"Пираты Черных гор" - читать интересную книгу автора (Черненко Дэн)

27

Король Ланиус обгладывал гусиную лапку, как вдруг закашлялся.

– Ты в порядке? – спросила Сосия.

– Думаю, да – ответил он тогда, когда смог говорить. Ланиус попытался в раздражении щелкнуть пальцами, но они были слишком жирными, и, ворча, вытер руки о салфетку – он все-таки помнил, что не надо пользоваться скатертью, как было во времена его деда, или своей собственной одеждой, как при прадедушке его прадедушки.

Он отхлебнул вина из бокала – его горло настолько же нуждалось в дополнительном смачивании, как его руки не нуждались в дополнительной смазке.

– Я – идиот.

– О. – Сосия подняла на него глаза. – Ну это и я могла бы тебе сказать.

– Спасибо, дорогая, – Ланиус иронично поклонился. Он ждал, но больше ничего не последовало. – Ты не собираешься спросить, почему я – идиот?

Жена пожала плечами.

– Я никогда не имела таких намерений. Но хорошо – в каком же смысле ты идиот в этот раз?

Ее тон говорил о том, что она-то знает, в каком смысле он был идиотом раньше и с какими служанками.

– Это совсем другое.

Ланиус спрятал улыбку: Сосия до сих пор ничего не знала про Фламмию.

– В таком случае, возможно, мне на самом деле интересно, – сказала дочь Граса.

– Ты помнишь старые пергаменты, которые привез посланник из Дердеватца в качестве подарка, когда он приезжал сюда прошлым летом?

Сосия снова пожала плечами.

– Нет, не помнила, пока ты не напомнил мне. Играть с этим старьем – твоя забава, а не моя. – Она поспешила добавить: – Но эта забава лучше, чем развлекаться с молоденькими служанками, клянусь богами.

Ланиус состроил гримасу; он мог бы догадаться, что она скажет. Женщина в ответ тоже наморщила нос и спросила:

– Ну, так что там с этими драгоценными пергаментами?

– Они, насколько мне кажется, действительно драгоценные. Я был так рад получить их, а потом отложил на время, чтобы заняться ими позже... и вот прошло больше года, а я не сделал этого. Поэтому я – идиот.

– О. – Сосия подумала, потом снова пожала плечами. – Ну, у тебя же были причины.

Жена смеялась, она не была слишком раздражена. Скорее всего, ей так и не рассказали про Фламмию.

Ланиус чуть было не сбежал с ужина, чтобы посмотреть на документы из Дердеватца. Он уже наполовину поднялся со стула, как осознал, что это было бы грубо по отношению к жене. Кроме того, начало темнеть, и пытаться читать выцветшие чернила при свете лампы было гораздо менее приятно, чем, скажем, соблазнять служанку.

Когда наступило утро, его отвлекли сначала котозьяны и обезьяны, а также мелкая ссора между двумя дворянами. Он снова забыл про пергаменты, по крайней мере до полудня.

Когда он наконец оказался в архиве, то уверенно пошел туда, где, предполагалось, хранится этот подарок, и обнаружил, что его там нет. Кое-что из того, что он сказал вслух, заставило бы гвардейца даже не покраснеть, а побелеть.

Прекратив метать угрозы, он занялся поисками. Пергаменты должны были быть где-то в архиве! Никто не мог их украсть, Ланиус был уверен в этом. Он был единственным человеком в столице, кто знал их настоящую цену.

Если документов не было там, куда он их положил, где же они в таком случае находились? Младший король оглядел зал, пытаясь вспомнить события более чем годичной давности. Он вошел тогда, он держал пергаменты в руке... и что он с ними сделал?

Хороший вопрос. Ему бы хотелось иметь такой же хороший ответ на него после еще нескольких ругательств – менее ярких, чем те, что Ланиус произнес раньше. Если он не положил их туда, куда собирался, какое место было наиболее вероятным?

В это мгновение... древние пергаменты – даже древние пергаменты из страны черногорцев – вряд ли сказали бы:

– Мроур?

– О, ради богов! – Всплеснув руками, Ланиус поборол сильное желание заорать. – У меня нет времени заниматься тобой сейчас!

