"Сильнее смерти" - читать интересную книгу автора (Бекитт Лора)

ГЛАВА 6

Кэйко стояла на дороге – как ей казалось, в начале нового пути.

Женщина заглянула в себя, в свою душу: сейчас там было пусто и темно. Ей было знакомо такое состояние. Когда чаша страданий переполнена, наступает равнодушие, всеобъемлющее, глубокое, стойкое, как скала. Впрочем, равнодушие, как сумела понять Кэйко, не самое опасное состояние человеческой души, куда страшнее бывает страсть – безумная сила, способная принимать любые формы, вплоть до яростной ненависти.

Кэйко не думала о том, сумеет она дойти или нет; ей казалось, что она хорошо подготовилась к дальней дороге: на ней было теплое верхнее кимоно на вате, прочная обувь, в рукав запрятан кинжал, к нижнему поясу подвешен мешочек с деньгами, в фуросики завернута коробочка с едой.

Пройдя около пяти ри[39], женщина решила остановиться для отдыха в небольшом городке. Все здесь выглядело унылым и бедным: россыпь ветхих домиков, извилистые проходы вместо улиц.

На горизонте виднелись снеговые вершины, одна выше другой, точно ступени лестницы, ведущей в небеса. Ближние скалы казались стальными, дальние – изваянными из черного дерева. У их подножия громоздились тысячи каменных обломков: огромные булыжники, осколки горной породы, мелкие камни.

На мгновение Кэйко охватило предчувствие того, что вскоре слепые силы природы обретут волю, – угрюмое спокойствие всегда таит в себе угрозу: путница ощутила на своем сердце прикосновение ее тяжелой беспощадной руки.

Женщина с трудом отогнала тягостные предчувствия. Просто нужно отдохнуть и поесть, сказала она себе, все это от усталости и скверной погоды.

К счастью, здесь был постоялый двор (неподалеку, в горах, располагался храм, куда часто устремлялись паломники), и вскоре Кэйко переступила его порог. Женщин здесь не было, но она не смутилась: все равно больше негде остановиться. Следом за нею в помещение вошел молодой воин, и Кэйко невольно обратила на него внимание. С виду – обычный ронин, но она сразу распознала в нем человека знатного происхождения, обученного манерам, умеющего читать и писать, привыкшего думать. У него было красивое лицо, а взгляд серьезный и немного печальный.

Едва она села, как к ней подошли двое мужчин, на вид – из местных бездельников, и один из них спросил:

– Не нужна ли госпоже работа на сегодняшний вечер?

Кэйко криво усмехнулась. Понятно, она путешествует одна и смело входит туда, где обычно собираются только мужчины. Что ж, они угадали правильно.

– Мне ничего не нужно, – твердо ответила женщина, глядя им прямо в глаза, но мужчины не спешили уходить.

– Мы знаем господ, которым интересно было бы познакомиться с вами. Вы не будете разочарованы.

Кэйко молчала. Тут молодой самурай неожиданно поднялся со своего места и, приблизившись, произнес:

– Не желают ли господа развлечься каким-то иным образом?

Мужчины тут же отошли, и Кэйко ответила юноше благодарным взглядом. Поклонившись, он вернулся на свое место. Теперь Кэйко видела, что он очень молод, лет шестнадцать, а то и меньше, хотя он и старался держаться с достоинством взрослого мужчины. Женщина тихонько вздохнула. Где теперь ее сын? Кэйко знала, что он давно вырос и уже, наверное, носит самурайский меч, но в воспоминаниях, мечтах и снах он по-прежнему виделся ей маленьким мальчиком…

Кэйко сильно устала, потому сразу заснула и проснулась оттого, что кто-то, как ей почудилось, тряс ее за плечо. Женщина открыла глаза. Никого! И все-таки что-то было не так. За стеною гудел ветер, казалось, дом сделан из бумаги и сейчас его сомнет огромная безжалостная рука.

А потом она почувствовала толчок, нет, даже больше – ощутила мощное колебание земли. Землетрясение! Быстро схватив свои вещи, благо они лежали рядом, Кэйко выскочила на улицу.

Городок проснулся, люди выбегали из домов, и их движение было подобно потоку, сокрушавшему ограждение плотины. Они неслись, толкая, сбивая друг друга с ног, с обезумевшими взглядами, вливались в толпу и мчались дальше, увлекаемые ею, подгоняемые той великой, непреодолимой силой, имя которой – страх, бессознательный животный страх, который невозможно победить. А позади рушились и исчезали дома, пейзаж менялся, точно в диком сне.

Кэйко бежала, как бежали другие, а потом ее толкнули, сбили с ног, она упала на колени и поползла, раздирая ладони о камни, не осознавая, что делает, движимая инстинктом спасения жизни.

Кэйко чудилось, будто она слышит грохот распадающейся на части Вселенной. Все: леса, горы, долины – словно летело в пропасть с невероятным шумом, который все нарастал, и Кэйко из последних сил стремилась вперед. В конце концов свершилось неизбежное – она упала навзничь. Некоторое время женщина еще чувствовала, как что-то несется мимо нее бесконечным мощным потоком. А после потеряла сознание.

