Фамилия его была Аппенстейг, но все обращались к нему «сэр Гарольд». Председатель совета директоров, глава Системы.

Между Мичемом и сэром Гарольдом шел приземистый человек с глазами больного базедовой болезнью. Он был одет в серый костюм, скроенный так, чтобы скрыть брюшко. Ноги его выглядели слишком маленькими для массивного тела. Крошечные ноги – как у танцовщика. Явно в дорогих ботинках. Чессер сразу узнал его. Это был Барри Уайтмен, американец, чей пакет тянул не на один миллион. В Соединенных Штатах слово «алмазы» было накрепко связано с его именем, Уайтмен держал в руке шикарный черный дипломат. Наверное, носит в нем банковские чеки. А сейчас там, без сомнения, лежал его пакет.

При их появлении Чессер почти инстинктивно встал. Они не подали вида, что замечают его, но, кажется, знали о его присутствии. Мичем и сэр Гарольд говорили с Уайтменом на равных. Чессер услышал, что они вспоминают о совместном обеде.

Они прошли в двух шагах от Чессера. Уайтмен смотрел себе под ноги, словно разглядывая ботинки. У двери они остановились. Уайтмен потрогал галстук, проверяя, на месте ли узел. Серый шелковый галстук точно в тон серой шелковой сорочки. Уайтмен сказал что-то о Шерри. Мичем и Гарольд одобрительно засмеялись, и Мичем обещал проследить, чтобы Уайтмену – как он выразился – представился случай. Чессеру подумалось, что речь идет о женщине. Уайтмен заставил Мичема повторить обещание. Потом небрежно пожал протянутые руки и, улыбаясь, вышел на улицу.

Мичем с сэром Гарольдом остались стоять у дверей. Сэру Гарольду минуло шестьдесят. На нем был костюм из дорогой шерсти, черный в почти неразличимую синюю прерывистую полоску. Его волосы, в молодости белокурые, теперь приобрели кремово-желтый оттенок, а бледное английское лицо стало багровым от давления, точно на нем лопнули все капилляры.

Мичем был десятью годами моложе и на два дюйма выше ростом. Двигался он резко и проворно, что совсем не вязалось с его неопределенными, сглаженными чертами.

Они еще долго беседовали с глазу на глаз. Сэр Гарольд стоял к Чессеру спиной. Говорил в основном Мичем. Один раз он посмотрел на Чессера, и у того возникло чувство, что обсуждают именно его.

В конце концов они подошли и обменялись с ним механическими рукопожатиями – сперва Мичем, потом сэр Гарольд. Ладони у обоих были мягкие и сухие.

– Рад вас видеть, – сказал улыбаясь Мичем, – Отлично выглядите. Вижу, отдыхали на юге.

Чессер неплохо загорел в Ницце.

– Вы, безусловно, знакомы с сэром Гарольдом? Чессер ответил утвердительно и не остановился бы на этом, но тут вмешался сэр Гарольд.

– Конечно, мы знакомы с молодым Чессером, – сказал он; это походило на комплимент. – Я хорошо знал вашего отца.

Чессер не сомневался, что он лжет. Его отец никогда не был приметной фигурой и едва ли мог претендовать на близкое знакомство с главой Системы. Кроме того, отец всегда отзывался о сэре Гарольде не иначе, как сдержанно-почтительно, – так говорят о монархе, но не о живом человеке. Тем неожиданнее прозвучали следующие слова сэра Гарольда.

– Помнится, ваш отец мечтал открыть магазин. На Пятой авеню, в отличном месте. – Это была правда. – Полагаю, у вас те же устремления?

– Конечно, – солгал Чессер.

– Он был прекрасным человеком, – проговорил сэр Гарольд, а Мичем согласно кивнул. – Прекрасным человеком.

Взгляд сэра Гарольда рассеянно блуждал по вестибюлю. Очевидно, он уделил Чессеру гораздо больше внимания, нежели тот заслуживает. Чессер не Уайтмен. И никогда им не станет. Сэр Гарольд первым повернулся, чтобы уйти, и все трое двинулись по вестибюлю к лестнице.