– Мроур? – снова спросил Когтистый.

Его не волновало, куда король положил документы из Дердеватца. Он снова выбрался из своей комнаты и, возможно, уже нанес визит на кухню. Повара заделали дырку в стене, но котозьян нашел другую. Ему нравилось посещать кухню – там было так интересно!

Ланиус лег на пыльный пол и начал постукивать по груди правой рукой.

– Мроур!

Котозьян примчался бегом на знакомый звук: если я залезу на него, он даст мне что-нибудь вкусненькое поесть. Он тащил с собой большую серебряную ложку. Итак, архив был не первым пунктом его последнего увеселительного путешествия по пространствам между стенами дворца.

Король встал, осторожно держа животное на руках. Когтистый продолжал вести себя необыкновенно мирно. Ланиус отнес котозьяна в комнату, где он жил, и зверек даже не стал беспокоиться, когда хозяин забрал у него ложку – наверное, уже привык и, возможно, смирился с тем, что на его трофеи всегда находятся желающие.

– Не вы ли сами украли ее, ваше величество? – воскликнула повариха Квискула, когда увидела ложку в его руке. – Это несчастное существо снова здесь было, а никто и не заметил.

Когтистый вовсе не считает себя несчастным, – строго сказал Ланиус. – Талантливый – более правильное слово.

– Талантливый, как же! – возмутилась Квискула. – Множество двуногих воров тоже талантливы, и что случается с ними, когда их ловят?

– Воры, которые ходят на двух ногах, понимают разницу между хорошим и плохим. Котозьян не понимает. – Король помолчал. – Во всяком случае, я не думаю, что понимает. – Ланиус протянул ложку. – Вот. Возьми на себя заботу о ней, пока Когтистый не решит снова ее украсть.

– О, вы так добры ко мне, ваше величество! – Квискула и Ланиус дружно рассмеялись.

Король снова направился в архив, размышляя, сможет ли он продолжать поиски или ему опять помешают. Все, казалось, сговорились против него – включая принцессу Лимозу, которая шла ему навстречу с ребенком на руках.

– Приветствую, ваше величество, – сказала Лимоза. – Разве Капелла не самая прелестная крошка, какую вы когда-либо видели?

– Ну... – Ланиус раздумывал, как ответить на этот вопрос и остаться правдивым и вежливым одновременно. Победила правда. Он сказал: – Если не считать Крекса и Питту, то да.

Лимоза уставилась на него, а затем захихикала.

– Ну хорошо, это довольно справедливо. Кто не считает, что их дети – самые замечательные на свете?

– Это единственное, что удерживает нас от того, чтобы скормить наших детей охотничьим собакам.

Глаза Лимозы стали даже еще шире, чем они были до сих пор. Она прижала Капеллу к себе покрепче и поспешила прочь, как будто испугалась, что у Ланиуса какая-нибудь страшная, заразная болезнь. Почему? Он же не сказал, что хотел скормить Капеллу – или кого-то другого из детей – охотничьим собакам. Король вздохнул. Некоторые люди просто не слушают, что им говорят.

Он только начал обследовать места, в которых вероятнее всего могли находиться пропавшие документы, когда раздался стук в дверь. Слуги знали, что им не полагалось делать что-то подобное. Бубулкус, единственный, кто весьма правдоподобно «забывал» об этом предупреждении, был мертв. Либо неизвестный совершал ужасную ошибку, либо и вправду случилось нечто ужасное, что ему на самом деле необходимо было знать. Добавив несколько отборных фраз себе под нос, Ланиус пошел посмотреть, кто беспокоил его, когда он пребывал в уединении.

– Сосия! – сказал он с изумлением. – Что ты здесь делаешь? Что происходит?

– Я собиралась задать тебе этот же вопрос, – ответила его жена. – Что такого ты сказал Лимозе? Милость королевы Квилы, это напугало ее до смерти! .

– О боги! – Король стукнул себя рукой по лбу в неподдельном раздражении. – Она действительно слушает, но не слышит.

Он начал пересказывать жене их диалог, и даже раньше, чем он добрался до середины фразы, одна бровь Сосии начала ползти вверх. Ланиус видел такое выражение лица гораздо чаще у Граса, чем у его дочери, и, пожалуй, оно ему не очень нравилось.

