11

Существа, которые колонизировали этот лабиринт, были известны под общим названием НОГОН, но нам пришлось познакомиться только с небольшой и не очень представительной их группой.

Они жили в пещерах и называли сами себя «ахгирр», слово, которое на их текучем, булькающем языке означало примерно «хранители». Одновременно религиозная секта и этническая группа, ахгирры предпочитали придерживаться старинных традиций и обычаев. Большая часть их расы, как здесь, так и на родной планете, жила в крупных поселениях, которые назывались «фальны», по имени гигантского, похожего на гриб растения, которое, однако, к грибам не относится. Ахгирры, однако, любили свои пещерные сообщества, веря в то, что существа, порожденные землей, должны держаться поближе к месту своего происхождения. Невзирая на все это, они не отвергли науку и технологию. Они отнюдь не были луддитами, эти ахгирры, и за долгую историю своей расы произвели немало блестящих ученых4. Хокар, тот самый, который подобрал нас и привел в поселение, был геологом. Он как раз исследовал пустыню и был очень удивлен тем, что на этом столь мало посещаемом отрезке Космострады он увидел вдруг машины и людей. Он понял, что у нас не все в порядке, и поспешил с помощью. Ахгирры вообще таковы – теплые, дружелюбные, готовые всегда прийти на помощь и первыми завязать знакомство… и еще они очень похожи на людей. Их раса вообще больше всего соответствует людям из всех тех, которые мне приходилось встречать на Космостраде. Они двуногие, млекопитающие, десятипалые, двуполые, дышат кислородом. Тот костюм, который мы видели на Хокаре, оказался просто защитой от прямых солнечных лучей, которые они не переносят. У них два глаза, один нос, один рот, немного волос на теле и множество – на голове. Словом, все, как у людей. Хотя есть и различия. Их невозможно принять за людей. У них суставы не там, где мы привыкли. Их кожа прозрачна, а их странная кровеносная система, просвечивая, придает их коже яркий розовато-лиловатый оттенок. Глаза у них огромные и розовые, структурно они отличаются от человеческих. Их длинные прямые волосы цветом и фактурой походят на волокна кукурузных рылец. (Кстати, не-ахгирры – что означает, конечно, остальную часть расы – носят волосы в самых разнообразных прическах. Прически крайне важны в различении различных национальных и социальных групп, которых там весьма много.) Но по прошествии нескольких дней нам стало трудно думать про ахгирров иначе, чем как просто о необычной разновидности людей.

Самой первой задачей было вытащить Сэма из песка. У ахгирров почти нет тяжелого снаряжения и орудий, но они сделали вызов в ближайший фальн, как мы потом узнали, и запросили тягач. Очень скоро по Космостраде прополз странного вида тяжелый тягач и сделал все, что нужно. Мы отцепили трейлер, и тягач проволок Сэма по пустыне к входу в пещеру, где жила колония ахгирров. Ариадну пришлось оставить в трейлере, но машинка Карла проехала это расстояние собственными силами, что никого не удивило. Я уже ждал, когда эта штука полетит.

До сей поры все беседы между двумя расами велись с помощью обычных полупонятных жестов и рисунков, но, к счастью, ахгирры – компьютерные мастера, и, как только они разрешили проблему компьютерной совместимости, они нырнули прямо в языковые файлы Сэма – словари, словообрабатывающие программы, компиляторы и все такое прочее. Не успели мы оглянуться, как ахгирры разговаривали с нами по английски, причем на языке, который был совершенно понятен, пусть даже немного педантичен.

Они дали нам комнаты, в которых мы жили, пока они трудились над преодолением языкового барьера. Как потом оказалось, мы прожили там пять недель, но никто ни разу не дал нам понять, что наше пребывание там кому-нибудь надоело. Ахгирры были очень рады подружиться с существами, которые были столь похожи на них. По планете понеслись слухи. Мы стали чем-то вроде сенсации.

Второй задачей стало раздобыть новый роллер. Это наверняка должно было стать проблемой. Мой тяжеловоз несколько необычной модели. Он, был построен по землянской спецификации и чертежам, но его сделали на другой планете. У меня всегда были страшные сложности с покупкой запасных частей к нему. Здесь, на расстоянии многих световых лет от земного лабиринта, это могло оказаться просто невыполнимым. Нам сказали, что в нескольких планетах отсюда был кусок Космострады, вдоль которого располагались склады металлолома и брошенных машин. Может, нам стоит попытать свое счастье там? Карл и Роланд вызвались ехать, а Хокар взялся быть их проводником. Их не было два дня. За это время остальные взялись за починку трейлера. Починить покореженную дверь труда не представляло, но все задние камеры и сенсоры были почти совсем выжжены, что означало необходимость покупать им на замену инопланетную технику. И все это означало, что придется приспосабливать все, что не подходит, к нашему тяжеловозу. Но нам придется это сделать, если мы не хотим совсем ослепнуть сзади. Нам придется поехать в фальн, чтобы сделать все необходимые покупки.