У самых ступеней сэр Гарольд оставил их и направился, как казалось на первый взгляд, к глухой стене. Но, словно предупреждая его желание, панель внезапно отъехала в сторону. За ней оказался лифт.

– Проследите, чтобы молодой Чессер остался доволен. – Не оборачиваясь, велел сэр Гарольд и вошел в лифт.

Мичем обещал.

Панель вернулась на место.

Пока они поднимались по лестнице, Мичем заметил:

– Похоже, сэр Гарольд искренне к вам расположен. – Чессер принял по возможности благодарный вид. – Странно, что он не справился о миссис Чессер. Развод – неприятная штука.

По эту сторону Атлантики Чессер ни с кем, кроме Марен, не обсуждал свой развод. Он решил, что Система узнала об этом так же, как и обо всем остальном, – вот только как?

Мичем продолжал:

– Американцы слишком легкомысленно относятся к разводам. Это серьезная проблема.

– Не проблема, а решение, – высказал свое убеждение Чессер.

– Как так? – спросил Мичем.

– Как мир, – объяснил ему Чессер. – Это война – проблема, а мир – ее решение.

– По-вашему, супружеская жизнь – война?

– Иногда.

Мичем недовольно хмыкнул. Строптивость здесь не поощрялась, тем паче у людей Чессерова положения. Последнее слово должно остаться за Мичемом.

– Слава Богу, у нас в стране не так-то просто развестись, – сказал он.

Чессеру пришел на ум Генрих VIII со своими шестью женами, и он едва удержался от замечания.

– Впрочем, не берите в голову, – говорил Мичем. – Это всего-навсего мое личное предубеждение, что мужу и жене нельзя расставаться ни в коем случае.

Чессер задумался, много ли еще прегрешений Система занесла ему в кондуит. Правда, о его вчерашней неявке Мичем не обмолвился ни словом.

Они остановились на площадке третьего этажа. Вслед за Мичемом Чессер вошел в помещение, которое предназначалось исключительно для просмотров. Это была просторная комната с высоким потолком. В одном конце – уголок ожидания, образованный двумя черными кожаными диванами. Стены украшены броскими панно. На полу – настоящий персидский ковер с растительным узором в приглушенных тонах. В другом конце комнаты – длинный, массивный стол, затянутый сверху черным велюром.

Его установили под большим окном, сквозь которое в помещение проникал свет обычного северного дня. Эталон освещения для алмазной промышленности. Во всем мире для оценки алмазов пользуются электрическими лампами, точно имитирующими этот северный свет, а в особо важных случаях копируют даже размеры и расположение окна.

За столом стоял человек, которого Мичем назвал по фамилии – Уотс. На предыдущих просмотрах Чессер тоже встречал Уотса. Он стоял так, словно был не человеком, а табуреткой.

На черном велюре лежал только один предмет. Пакет Чессера.

При слове «пакет» воображение рисует тщательно перевязанный сверток. Клейкую ленту, особую упаковку – ничего похожего на правду: на столе лежал простой конверт из крафт-бумаги.

– Хотите взглянуть? – спросил Мичем.

Чессер хотел отказаться, но решил, что, пожалуй, будет выгоднее согласиться, проявить интерес. Он сел за стол. Мичем стал напротив него, рядом с Уотсом. Отсюда он мог наблюдать за лицом Чессера.

Тот достал из дипломата лупу, десятикратную, какими обычно пользуются ювелиры. Положил ее на стол и взял конверт. Открыл и довольно церемонно вынул содержимое: четыре квадратика аккуратно сложенной ткани. Развернул один; там было пять неограненных камней от двух до четырех карат каждый.

Чессер взял самый крупный большим и указательным пальцами, поднес к правому глазу лупу и стал рассматривать камень, поворачивая его под разными углами. Он увидел, что алмаз превосходного качества, хорошей окраски, единственный недостаток – углеродное пятнышко сбоку, и то довольно близко к поверхности. Огранится он прекрасно.