– Чего еще можно было ждать от Лимозы! Бедняжка! Охотничьи собаки, ничего себе! Тебе должно быть стыдно.

– И ты тоже не поняла, – обиделся Ланиус. – Я не говорил, что это то, что мы делаем с детьми. Я не говорил, что это то, что нам следует делать. Я сказал: это то, что мы делали бы, если бы не считали детей такими чудесными существами. Ты разве не видишь разницы?

– Что я вижу, так это то, что никто не имеет права говорить о скармливании детей каким-то собакам. В следующий раз, когда увидишь Лимозу, ты извинишься перед ней, слышишь?

Сосия не стала ждать ответа и, как все женщины, тут же переключилась на другое. Уставившись на груду манускриптов, она сказала:

– Вот где ты проводишь все свое время. Я как будто смотрю на другую женщину.

– Я все равно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я извинялся перед Лимозой, когда я ничего плохого не сказал. Нет, сказал. Ты просто слишком – слишком рассудочен, чтобы понять это, – Сосия повернулась и гордо пошла к выходу. Она бросила через плечо: – И если ты думаешь, что люди всегда опираются только на рассудок, тебе бы лучше еще раз подумать.

– Ничего подобного я не думаю. Люди очень давно излечили меня от этого, – сказал Ланиус грустно.

Сосия даже не замедлила шаг. Король хотел броситься за ней следом, чтобы объяснить свою мысль. Но он понял – рассудком, – что это не принесет ему никакой пользы, и остался стоять на месте.

Поиски отняли четыре дня. Ланиус забыл, что положил пергаменты в крепкий деревянный ящик, чтобы сохранить их в безопасности. Если бы он не содрал кожу с костяшек пальцев об угол этого ящика, то, возможно, так и не нашел бы эти документы.

Момент внезапной, неожиданной боли заставил его бросить долгий, укоризненный взгляд на ящик. Когда он узнал его, он все еще чувствовал укоризну – упрек самому себе. После всех этих поисков – и после их нелепого окончания – он почти боялся взглянуть на пергаменты. Если они окажутся бесполезными или скучными, как он сможет вынести это?

Конечно, он обязан заглянуть в них, зачем иначе он пережил все эти трудности? Потерев руки, он отнес ящик на стол, где им была написана большая часть книги «Как быть королем». Черногорцы осчастливили его самыми дешевыми подарками, какие когда-либо получал король Аворниса, пара котозьянов, пара обезьян и кипа документов, выкопанных в обветшалом соборе. Ему было все равно. Счастье и обладание достаточным количеством денег – не одно и то же. Он был достаточно счастлив даже во времена, когда Грас сильнее всего давил на него.

То, что деньги и счастье – разные вещи, отнюдь не означало, что счастье не имеет ничего общего с деньгами. Однако интуиция Ланиуса не заходила так далеко.

Первые несколько пергаментов, которые он развернул и прочитал, включали в себя письмо от высокого ранга пастыря в желтой мантии, руководившего в те времена строительством, с просьбой к давно умершему королю Аворниса о деньгах для ремонта и помощи в отношении мозаичного украшения. Письмо пришло в столицу и вернулось назад с написанным королем комментарием: «Мы не сделаны из серебра. Если проекты достойны, несомненно, жители вашего города поддержат их. Если нет, все серебро мира не сделает их такими».

Ланиус с восхищением изучал его.

– Я не смог бы ответить лучше.

Он смотрел на строчки до тех пор, пока не запомнил их наизусть. Наверняка ему не раз представится возможность процитировать их...

Другие документы рассказали ему больше об истории Аргитеа (так тогда назывался Дердеватц), чем он когда-нибудь раньше знал. Они доказывали, что Аргитеа не была первым городом на побережье Северного моря, который пал перед черногорцами. Много просьб – о деньгах и помощи – следовало в столицу от городского губернатора и от высокопоставленного священника собора. И только один из этих документов содержал что-то вроде ответа: «Отряд в пути. Держитесь до его прихода». Курьер, доставлявший его, сумел проскочить сквозь осаду черногорцев; Ланиус где-то раньше читал, что они не были безупречны в искусстве взятия городов. Безупречны они или нет, однако взяли Аргитеа раньше, чем прибыл обещанный отряд. С тех пор история Аргитеа закончилась – и началась история Дердеватца.

Еще один пергамент лежал на дне ящика. Ланиус вытащил его больше из чувства долга, чем по какой-то другой причине. Поскольку он просматривал документы, то считал, что должен просмотреть все. Он не ожидал чего-нибудь ошеломляющего или хотя бы более интересного, чем то, что он уже обнаружил.

Но текст захватил его внимание. «Я удивляюсь, зачем я делаю эти записи, когда, вероятно, никто их не прочитает или не поймет, если и прочтет». После таких слов Ланиус уже не мог оторваться. Автором был священник в черной мантии по имени Ксенопс. Он был рукоположен за год до того, как черногорцы отобрали Аргитеа у королевства Аворнис, и оставался в соборе при власти новых хозяев города следующие пятьдесят с лишним лет.

Ксенопс уловил моменты перехода от старого образа жизни к новому. Так, он насмехался над грубыми монетами, которые черногорцы начали выпускать спустя поколение после падения Аргитеа. «По сравнению с монетами Аворниса они уродливы и ни на что не похожи, – писал он. – Но новые монеты из Аворниса редко попадают сюда, если вообще попадают, в то время как много старых монет тайно хранится на черный день. Даже эти уродливые штуки лучше, чем никакие».

Позже он отмечает исчезновение аворнийского языка с торговой площади. «Кроме меня только несколько старух употребляют его как язык, данный им при рождении. Некоторые из младшего поколения могут говорить на нем, но они предпочитают варварский жаргон завоевателей. Скоро только те, кому нужен аворнийский для торговли, будут знать его».

Самый страшный отрывок начинался так: «Он называет себя искрой звезды». Далее Ксенопс описывал визит посланца от Низвергнутого. Тот сделал ошибку – рассердился, когда черногорцы не упали перед ним на колени. «Я посоветовал властителям черногорцев ему не доверять – он показал себя в своих речах и поступках, – писал Ксенопс. – Они убедились и отослали его, не добившегося успеха».

Скольким был обязан Аворнис этому почти не известному священнику... Если бы черногорцы попали под начало Низвергнутого столетиями раньше, королевство было бы зажато между двумя его сторонниками с севера и юга.

– Спасибо тебе, Ксенопс, – прошептал Ланиус – Ты получишь благодарность на столетия позже, чем тебе следовало бы, но ты ее получишь. Целую главу в моей книге.

В конце длинного свитка Ксенопс писал: «Теперь, повторяю снова, я стар. Я слышал, что старики всегда вспоминают времена их юности как сладкое лето мира. Я полагаю, это правда. Но кто мог бы обвинить меня в том, что я сам испытываю эти чувства? Прежде чем пришли варвары, Аргитеа был частью большого мира. Теперь он обособлен, и я редко слышу, что происходит за его стенами. Черногорцы даже не сохранили имя этому городу, но используют свое собственное ужасное название. Их речь вытесняет аворнийскую; даже мне пришлось освоить ее, как бы неохотно я ни выдавливал из себя ее гортанные звуки. Язык, который я учил с колыбели, угасает до полного исчезновения. Когда я уйду – чего ждать осталось недолго, – кто узнает, кто заинтересуется тем, что я начертал в этом свитке? Никто, я предчувствую – совсем никто. Если боги будут добры, пусть этот свиток сохранится до времен, пока не попадет в руки кого-то, кто позаботится прочесть его, как я позаботился написать. Король Олор, королева Квила, даруйте эту милость вашему слуге».

Слезы обожгли глаза Ланиуса.

– Боги услышали тебя, – прошептал он, хотя Ксенопс, конечно, не мог слышать его.

Но сколько веков понадобилось Олору и Квиле на то, чтобы доставить манускрипт священника в руки того, кто мог оценить его по заслугам? Если они собирались ответить на последнюю просьбу Ксенопса, не могли ли они сделать это быстрее? Очевидно, не могли.

Ланиус снова взглянул на заключительные слова манускрипта. Нет, Ксенопс не ожидал, что кто-то при его жизни сможет понять то, что он написал. Он просто надеялся, что кто-то когда-то его поймет. Значит, боги дали ему то, что он просил. То, что свиток очутился здесь, было чудом, пусть даже и медленным.

– Медленное чудо.

Ланиус произнес эти слова вслух, ему нравилось, как они звучат. Но Низвергнутый тоже умел делать то, что люди называли чудесами, когда он вмешивался в земные дела, и он не ждал столетиями. Были времена, когда падший бог выжидал, но не терял ни мгновения.

Боги сослали его в обычный мир. В каком-то смысле он стал его миром. Могли ли они в действительности противостоять его власти над происходящим здесь? Если не могли, то кто мог? Обыкновенные люди? У него было гораздо больше силы, чем у них, что Ланиус очень хорошо знал. И все же Низвергнутому не удалось уничтожить все. Возможно, это было чудо. Возможно, это просто означало, что Низвергнутый пока еще не восторжествовал окончательно.

Но он по-прежнему пугал Ланиуса, Граса и Птероклса – и также Алсу. Хотелось бы знать, какой поступок должен был еще совершить Ланиус, чтобы заслужить еще больше злобы Низвергнутого.

Какое-то время ничего не приходило ему в голову. То, что изгнанный бог заметил его, уже было чем-то вроде комплимента, даже если у того, кому он его делал, этот комплимент вставал в горле. Затем Ланиус кивнул сам себе. Если он – или, точнее, аворнийские волшебники – начнут освобождать рабов, Низвергнутый, конечно же, обратит на них внимание.

Что он тогда станет делать? Ланиус не знал, но дорого заплатил бы, чтобы выяснить это.

Гайзердзик находился в конце длинной отмели, выдававшейся в Северное море. Осада Нишеватца была какой угодно, но только не легкой. Осада же этого черногорского города-государства могла быть еще труднее, потому что защитникам пришлось бы удерживать от врагов только короткую по протяженности стену. Король Грас, опытный моряк, знал, что он мог бы осложнить жизнь черногорцев при помощи флота, но у них был собственный флот. Их корабли стояли на якорях у причалов вне пределов досягаемости катапульт.

Однако, похоже, сражению не суждено было состояться. Принц Лейзетин, властитель Гайзердзика, не только говорил с Грасом со стены своего города, он вышел из боковых ворот, чтобы встретить его. Лейзетин был человеком лет тридцати, худощавым по черногорским меркам, с острым носом и умными, привлекательными чертами лица. Он утверждал, что говорит на аворнийском, и взял с собой переводчика. Грас подозревал, что он знает больше, чем делает вид, потому что принц слушал с настороженным вниманием, о чем говорят аворнийцы вокруг него.

Король изо всех сил старался выглядеть суровым.

– Вы попали в плохую компанию, ваше высочество, когда встали на сторону Василко, – говорил он.

Лейзетин быстро ответил по-черногорски, после чего его слова перевел коротенький толстый человек по имени Сверки: – Он говорит, ваше величество, таковы были обстоятельства. Это была политика. Это не было чем-то личным.

– Люди, которых убивают, в любом случае остаются мертвыми, – ответил Грас.

Вы показали, что сильнее, чем Василко, – сказал Лейзетин. Сверки так хорошо выполнял свою работу, эхом повторяя интонации своего хозяина, что Грас скоро забыл о его существовании. Правитель Гайзердзика продолжал: – Вы доказали, что боги на небесах сильнее Низвергнутого. Это тоже полезно знать.

Рядом с Грасом стоял один из его офицеров, понимавший язык черногорцев. Король хотел убедиться, что Сверки правильно переводит речь Лейзетина и его, Граса. Он бросил на него взгляд. Аворниец кивнул, что означало, что Лейзетин на самом деле сказал «Низвергнутый», а не «Падшая Звезда». Грас посчитал это хорошим знаком.

– В любом случае вам следовало бы это знать, ваше высочество, – проговорил Грас.

Принц Лейзетин слегка пожал плечами.

– Некоторые вещи охотнее принимаются с доказательствами. Человек может говорить то и это, но его слова и то, что есть на самом деле, не всегда одно и то же. Или вы считаете по-другому?

Он выгнул дугою бровь, как будто подзадоривая короля согласиться с ним. Но Грас не считал по-другому, да и не мог считать.

– В данном случае мы имеем дело не с людьми, – сказал он. – Мы имеем дело с теми, кто более чем люди.

– К ним это тоже применимо, – ответил Лейзетин. – И не в меньшей мере. Единственный путь узнать, кому больше верить, это посмотреть, кто одерживает победу, когда один меряется силами с другим.

«Беспринципная личность», – подумал Грас.

– И теперь вы увидели? – спросил он.

– О да. Теперь я увидел, – даже говоря на языке, который Грас не понимал, принц Лейзетин явно излучал искренность.

Но все эти словесные игры, в которые играл Лейзетин, склоняли Граса к тому, что доверяться этому человеку не стоит.

– И теперь, когда вы увидели, что вы собираетесь делать? – спросил король.

– Ах... делать? – Если ответ на вопрос и пришел в голову правителю Гайзердзика, он очень хорошо это скрыл.

Но Грас кивнул:

– Да, делать. Корабли из Гайзердзика нападали на побережье Аворниса. Гайзердзик поддерживал Василко. Думаете, что это сойдет вам с рук и вы не заплатите за содеянное?

Судя по выражению лица Лейзетина, он как раз так и думал. Ему не очень понравилась идея признать, что он ошибался.

– Если вы думаете, что можете взять мой город, как взяли Нишеватц... Ваше величество, вам лучше еще раз хорошенько подумать.

– Конечно, в этом году уже поздно, ваше высочество, – ответил Грас вкрадчивым тоном, и Лейзетин засиял от самодовольства. Но король продолжил: – Но если я предоставлю свободу своим людям, эту зиму вы запомните надолго.

Принц оскалил зубы – значит, слова попали в цель.

– Между прочим, вы можете ввести меня в искушение вернуться назад к Низвергнутому, – заметил он.

Да, он был беспринципный человек.

– Я рискну, потому что вы видели, что настоящие боги сильнее. Вы поступили бы лучше, если бы показали, что вы раскаиваетесь из-за того, что раньше сделали ошибку, чем если бы вы снова совершили ее.

– Лучше? – холодно сказал Лейзетин. Грас кивнул. Правитель Гайзердзика сердито взглянул на него. – И какая же будет цена этого моего раскаяния?

– Пятьдесят тысяч серебряных монет или товары в пересчете на эту сумму, – ответил Грас, – и еще пятьдесят тысяч ежегодно следующие десять лет.

Лейзетин побагровел. Он сказал несколько слов на черногорском языке, которые Сверки не перевел. Аворниец, который понял, о чем шла речь, нервно шевельнулся, но Грас не стал смотреть в его сторону. В конце концов при помощи Сверки Лейзетин прошипел:

– Это произвол! Грабеж!

– Я бы скорее решил, что это плата за ущерб, который причинили ваши пираты, – с процентами, чтобы напомнить вам, что эти игры могут стоить недешево, – ответил Грас.

Лейзетин быстро доказал, что он был правителем купцов, не только пиратов, – он начал торговаться с Грасом по поводу того, сколько он должен платить и как долго. Грас позволил ему добиться снижения компенсации до сорока тысяч в качестве первой выплаты и тридцати пяти тысяч в год на протяжении восьми лет. Он не желал до конца растоптать гордость Лейзетина. Таким образом, принц смог вернуться к своим людям и сказать им, что ему удалось кое-чего добиться от жестокосердного короля Аворниса.

Но последнее слово было все же за Грасом:

– Мы покинем ваши земли, как только получим первую выплату.

– И почему я не удивляюсь?.. – проговорил Лейзетин. Спустя мгновение он засмеялся с сожалением. – Вы зря родились среди аворнийцев, ваше величество. Вам бы надо было родиться черногорцем.

– Приятный комплимент, – сказал Грас, полагая, что Лейзетин именно это имел в виду. – Я тот, кто я есть. А в данный момент – я человек с кнутом в руке.

– Это точно, – кисло добавил Лейзетин. – А еще вы – неприятность для Гайзердзика.

– Как вы раньше были неприятностью для Аворниса, – ответил король. – Вы думаете, одно не имеет отношения к другому?

Принц Лейзетин именно так и думал. Почему бы ему было не делать то, что нравилось, не заботясь о последствиях? Чем быстрее мы получим плату, тем быстрее мы покинем вашу страну, – многозначительно сказал Грас, – и тем быстрее вы займетесь уборкой урожая.

Ярость залила лицо Лейзетина. Но это была бессильная ярость, потому что его воины были заперты внутри Гайзердзика. Они могли выдержать осаду, но не смогли вырваться. Если Грас захотел бы сжечь поля вокруг города, что бы они могли сделать с этим? Ничего, как понимал принц.

– Вы получите плату, – сказал Лейзетин. Затем он повернулся и гордо зашагал в сторону Гайзердзика. Переводчик Сверки зашагал за ним, копируя его ходьбу так же мастерски, как он передавал его интонацию.

– Он не любит вас, ваше величество. И уже не полюбит, – заметил Гирундо.

– Мне все равно, любит он меня или нет, – произнес Грас. – Я хочу, чтобы он принимал меня всерьез. Клянусь бородой Олора, он будет так делать с этого момента.

– О дорогой! – Голос генерала звучал как голос задыхающейся девушки. – Скажи мне, что ты... что это между нами серьезно.

Смеясь, король сделал вид, что собирается что-нибудь кинуть в него.

– Несчастный смутьян.

По поклону, который отвесил ему Гирундо, для генерала это была высшая похвала.

Но Грас перестал смеяться, когда он прочел письмо от короля Ланиуса. Зять передавал беспристрастно, как только мог, что произошло между Орталисом и Бубулкусом. Однако как бы беспристрастен он ни был, это не могло вернуть жизнь слуге. Наказание, которое Ланиус назначил Орталису, Грас посчитал заслуженным, но только отчасти.

Перечитав письмо Ланиуса несколько раз, король вздохнул. Да, Орталис был разозлен. Но ударить человека в приступе гнева и убить его – не одно и то же. «Что мне делать с ним?» Долгое время Грас думал, что с возрастом сын избавится от дурных черт характера, и не обращал внимания на его выходки. Безрезультатно. Затем он жестоко наказывал его, пытаясь выбить из него пороки. И опять ничего не вышло. Что осталось? Единственное, что он мог делать, – принимать Орталиса таким, каков он есть, и пытаться свести к минимуму причиняемый им вред.

Когда Грас занял аворнийский трон, он предполагал, что наследником ему будет Орталис, а Ланиус останется в тени, чтобы придать новым правителям некий аромат светскости. Для чего еще существует законный сын? Но он начал сомневаться в этом спустя какое-то время. Его зять оказался более способным, чем ожидалось, а Орталис... Орталис продолжал совершать поступки, последствия которых не всегда можно было легко замять.

Он еще раз прочел письмо Ланиуса. Король из древней династии действительно сделал все, что мог. Если верить его сообщению, слуги возненавидели Орталиса ненамного больше, чем прежде. Это означало своего рода победу. Грас никогда не представлял, что сможет чувствовать себя должником по отношению к зятю, но он это чувствовал.

Принц Лейзетин заплатил сорок тысяч монет серебром на следующий день после того, как договорился об этом с Грасом. Он не сопровождал людей, несущих мешки с монетами, послав вместо себя переводчика.

– Передай его высочеству, что я благодарю его, – сказал Грас (после того, как он приказал открыть несколько мешков, чтобы убедиться, что в них действительно серебро).

– Всегда рады вам.

Сверки говорил и вел себя, как Лейзетин, даже тогда, когда правителя Гайзердзика не было рядом.

– Я надеюсь получить остальную плату, – сказал Грас.

– Не сомневайтесь в этом, – ответил Сверки.

Что-то в его тоне заставило Граса взглянуть на него внимательно. Может быть, он вел себя и говорил слишком похоже на Лейзетина. Почему-то король подумал, что следующих выплат он может не дождаться, и озвучил эту мысль:

– Если выплаты не придут, мы, возможно, снова наведаемся сюда. Убедись, что твой хозяин понимает это.

Сверки выглядел таким же рассерженным, каким бы выглядел Лейзетин.

– Обязательно, – кивнул он с мрачным видом.