"Лейтенант Рэймидж" - читать интересную книгу автора (Поуп Дадли)Глава 8Днем, растянувшись на песке в тени кустов можжевельника, Рэймидж погрузился в состояние между сном и бодрствованием, наслаждаясь временной свободой от необходимости принимать решения или избегать неотвратимой опасности. Все, что его беспокоило в этот момент — это комары и мухи, набросившиеся на добычу с решимостью, совершенной несвойственной этой миролюбивой стране. В голове он в очередной раз прокручивал план, наброски которого уже обсудил с Джексоном и экипажем. За некоторое время до наступления девяти, если, конечно, не переменится ветер, благодаря которому уровень воды в реке должен немного подняться, гичку подведут к песчаной банке, где оставят под присмотром двух матросов. Так что беглецам предстоит добираться до шлюпки вброд, зато это позволит быстро выйти в море в случае непредвиденного развития событий. Но если все пойдет по плану, гичку можно будет подвести к берегу, так что итальянцы смогут забраться в нее, не замочив ног. Оставалось дождаться Нино, который должен принести известие от маркизы о том, сколько человек отправятся с ними. Он никогда не видел этих людей, но уже проникся к ним ненавистью: из-за самого факта существования этих надушенных франтов (какими они, скорее всего, являются), из-за их громких имен погибла «Сибилла» и значительная часть ее экипажа. Чтобы стряхнуть с себя душащую ярость, он сел. Но едва лег снова, как почувствовал стыд за свою предосудительность: эти люди вполне могли оказаться храбрецами, стремящимися внести свой вклад в войну с французами. — Глоток воды, сэр? Недремлющий Джексон. После их возвращения в Бастию он никогда больше не увидит этого янки, с его похожим на покойника лицом: его ушлют на другой корабль. Рэймидж взял ковш и отпил глоток. Вода была теплой, и, как вся вода из корабельных запасов, тухлой. Однако у моряков выработалась многолетняя привычка пить, перекрыв носовые каналы так, чтобы не чувствовать запаха, пока вода не окажется в желудке, а там уже поздно выказывать отвращение. Не исключено, что обвинения в адрес беглецов несправедливы, но разве не могли они, имея деньги и влияние, найти, либо украсть, наконец, какую-нибудь рыбацкую лодку и добраться до Корсики своим ходом, а не запрашивать британский военный корабль? Для чего им понадобился корабль — для обеспечения удобств или безопасности? Если они сочли, что путешествие в рыбацком баркасе окажется не слишком комфортабельным, то пусть отправляются к дьяволу. Если их волнует безопасность, то их, наверное, можно понять: они лишились всего (по крайней мере, на время) — своих земель, домов, богатств. И все же, причиной тому, как он подозревал, стало стремление к роскоши, тщеславие, желание быть в Многие итальянцы, если не все, подумал он, похожи на Ван дер Деккена — «Летучего голландца»: лежащее на них проклятие обрекает их метаться по свету, запрятав поглубже гордость, терпя бури и невзгоды. И так будет продолжаться до той поры, пока они вновь не обретут чувство собственного достоинства и уверенность в себе, что неотделимо одно от другого. Впрочем, если признаться честно, оставляя в стороне стремление к До слуха его донеслось чье-то пыхтение и ворчание. Джексон вскочил, держа кортик наизготовку. Появился Нино. — Ну и жара, комманданте, — заявил он, энергично утирая пот куском материи, благодаря чему слой сажи, постоянно украшающий лицо всякого карбонария, за исключением мест, по которым часто стекает пот, еще больше размазался по лицу. — На этот раз мне не удалось захватить врасплох вашего часового! — Какие новости, Нино? Присаживайся. У нас, правда, нет вина — только вода. — Из уважения к моему дяде в Порто-Эрколе я, комманданте, взял на себя смелость захватить с собой кое-что, — усмехнулся Нино. Он развязал узелок и достал три бутылки белого, с золотистым оттенком вина, которым славилась здешняя округа, а также несколько кусков сыра и с полдюжины длинных тонких ломтей хлеба. — Это сухари, — сказал Нино. — Маркиза рассказала мне о ваших корабельных сухарях, так что разыскал для вас нечто подобное. — Очень благородно с твоей стороны, Нино. — Употребление вина в такую жару всегда вызывало у Рэймиджа головную боль, но