Очнувшись, Кэйко ощутила холодное прикосновение камня к спине и еще чего-то мокрого и холодного лицу, опущенным векам, губам и щекам. Она осторожно приоткрыла глаза и увидела над собой испещренную белыми точками черноту. То было небо, и с него, медленно кружась, падал снег; он напоминал серебристые блестки, а иногда, когда налетали порывы ветра, – рой ночных белокрылых бабочек, и Кэйко долго смотрела на порхающие в воздухе снежные хлопья.

Вокруг, на сколько хватало глаз, простирался разрушенный мир: искалеченные, вырванные с корнем деревья, расколотые дикими ударами гранитные скалы…

Внезапно из мрака выплыла какая-то фигура. Кэй-ко приподняла голову. Мужчина… Он что то держал в руках, кажется ветки. Кэйко услышала голос:

– Сейчас я разведу огонь, госпожа, и тогда вы сможете согреться.

Кэйко его узнала. Тот самый юноша-самурай с постоялого двора!

– Я уверен, больше толчков не будет, – сказал он, опуская свою ношу на землю.

– Вы спасли мне жизнь, – произнесла Кэйко.

– Просто я увидел, как вы упали, и поднял вас. А потом отнес в безопасное место.

– Как вас зовут? – спросила Кэйко, наблюдая за тем, как он разводит огонь.

Молодой человек выпрямился и посмотрел ей в глаза:

– По определенным причинам, госпожа, я не могу назвать свое имя. И потому не стану спрашивать ваше.

– По всему видно, вы человек воспитанный и благородный. Наверное, не просто бродите по свету, а имеете какую-то цель.

– У каждого человека есть цель. – Он помолчал. – Если вы говорите о цели моего путешествия, то я иду в Сэтцу.

Кэйко вздрогнула. Но ничего не сказала. Между тем костер разгорался все сильнее, и становилось тепло. Снопы серебряных искр взлетали в бездонное небо, исчезая, подобно падающим звездам. Пламя потрескивало, гудело, его яркие языки лизали мрак, и Кэйко чудилось, будто она никогда не созерцала более волшебного зрелища, чем эта воспламенившаяся тьма.

– Что вам нужно в Сэтцу, господин?

– Мне необходимо встретиться с одним человеком.

– Вы хотите его убить? – осведомилась Кэйко.

Юноша посмотрел на нее с удивлением. Его одежда светилась, в волосах словно запутались змеящиеся молнии; отблески пламени проникали в глубину глаз и переливались там, как переливается свет в сердцевине драгоценных камней.

– Вы так решили, потому что я – ронин? Нет, сейчас я не хочу никого убивать.

И замолчал. Но через некоторое время нерешительно спросил:

– А вы куда идете, госпожа?

– Тоже в Сэтцу. И я тоже ищу одного человека.

– Вы путешествуете без сопровождения. Сейчас на дорогах можно встретить много людей, которые не постыдятся обидеть одинокую женщину.

Кэйко пожала плечами:

– Так уж случилось, что меня некому защитить.

Они опять помолчали.

– Попытаемся заснуть? – предложил юноша. – Тепла хватит до утра. Мне не хочется возвращаться в город: там все разрушено…

– Хорошо. Только вот что: я гожусь вам в матери, господин, так что без глупостей, – твердо произнесла Кэйко.

Молодой человек серьезно кивнул.

Они легли, спина к спине, завернувшись в теплые кимоно. Кэйко не думала, что сможет заснуть, но заснула почти мгновенно – словно провалилась в какую-то черную яму.

И таким же внезапным было пробуждение. Она села, озираясь.

Впереди синей шелковой лентой протянулся горизонт, он дугой обрисовывал землю, а под ним угольно чернели горы. Силуэты деревьев на фоне розового неба казались нарисованными тонкой кистью, а воздух был чист, прозрачен и спокоен. Кое-где на земле лежали пласты снега; Кэйко набрала горсть и растопила в руках. Умывшись, она оглянулась: из-за нежно алеющего края небес вставало огромное красное солнце.

Где теперь ее сын? Увидит ли она его снова? Вряд ли! Прошло столько лет… А между тем каждый год оплачен ее слезами, сердечной болью, до которой никому не было дела. Никому. Но Акира должен был помнить об этом, и ей казалось, он способен понять… Кэйко стиснула зубы. И вдруг услышала голос:

– Госпожа! Вы проснулись? Что, если нам пойти в Сэтцу вместе? В случае опасности я сумею вас защитить.

Кэйко оглянулась. На глаза навернулись слезы. Она кивнула. И протянула юноше руку – в знак согласия, доверия и надежды.

Они отправились вместе. Иногда разговаривали. Чаще молчали. Однажды молодой человек спросил свою попутчицу:

– Почему вы хотите найти того человека? Это так важно для вас? Так важно, что вы не побоялись пуститься в путь одна, да еще зимой?