Однако, прежде чем дошло до этого, Хокар, Роланд и Карл вернулись с почти новой парой роллеров. Наконец-то долгожданный миг удачи.

– Мы шарили, как стервятники, во всех складах металлолома и свалках брошенных машин, – сказал Роланд за обедом в наших комнатах в пещерном городе ахгирров. – Ничто не напоминало даже отдаленно тех машин, которые обычно видишь в земном лабиринте или в соседних. Нас это сильно обеспокоило, но Хокар сказал, что видел такие же машины, как твой тяжеловоз, хотя его водили не человекообразные существа. И так оно и оказалось…

– Мы нашли брошенный тяжеловоз, правда, только кабинную часть, но очень похожий на твой, – вставил Карл. – Даже украшения на кузове те же самые, те же декоры.

– Хозяин этой брошенной колымаги сказал, что люди, которые тут бросили машину, выглядели совсем не так, как мы, имея в виду, что это был не человекообразный народ, конечно, – сказал Роланд.

– Передние роллеры были в очень хорошем состоянии, – продолжал Карл, – поэтому мы купили их. Кстати, очень выгодно получилось, потому что Хокар советовал нам, как правильно себя вести по этикету.

– Да уж, у ногонов странные ритуалы, когда дело доходит до торговли, – рассказывал Роланд. – Приходится обращаться к продавцу с тем, что ты готов купить все, чем он владеет, причем за ту цену, которую он назначит, а продавец, в свою очередь, должен притвориться, что просто невозможно, чтобы вам понравился тот не имеющий ценности мусор, которым он владеет, независимо от того, как низко он опустит цену.

– У бродячих торговцев тут просто лафа, – прокомментировал я, протягивая руку за второй порцией потрясающего овощного рагу, состряпанного Дарлой из свежих продуктов, которые Шон и Лайем принесли с собой.

– Как я уже сказал, все это сплошная поза. Весьма скоро на поверхность вылезают самые эгоистичные интересы всех, кто участвует в сделке, а тогда все приемы хороши.

– Ну, что же, звучит как нормальный, здоровый подход к делу, – сказал я.

– Очень уж много времени на это уходит, – сказал Карл. – Примерно час ушел на то, чтобы все-таки заключить сделку.

Я повернулся к Рагне, который посасывал жидкую кашицу через соломинку из красивого декоративного, кувшинчика.

– Я так понимаю, что ущучивание каждого гроша высокое искусство для вашего народа.

Рагна перестал прихлебывать, заморгал своими огромными розовыми глазами, потом дотронулся до голубого обруча, который на самом деле был прибором, родственным универсальному переводчику. Это был просто очень крупный для своих масштабов интегрированный компьютер, но программное обеспечение у него было просто замечательное. Однако время от времени моя не совсем правильная речь, жаргонизмы и сокращения ставили его в тупик. Кроме того, любой переносный смысл вызывал у программ головную боль. Но наши беседы вполне адекватно переводились в обе стороны.

– Я думаю, что ущучивание каждого гроша у моего народа воистину достигло статуса высокого искусства, если говорить в переносном смысле. Если же понимать это буквально или в денотативном смысле, то забудь про это, кореш.

Я подавил хихиканье.

– Рагна, твои языковые способности с каждым днем все лучше и лучше, не говоря уже о твоем владении английским. Я должен поздравить тебя с этим.

– Разумеется, я несомненно благодарен тебе.

– Мне кажется, – сказал Джон, – что через пару дней ты совсем забросишь этот обруч.

– О да, это вполне вероятная возможность, так я думаю. Даже сейчас вы имеете возможность увидеть… – осторожно Рагна снял гибкую ленту обруча с головы обеими руками и положил обруч на стол. Еле понятным заплетающимся языком, непрестанно побулькивая, он сказал:

– Не помогательная языковая возможность мозга вполне неплохо, а? Помогая биологическому аналогу быть способным функционировать обучение не есть то самое, что говорить не таком?

– А? Чего? – спросил Джон.

– Вопросительный Ремарк, да? – тонкие белые брови Рагны нахмурились от напряжения.

Нам все-таки удалось убедить Рагну надеть обруч снова.

Остальная часть обеда прошла в болтовне. Когда мы откинулись от стола, попивая пиво и рыгая, Сьюзи серьезно посмотрела на меня.

– Что такое, Сьюзен? – спросил я.

– Ну и куда мы отправимся отсюда?

– Хороший вопрос, – я повернулся к Шону и Лайему. – Что у вас получилось по части карт, парни?

– Чертовски мало, – сказал Лайем, потом почтительно поклонился Рагне. – Разумеется, Рагна и Хокар и остальные очень старались помочь. Просто дело в том, что на какие бы здешние лабиринты мы ни смотрели, оказывалось, что все они нам не известны. – Он провел рукой по спутанным белокурым волосам, потом вздохнул и выпятил губы. – Мы и впрямь, черт побери, потерялись.

Я кивнул.

– Дарла, может ли Винни нам помочь?