отказ обидел бы Нино. — Мы выпьем немного, а остальное прибережем для путешествия, — сказал лейтенант. — Пейте все сейчас, комманданте, два синьора захватят с собой припасы на дорогу. — Два синьора, Нино? — Рэймидж внимательно посмотрел на крестьянина. — Я принес вам сообщение от маркизы, комманданте. Она велела передать: три других синьора пришли к выводу, что долг обязывает их остаться здесь. Голос Нино был вежливым, но его отношение к отказавшимся не вызывало сомнений. — Кто же те два синьора? — Мне неизвестны их имена. Они молоды, и, как я полагаю, родственники — кузены. А теперь мне пора идти, комманданте — до нашей встречи в девять я должен успеть кое-что сделать. — Конечно Нино. Спасибо тебе, и передай привет брату, жене и матери. А также мои извинения за то, что доставил им столько беспокойства прошлой ночью. — Пустяки, комманданте. С этими словами он ушел. Рэймидж приказал Джексону дать вина и еды матросам и снова растянулся на песке, наблюдая за насекомыми, мелькающими между ветками можжевельника. Воздух гудел от стрекотанья цикад, этот звук идет, казалось отовсюду, иногда создавая ощущение, что стрекот раздается прямо в мозгу. Сон освежил Рэймиджа, он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Неотложные проблемы были разрешены, и лейтенант поймал себя на мысли, что думает о девушке: раз за разом перед его мысленным взором прокручивались сцены в Башне, снова и снова ему будто слышался ее голос. Трудно понять, какой он: мягкий, но с металлическими нотками властности, звучащий отчетливо, но мелодично. Чистый, но в то же время на грани легкой хрипоты. Он попытался предположить, какой оттенок приобрела бы эта хрипота, будь она влюблена, но тут же заставил себя не думать об этом: благодаря палящему солнцу в жар бросало и при отсутствии подобных мыслей. Хватит и того, что его взбудоражили воспоминания об обнаженной Еве, вышедшей из под резца Гиберти и предположения об очертаниях тела, спрятанного под черным балахоном. Его обуревало неодолимое желание еще раз вольно побродить по холмам Тосканы: проскакать по дороге, поднимая облака белой пыли, увидеть растущие на склонах стройные ряды темно-зеленых кипарисов, контрастно выделяющихся на фоне ослепительно-голубого неба. Понаблюдать, как тащит плуг пара бурых быков, лениво отгоняя мух хвостом, тем временем как их хозяин дремлет в коляске. Подняться по извилистой дороге к воротам обнесенного стенами города на холме, промчаться под звон копыт по узкой мостовой, а подняв взор, увидеть, как из окошка на него с интересом устремляется пара прекрасных глаз. Вернуться в прошлое, во времена своего детства, когда Джанна была маленькой девочкой, которую маркиза взяла в свой дом… Когда, уже в сумерках, Рэймидж наблюдал за тем, как луна поднимается над Монте Капальбио, цикады стрекотали с прежней силой — неужели они никогда не спят? Еще днем, рассматривая плоский камень, закрепленный в южной стене Башни, лейтенант с трудом сумел прочитать несколько выбитых на нем латинских слов, гласящих, что некий Альфиеро Николо Вердеко «воздвиг сие строение в году 1606 от Рождества Христова». Неужели синьор Вердеко стоял двести лет назад на этом самом месте, глядя на свое «строение», купающееся в розовато-серебристом свете полной луны, луны, которая бывает только в дни осеннего равноденствия? До слуха Рэймиджа донеслись всплески воды. С вершины дюны он посмотрел вниз, на устье реки: стоя по колено в воде, трое матросов удерживали шлюпку так, чтобы корма килем цеплялась за песчаную банку. Остальные моряки уже заняли места в гичке, готовые помочь беглецам подняться на борт. Лейтенант спросил у Смита, сколько времени. Показался тонкий лучик света — это Смит приподнял брезент, закрывающий фонарь, и поднес к нему часы. Слава Богу, что кто-то догадался захватить изрядный запас свечей. — Почти без пяти девять, сэр. Самое время направиться по гряде дюн к Башне, высматривая приближение итальянцев. Остается надеяться, что они придут вовремя. В Италии понятие «в девять часов» может означать любой промежуток времени между десятью и полуночью. Рэймидж подозревал, что они укрываются где-то поблизости от маленького городка Капальбио, находящегося на дальней от моря стороне озера. Самый короткий путь к гичке ведет вокруг северной оконечности озера, где они выйдут на тропу, идущую параллельно берегу водоема ярдах в сорока от него, и соединяющую Башню с деревушкой Анседония, расположенной на пути к перешейкам. Нино говорил, что эта дорога носила имя Страда ди Кавалледжери — Дорога всадников, но теперь ей никто не пользуется. Дорогу покрывал слой плотного песка, с основой из камня в тех местах, где она пересекала заболоченные участки. Заканчивалась дорога у Башни, там, где через реку перекинут мост из узких дощечек. Беглецам нужно всего лишь следовать по дороге вплоть до моста, затем повернуть направо, взобраться на гряду дюн и двигаться вдоль течения реки до самого устья, где их ждет шлюпка. Луна быстро поднималась над горизонтом, буквально на глазах уменьшаясь в размерах и теряя свой розоватый оттенок. Проклятье, подумал Рэймидж, сейчас, должно быть, уже половина десятого. Джексон, казалось, почувствовал обуревающие его волнение и беспокойство. — Надеюсь, с ними все в порядке, сэр? — Думаю, да: ни разу в жизни не встречал пунктуального итальянца. — Тем не менее, она говорила, что им потребуется полчаса. Если они вышли с наступлением сумерек, то должны быть в пути не менее часа. — Знаю, парень, — оборвал его Рэймидж. — Но нам неизвестно, когда точно они вышли, откуда, и как идут, так что нам остается только ждать. — Прошу прощения, сэр. Мне кажется, что у ее светлости и джентльменов сегодня был нелегкий день. — С чего ты взял? — Не хотелось бы, чтобы она подумала, что, делая что-нибудь, я делаю это из страха… — Брось. Но Джексона снедало желание высказаться, и ничто кроме непосредственного приказа не могло его остановить. — … мне сдается, что ей по силам заставить любого мужчину чувствовать себя слабым перед ней, сэр. — Не спорю. — Но в этом есть и другая сторона, сэр… — Неужели? — Рэймидж стал подозревать, что Джексон догадывается о его беспокойстве и пытается с помощью разговора скрасить время ожидания. — Конечно есть. Если рядом с мужчиной находится женщина, способная воодушевить его, тот может перевернуть для нее мир. — Скорее она сделает это для него. — Нет, сэр. Она, конечно, маленькая и изящная, но полагаю, нет, уверен, что силой характера не уступит любому мужчине — она не из породы дамочек, которые постоянно вздыхают: «подайте мне нюхательную соль, Вилли», если позволите так сказать, сэр. Только мне сдается, что все это от того, что ей приходится быть главой семейства, а тут иначе нельзя. Зато внутри она всего лишь женщина. Ему хотелось, чтобы Джексон продолжал говорить. Американец не фамильярничал: черт побери, по возрасту он годился Рэймиджу в отцы, и его мысли, пусть даже выраженные далеко не в светской манере, совершенно очевидно проистекали из жизненного опыта. И что еще более важно, подумал лейтенант, этот низкий, слегка гнусавый голос помогает ему справиться с захлестывающим его чувствами одиночества и отчаяния. Он вновь бросил взгляд через болотистую равнину Мареммы на резко очерченные в лунном свете силуэты гор, потом перевел взгляд на саму луну, выглядевшую, несмотря на покрывавшие ее поверхность оспины кратеров, словно отполированная серебряная монета, посмотрел на звезды, такие яркие, и усеивавшие небо так густо, что, казалось, невозможно было коснуться неба кончиком шпаги и не попасть ни в одну из них. Они будто говорили ему: «Ты такой ничтожный, такой неопытный, такой испуганный… Как мало ты знаешь, и как мало у тебя времени, чтобы чему-нибудь научиться…» Внезапно откуда-то слева, с расстояния примерно в тысячу ярдов вдоль по Страда ди Каваледжери до него донесся звук мушкетного выстрела. Затем второго, потом — третьего. — Это там! — вскинул руку Джексон. — Вы видели вспышку? — Нет. Черт, черт, черт! А у него даже нет оружия — кортик остался в шлюпке. Еще одна вспышка, и мгновение спустя — грохот выстрела. — На этот раз я видел — это прямо рядом с дорогой. Должно быть, они напоролись на французский патруль. — Наверное, — согласился Джексон. — Стреляют вразнобой. Понимая, что оставаясь здесь не сможет ничего сделать, Рэймидж скомандовал: — Идем. Доберемся до конца дороги и проводим их! Они ринулись вперед по гряде дюн, но через каждые десять шагов то один, то другой, споткнувшись, летел на землю, так как ноги вязли в чрезвычайно рыхлом песке. Ветки можжевельника и синеголовника цеплялись за одежду, так что им пришлось огибать стороной самые большие кусты. Наконец они поравнялись с Башней и, едва переводя дух, устремились вниз по склону, следуя прихотливому изгибу реки, уходившему в сторону озера. Уклон закончился, и, прорвавшись сквозь стену кустарников, они оказались у дороги: справа от них она обрывалась у маленького моста, а влево тянулась вдаль в направлении Анседонии, растворяясь в ночной тьме. Раздалось еще три выстрела. Рэймидж заметил вспышки — все со стороны озера. Вдруг Джексон упал на четвереньки. Рэймиджу пришла было в голову мысль, что того задела шальная пуля, но тут лейтенант увидел, что американец приложил ухо к земле. — Кавалеристы — с полдюжины примерно, но скачут россыпью, — доложил он. — Не слышно бегущих людей? — Нет, сэр. Этот песчаный грунт плохо проводит звуки. Стоит ли им бежать по дороге дальше, чтобы вступить в бой с преследователями? Нет, это может только ухудшить положение беглецов. Лучше ждать здесь. Впрочем, стоит попробовать устроить диверсию, чтобы отвлечь огонь — в этом заключается единственная надежда. — Джексон! — в волнении Рэймидж схватил американца за плечо. — Слушай: они могут достичь шлюпки или если будут двигаться по дороге, или если перевалят через дюны прямо здесь, а дальше пойдут вдоль пляжа. Я останусь на дороге, а ты поднимешься на дюны. Когда итальянцы пройдут мимо меня, мы убедимся, что они идут в правильном направлении. Когда к нам приблизится кавалерия, постараемся отвлечь ее. Как только я закричу «шлюпка», поворачиваемся и бежим к гичке — лошади не смогут скакать во весь опор по такому песку. Все ясно? — Так точно, сэр! С этими словами Джексон стал взбираться наверх по склону дюны. Американец, который несколько лет тому назад воевал против англичан, теперь состоял на службе в британском флоте и рисковал своей шкурой ради того, чтобы вырвать нескольких итальянцев из рук французов, которые недавно были его союзниками в борьбе с англичанами. Все это как-то не укладывалось в голове. Рэймидж внимательно наблюдал за дорогой, пытаясь уловить какие-то признаки движения. Сообразив, что он находится слишком близко от шлюпки, чтобы его диверсия могла дать итальянцам достаточно времени для перехода через дюны, лейтенант переместился еще ярдов на пятьдесят вперед. Вытащив из-за голенища метательный нож, он притаился в тени большого куста. Если не считать стука его собственного сердца, вокруг стояла мертвая тишина. Даже цикады приостановили свой концерт. Только тени да луна, чей свет лишал цвета оттенков, а человека — мужества. Невдалеке послышался хруст веток и ритмичный топот: кто-то бежал. Еще всполох — раздался выстрел. Стреляли вблизи от дороги, со стороны, ближней к морю. Еще выстрел, на этот раз с противоположного направления. Потом раздались крики: кто-то по-французски требовал остановиться. Опять вспышка и резкий хлопок — пистолетный выстрел, сделанный прямо с дороги — беглецы пытаются защищаться. Они бежали, едва переводя дух, крича что-то и ругаясь по-итальянски. Теперь уже можно было смутно различить группу людей, зигзагами, чтобы сбить прицел, бегущих по направлению к ним. Со стороны моря слышался звон лошадиной сбруи. Что это — еще один кавалерийский патруль, следующий вдоль берега? Джексон! Здесь, сэр! Американец находился ярдах в тридцати от него, на вершине дюны. — Отвлеки лягушатников, я помогу итальянцам, нельзя никого потерять! — Есть, сэр. Рэймидж побежал вперед по дороге, крича: — Где? — раздался голос Нино. — Прямо перед вами, не сбавляйте ходу! — О, мадонна, мы почти пропали! Маркиза ранена! Через несколько мгновений он встретился с ними. Двое мужчин — скорее всего, беглецы-аристократы — несли, подхватив под руки, девушку, ноги ее волочились по песку. Она была в сознании. Нино с братом держались позади, прикрывая их с тыла. Оттолкнув итальянцев, Рэймидж ухватил девушку за правую руку, и, наклонившись, закинул ее себе на плечи. Распрямившись, он, продолжая прижимать ее правую руку, ухватился своей левой за ее правую лодыжку, оставив, таким образом, свободной правую руку, в которой по-прежнему сжимал нож. Лейтенант побежал по дороге, направляясь к Башне. — На сколько мы опережаем французов? — Шагов на пятьдесят. Дюжина кавалеристов, или даже больше, — выдохнул один из итальянцев, — у нас пистолеты, вот почему они не подходят ближе, но зарядов больше нет. Ноша, его, слава Богу, оказалась легкой, но насколько тяжело она ранена? Голова ее безвольно свешивалась вниз. — Больно? — Да, немного. Я потерплю. — Мадонна! — вскричал Нино, — посмотрите сюда! Раздавшийся почти под ухом стук копыт заставил Рэймиджа опрометью нырнуть в промежуток между кустарниками. Сбросив девушку, он обернулся и увидел двух всадников, один за другим въезжающих в прогал. Лезвия сабель блестели в лунном свете. Кавалеристы уже использовали свои карабины, и не успели перезарядить их. Шесть ярдов…пять… Рэймидж стоял прямо на пути всадников, даже не пытаясь скрыться. Четыре ярда… Сабля француза поднялась для замаха… Рэймидж перехватил нож и вскинул руку…Лошадь повернула немного, поскольку хозяин слегка потянул поводья, освобождая линию удара. Рэймидж взмахнул рукой, и лезвие ножа на мгновение сверкнуло в свете луны. Сабля опустилась, а человек, падая, но все еще держась одной рукой за поводья, издал какой-то булькающий звук. Испугавшись, лошадь подалась назад и столкнулась с другой лошадью. Второй всадник развернул своего коня и поскакал к выходу из прогала. Первая лошадь последовала за ним, волоча по земле тело своего хозяина. Рэймидж подскочил, вытащил из тела убитого нож, снова взвалил девушку на плечо и вернулся на дорогу. Второй кавалерист скрылся из виду, и лейтенант стал звать итальянцев, которые, как оказалось, прятались в зарослях неподалеку. — Вперед! — закричал Рэймидж, переходя на бег. Справа раздался свист — Джексон подражал трели боцманской дудки. — Мы будем прорываться к шлюпке, Джексон, прикрой нас! — Есть, сэр! Простите за этих двоих — они обогнали меня. Нести девушку стало тяжелей: здесь, на дюнах, рыхлый песок совершенно не давал бежать. Может быть, попробовать добраться до кромки берега, где песок плотный? — Нино! — Да, комманданте. — Нам нужно разделиться: продолжай вести своих по дороге, а я переберусь через дюны и пойду вдоль берега — мне слишком трудно на таком рыхлом песке. — Я понял, комманданте! Это место подходило для того, чтобы перебраться через гряду так же, как любое другое. «Держитесь», — бросил Рэймидж девушке, и ринулся вверх по склону, стараясь использовать силу инерции, чтобы достичь вершины дюны без остановки. Он уже стал спускаться вниз, когда нога его увязла в песке, и лейтенант рухнул, уронив девушку. Высвободившись, он бросился к ней: — С вами все в порядке? — Да. Я могу идти сама — так будет легче на таком песке. Я пыталась сказать это с того самого момента, как вы схватили меня. — Вы уверены? — Да, — отрезала она. Он взял ее за руку, но она вырвала ее. Потом Рэймидж понял, что ей попросту потребовалось поправить юбки. — Левый локоть! — скомандовала она. Рэймидж ухватился за него и вскоре они оказались на вершине следующей гряды: теперь им оставалось преодолеть только еще одну ложбину и еще один подъем. Вниз, снова вверх, потом опять вниз по пологому склону, ведущему к урезу воды. Секунду спустя они уже бежали вдоль линии прибоя, поднимая брызги из встречавшихся на пути озерец застоявшейся воды. Лейтенант оглянулся. Бог мой! Ярдах в пятидесяти виднелись четыре темные фигуры верховых, во весь опор мчавшихся прямо к ним. Ясно, что их заметили. Может еще хватит времени снова укрыться в дюнах? — Скорее назад, спрячьтесь в кустах. Он слегка подтолкнул ее, но она не трогалась с места. — Вы тоже! — сказала маркиза. — Нет. Бегите, быстрее, умоляю вас! — Если вы останетесь, я тоже останусь! — Бегите, или нас убьют обоих! — Рэймиджу снова пришлось подтолкнуть ее. Пока они препирались, четыре кавалериста приближались, намереваясь убить их. Как ни крути, но прятаться уже поздно — всадникам стоит лишь немного повернуть, чтобы отрезать их от дюн. Броситься в море? Бесполезно — лошадь может двигаться по дну быстрее и зайти глубже. Сорок ярдов, возможно, даже меньше. Рэймидж сжал нож. «Уж одного-то я заберу с собой,» — злорадно подумал он. — Когда я скажу: «Беги», пригнитесь и попытайтесь обогнуть всадников, а потом карабкайтесь вверх по дюне. Он нацелился на ближайшую лошадь, надеясь, что ему удастся вызвать замешательство и ускользнуть прежде, чем кавалеристы успеют сманеврировать. Если взять пониже, и вонзить нож в горло животному, может быть получиться избежать удара саблей, вот только от копыт увернуться он вряд ли сумеет. Бог мой, не самый приятный способ умереть. Неожиданно на вершине дюны, прямо над головами у конников, появилась темная фигура. Раздался такой жуткий вопль, что у Рэймиджа кровь застыла в жилах. Скачущая первой лошадь встала на дыбы, сбросив всадника на землю, вторая, не сумев остановиться, врезалась в нее. Наездник вверх тормашками полетел вперед. Испугавшись, третья лошадь резко развернулась, и зацепила по касательной четвертую, выбив попутно из седла ее всадника. Тот свалился на бок, но нога его застряла в стремени, и его поволочило по песку. Все четыре коня помчались прочь, оставив трех кавалеристов лежать на земле. Не прошло и десяти секунд, как таинственная фигура превратилась в Джексона, размахивающего наломанными в кустах ветками. Американец бросился к трем распростертым телам, держа в руке обнаженный кортик. Рэймидж внутренне содрогнулся, но без этого было не обойтись. — Быстрее! — закричал лейтенант, хватая девушку и устремляясь к шлюпке. Через несколько мгновений в линии пляжа показался разрыв: здесь река впадала в море. Гичка там. — Теперь уже недалеко! — подбодрил он маркизу. Но девушка шаталась из стороны в сторону, готовая вот-вот упасть. Лейтенант торопливо сунул нож в чехол, взял ее на руки и бросился бежать к шлюпке, где уже были готовы поднять ее на борт. — Один итальянец уже здесь, сэр, — доложил Смит. — Другие двое парней появились и снова исчезли. — Хорошо, я вернусь через секунду. Нужно дождаться Джексона и еще одного из беглецов. Но что делать с Нино и его братом? Их нельзя оставлять здесь. Рэймидж побежал вверх по склону дюны. Еще несколько часов назад он нежился здесь в полудреме в тени можжевельника… Нино! Нино! — закричал он. Я здесь, комманданте. Итальянец стоял на берегу реки, ярдах в тридцати от него по направлению к Башне. Рэймидж подбежал к нему. — Комманданте, граф Питти пропал! — Что случилось? Пока Нино рассказывал, за дюнами загремели выстрелы. — Он бежал вместе с нами. Но когда мы оказались на берегу, то обнаружили, что он пропал. Граф Пизано на борту. — Так же как и маркиза. Вы с братом поедете с нами, Нино? — Нет, благодарю вас, комманданте. Мы спрячемся здесь. — Где? — Где-нибудь здесь, — итальянец сделал неопределенный жест, обведя рукой окрестности реки. — В таком случае, поторопитесь! Двое мужчин обменялись рукопожатием. — Но что будет с графом Питти, комманданте? — Я найду его. Не теряй времени! — Еще выстрелы, на этот раз уже ближе. — Ты уже не можешь ничем помочь. Бегите, и да хранит вас Господь. — И вас, комманданте. Прощайте, и С этими словами братья спустились к берегу и перебрались через реку. Рэймидж слышал звон конской упряжи, доносившийся уже с этой стороны дюн. Он побежал вдоль по склону, но раздавшийся буквально в двадцати шагах выстрел заставил его броситься в сторону, под укрытие кустарника. Видно, француз был совсем скверным стрелком, раз промахнулся на таком расстоянии. Перебравшись на другую сторону зарослей, Рэймидж услышал еще серию выстрелов, а впереди, буквально в пяти ярдах, заметил лежащее ничком на песке тело. Подбежав ближе, лейтенант увидел, что это человек в длинной накидке. Опустившись на колени, он перевернул труп на спину. И едва не потерял сознание от ужаса: лунный свет падал на то, что нельзя было назвать лицом — пуля, прошедшая через затылок навылет, превратила его в кровавое месиво. Значит, перед ним труп графа Питти. Теперь оставалось только дождаться Джексона. Рэймидж побежал вверх по склону, крича: — Джексон, в шлюпку! — Есть, сэр! Американец был все еще на дюнах. Чувствуя груз ответственности за судьбу шлюпки и ее важных пассажиров, Рэймидж побежал вниз, к берегу реки. Через несколько мгновений Смит уже помогал ему влезть на борт. — Джексон скоро будет. Уведите гичку с банки, установите румпель. Немедленно все на борт, — скомандовал он матросам, как только почувствовал, что шлюпка сошла с мели. Когда моряки перебрались через планширь и заняли свои места на банках, он приказал: — Готовь весла! Вываливай! Когда я дам команду «Пошли», гребите изо всех сил — от этого зависит наша жизнь. Где же, черт возьми, Джексон? Ярдах в пятидесяти на берегу он мог различить группу людей, опустившихся на колено: французские солдаты готовились к стрельбе. Выбирай, парень: жизнь Джексона или жизни шести моряков и двух итальянцев, которых высоко ценит адмирал Джервис? Проклятье, что за выбор! Тем не менее, можно еще немного подождать — солдатам пришлось выдержать нелегкую скачку, и им нелегко будет взять точный прицел. На мгновение на вершине ближайшей дюны возник темный силуэт, на даже этого мгновения было достаточно, чтобы узнать худощавую, нескладную фигуру Джексона. — Быстрее, черт тебя побери! Лейтенант снова разоснастил румпель, положив его на банку, и перегнулся через транец, готовясь подхватить Джексона. Американец достиг берега и понесся по воде широкими, словно скачки лошади, шагами. До слуха Рэймиджа донесся поток ругательств, которые кто-то истерически выкрикивал сзади него по-итальянски, и почти одновременно понял, что французы открыли огонь. Кто-то тянул его за полу мундира и колотил в спину. Джексону оставалось преодолеть четыре ярда. Рывки и удары сделались более настойчивыми. Потом стала очевидной связь между этими рывками и итальянской бранью. Сейчас итальянец пискляво умолял его: «Бога ради, отплывайте, скорее же, во имя господа!» Три ярда, два, один — он схватил Джексона за запястье и закричал: «Порядок, ребята! Теперь навались! Дружно!» Мощным рывком лейтенант перетащил американца через транец. Тот вдруг застонал, и Рэймидж понял, что тот зацепился за руль. — Давай же, залезай! — Рэймидж подтолкнул Джексона и торопливо оснастил румпель. Матросы гребли прямо в море, в результате чего они по-прежнему находились в пределах дальности выстрела из мушкета. Лейтенант переложил румпель, повернув шлюпку кормой к солдатам, так чтобы она представляла собой наименьшую мишень. Как раз в тот момент, когда он обернулся, на берегу мелькнули три вспышки, и один из матросов застонал, выпустив весло. Джексон подскочил вовремя, чтобы поймать весло прежде, чем его утащит за борт. — Помоги ему, Джексон, потом займешь его место. К тому времени, когда французы перезарядят, шлюпка должна уже будет почти скрыться из виду на фоне окутанного тьмой западного горизонта. Итальянец теперь скрючился на днище. О его присутствии Рэймидж догадывался лишь по доносившимся до него приглушенным, монотонным звукам молитв, произносимых на латыни, да еще потому, что моряки заволновались, не понимая, что происходит. Молитвы хороши, когда они уместны, подумал Рэймидж. Но если их бормотать, подобно охваченному ужасом священнику, приводя в беспокойство матросов, то шлюпка — не подходящее место, ведь паника разгорается, как пламя. Он пнул его ногой и рявкнул по-итальянски: — Нытье прекратилось. Солдаты должны уже изготовиться к следующему залпу. Рэймидж посмотрел на берег: тот был еще различим. Он чувствовал, что люди напряжены. И это неудивительно, поскольку им пришлось сидеть в шлюпке или стоять по пояс в воде рядом с ней, пока вокруг шла оживленная перестрелка. — Джексон, — Рэймидж обратился к американцу, чтобы отвлечь людей, — что за ужасный звук ты издал там, на берегу? Где это ты выучился такому трюку — голыми руками расправляться с кавалерией? — Ну что ж, сэр, — произнес Джексон. Голос его звучал слегка виновато. — В последнюю войну я был при Каупенсе[22] вместе с полковником Пикенсом, сэр, и эта штука очень помогала против ваших драгун: им никогда не приходилось прежде иметь дело ни с чем подобным. — Полагаю, так, — вежливо согласился Рэймидж, доворачивая шлюпку на полрумба вправо. — Уверен, что так, сэр, — с воодушевлением продолжил Джексон, — Только когда мне в последний раз приходилась проделывать это, за мной по узкой дорожке гналось целое подразделение драгун. — Вот как? И это сработало? — поинтересовался Рэймидж, понимая, что моряки, продолжая грести, внимательно прислушиваются к разговору. — Еще как, сэр! Я вышиб из седла всех, за исключением одного или двух в последнем ряду. — Где же ты научился такого рода, хм… искусству? — Я же вырос в лесу, сэр, в Южной Каролине. — О, мадонна! — раздался из под банки голос с сильным иностранным акцентом. — Мадонна! И в такой час они болтают каких-то о лошадях и коровьих загонах.[23] Рэймидж обернулся и посмотрел на девушку. Ему пришло в голову, что с тех пор, как они поднялись на борт, он о ней даже не вспомнил. — Не будете ли вы любезны попросить вашего друга прикусить язык? Она склонилась к своему соотечественнику, лежавшему почти у самых ее ног, но он и сам все понял. — Прикусить язык? — воскликнул он на итальянском. — Как я могу прикусить язык? И с какой стати я должен это делать? Рэймидж холодно ответил по-итальянски: — Я не имел в виду «прикусить язык» буквально. Просто просил вас перестать разговаривать. — Перестать разговаривать? И это когда вы сбежали, оставив моего раненого кузена лежать на берегу! Когда вы бросили его! Когда вы удираете, как заяц, а ваш приятель вопит от страха, как женщина! Мадонна, как я могу молчать!? Девушка наклонилась к нему и стала говорить что-то, не повышая голоса. Рэймидж, которого терзала холодная ярость, радовался, что моряки не понимают, о чем речь. Внезапно итальянец выбрался из под банки и вскочил на ноги, заставив одного из матросов потерять равновесие и пропустить гребок. — Сидеть! — рявкнул Рэймидж по-итальянски. Итальянец не обратил на него внимания и начал сыпать ругательствами. — Я приказываю вам сесть. Если вы не подчинитесь, мои люди принудят вас, — отрезал лейтенант. Рэймидж перевел взгляд на девушку и спросил: — Кто это такой, и почему так ведет себя? — Это граф Пизано. Он проклинает вас за то, что вы бросили его кузена. — Его кузен мертв. — Но мы слышали его голос, он звал на помощь. — Она ему больше не нужна. — А граф Пизано уверен в обратном. Верит ли она Пизано? Маркиза отвернулась от него, так что капюшон накидки снова скрыл ее лицо. Конечно, верит. Ему припомнилась Башня: неужели она также думает, что он играет краплеными картами? — Почему в таком случае он не пошел спасать своего кузена? — огрызнулся Рэймидж. Она повернулась к нему: — А почему он должен был это делать? Ведь это вам поручили спасти нас. Ну что возразишь против такой твердолобости? Рэймидж чувствовал в душе такую боль, что не стал и пытаться. Он пожал плечами и добавил: — Все дальнейшие разговоры об этом эпизоде должны вестись также исключительно на итальянском. Скажите об этом Пизано. В мои намерения не входит подрывать дисциплину на шлюпке. — Как это может угрожать дисциплине? — Поверьте мне на слово. Помимо прочего, если эти парни поймут, о чем он толкует, его просто выбросят за борт. — Какое варварство! — Может быть, — с горечью сказал Рэймидж. — Но не забудьте, через что им пришлось пройти, чтобы спасти вас. На некоторое время он погрузился в угрюмое молчание. Потом скомандовал: — Джексон, компас. Каким курсом мы идем? Фонарь не открывать. Американец на несколько секунд склонился над ящичком со шлюпочным компасом, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, чтобы разглядеть стрелку компаса в свете луны. — Примерно зюйд-вест-тень-вест, сэр. — Скажи, когда мы ляжем на вест. — Рэймидж плавно переложил румпель. — Готово! — Отлично, — ответил лейтенант. Он приметил несколько звезд, по которым можно выдерживать курс. Им предстоит проделать десять миль, прежде чем они, держась в паре миль от берега, обогнут юго-западную оконечность Арджентарио. Раненый моряк препирался с Джексоном. В конце концов последний вернул ему весло и перебрался на кормовую банку, усевшись напротив маркизы. Девушка сказал вдруг негромко, словно про себя: — Граф Питти был и моим кузеном. — И затянула потуже завязки плаща. — Леди совершенно промокла, — заметил Джексон. — Не сомневаюсь, что так. Как и все мы, — съехидничал в ответ Рэймидж. Пусть отправляется к черту: с какой стати он должен беспокоиться о мокрых юбках женщины, считающей его трусом. Потом она вздохнула, слегка наклонилась к Джексону и соскользнула на днище шлюпки. На мгновение лейтенант настолько оторопел, что не мог ничего предпринять. Еще в тот момент, когда она вздохнула, ему вспомнилось, что девушка ранена. И он был единственным человеком на борту, кто знал об этом. За исключением Пизано. |
|
|