И Кэйко коротко ответила:

– Я хочу его убить.

– За что? Он вас обидел?

– Он не сдержал свое слово, – сказала Кэйко и, помедлив, добавила: – Что я стану делать, потеряв всякую цель?

– Люди часто прикрываются этим, хотя в действительности прекрасно знают, что следует делать, – мрачно произнес он.

Кэйко усмехнулась:

– Я не самурайка.

– Хорошее оправдание. А тот человек – самурай?

– Да.

– И он дал вам слово?

Кэйко кивнула.

– Значит, он обязан его сдержать.

И они молча продолжали путь. Потом Кэйко сказала:

– Вас хорошо воспитали, господин, если научили защищать женщин.

– Меня учили защищать слабых. Я вырос в мужском окружении.

– Но все-таки вас родила женщина, а не мужчина!

– Да. Только я не знаю, где она, я ее никогда не видел.

– Ваша мать умерла? – осмелилась спросить Кэйко.

– Не знаю.

– А отец жив?

– По-видимому, да. – И, помолчав, прибавил: – У женщин есть путь?

И Кэйко помрачнела:

– Он есть у каждого человека, даже у того, кто никогда не задумывался об этом. О моем пути лучше не говорить.

Акира сидел в пустой комнате и, не отрываясь, смотрел на трепещущее желто-алое пламя.

Тихо вошла Масако и остановилась в нерешительности. Акира повернул голову и взглянул на нее. Озабоченное выражение лица, заплаканные глаза.

– Господин…

– Что тебе нужно, Масако?

Она оглянулась, и тут Акира заметил дочь, которая незаметно проскользнула следом за матерью и встала за ее спиной. Нежные щеки девушки пылали, а в глазах был испуг, сострадание и беспомощность.

– Вам угрожает опасность, – сказала Масако.

– С чего ты взяла?

– Уезжайте. Мы поможем вам выйти отсюда. Мы кое-что придумали, – продолжила женщина.

Ее голос звучал тихо и в то же время – с непривычной решительностью. Аяко кивала, подтверждая слова матери.

– Если б даже это было правдой, – сказал Акира, – я никуда бы не уехал, не бросил бы вас.

Аяко неожиданно заговорила, ее голос прерывался и дрожал:

– Это я виновата, отец. Я не удержалась и спросила про герб, что был на доспехах того человека, а она догадалась…

– Она?

– Это Мидори-сан донесла на вас, господин. Она следила за вами. Да, она, больше некому. Во всяком случае, мы так считаем. – Масако произнесла эти слова сухо и четко.

Акира с изумлением смотрел на Масако, простую, маленькую Масако, незаметную, бессловесную, наивную, как дитя.

– Мидори-сан поступила правильно. Это был ее долг.

Масако никогда не осуждала Мидори, потому что та соответствовала ее представлению о безупречности. Но сейчас сказала:

– Я не знаю, что такое долг. Мне кажется, люди выдумали его для удобства, чтобы както оправдывать свои поступки. Я ничего в этом не понимаю. Я понимаю то, что в сердце.

– Ты веришь в свое сердце, Масако? – с чуть заметной усмешкой произнес Акира. – Потому что ты женщина. А я верю в безграничные и глубокие принципы. – Он помедлил. – Иди. Я тебе благодарен. И ты иди, Аяко. Ты ни в чем не виновата.

Когда наложница и дочь ушли, Акира снова задумался. Он поверил Масако. Да, это могла сделать Мидори. Но вот что заставило ее так поступить, он понять не мог. Он не нашел ответа, и, пожалуй, не стоило спрашивать у самой Мидори – другой Мидори, которую он никогда не знал и вряд ли сумел бы понять.

На следующий день его вызвал Кандзаки-сан.

– Завтра отправляешься в провинцию Вакаса, – сказал он. – Есть срочное дело.

– Меня больше не обвиняют в измене?

– Я никогда не произносил таких слов, – заметил Кандзаки-сан. – Мне нравится, что ты до сих пор сохраняешь верность своему господину, при этом не предавая нынешнего.

– Позвольте мне съездить в Киото! – вдруг сказал Акира.

– Нет. Я понял, где истоки того, что едва не случилось с тобой. Думаю, тебе хорошо известно, в чем причина человеческих страданий – в привязанностях. Необходимо выйти из этого круга. И тут тебе понадобится мужество иного рода, чем то, что позволяет сражаться на поле боя. Наше сердце – самый непредсказуемый и сильный противник.

– Могу ли я приказать Мидори и Масако уехать? Я хотел отправить их подальше от чумы.

Кандзаки-сан кивнул:

– И будет лучше, если ты возьмешь себе еще жену или наложниц. Выбери покрасивее и помоложе. Думаю, это пойдет на пользу твоей семье и тебе самому.

Акира ничего не сказал. Наутро он отдал семье распоряжение немедленно собраться и отправиться в одну из уединенных провинций, где проживали родственники Кандзаки-сан, и, сдержанно простившись с женой, наложницей и детьми, выехал в провинцию Вакаса.