Винни, которая сидела возле Дарлы, печально посмотрела на нас, прожевывая свои побеги и листья.

– Боюсь, что нет, – сказала Дарла, – мне кажется, теперь ясно, что познания Винни в области Космострады не универсальны. И она не сможет вывести нас как надо на правильную дорогу просто с помощью своих эмпатических возможностей.

– Ну что же, я этого никогда и не ожидал, – ответил я. – Роланд, мы уже нашли, в каком месте Галактики мы находимся?

– Это было довольно легко. Ахгирры в астрономии понимают примерно так же, как и люди. Однако мне весьма тяжко пришлось, пока я разбирал их карты… – Роланд посмотрел на Рагну, потом небрежно закатил глаза к потолку пещеры.

Я знал, на что он намекает. Каждая раса что-нибудь да делает плохо. С ахгиррами беда была в частности с картографией, а в общем – со всяким изобразительным искусством. Мне пришлось видеть их графику на экранах компьютеров – графики, карты и прочее. Я не мог понять, где тут начало, где конец. Можно было бы думать, что некоторые символы просто универсальны и одинаково будут поняты любой расой. Вот и нет. Нарисуйте стрелку на карте любому инопланетянину, показывая, куда ему надо идти, и он вам скажет: как красиво. И что бы это значило? Ахгирры тоже ничего не понимают в стрелках. Их символом направления, вектора и тому подобного служит кружочек в начале линии, а не в конце. Интересно, но глупо. Разумеется, я человеческое существо, поэтому я уже полон предрассудков. Для ахгирров все это имело абсолютно понятный смысл, но нам туго пришлось, пока мы разбирали их дорожные карты, как компьютерные, так и нарисованные на бумаге. (Что касается стрелок и стрел, так я выдвинул теорию, что, поскольку ногоны до недавнего времени были только пещерными жителями, они недавно изобрели лук и стрелы. Роланд, однако, не согласился, утверждая, что и стрелка на карте, и лук со стрелами – вообще недавнее человеческое изобретение.)

– Насколько мы смогли установить, – продолжал Роланд, – мы здорово отклонились от маршрута Винни, мы где то на внутреннем краю ответвления Ориона. Нам надо ехать в противоположном направлении.

– Насколько далеко нам придется ехать в правильном направлении, пока мы не окажемся перед необходимостью проскакивать в неизвестный портал?

– Примерно тысячу световых лет, что при нормальной скорости получается около десяти тысяч километров по Космостраде.

Я досадливо поцокал языком.

– Чертовски длинная дорога, которую придется преодолевать только для того, чтобы в конце проскочить неизвестный портал. С тем же успехом можно проскакивать сквозь любой и рискнуть на этом, потому что мы и так настолько неудачливы…

Роланд нахмурился.

– Не нравится мне мысль проскакивать бесцельно и наугад в никуда. Мы можем потеряться уже безнадежно.

– А сейчас мы в каком положении?

Роланд пожал плечами.

– Верно. – Он задумчиво посмотрел на свою пустую тарелку, потом ударил по столу кулаком возле нее. – Черт. Если бы только можно было что-нибудь вытащить из этого черного кубика.

Я посмотрел на Рагну.

– Ваши ученые чего-нибудь добились от этой фигни?

Рагна скорбно посмотрел на меня.

– Боюсь, что удачи нам досталось количество, тождественное количеству дерьма.

Снова все закашлялись, подавляя хохот.

– Однако, как бы там ни было с другой стороны, – продолжал Рагна, – мы слегка сомневаемся, что это – карта, – все за столом подняли брови, кроме Роланда.

– Что заставляет вас в этом сомневаться? – спросил Джон первым.

Рагна сделал царапающее движение пятью пальцами правой руки. Это у его народа был жест растерянности и сожаления.

– Ах, мои добрые друзья – этого я не имею возможности сказать. Я не ученый. Я не могу быть заставляющим вас понимать с одной стороны, если я сам не иметь представления о том, что мне говорят ученые – с другой стороны.

Джон на миг прищурился, переваривая сказанное, потом ответил:

– Понятно.

Статус Рагны в колонии был примерно равнозначен мэру, но положение его не было официальным, насколько мы понимали. Он просто был человеком, к чьему мнению прибегали в самых ответственных моментах или по вопросам чрезвычайной важности. Он не держал конкурса, чтобы занять это положение, не правил по принципу своего происхождения, власть его не считалась от божества. С его стороны это скорее была просто обязанность. Кому-то надо руководить.

– Но я могу говорить такое, – продолжал Рагна, – наши технические индивидуальности говорят мне, что там внутри нечто странное. И они говорят, что ничто не может войти в этот черный кубик. Наоборот, что-то должно из него выходить.

Я сказал:

– Ты можешь сказать нам, что, по их мнению, находится внутри кубика?

Снова он сделал царапающее движение.

– Ах, Джейк, мой друг, это и есть то, что трудно. Они говорят, что… внутри есть огромность пустоты, – он заморгал, его молочного цвета среднее веко закатилось вверх, прежде чем глаза его прикрылись веками. – Но это такое ничего, которое они не могут понять.

– Понятно.

Правильно.

Общий вздох за столом.

– Ну ладно, – сказал я после долгого молчания. – Остается сказать, что нам надо взять все эти дорожные карты и что-то придумать. Похоже, что каждый лабиринт обрастает легендами насчет того, что находится по другую сторону многочисленных неизвестных порталов. С помощью Рагны, может, нам удастся принять решение, основанное на этом.

– В таком случае, – сказал Роланд, – я стою за то, чтобы выбрать один наугад.

– Ты не можешь знать, Роланд, правильно ли твое решение, – ответил я, – а вот у слухов всегда есть хоть крупинка правды в основе. И у легенд тоже.

– Я согласен, – сказал Джон.

– Но ахгирры не так давно заселили этот лабиринт, чтобы у них появилась космострадовская мифология, – возразил Роланд, повернувшись к Рагне. – Как ты считаешь?

Рагна притронулся к своему головному обручу.

– Я не уверен… а, да. Мифология. Да, я могу ответить на этот вопрос утвердительно, что будет правдой. У нас есть такие истории и легенды.

– Ну что ж, – натянуто улыбнулся Роланд, – значит, я неправ.

Ремесленники-ахгирры помогли нам приделать Сэму новые роллеры. Я хотел было им уплатить, но они не желали и слышать про это. До сих пор никто не заговаривал об оплате за то, что они для нас сделали, никто не заговаривал и потом.

Новинки прекрасно сидели на Сэме, и я поехал назад, на дорогу, забрать наш трейлер. Это меня немного успокоило. Трейлер, который так просто сидел поперек дороги, был самым предательским моментом. Я считал маловероятным то, что Мур последует за нами через неизвестный портал, но никогда нельзя сказать наверняка. Он мог оказаться ровно настолько безумным. Кроме того, я волновался насчет тех, кто захотел бы поживиться этим добром, что осталось в трейлере, хотя этот портал весьма мало использовался.

Теперь, притащив трейлер ко входу в пещерный комплекс, мы стали заниматься починками всерьез. Оказалось, что причиненный ущерб больше, чем мы сперва думали. Маленький моторчик, который поднимал и опускал дверь трейлера, был совершенно бесполезен, а воздухонепроницаемая силиконовая прокладка вокруг дверей висела клочьями. Где нам найти замену? Карл и Роланд готовы были поехать и поискать брошенный трейлер на складах металлолома, и я готов был сказать им добро, но ремесленники-ахгирры велели нам успокоиться. Они преспокойно могли сделать в своих мастерских все механические детали, которые были бы нам нужны. Относительно электроники нам, скорее всего, придется все-таки поехать в фальн. Конечно, они могли бы сделать нам и самопальную электронику, но легче будет все-таки поехать и купить модули для всех устройств, которые нам нужны. Они предложили послать с нами технолога, существо женского пола по имени Тиви, чтобы она могла помочь нам купить именно то, что надо. Я чувствовал, что ехать надо самому. Местные ремесленники прекрасно знали свое дело, но я знал свой тяжеловоз, и я не хотел, чтобы им пришлось мотаться туда-сюда на случай, если мне не подойдут те детали, которые они купили. Кроме того, мне самому хотелось посмотреть, что это за такие комплексы – фальны.

Но наступил большой период праздников ахгирров, когда все бросали работу на неделю. Законы были очень строги никакой работы, никаких покупок, ничего совсем в эти святые дни. Они назывались Временем Постижения Глубинных Уровней (это весьма несовершенный перевод). Эти праздники считались самыми священными в году.

– Не сомневаюсь, что и секса в эти дни тоже не полагается, – высказала свою догадку Сьюзен. – Очень жаль, что некоторые религии так устроены.

– Я даже не уверен, что то, что они исповедуют, можно назвать религией.

– Я подумал и сказал: – Мне кажется, что и то, что исповедуешь ты, нельзя назвать религией.

– Телеологический пантеизм – это не религия. Это просто точка зрения на вселенную и ее процессы.

– Угу. Расскажи мне про это побольше.

– Потом. Давай-ка посмотрим, что тут вокруг.

Кроме просто прогулок, Сьюзен и я воспользовались свободным временем, чтобы исследовать некоторые части огромной пещерной системы, в которой ахгирры устроили свои дома. Это было потрясающее место. Во мне есть какая-то клаустрофилия, любовь к замкнутым пространствам. Я обожаю пещеры, и Сьюзен оказалась таким же восторженным спелеологом.

Поэтому мы отправились в мирную тишину необжитых регионов пещер. Мы ходили по гладкостенным залам, галереям, в которых была масса уровней, огромным пещерам с фантастическими скальными монументами, которые стояли во тьме, как часовые. Мы шли около потоков лавы, застывших миллионы лет назад, ползли по туннелям, похожим на влагалища, потому что прохождение по ним будило в психике воспоминания о рождении. Однажды мы пролезли по извилистому боковому ходу, который уперся в грот-мешок, где стены восхитительно сверкали огнями в свете наших фонариков. По гроту протекала подземная река, спускаясь небольшим водопадом. Мы там провели условную ночь, восхищаясь красотой места. Мы открывали в нем все новые и новые прелести.

Были и другие чудеса. Мы находили сферические залы, сотни их были раскиданы по всем пещерам. Видимо, их сформировали газовые карманы, замурованные кипящей лавой. Мы звали их куполами наслаждения. А в тех местах, которые не были затронуты вулканическими проявлениями, на каждом шагу попадались странные геологические формации. По большей части те процессы, которые тут проходили, были совсем не похожи на соответствующие земные. Там были залы, которые по стенам были словно заглазурованы слоем стекла толщиной сантиметров в десять, были там и залы, походившие на комнаты, которые архитекторы Баухауса могли бы придумать под влиянием мощных наркотиков, пещеры, которые выглядели так, словно были убранством кафедральных соборов, альковы, где наплывы лавы образовывали весьма интимные уголки, проходы со стенами в узорах и складках, пещеры с резными потолками, портики с тонкими изящными колоннами, и все это было безошибочно природным образованием. Прямых углов тут не было. Скалы были обточены, но не срезаны. Никаких следов резца, никаких обломков, которые свидетельствовали бы о том, что камень кто-то обрабатывал. Ничего подобного. Во всем этом была хаотичность природы.

И ни одного хоть плевого сталактита во всех пещерах.

– Я всегда забываю, – сказала Сьюзен, – это сталактиты свисают сверху, а сталагмиты торчат вверх? Или наоборот?

– Нет, по-моему, ты права.

– Я вечно их путаю.

– Ну и ладно, тут и так нет ни одного, чтобы ты могла их путать.

– Чтобы меня запутать, много не надо.

В первородной тьме, как в матке, Сьюзен прижалась ко мне теснее.

– Интересно, почему, – сказала она.

– Что – почему?

– Почему тут ничего этого нет?

– Ничего – это ты о чем?

Она куснула меня за ухо.

– Сталактитов, глупый.

– А-а-а. Нет извести, вот почему.

– Извести?

– Угу. Я думаю, причина в этом. Это же практически безжизненная планета. Так получается по словам Рагны. По большей части тут живут микроскопические организмы. Жизнь тут так никогда и не начиналась. А известняк – он получается из таких организмов, как кораллы, полипы, всякое такое. Там, на земле, все это есть. А тут – кто знает, какие тут процессы, если они тут вообще есть. Чтобы получились сталактиты, нужно, чтобы была вода, богатая карбонатами или еще чем-то в этом роде.

– И чтобы получились сталагмиты?

– И сталагмиты.

– Интересно.

– Нисколечко.

– Нет, я правду говорю. Меня всегда поражало, что ты так много знаешь для простого водителя тяжеловоза.

– Чей-то ты такое говоришь?

Она хихикнула.

– Прости, я не совсем то хотела сказать. – Она поцеловала меня в щеку.

– Ты очень странный, такой странный.

– Это как же?

– Ну… – Она легла на спину. – У тебя, совершенно очевидно, было какое-то образование. Мне кажется, что даже очень неплохое. Правильно?

– Ну да, кое-чего набрался в жизни.

– Правильно. Университет Циолковскиграда, готова поспорить!

– Верно, – признал я.

– Я так и знала. Аспирантура?

– Кое-какая. Год, если правильно помню. Столько лет прошло.

– И что ты делал?

– Я собирался писать диссертацию по правительственному управлению.

Она страшно удивилась.

– Это каким же образом тебе удалось пробраться в эту программу? Ведь набор в нее был весьма и весьма ограничен!

– А я совсем туда не пробирался. Меня даже попросили поступить именно гула. Кто-то, видимо, решил, что я прекрасный материал для будущего бюрократа. Им время от времени нравилось набирать кадры из глубинки и всякое такое. Так, по крайней мере, было раньше. – Я повернулся на бок. – Ты должна помнить, это было почти тридцать лет тому назад. Университет Циолковскиграда был тогда захудалым институтом, кучка надувных куполов и сарайчиков из дюропены. Это был единственный университет в колониях.

– Наверное, требования на приемных экзаменам были весьма суровые.

– Так оно и было. Я признаюсь, что некоторый природный ум у меня был. Я был молод, мне нравилось учиться, я устал от фермы. Казалось, что на тот момент пойти учиться было неплохо.

– А ты бросил.

– Угу.

– Чтобы водить тяжеловоз.

– Нет, тогда я отправился обратно на ферму. К тому времени у меня открылись глаза.

Она повернулась на бок, чтобы смотреть мне в лицо.

– Ты отказался от очень многого. К сегодняшнему дню ты мог бы стать функционером администрации колоний высокого уровня, с доходом в шесть цифр величиной и дачей на какой-нибудь курортной планете, которую бы сам выбрал.

– Вместо этого у меня есть свобода дороги, очень немного обязанностей и чистая совесть. Никаких долбаных денег, никакой дачи, но все, что мне нужно.

– Понятно.

Мы долго молчали.

Наконец я сказал:

– Должны были бы быть сталактиты.

– Хм?

– Похоже на то, что нечто похожее на них тут должно было бы быть. Пещеры обычно появляются из-за того, что вода разъедает скалу из растворимого в воде минерала, вроде известняка. Я не знаю, что тут за камень – я совсем не геолог. Наверное, гипс, или что-то вроде того. Но в этом случае…

– А разве лава не проела эти пещеры, по крайней мере, какие-то из них?

– Да, в некоторых явно поработали вулканические процессы. Но самые диковинные формации наверняка должны быть результатом какой-то весьма экзотической геохимии.

– Ну что ж, ведь так и должно быть – это же другая планета, – сказала она.

– Угу. Но это мы тут чужие, лапочка.

– Пододвинься поближе, ты, страшное инопланетное существо. – Помолчав, она спросила: – Батюшки, а это что такое?

– Сталактит.

– Сталагмит, – поправила она, ложась на меня.

Мы даже потерялись там, внизу, что меня особенно не беспокоило. У нас была еда, реки свежей воды, больше тишины и покоя, чем доставалось на мою долю за последнее десятилетие. Это был первый настоящий отдых от дел, который мне удалось получить за… не знаю, за сколько времени. В конце концов Сьюзен стала немножко нервничать, предлагая мне постоянно начать серьезные поиски выхода наружу. Я сказал ей, что времени у нас для этого просто навалом.

– Но мы же все больше и больше теряемся, – запротестовала она.

– Вовсе нет, – сказал я, присев возле стены туннеля. – У меня тут замечательные данные на этом прелестном карманном сейсмометре, который нам дал Рагна. Помнишь тот зал, который мы назвали Чичестерским собором? Он, вероятно, не более чем в пяти метрах отсюда, по другую сторону стены.

– Но мы там были несколько дней назад.

– Позавчера.

– Как нам пробраться через пять метров скалы?

– О, есть другой путь обратно. Это просто означает, что мы не на самом деле потерялись. Мы все это время находимся, в общем, в одном и том же регионе. Нам надо сделать единственное найти короткий обратный путь в Чичестерский собор. Оттуда мы сможем вполне легко найти по лучу последний оставленный нами передатчик.

– У тебя это так легко на словах получается.

– Кроме того, Рагна и его люди должны были уже пойти пас искать. Если ты помнишь, это все было задумано как однодневный поход с ночевкой. Они уже начали беспокоиться.

– Не говоря уже про Джона и остальных.

– Ну, – сказал я, – этим-то беспокоиться не о чем. Это не первая ситуация жизни и смерти, в которую мы попадаем за последние недели. В нас стреляли, нас бомбардировали, нас похищали, нас чуть не раздавил «дорожный жук», и мы мчались сквозь портал с бубликом в сахаре вместо роллера. Господи! Назови мне любую гадостную ситуацию – и я скажу, что мы в ней уже побывали. Как же ты можешь волноваться из-за такой мелочи, Сьюзи?

– Такая уж у меня натура, мне кажется.

– Сними одежду.

– Ладно.

Но прошло очень немного времени, прежде чем мне пришлось признать, что мы действительно потерялись. Сьюзен была целиком за то, чтобы пытаться все-таки отыскать выход, но я твердо решил, что надо оставаться на месте, разбить лагерь и ждать поисковую партию. Я напомнил ей о ее же собственном предостережении, что дальнейшие блуждания приведут только к тому, что мы потеряемся еще больше. Она вспомнила и согласилась, тем более, что еда стала подходить к концу, а найти что-нибудь на замену совершенно не было шансов. Если мы ограничим нашу активность, то тем самым ограничим и потребность в еде, кроме того, поделим ее точно на порции. Мы весьма неплохо справлялись с ограничением деятельности, но не раз ловили друг друга на том, что шарили в сумке с провиантом. Никто из нас как-то не мог по настоящему серьезно отнестись к нашему положению, но, по мере того, как проходило время, мы сообразили, что миновало уже четыре дня, мы постепенно протрезвели от беззаботности.

Потом стало еще хуже.

Это произошло в узком коридоре, стены которого были пронизаны боковыми туннелями, постепенно уходящими вверх, как дымоходы, через которые только Сьюзен могла протиснуться, чтобы посмотреть, не ведут ли какие-нибудь из них на более высокие уровни. Все последние дни, если верить показаниям приборов, мы постепенно спускались.

Я лежал, прислонившись к нашим рюкзакам и альпинистскому снаряжению, и только задремывал. Я был совершенно вымотан. Сьюзен надела свою ахгирранскую шляпу-шлем (который, кстати, замечательно ей шел) с фонариком на полях и, взяв биолюмовый фонарик, отправилась исследовать коридор-дымоход подходящего вида в конце короткого бокового туннеля. Она настояла на том, чтобы я остался и отдохнул, и я не беспокоился. Я все еще мог слышать, как поскальзывались и скрипели ее высокие сапоги в конце туннеля. Она сказала, что не станет забираться слишком высоко, просто ровно настолько, чтобы увидеть, куда ведет этот туннель и не расширяется ли он к середине.

