"Сударь-кот" - читать интересную книгу автора (Сергей Дурылин)

— Нет, милый, это тебе так показалось: в церкви-то я самая маленькая из всех бываю. Так Господь велит.
И она обернулась к Параскевушке, стоявшей у нее за спиной:
— Ну, Параскевушка, матушка, самоварчик бы нам.
Бабушка усадила нас за стол с мамой — и потчевала чаем из синих ча¬шек с золотыми донышками. Брат подставлял ей чашку и просил:
— С твоим молочком, бабушка, налей, с красным.
— С моим, милый, с моим, — и она вливала ему в чай густого вишне¬вого морсу и, улыбаясь тихою улыбкою, а слезящиеся глаза ее были в пау¬тинках из морщинок, спрашивала: — У вас, верно, нет такого молочка, как у бабушки?
— Нету, — серьезно отвечал брат. — Откуда оно у тебя, бабушка?
— От вишневой коровки.
Морщинки расходились сеточкой от глаз — и бабушка улыбалась и гла-дила маленькой ручкой по голове Васю и меня. Брат большими своими ка-рими глазами смотрел на бабушку, а потом переводил на маму.
— Кушай, кушай, — говорила мама, — и благодари бабушку.
Потом бабушка потчевала всякими постными закусками: их было мно-жество, но всего понемногу, на фарфоровых блюдечках: грибки, огурчики, оладушки, моченые яблоки.
— Отчего, бабушка, у тебя такие маленькие огурчики? — спрашива¬ет брат.
— Оттого, батюшка, что я и сама маленькая: мне больших-то и не по¬есть.
— А у нас — большие.
— Да ведь и ты, батюшка, большой.
И опять погладила по голове.
Кукушка на часах прокуковала один раз — и скворец в клетке умори-тельно передразнивал ее. Мы с братом весело смеялись, а мать забеспокои-лась.
— Тетушка, надо бы, я чаю, стол приготовить для гостей. Будет вам: небось уж сыты, — остановила она нас, видя, что брат просит оладушка, а я просил перцовых огурчиков. Но бабушка вступилась за нас:
— И, матушка Аночка, оставь их: пусть кушают. Дело молодое: ешь, по-камест естся, пей, покамест пьется. Придет время, сами перестанут. Я поси¬жу с ними.
— Не обременили бы они вас, тетушка, — сказала мать, вставая и мо¬лясь на образ, — покорно благодарю. Я велю фрукты принести.
Она вернулась с няней, несшей корзину с грушами; они принялись об-тирать фрукты и укладывать их в плетеную корзинку. Мать вытащила отту¬да яблоко и изумленно проговорила:
— Яблоко-то откуда же?
Яблоко было большое, краснощекое, круглое, из сорта "добрый кресть-янин".
— Вот искушение-то! — ахнула в дверях келейница Параскевушка. — Во всем доме у нас круглого сегодня нет. Грех какой!
Брат густо покраснел и принялся усиленно, со звоном, размешивать ложечкой сахар в чашке. Мать строго на него посмотрела.
— Василий, твои штуки! Не звони: не звонарь!
Брат оставил ложечку, и в глазах у него навернулись слезы. Но бабуш¬ка сказала:
— Что ты на него, матушка? Это он на завтра меня, старуху, яблочком захотел побаловать. Ишь, яблочек-то какой румяный, будто Васенька. Дай¬ка мне его сюда, Прасковьюшка: я его к себе в комод уберу.
Она приняла яблоко от Прасковьи и унесла в свою келейку.
— Ну, дети, идите с няней, — сказала мать. — Вон к бабушке гос¬ти идут.
Няня отвела нас в келейницкую. Это была маленькая комнатка в два ок-на, упиравшиеся в монастырскую стену. Угол возле окон был уставлен весь иконами в киотцах, в золотых рамочках, в фольговых украшениях; вербы, с умильными херувимами из воску, были заткнуты за иконами. Горели три лампадки — синяя, зеленая, розовая; к ним подвешены были вощеные яй¬ца в серебряных блестках. На иконах были блеклые венчики из бумажных цветов. К простенкам были стоймя прислонены пяльцы с вшитыми в них одеялами для стеганья — и простыней для строчки. Пяльцы были обернуты в простыни, прикрепленные булавками. Посреди комнаты стоял стол, за ко-торым сидели две монашки в апостольниках , старичок монах в полинялой рясе, с редкими седыми волосами, рядом с ним высокий чернобровый муж-чина в поддевке из синего сукна. Параскевушка разливала чай, стоя у боль-шого самовара, поставленного подле стола, на табуретке, а другая келейни¬ца, молоденькая Марьюшка, подавала чай гостям и обносила их едой с пе¬ченьем, вареньем, соленьем, установленной на подносе с рыцарским замком и дамою. Гости потеснились и дали место няне с нами. Помолчали.
— Приехали поздравить бабушку с праздником? — осведомилась у ме¬ня старшая монахиня, с тремя длинными волосками на подбородке, росши¬ми из родимого пятна.
Я потупился.
— Отвечай же матушке, — шепнула мне няня.
— Да, — сказал я. — Мы бабушку любим.
— И подобает, — отозвался седой монах, — и подобает не только лю¬бить, но и почитать... И почитать, и почитать! — повторял он, точно обра¬довавшись, что напал на это слово. — И почитать! Мед у вас, мать Пара¬скева, — прервал он сам себя, — дивный: благоухает.
— Кушайте на здоровье!
— В этом году меду благоухание, — ответила монахиня с волосика¬ми. — Травы цвели превосходно. Мать игумения посылала меня на хутор, на покос. Открою я, бывало, окно, как к утрене вставать, а из окна, от трав, благоухание, будто ладаном росным окажено.
— А я возвращаюсь к слову своему: и почитать! Мать Иринея — див¬ная старица.
— Мало ныне уж таких, мало, — откликнулась вторая монахиня, худая серая старушка в медных очках.
— Воистину — молитвенница! — сказала няня. — Васенька наш, — она погладила брата по спине, — родился болезненный. Почти ничего не ел. Плачет, бывало, плачет, а доктор рукой машет: ничего, мол, не могу, и, на-конец, сказал: вы, дескать, денег мне не давайте: я ездить езжу, но в поль¬зу не верую, а для своего, докторского, любопытства: как конец обернется. И порешили мы с барыней под образа Васеньку положить: не мучить боле, а на волю Божию. Доктор это увидел, махнул рукой и больше не приезжал. Только мы его проводили, а матушка Иринея к нам.
— Никуда не ездит, а тут приехала, — отрезала значительно Параске-вушка.
— Приехала — и прямо к Васеньке идет. Мы за нею. Нет, говорит, я одна побуду. Вы устали, небось.
— Ну, это не спроста. Не "устали", а не спроста, — сказала монахиня в очках.
— Простое ли дело? — сказала няня. — Мы за дверь отошли. А она подле него, на колени стала и так-то молилась, так молилась. Мы видим, а она нас нет...
— Ну, это кто знает? — сказала Параскева. — Видит, нет ли.
— А потом встала, нас позвала, кажет нам личико Васенькино. Видите, говорит, к здоровью этот сон у него. А у него носик худой, будто у птичон- ка. — Боюсь, матушка, умрет: барыня это говорит. — Ах, мать, мать! — от¬вечает, — плохо ты смотришь; говорю тебе: видишь, улыбка у него во сне: к здоровью это. Жестко ему здесь лежать, перенесите-ка в детскую, в кро¬ватку. Ишь он ручку откинул. — А мы было, тетушка, нарочно его под Бо¬гом положили здесь... — А я что же говорю: мать, мать, плохо слушаешь: и я говорю: отнеси в кроватку, под Богом — Бог несть бог мертвых, но бог живых... И будто все по-нашему она говорит, а все не наше выходит, не как у нас... Собралась тетушка уезжать и говорит: привозите, говорит, его через неделю в монастырь причащать, к Ивану Предтече. — Хорошо, — а мы ду¬маем: как повезем? Не пришлось бы в монастырь на кладбище нести...
— Неверие ваше, — сказал монах.
— И что ж, действительно, целый день Васенька спал, а проснулся — кушать попросил. И пошло, и пошло: по фунту, по два в день здоровье вли-валось. И причастили мы его в воскресенье, в монастыре, — и вот он у нас, молодец какой! Чтобы не сглазить.
Няня поцеловала Васю. Помолчали.