– Красавец, – признал Чессер.

Он развернул остальные камни и просмотрел несколько наугад. Потом еще несколько – покрупнее и помельче. Все это время выражение его лица не менялось. Он молчал. Наконец Чессер снова завернул камни в ткань и убрал в конверт.

С изнанки на крафт-бумаге он заметил цифры: «17000». Чессер не дрогнул. Он поднял глаза и поймал на себе красноречивый взгляд Мичема. В нем были превосходство и открытый вызов.

Пакет Чессера прежде никогда не оценивался ниже двадцати пяти тысяч долларов. Сейчас камней ему предложили не меньше обычного. Но почти все они были посредственного качества. Он видел в них трещины, включения, пузырьки, муть, «перья». Система наказывала его. Но он знал, что стоит пожаловаться, и больше его не пригласят.

С невозмутимым видом он небрежно уронил лупу в недра дипломата. Потом взял конверт, сложил вдвое и опустил следом.

– Ну как, вы довольны? – спросил Мичем.

Чессер кивнул и попытался улыбнуться. Он казался себе прозрачным, так что Мичем мог видеть его насквозь и перечесть все несовершенства.

– Уотс оформит сделку, – сказал Мичем и вышел из комнаты. Когда дверь закрылась, Чессер вздохнул с облегчением. У него появилась надежда выбраться отсюда, прежде чем он сорвется. Он выписал банковский чек на семнадцать тысяч долларов. Взял у Уотса расписку. Не исключено, что именно Уотс подбирал камни для его пакета. Он отвечал за сортировку алмазов по весу, окраске и прозрачности. Но Чессер не винил его. Уотс был рядовым сотрудником, а не должностным лицом Системы. Он просто выполнял приказ.

Уотс подтвердил это, когда передавал Чессеру расписку. Из осторожности понизив голос, он совершенно искренне сказал: «Мне очень жаль, сэр».

Несколько минут спустя, Мичем, сидя в своем кабинете на пятом этаже, снял трубку личного телефона, набрал номер и, ожидая ответа, подошел к окну. Отсюда открывался самый привычный для него лондонский вид. Невидящим взглядом он остановился на громаде собора Святого Павла. Потом перевел глаза вниз и увидел, как Чессер садится в автомобиль.

Мичем не сомневался, что Чессер сейчас проклинает его персонально. В другой раз надо бы выписать ему пакет еще подешевле – это послужит наукой. И все же Мичем не мог не восхититься самообладанием Чессера. Кто бы мог подумать! Черный «даймлер» набрал скорость, и только тогда Мичем заметил, что по-прежнему сжимает в руке телефонную трубку. Номер не отвечал.

Наверное, вышла куда-нибудь, решил он. Или, скорее, занята. Он нажал на рычаг и снова набрал номер. Видимо, в первый раз он попал не туда, потому что теперь она сняла трубку после второго гудка.

После обмена приветствиями она сказала:

– Я так и думала, что это ты.

Мичем был рад. Значит, вспоминает о нем.

– Уже больше недели прошло, – пожаловалась она.

– Я был занят, – не очень убедительно отозвался Мичем.

– И, конечно, вел себя из рук вон плохо?

– Да.

– Какой ты бука!

– Ужасный.

– За это тебе что-то полагается. Правда, милый? – Он нарочито покорно согласился. – У меня есть то, что нужно. – Пообещала она.

Мичем едва не уступил, но вспомнил об Уайтмене и удержался от соблазна. Он быстро все изложил, обрисовал детали и добавил, что позаботится о ее гонораре.

Потом попрощался нежно и впервые за время разговора назвал ее по имени: «Шерри».

Повесив трубку, Мичем подумал, что напрасно не договорился с ней о свидании, но тут же решил повременить. Вначале сауна. В любом случае он останется в Лондоне на ночь, а в Хэмпшир поедет утром. Половина субботы и целое воскресенье с женой в деревне – более чем достаточно.