Если ей встретится именно такой туннель, то она посмотрит, не смогу ли я пробраться через него, предварительно связав наши рюкзаки и привязав к ним веревку, чтобы потом можно было бы их втянуть.

Поэтому я просто лежал у стены, сосредоточив взгляд на интересных кристаллических узорах на потолке, которые своеобразно мерцали в свете моего фонарика, укрепленного на шлеме. Это был переливчатый узор, который менялся и сверкал в зависимости от того, как я поворачивал голову и как падал на него свет. Цвета были в основном индиго и фиолетовый. По краям мерцали иногда розовый и красный. Когда я смотрел, как то переливаются, то танцуют эти краски, я чувствовал, как они меня гипнотизируют. Я впал в странное состояние, думая главным образом про Дарлу и Сьюзен, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Я, чуть погодя, увидел лицо Дарлы. Оно приняло свои очертания в танце кристаллов или просто наложилось на них. Лицо Дарлы было само совершенство. Если такое может вообще существовать. Если не считать слегка выступающей вперед нижней челюсти – а я находил это особенно привлекательным: ее нижняя губа приобретала совершенно соблазнительные и чувственные очертания. Симметрия ее лица притягивала, прелестные пропорции приближались к шедевру искусства.

Профиль: какая комбинация изгибов и линий могла бы быть столь же нежной и в то же время математически точной? Разница на миллиметр – и вся органическая правильность творения исчезла бы. Да – это вопрос математический, но это не уравнение, и никакое, даже самое загадочное уравнение, не в силах описать это. Такие лица, как ее, надо воспринимать как целое, одним вздохом. Все вместе замечательно сочеталось: скульптурный шлем темных волос, полные губы, приподнятые скулы, слегка раздвоенный подбородок… и глаза, конечно. Голубые глаза цвета какого-то девственного неба, если на него смотреть со стратосферных высот, словно из орбитальной станции. Голубой цвет, за которым едва прячутся звезды. Ее красота была красотой арктической. Но посмотрите поглубже в ее глаза – и что вы там увидите? Расплавленные, раскаленные точки, пылающие прожекторы. Изнутри она чем-то пылала. Я не знаю, чем. Может, ее идеей, своим диссидентским движением? Может быть, мною? В этом я сомневался. Она обманула меня, даже использовала меня, хотя она каменно-уверенно утверждала, что все это – для моей же пользы. Временами я склонен был согласиться.

Но иногда… все-таки неизвестно было, какие мотивы руководили Дарлой. Несомненно, она не желала мне никакого зла. Но у меня было сосущее чувство, что я просто был еще одним винтиком в огромном скрипящем механизме – причем она признавала, что не она создала или придумала этот механизм. Но она, однако, сама назначила себя на роль техника смотрителя, который то смажет там поистершиеся шестерни, то протрет запылившиеся тросики. Она посвятила себя тому, чтобы все это держалось вместе, чтобы все это гремело и звенело так, как надо, пока не выполнит ту таинственную задачу, для которой создатели машины и предназначили ее. Это была Машина Парадокса, и она правила всем происходившим.

Я понял, что я глубоко люблю Дарлу. Невзирая ни на что. Это был один из тех фактов, которые таятся в тени, потом выскакивают из темной ниши и говорят:

– А я тут!

Словно вы про это и так все время знали. Невзирая ни на что.

Прекрасная дама без сострадания взяла меня в плен. И я не мог ничегошеньки с этим поделать.

Сьюзен?

Сьюзен. Я проиграл в памяти сцены последних нескольких дней. В каком-то смысле, это были просто порнографические видеофильмы. Если посмотреть на дело с другой стороны, то перед вами были два человека, которые наслаждались обществом друг друга, радовались тому, что могут доставить друг другу удовольствие. Тут были и теплота, и дружба своего рода… может быть, даже зачатки любви. Но я понял, что не могу сравнивать свои чувства к Дарле и Сьюзен. Они были несопоставимы. Остальное – просто семантика. Назовите то, что я чувствую к Дарле, страстью – вполне могло быть и так, но это была весьма разреженная страсть. Я просто интуитивно чувствовал, что каким-то непонятным образом судьбы Дарлы и моя неразделимы.

