"Сударь-кот" - читать интересную книгу автора (Сергей Дурылин)

— Старица! — сказал монах.
В это время за дверью мягкою скороговоркой произнес кто-то:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!
— Аминь, — отвечала Параскевушка, и вошел тот белый мужичок, ко-торый клал поклоны подле собора, на кленовой дорожке.
— Егорушка, здравствуй, — сказала Марьюшка.
Все ему обрадовались. Монах стал тесниться — и вытеснил ему местеч¬ко возле себя. Но Егорушка не сел, а только рукой дотронулся до места, а сам весело заговорил, потряхивая волосами:
— Я с ним, я с ним! — и указывал на брата.
Брат не сразу привыкал к чужим людям и молчал при них долго, и ня¬ня опасливо посмотрела было на Егорушку. Но брат, сидевший с краю, бли¬же всех из нас к Егорушке, стал тесниться к ней, — и около него очистилось местечко. Егорушка — и занял его не все. Он полез в карман и, вытянув от-туда кусочек воска, подал брату:
— На-ко птичку, на-ко птичку, малец, — вот поет, вот поет!
— Замечайте, — шепнула няне Параскева, — он неспроста.
А брат, взяв "птичку", — взял со своей тарелки пряник, облитый саха¬ром, — и подал Егорушке:
— А я тебе пряник!
Монах рассмеялся тут — добрым, старым смехом, удивленным каким- то, и развел руками:
— Ну, что за дитя! Прямо сердце! Простое сердце! На тебе, говорит, пряничек! Это блаженному-то, блаженному...
А Егорушка встряхнул волосами и сказал:
— Блажен, блажен, а Господь Преображен.
— Сегодня не Преображенье, Егорушка, а Усекновенье, — сказала мо-нахиня с волосиками.
— И усекновен, и блажен! — мотнул головой два раза.
— Это он про Предтечу, — шепнула монахиня.
А Егорушка опять полез в карман и, достав оттуда медную пуговку, — протянул ее мне. Я взял и, смутившись, встал, не выходя из-за стола, и низ¬ко поклонился ему:
— Благодарю вас.
Сказал я это так, как учили нас говорить старшим.
Монах опять развеселился.
— Господь посреди нас...
Егорушке налили чаю, и он пил его, откусывая маленькие кусочки саха¬ру и макая их в чаю.
— Хорошо ли молился сегодня, Егорушка? — спросила монахиня с во-лосиками.
И впервые тут заговорил мужик в армяке, все время молчавший. Он по-качал головой и сказал:
— Господь знает, хорошо ли, плохо ли. Не вопрошай. — И замолчал опять. Мать Параскева, словно вспомнив о нем, обратилась к мужику:
— Чем еще попотчевать вас, Демьян Иванович? Ничего не кушаете.
Он отвечал:
— Бог напитал, никто не видал, а кто и видел, тот не обидел... Матуш¬ку увижу ль?
— Увидите, увидите! Скажу матушке.
Параскевушка ушла к бабушке, а мужик, выйдя из-за стола, три раза перекрестился на образа и поклонился нам всем со словами:
— За чай, за сахар, за беседу.
Мы с братом оба взглянули на него, и брат заблестел глазами и, изогнув¬шись из-за няниной спины, шепнул мне:
— Дядя Сарай!
В самом деле, мужик был огромного роста, — такого огромного, что он, видно, привык сгибаться — и уже не разгибался, должно быть, и в высоких комнатах. Правая рука у него была желта, как шафран, а левая — белая, в черной бороде были правильные белые полоски, как снегом напушенные, от губ до конца бороды, и брови седоваты, а волосы на голове, в скобку, совершенно черные, а глаза — большие, темно-серые, с синеватыми, крупными белками.
Нам с братом он не понравился, и мы глядели на него исподтишка, а на Егорушку улыбались: он, чмокая как ребенок, ел сухарик, на кончик кото-рого положил крошечный кусочек сахару, — и мы следили, слетит кусочек с сухарика или нет. А мужик в поддевке снял со стены чистый холщевый ме¬шок и вынул оттуда что-то — нам показалось: книгу, — завернутое в чис¬тый кусок полотна, и держал в руках, прижав к груди.
В это время вошла бабушка. Тут все выскочили из-за стола и все ей враз поклонились, и обе монахини тронулись было к бабушке, а Егорушка кивал ей беспрестанно головой, но мужик всех отстранил, раскрыл на груди тряпицу — и показывая на писанный красками образ, удерживаемый на груди, сказал:
— Благое Молчание тебе принес, старица честная. Принимай с любовию.
Бабушка метнула земной поклон и приложилась к образу, приняла его
из рук мужика и высоко приподняла над головою, всем указуя на него:
— Сколь прекрасен Ангел Тишайший! — смотрите, милые!
Брата приподняла няня, и мы с ним смотрели на образ и радовались.
Я после узнал, что это был за образ: это было изображение Спаса — Благое Молчание: Ангел с светлым ликом, в белых одеждах и с белыми кры-льями, а руки — в великом мире покоятся крестообразно на груди. Молят¬ся этому образу об умирении сердец, о тишине душ смятенных, о покое божественном, о молчании горнем. А тогда — мы с братом — видели не образ: будто сам Ангел прилетел в этот печально-торжественный день — и обнял нас всех, старых и малых, мудрых и буйих, своим благим молчанием. И было это молчание сладко и нашим детским сердцам, и измученным в тре¬вогах житейских сердцам старых и старших. Егорушка стал на колени и по¬ник головой до земли.
Наконец, бабушка опустила образ ниже и тихо сказала нам:
— Приложитесь, дети.
И, когда мы приложились, она удержала нас около иконы и чуть слыш¬но сказала:
— А знаете ли, милые, как на земле и мы, грешные, сладостно поем Ти-хому ангелу, — слышали ли: "Свете Тихий, святые славы!"
Она приподняла опять икону и благословила нас ею, — и сказала другим: