Нечего на зеркало пенять, да-а?

(произносится с южным акцентом).

Пацанам России – конкретно красе и чисто гордости нации – посвящается эта книга.

События и персонажи в большинстве своем вымышлены. Хотя и не всегда…

Глава 4 А баксы, кстати, измеряют в штуках.

Денис сидел в гостиной родительской квартиры и беседовал с отцом о том, какой бардак в стране. Предок угощал сына жасминовым чаем с булочками. Разговор перетекал от конкретных событий к пассионарным обобщениям и обратно. Александр Николаевич Рыбаков был большой любитель истории и много лет дружил со Львом Николаевичем Гумилевым. Видимо, именно под влиянием трудов великого ученого доктор химических наук и большой интеллектуал стал заодно и ярым экстремистом.

Всю свою трудовую жизнь Александр Николаевич провел в ВПК, где занимался, по его выражению, “мелким изобретательством крупных гадостей”.

В конце шестидесятых годов молодой ученый Саша Рыбаков что-то там смешал в пробирках и поставил в вытяжной шкаф. Ночью взрывом было уничтожено два корпуса здания института, но юный химик не забыл, что именно он смешивал, и получил Государственную премию и собственную лабораторию. Пентагон взвыл, ибо СССР получил новую взрывчатку, упрощавшую создание ударной сферы ядерного оружия.

США и НАТО, по обыкновению, оказались в заднице.

В последующие годы доктор Рыбаков неоднократно подкладывал АНБ и ЦРУ свинью в виде различных отравляющих веществ и распыляемых жестких галлюциногенов, двух литров которых хватило бы на все население Северной Америки, включая индейцев и эскимосов. Возмутившись гнусными происками США, посягнувших на космос и пытающихся разместить там лазерное оружие, Александр Николаевич одним докладом в штабе тогда еще суперсекретных Военно-Космических Сил развалил всю программу звездных войн, предложив забросить на орбиту несколько контейнеров с кнопками и скрепками и распылить их взрывом. По замыслу изобретателя, через пару часов вся сложнейшая система спутников будет просто сметена отечественной канцелярской продукцией. Выступление вызвало шок, но было признано правильным.

И не только у нас – на заседании присутствовали два завербованных независимо друг от друга офицера. Госдепартамент США ознакомился с их отчетами, и “звездные войны” тихо свернули. Рыбаков мстительно хихикал, читая зарубежную научную периодику.

Когда ВПК развалился, Рыбаков-старший пошел работать инженером в Эрмитаж, благо был хорошо знаком с его директором.

– …Народ все равно не поймет. Смотри, что получается – Александр Первый работал над конституцией, хотел ввести – не дали. Александр Второй снял крепостное право – так его эти идиоты-разночинцы взорвали. И спрашивается: за что? – Предок отхлебнул чай из китайской фарфоровой пиалы. – Исключительно по дурости своей. Не знали, против чего выступают. Там ведь во всех ячейках полные дилетанты сидели, бомбу правильно сделать не могли. Процентов девяносто или не взрывались, или в руках метателей шарахали… От них, кретинов, и слово “халтура” в русском языке образовалось, от Халтурина. Он штук пятьдесят взрывных устройств сделал, и только два сработало! Дискоболы хреновы…

А все потому, что не учились, все в вечных студентах маялись. Их же всех из институтов поперли, они на экзаменах вместо ответов по предмету революционную пропаганду вели… Нынче тоже таких хватает. Вот, например, был у меня случай – Денис понял, что папик сейчас собьется на любимую тему незаконченного высшего образования сына, и быстро спросил:

– Хорошо, а народ тут при чем?

– Так ведь они их поддержали! Нет чтобы на кол этих ублюдков посадить! Русская интеллигенция стала петиции составлять, помилования требовать. А надо было просто: показательная казнь! Причем всей группе! Тогда бы все призадумались. Больше ста лет прошло, а мы до сих пор отголоски этого чувствуем. Терроризм процветает, и поделом. А все цари-батюшки либо идиоты, либо бесхребетники… Ни одного нормального правителя за всю историю…

– Может, это результат близкородственного скрещивания?

– Не без того, – Александр Николаевич откинулся на спинку кресла. – У них у всех генетическое отклонение, один редкий пик в ДНК имеется. Особенно по мужской линии, где все патологии преимущественно и передаются. У меня один приятель в биокомплексе работал, задолго до перестройки дело было, кости Николая Второго изучал…

– Погоди. Николая же в Свердловске изучают…

– Там они муть какую-то исследуют, – Рыбаков-старший отмахнулся, – семью купца одного, которого в то же время расстреляли. Кости Николая года с семидесятого в КБ закрытом, под Питером. Но это малоинтересно. Так вот, приятель мой взял образцы, ну, конечно, не сам – научный план составил, подписал, где надо, – ему кусочки костей, захороненных в царском склепе, и привезли. Вот он и исследовал, интереснейшие результаты получил, потом в генной инженерии прорыв был по так называемым избирательным вирусам, что по национальному признаку работают, представляешь? Заразил площадь, негры все померли, а белым – хоть бы хны. Или наоборот, кому как нравится…

– А кости Николая куда дели?

– Не знаю. Списали, наверное, и в муфельной печке сожгли. А что еще с отходами делать?

– А кости семьи?

– Ну, я в этом участия не принимал, не знаю. Может, тоже по акту оприходовали, с этим тогда строго было.

– И нигде никаких следов?

– Номера, может, и остались. Но писали-то просто: образец номер такой-то, списать, и списывали…

– А чего драка сейчас, где похоронить да кто родственники?

– А, финансовый интерес. Золотишко царское, четыреста миллионов в швейцарских банках. По нынешнему курсу – миллиардов двадцать долларов. Вот эти бедные, но жадные родственнички и суетятся, работать-то сами не умеют, ну и нашли себе занятие… А насчет похоронить – это вопрос туризма, куда народ потянется – в Питер или в Свердловск.

– Хорошо, понял. Вернемся к народу. Тут противоречие получается – то для империи земли завоевывают, то ликуют, когда царя подрывают. Непонятно…

– Очень даже понятно, – Александр Николаевич насупился, – все эти истории о великих победах писались с изрядной корректировкой. Равно как и о якобы мирных договорах с соседями… На самом деле все было несколько не так. Возьмем, к примеру, известнейшее Ледовое побоище.

– Возьмем, – согласился Денис.

– Все до сих пор вопят – ах, русские богатыри, ах, гений Александр Невский, немцев на тонкий лед заманил и разгромил. Ерунда все это. Начнем с того, что немцев пригласили соперники Александра, и ехали они как раз с целью, аналогичной современной гуманитарной помощи. Так что нападать на них – это все равно что сегодня грузовики из Германии грабить, уголовщина… Был там, конечно, передовой отряд рыцарей, но какой же караван без охраны. Александр тоже, в общем, был парень не промах и нанял татарскую конницу. Дело-то в том, что у нас традиции конного боя не так давно появились, русское воинство из пехоты состояло, а мобильные отряды редкостью были, лошадей только богатые люди позволить себе могли. А на деревенских лошадках, что поле пашут, много не навоюешь. Угробишь животину за три дня, и все. Александр татарам и предложил совместно немцев пограбить, ну, те, естественно, с радостью… Вот их конница и билась с тевтонской на Чудском озере. Невский так весь бой на холме с засадным полком и простоял. Недавно исследования подводные проводили, там, кроме ятаганов да двуручных мечей, ничего не нашли. Значит, не участвовали русские в бою. Когда все кончилось, Александр татарам часть добычи отдал, те уехали, а он в Новгород героем вернулся. Все эти хроники, по которым древнерусскую историю изучают, они ж писаны значительно позже, когда и понятие татаро-монгольского ига появилось…

Денис знал, что история так называемого “ига” несколько не соответствует учебникам. На самом деле никакой мифический Чингисхан и прочие, имея в составе армии четыре “тьмы”, то есть четыре десятитысячных корпуса легкой кавалерии, не были в состоянии захватить, а тем более – удерживать территорию тогдашних княжеств на протяжении трехсот лет. В те времена одних воинов можно было собрать тысяч восемьсот – узкоглазых бы раздавили, как клопов. Да еще гнусный русский климат отнюдь не способствовал широкомасштабным полевым операциям – при наступлении осени войско Орды просто-напросто загнулось бы от простуды, а разгром завершили бы обычные древляне, жившие в лесах, контролировавшие дороги и действовавшие с напористостью нынешних сотрудников ГАИ: не заплатишь – не проедешь. В действительности славящиеся своим вероломством русские князья просто нанимали татар для разборок с соседями. Золотая Орда, сидящая, по обыкновению, на полном финансовом “обсосе” по причинам невозможности извлечения других доходов – ну степь там у них, степь, какие доходы? – радостно предоставляла свои “бригады” и через некоторое время была вынуждена посылать новые, чтобы выбить обещанную оплату из прижимистых князьков. Те рады были бы заплатить, но частенько договаривались в кредит, имея в виду богатую добычу в городе, указанном для “наезда”. Когда оказывалось, что главной ценностью разгромленного города был рецепт дрянного кваса и склад глиняных горшков, князья решали кардинально: себе – горшки, татарам – рецепт. Пусть у себя в степи производство открывают. Те мгновенно зверели и переключались на нанимателя. Пепелища сожженных татарами городов есть свидетельство лишь того, что такое с ними проделывали регулярно. Современная стрельба из “тэтэшников” в подъездах стоит, в общем, в одном ряду с налетами татарской конницы на тогдашних “крысятников”. Методы изменились, проблемы остались прежними.

Вся эта тусовка с татарами продолжалась лет триста, пока Орда благодаря “особовыгодным отношениям” с Русью окончательно не разорилась. Историки были в чем-то правы, говоря, что Россия защитила Европу от нашествия с Востока, но только своим, присущим только нам оригинальным способом “кидалова”.

В современном мире Россия тоже внимательно оглядывается на соседей, словно выбирая, кого бы от кого защитить. Многовековые традиции продолжаются.

– А завоевания более близких времен? – спросил почтительный сын.

– Тут тоже не все однозначно. Например, походы на Черном море… – Предок ухватил булочку. – Турки, которые имели там свой интерес, особо в морском деле не преуспевали. Флот у них был хилый, каботажный, да и специалистов толковых не было. Они тогда обратились к генуэзцам. Я видел один очень любопытный документ в Архиве Военно-Морского Флота… Контракт с военными моряками из Генуи! – Рыбаков-старший поднял указательный палец. – Так вот, по условиям контракта, в случае гибели моряка его семья получала что-то вроде трех тысяч нынешних долларов…

– Немного…

– Да, но вот в случае тяжелого ранения или увечья – уже почти десять тысяч и дом. Каково? Вот тут турки и облажались. Итальяшки, заместо того, чтобы воевать, стали деньги зарабатывать. Сами на русских нарывались и старались подставиться. Там вместо войны было какое-то дикое столпотворение, когда один русский корабль разбивал пять турецких. Причем наемники и самострелами занимались, и руки-ноги себе рубили. Сохранились письма русских офицеров, там сказано, что после каждого такого боя на палубах турецких кораблей сплошь валялись покалеченные и стонущие, и это притом, что русские, например, сделали два выстрела из пушек ядрами, причем раз промазали, а на второй – пробили парус…

– А турки что, не врубались?

– Ну, скажешь! Итальяшки же как мы! Руками разговаривают и все рыщут, где что плохо лежит. Там на корабле обычно всего один турок был, типа первого помощника капитана по политчасти. Так его перед боем тихо резали и объявляли героически погибшим…

Раздался звонок телефона. Александр Николаевич ушел в кабинет и забубнил.

Денис допил чай и подумал, что неплохо бы и интересующемуся историей Ортопеду послушать отца, а то, кроме предлагаемых еврейских погромов как универсального средства решения всех проблем, Миша ни о чем не говорил в смысле исторических параллелей.

Как ни парадоксально, виновата была в этом внимательно прочитанная Ортопедом Библия, где он особо проштудировал Ветхий Завет. Из Священного писания он вынес твердое убеждение, что все семиты – сволочи, что их надо давить и что даже в древности об этом, прекрасно знали. Денис попытался объяснить возбужденному Мишелю, что, для начала, семитами являются очень многие народы, а не только евреи и арабы и, в сущности. Ветхий Завет есть не что иное, как довольно злой пасквиль на политические дрязги того времени, к тому же написанный, судя по исследованиям текста, женщиной-палестинкой. Да и возраст произведения составляет не две тысячи, а четыреста лет.

Но не тут-то было.

Ортопеда эти разъяснения Дениса укрепили во мнении, что уже тогда прародители нынешней “Хезболлах” знали об особенных чертах иудейского характера, предлагали радикальные способы борьбы, и “русофил-ракетчик” записался в какую-то националистическую организацию.

Время от времени он подсовывал Денису брошюры о мировом сионизме, от косноязычия авторов которых волосы вставали дыбом, и участвовал в митингах, облаченный в черную форму. Дважды его приходилось вытаскивать из КПЗ, куда он попадал за разжигание национальной розни, последовательно подтрунивая над обнаруженными им в своей девятиэтажке несколькими семьями Кацев и Коганов.

Весельчак Ортопед пугал глав семейств своим бультерьером, названным в честь Комбижирика Георгием, рисовал карикатуры на членов израильского кнессета и развешивал их в подъездах, видя выходящего во двор дедушку Соломона, орал из окна: “Ну что, ребе, когда едем?!” Подозревая Мишу в склонности к насильственным действиям, Денис переориентировал его на безобидные шалости, опасаясь попыток физической расправы над приглянувшимися иудеями. Сам Денис национализма не понимал и ничего против семитов, негров и других народов не имел, предпочитая строить свое мировоззрение в соответствии с научными открытиями, а не бегать с циркулем для измерения формы черепа. “Гой” Ортопед независимость суждений Рыбакова уважал и постепенно охладевал к идейке переселения всех евреев на Шпицберген.

– У тебя еще контакты в антикварных магазинах остались?

Александр Николаевич вывел сына из размышлений.

– Да, конечно, – удивился Денис. – А ты что – пару экспонатов на работе прикарманил и теперь сдать хочешь? Сам же мне говорил, что жить надо честно…

Папик нахмурился.

– Деньги меня не интересуют… Гриша Абрамович звонил, спрашивал, есть у нас кто знакомый, чтобы его часы оценить. У него положение серьезное, что-то с родственниками… – Григорий Мульевич Абрамович бы приятелем Рыбакова-старшего еще со студенческой скамьи.

– Хорошо, я позвоню оценщику, пусть договариваются… Телефон его дашь?

– Записывай… Я ему сказал, что с тобой поговорю, он просил, чтобы кто-то из нас присутствовал…

– Зачем? Часы и без нас оценят…

– Боится, такое время…

– Ну пусть тогда в любой магазин позвонит, они бесплатно приезжают вещи оценивать. Я навскидку десяток солидных фирм назвать могу…

– Да звонил он уже, пробовал договориться. Там условия какие-то непонятные…

– Ну хорошо, я позвоню, не сложно…

– Только не затягивай.

– Ладно, в ближайшие дни.

Григорий Мульевич Абрамович радостно потер руки.

Он долго раздумывал перед разговором с Рыбаковым – государство обязало всех платить налоги, и ему не хотелось декларировать сумму возможной продажи.

Сама история появления тюрингских часов со вставками из фарфоровых миниатюр на нефритовом постаменте в семье Абрамовичей была туманной. Часы появились в квартире во время блокады, в тысяча девятьсот сорок втором году, вместе с несколькими картинами и сервизом времен Екатерины Второй. То ли они были обменяны на хлеб предприимчивым Мулием Моисеевичем, то ли просто вынесены из опустевшего дома – правды никто не знал. После войны из соседей в живых никого не осталось, гостей почти не приглашали, да и что сослуживцы Мулия из строительной конторы могли понять в редчайшем антиквариате. Часы как часы, старые, из потемневшей бронзы на подставке. К тому же, во избежание пересудов, они почти постоянно были накрыты скатеркой.

Только когда собирались родственники, скатерка снималась, сдувалась пыль, и Мулий наставительно, в сотый раз, рассказывал, как может несчастный, преклонных лет еврей обеспечить себе достойную старость, вовремя подсуетившись в нужном месте. И хотя толку от часов не было никакого, юный Гриша с удовольствием впитывал отцовские рассказы, каждый раз уснащаемые новыми подробностями, и мечтал о том, как заживет, когда часы будут проданы. Но время шло, Гриша, чтобы не идти в армию, поступил в институт, а часы все стояли. Он остался на кафедре института, женился. Отсутствие научных работ и изобретений Григорий объяснял пятым пунктом и происками завистников. Он безуспешно строил козни, написал гору анонимок и разоблачительно выступал на собраниях, но толку от этого не было – он все так же был мальчиком на побегушках, неким институтским посыльным. Мечты о красивой жизни не сбывались, родственники год от года все так же собирались послушать старого Мулия, давно впавшего в маразм, и все так же шипели друг на друга за съеденный лишний кусок фаршированной рыбки. Даже уехать в эмиграцию не удавалось – такая бездарь, как Григорий, не интересовал ни еврейские организации, ни сионистские фонды.

Когда государство изменилось, Абрамович воспрял духом.

Ему мерещились радужные перспективы собственного бизнеса, особняк, сверкающие лаком авто и длинноногие любовницы.

Григорий широко шагнул в мутноватый ручеек спекуляции, организованный его племянником Левой, свысока надавал ему ценных советов и уже через две недели бегал вместе с родственниками, собирая деньги для выкупа Левушки у дагестанцев. Тот приобрел у них фуру водки и расплатился негодными акциями своего прогоревшего компаньона Шварцмана. “Даги” не стерпели такой наглости от кучерявого виноторговца, и он месяц строил дом на хуторе под Выборгом, ожидая гонцов с выкупом. Деньги привезли лишь после демонстративного сожжения “Москвича” четыреста восьмой модели, принадлежавшего Саре Абрамович, сестре Григория. До этого момента “племя Соломоново” плакалось, что живет в полной нищете, и денег не давало.

Григорий обвинил во всем племянника, хотя сам же дал ему совет с акциями, и продолжал существовать в институте, “гоняя воздух”* с такими же придурками, как и он сам. Образованное при кафедре коммерческое предприятие являло собой кунсткамеру мертворожденных бизнесменов из числа сотрудников и постоянно закрывалось за неуплату по счетам за электричество.

Идея продать часы родилась у Абрамовича не вдруг. Он готовил родственников к тому, что ничего ценного в часах нет и что покойный Мулий жестоко ошибался, поверив недобросовестным людям. Родственники тоже были не лыком шиты и требовали независимой экспертизы. Григорий последовательно переругался со всеми и гордо отказал от дома. Тем более что родственники являлись в гости явно после недельного поста, да и полиэтиленовые мешочки с собой прихватывали на предмет “взять с собой, а то тетя Рива прийти не смогла, а она так курочку любит”.

Продавать вещь напрямую было опасно – знакомых, способных заплатить подобную сумму, не было, сдавать в магазин – там процент возьмут и в налоговую инспекцию документы отправят. Обиднее всего с процентом магазина – обычно он составлял не менее половины от выставляемой суммы. Абрамович хотел выручить тысяч двадцать долларов, а терять десять – это уже никуда не годилось. Да еще с остатка тридцать процентов государству отдать. Григорий не понимал, что именно с таких рассуждений начинается тернистый путь “непоняток” и трудностей, частенько приводящий за решетку или “на рыбалку”*. Отсутствие желания делиться равно возмущает и государство, и бандитов, ибо нарушает принципиальные основы перераспределения материальных благ.

Абрамович выбрал Рыбакова не случайно.

Он с института считал Сашку лохом, годным лишь для однократного использования, просто случая раньше не представлялось. Надо было только исхитриться выставить на продажу вещь не на свой паспорт, а потом пусть они сами с налоговой разбираются. Денежки получить – это главное, а от принадлежности часов отказаться можно. Рыбаковы сами продавали, вот документики и квитанции, пусть сами налоги и платят. А если повезет, то и полную сумму магазинного ценника стрясти можно – какой, мол, процент, ничего не знаю, продано, за столько, вот и будьте любезны до копеечки, нечего на других кивать.

Абрамович снова довольно потер руки.

Денис позвонил домой и узнал от жены, что его срочно разыскивают. Просили связаться с кем угодно из команды, чей телефон у него с собой. Причем как можно быстрее.

Глюк с Ортопедом грустно сидели за столиком в кафе. Денис расположился напротив и, подперев голову рукой, участливо смотрел на поникших братков.

– Такие дела, – протянул Ортопед. Предварительная история в его изложении сообщала о том, что Садиста с Паниковским ищут и собираются запереть*. Причем по подозрению в убийстве девушки. Это уже не лезло ни в какие ворота. Если бы искали за “замачивание” барыги – понятно, но девушек никто из братанов пальцем никогда не трогал. За такие дела свои голову отрежут, бывали прецеденты.

– А адвокаты?

– Да что они сделают, – тосковал Ортопед, – там глухо, свидетели их опознают. Садист ее на своей тачке подвозил. Барыга на них указывает, вневедомственную охрану себе выпросил, как главный свидетель…

– А вы небось валить его сразу собрались, – подколол Денис.

– Точно… Там еще сотрудники его фирмы поют, как соловьи, лавэ получили, вот и стараются… А в натуре он сам эту бодягу с агентством фотомоделей начал! Мы вообще отношения не имели, ну, открывает, типа, новое дело, расширяться будем…

– Раз ширяться, два ширяться…* – задумчиво скаламбурил Денис, – но дело-то как было? Я понял, что произошло убийство, но Олег с Паниковским при чем тут?

– Да в том-то и дело, что ни при чем, – горячо зашептал Глюк, – я отвечаю, за такие дела сами бы на нож поставили…

– Ладно тебе, – отмахнулся Денис. – В том, что ребята девушку не трогали, я не сомневаюсь. Я Олега лет пятнадцать знаю… Дело не в этом. Меня интересует, зачем на них указывать. Где труп нашли?

– На трассе, в лесу за аэродромом…

– Вот видишь! Кто бы братанов с этим связал? Никто.

– Барыга на них указывает…

– Именно. Значит, раскрутка от барыги идет. Если бы он не начал на Садиста с Паниковским показывать, то менты бы просто узнали, что девушка в этой фирме работала, и все. То, что Олег ее на машине подвозил, это не криминал. Я думаю, что никто бы внимания и не обратил. Ну, довез до метро, а дальше что?

– Потом уехал по делам…

– Я не об этом. Барыга зачем-то их подставляет, причем намеренно. Либо он сам и сотворил, что по времени не выходит, либо кого-то прикрывает, кого боится… Ты мне расскажи поподробнее, что Антон говорит…

– Да Антона сразу нашли, перетерли…*.

Он ваше обалдел. Сначала было сказал, чтоб барыгу гасили, да там не подступишься… Юристов вызвал, тебя найти надо было… Может, придумаем чего?.. Гранату, фугас помощнее…

– Ага, два кило тротила и достаточно номера дома, квартира уже не важна… Вы что, обалдели? Все равно искать не перестанут, а тут, считай, расписались – мы это, мы. Вот и главного свидетеля распылили на атомы… Берите нас, иродов! Совсем у вас мозги от жары растаяли. Нам и барыга, и убийца живыми нужны. Больше, чем ментам… Ты мне вот что лучше скажи – о бомбе подумал, а там что, подъезд не охраняется?

– Нет, только когда барыга уезжает-приезжает, ну и если сам вызовет…

– Это легче… А что братаны в тот день делали? – неожиданно спросил Денис.

– У Вилена были. Садист девушку подвез и в кабак. Паниковский там уже был.

– А почему барыга Паниковского приплел?

– Не знаю… – Ортопед почесал бритый затылок.

– В том месте, где труп обнаружили, ребята могли быть?

– Не, а чо им там делать? Лес…

– Хорошо. А где-нибудь рядом?

– Тоже нет.

– Да-а, – Денис побарабанил пальцами по столу, – всюду – нет, а при этом их ищут. Идиотизм получается. Или вы мне всего не говорите, или я что-то упустил…

– Да все мы говорим. Сами уже бошки набекрень свернули, пока думали…

– Тогда по новой. Имеем – труп девушки, найденный в лесу за аэропортом, и двух подозреваемых.

В активе – показания барыги и пары его сотрудников. Сами показания гроша ломаного без трупа не стоят. В пассиве у нас – отсутствие хоть какого-то понимания, кто убийца и зачем все это надо… Бред какой-то. Стивен Кинг по-русски…

– Может, подстава ментовская? – предположил Глюк.

– Не может, – отрезал Денис, – это тоже из области фантастики. Труп есть? Есть. Настоящий? Настоящий. Все, вопрос закрыт, менты на подставу с реальным жмуром не пойдут. Сведения о деле у нас надежные? Все действительно так?

– Да, у Тулипа эксперт в Главке знакомый, он и сообщил, чо как. Если еще что – сразу звонит…

– Денег много дали?

– Пятеру…

– Тогда должен. Хорошо, когда в районе аэропорта кто-то из этих двоих был в последний раз?

– Недели две назад… Садист Пыха с Бэтменом в Италию провожал, но из города не выезжали, отвезли, посадили в самолет и обратно… Паниковский там уже с полгода не был, если не больше…

– Слушайте, а как вы меня между собой зовете? – неожиданно спросил Денис.

– Сухарь*, – сконфузился Ортопед.

– Понятно, – Денис усмехнулся. Несмотря на кажущееся отсутствие у братков абстрактного мышления, любое прозвище било точно в цель и прилипало фактически навсегда. В случаях, когда кличка совсем уж не устраивала владельца, ее ехидно меняли. Например, с Пуза на Желудок, свято следуя примеру Николая Первого, в течение десяти лет рассматривавшего многочисленные просьбы купца Семижопова сменить тому, хоть на одну буковку, столь режущую слух и богопротивную фамилию. Пройдя через мытарства имперской канцелярии, купец наконец получил вожделенный вердикт, где ему монаршей милостью предписывалось отныне именоваться Шестижоповым. Ибо имя – оно от Бога и менять его по собственному глупому разумению не след, надобно своим старанием и усердием заслужить достойное, а не бумажки свои корявые самодержцу подсовывать, отвлекая его от дел государственных и значительных.

– Но все-таки как оказалось, что указывают на братанов?

– Не знаю… – Ортопед выглядел растерянным. – Садист довез девушку до “Маньяковской”*, побазарил по дороге, типа, увидеться как-нибудь, и все… Паниковского вообще не было…

– Где они сейчас?

– На турбазе… Антон же сказал пока уехать…

– Ищут их плотно?

– ГУВД… Убойный отдел…

– Да, совсем плохо. Легко при задержании завалить могут. И ментам в кайф, дело якобы раскроют… Значит, план такой – сегодня же они должны оказаться в ментовке…

– Как в ментовке? – подпрыгнул Глюк. – Сдать, что ли?

– Ну ты деревянный, – Денис разозлился. – Сдавать их не нужно… Точнее, нужно, но не за убийство. Они оба должны сделать что-нибудь: нажраться там, побуянить, хулиганка, короче. Лучше у Вbлена, мужик свой, он мусоров вызовет, и их в камеру по сотке* определят…

– Вилен не пойдет, – покачал головой Ортопед, – его ж после этого завалят… Братву мусорам сдал…

– Ты примитивно мыслишь, Мишель. Братве все объясним. Нам надо: во-первых, три дня выиграть, чтоб их при задержании не застрелили, а второе – прокуратура, что дело ведет. Московского района, а мы их пристроим в Выборгский. За три дня информация только дойдет, я эту лабуду знаю, пока все бумажки оформят… Если дело о хулиганке заведут, а у нас к тому времени пока ничего не будет, их на Лебедева отправят. А мы по суду им меру пресечения изменим на подписку – районы-то разные. Даже если им обвинение по убийству предъявят. В Московском только потом дернутся, когда наши свалят. Но это, если мы с вами полные имбецилы. Во времена пошли, мокруху за мусоров раскрывать приходится!

– Так, – решил Ортопед, – я понял. Мы сейчас к Антону, перетрем. Ты где будешь?

– Дома.

– Сразу позвоним и, если он добро даст, заедем…

– Лады. Только сегодня обязательно, пока ориентировки не успели во все районы разослать.

– Понятно…