"Сударь-кот" - читать интересную книгу автора (Сергей Дурылин)

— Ну, приложитесь, приложитесь! Какой лик прекрасный!
Когда все приложились к образу, бабушка передала образ Параскевушке, стоявшей возле нее, и поклонилась мужику.
— Спаси тебя Господи, Демьян Иванович. Обрадовал ты меня, грешную. Дивен лик и тихостен! Благослови тебя Господи. Долго ли писал?
— На Третий Спас начал, матушка, — отвечал Демьян Иванович, и ли-цо его посветлело, — отслужил молебен Нерукотворному Образу — и водою святой доску окропил, — и писалось с легкостию, по новгородскому переводу. По твоим молитвам легкота была в письме. Не запомню, чтобы так было.
— Господь дал! Все ли у тебя в здоровьи добром?
— Спаси тебя Бог, матушка, все здоровы. Сыты, обуты, одеты. Работа есть. В Прохушево в часовню Деисус заказали, и Ивана Воина в полк. А ты мне, матушка, работу задай; без того не уйду: твоим заказом моя работа спо-рится.
— Закажу, закажу, — бабушка улыбнулась: — Я ровно как помещица немилостивая, на всех работу накладываю.
— Какая ты помещица, матушка! — с досадою даже проговорил му¬жик. — Ты молитвенница. Легкая у тебя рука.
— Рука-то легка, да сама белоручка: без работы сижу, — быстренько проговорила бабушка и, поглядев на нас, обратилась к мужику:
— Внуков-то моих узнал ли, Иваныч?
— Добрые детки, — отвечал тот.
— Ну, вот тебе и заказ: напиши ты малые две иконы — Сергия чудо-творца да Василия блаженного на охре, на кипарисе. Благословить их хочу. Это их ангелы.
— Благослови, матушка.
Бабушка перекрестила его — и он стал собирать свой мешок, а бабуш¬ка совала ему в руки пряников, конфет и еще чего-то, что он не брал и от¬странял от себя, заваливая на себя мешок, — но она строгонько посмотрела на него и молвила:
— А вот и неслух выходишь; борода, а неслух! — и он покорно принял из ее руки и пряники, и конфеты, и груши, и еще что-то, чего больше все¬го не хотел принять. Она перекрестила его, он поцеловал у нее руку и ушел, пригибаясь еще ниже. А Егорушка уже охаживал вокруг бабушки, и улыбал¬ся на нее, и протягивал к ней горсточку, приговаривая:
— И мне дай! Дай, дай, м^минька!
— Чего ж дать-то? — спрашивала бабушка.
— Сама знаешь, чего! — белая знайка, а не знаешь, у Высокого спро¬си, с крыльями...
— Про Предтечу он это! — шепнула няне монахиня с волосиками.
— Ну, помолчи, Егорушка, помолчи. Видел, видел: Ангел-то Тихой, Ан-гел-то Молчаливый... Он молчать велит.
Егорушка сел на пол и пригорюнился.
— Матинька, д-а-а-й! — вдруг жалобно протянул он.
И бабушка, ничего не говоря, вынула из кармана ризы деревянный кре¬стик и благословила им Егорушку, который быстро стал на колени, поцело¬вал крест и молча спрятал его, а сам подал бабушке маленькое китайское яблочко.
— Да сегодня нельзя, Егорушка, что ты! — замахала на него Параске-вушка, а он сердито мотнул на нее головой и затянул:
— О-о-о-о-о...
— Это он говорит, что отнял у кого-то, — догадалась бабушка. — От¬нял, что ли?
Егорушка вскочил и радостно затрясся, а монашки-гостьи проговорили, робея:
— Матушка, это он что сделал: у торговок на базаре все яблоки и арбу¬зы по земле покатал: не дает никому, катит — да и все, матушка, в пыль, в пыль, в мусор... Воют торговки-то.
Егорушка радостно улыбался и головой кивал.
— Опять ты, Егорушка, шумишь, — сказала бабушка. — Ты не шуми. В мире и без твоего шума шумно. Тихому ангелу молись.
Егорушка покорно обернулся к образам и стал истово креститься.
— Сереженька, дай ему грушку, — приказала мне бабушка, и я, робея, подал ее юродивому. Он положил ее перед собою на стол и оглядывал ее со всех сторон, ворочая головою, и гладил рукою по ее розовому пушку.
Мы с Васей не боялись и угощали его, наливали ему на блюдечко чай, а бабушка, смотря на нас троих, слушала, — все стоя, — что ей говорил седой монах. Он жаловался на что-то, чего я не понял, и лицо у бабушки стало другое: разорвалась сеточка морщинок под глазами, лицо будто помо¬лодело, но и построжало. Монашки отодвинулись к пяльцам, а няня вышла. Только Параскевушка по-прежнему стояла подле бабушки, горбатенькая, с головой немного на левый бок, — с нетерпением смотря на монаха.
Вдруг бабушка властно остановила монаха, рукой коснувшись его плеча.
— Помолчи, отец Евстигней. Все поняла. Не надо больше. Его Бог бу¬дет судить, — бабушка резко подчеркнула голосом это "Его", будто хотела показать, что понимает, как много значит это слово для монаха, — а ты суд в своем сердце зачеркни, все Богу передай: там лучше нашего с тобой раз¬берут.
— Матушка, — прервал бабушку монах, седые косички у него на затыл¬ке жалко зашевелились, — матушка, передал бы, все передал бы, да тяже¬ло мне. Сляк(5хся до конца .
— Не говорю, что легко, — сказало бабушка, — мы с тобою монашест-вуем, а не легкотуем. В мире легко, — да легко и в трудность геенскую на¬веки впасть. На труд шел, когда рясу надевал.
— Матушка, — опять прервал ее монах, и слезы были у него на покрас-невших глазах, — послушаюсь, по-твоему сделаю, потерплю, а ты помо¬лись... Не мирно мне.
— Помолюсь, — отвечала бабушка, — а ты отдохни у нас сегодня. К вечерне сходи. Параскевушка, покорми его. А его, — опять обратилась она к монаху, опять выделяя слово, — его Господь сердцем переменит. К тебе же придет.
— Ну, спаси тебя Господи! — сказал монах, отираясь рукавом и вино¬вато посмотрев на всех, стоя посреди келии.
— Сядь-ка за стол, отец Евстигней, послушание исполни, — сказала ворчливо Прасковья, — матушка гостить тебе приказала, а то под ногами вертишься.
— Да, да, погости у Спасова Крестителя: Он у нас хозяин, — поддер¬жала ее бабушка, — вон внукам моим что-нибудь душеполезное расскажи: как ты зверя тихого в пустыне видел. Ты где ведь не бываешь! Не нам че¬та, кочкам, недвигам лесным.
Монах, усевшись за столом, заулыбался, а мы стали смотреть на него и ждать. Но он молчал, а бабушка обратилась к монахиням:
— Матери мои, матери! Какие вы труды подняли: я чаю, все ноги при-томили, издалеча идучи.
— К тебе, матушка, дорога недальняя, — сказала старая монахиня в медных очках.
— Не ко мне, а к Предтече Господню, — поправила бабушка. — Моли-лись ли в соборе?
— Обедню, матушка, отстояли, — отвечала монашенка с воловика¬ми. — Дивное служение!
— Владыка — молитвенник: наши худые молитвы в охапку взял да к Предтече Господню понес...
— А тот Спасу Милостивому предоставит, — весело и неожиданно под-хватил монах. Бабушка ласково обернулась на него:
— Хорошо ты сказал, отец Евстигней.