И я совершенно не был уверен в том, что Дарла мне нравится. Она все-таки стремилась к тому, чтобы людям с ней не было спокойно, причем делала она это странными и тонкими способами. Может, дело было только в ее поразительной красоте – большая часть людей, скажем прямо, не отличаются красотой, и совершенство во плоти рядом с нами порой пробуждает странные чувства. Но я подозреваю, что именно ее отстраненность, которая проявлялась время от времени, смущала меня больше всего. Она была сторонним наблюдателем событий. Ей не то, чтобы не было интересно все, что происходило, просто она словно не была заинтересована. Она была объективна и не скована никакими предрассудками. Я не скажу холодна. Она просто была Хранителем Машины. Однако вот Сьюзен мне нравилась. Снова семантика. Хотя не всегда с ней удавалось как следует ладить, она все-таки в конце всегда поддерживала меня, поддерживала то, что я делал. Она доверяла мне, а я ей. Я мог ее понять. Ее слабости не были пятнами на во всех отношениях безупречной женщине, но словно они были отражением всего того, что нетвердо и непрочно во мне самом. Какая-то часть меня ничего этого не хотела. Что-то во мне хотело бежать… но не от чего-то, как раньше было, а к чему-то. Домой. Назад, в безопасность, ко всему знакомому. Я хотел бы выбраться из всего этого, избавиться от всякой ответственности. Я не был никаким героем, я понимал, что нечто внутри меня, глубоко-глубоко, иногда трусило так же отчаянно, как это выражала внешне Сьюзен.

Но это было нечестно. Сьюзен выдерживала под невыносимым напряжением – и не сломалась. Она не расклеилась.

Почему бы не сказать, что я любил Сьюзен?

Я снова проиграл свои воспоминания. Я любил ее чувственность, ее готовность принести мне наслаждение. Это то, что очень легко любить, может быть, но между мужчинами и женщинами те связи, которые соединяют две переплетенные нити, и есть главное, и это часть того, что привязывало меня к Сьюзен. Эти объятиям полные теплого тела, гладкая кожа в темноте, глубокий колодец ее рта…

Что-то стояло как раз на границе лужицы света, которую отбрасывал мой фонарик на шлеме. Справа я просто уловил это как чье-то присутствие. Потом углом глаза я стал различать какой-то силуэт. Очень немного вариантов моего дальнейшего поведения представились мне. Я мог продолжать лежать здесь, надеясь, что, кем бы это существо ни было, оно перестанет значительно дышать вот так, в темноте, ему надоест это времяпрепровождение, и оно уйдет. Можно было еще вскочить и удрать обратно в туннель в безумной и тщетной надежде, что я быстрее него. Но что я стал бы делать в конце туннеля? Там глухая стена. Нет. Мне нужно было оружие. Рагна дал нам кое какие инструменты для альпинизма, и один из них напоминал пику со странным крюком, который, как я знал, лежал возле моей левой ноги. Если я смог бы создать отвлекающий маневр…

Я швырнул свой шлем в существо, таящееся во тьме, перекатился, схватил пику, вскочил на ноги и стал ею размахивать. Шлем не попал в цель, отскочил от стены и упал вверх ногами за небольшим выступом стены. Я отстегнул биолюмовый фонарик от пояса и включил его, выхватив из темноты огромный силуэт с багровыми и розовыми пятнами на желтой шкуре, который стоял меньше чем в трех метрах от того места, где я только что лежал.

Мои действия потрясли не-буджума до крайности. Он отпрянул назад, размахивая своими тонюсенькими лапками так, словно хотел защититься от удара.

– Ой, мамочки! – провякал он странно знакомым голосом. – Господи! Батюшки светы!

Потом существо повернулось и помчалось по коридору, пропав в темноте.

Ошеломленный, с отвисшей челюстью я стоял и ждал.

Может, через пятнадцать-тридцать секунд, не зная почему, я бросился за ним. Через несколько метров от того места, где стояло это существо, туннель стал спускаться, расширяясь, пока не превратился в огромный зал, весь пронизанный туннелями по стенам. Я бросился в самый широкий из них, бешено галопируя во тьме. Я не остановился, чтобы подобрать шлем, а биолюмовый фонарик был весьма тусклым. Дорога извивалась, потом стала потихоньку выпрямляться. Многочисленные боковые проходы пересекали главный туннель, я же мчался от одного туннеля к другому, посылая во все проходы лучик фонарика. На девятом туннеле мне показалось, что я что-то вижу, и я, не задумываясь, бросился туда.

Через десять минут я сообразил три вещи: первое – очень глупо было так убегать. Второе – я потерялся. Третье – биолюмовый фонарик начинал садиться. Через десять минут после этих просветлений я понял, что фонарик даже перестает светиться и что подземная тьма сгустилась вокруг меня. Трудно оценить абсолютную, категорическую тьму подземелья, пока ее не испытаешь. Только абсолютно слепые понимают, что это такое. Нет света вообще. Никакого. Я на ощупь пытался найти дорогу в том направлении, откуда, как мне казалось, я пришел. Как мне тогда померещилось, я это делал часами, все время призывая Сьюзен. Никакого ответа. Я медленно поворачивался, надеясь заметить в темноте свет фонарика Сьюзен, которая, несомненно, пошла меня искать. Но у меня не было никакой надежды, что она сама не потерялась. Я потерял счет времени, пока лежал в полудреме там, у стены туннеля, и теперь мне казалось, что я давно уже не слышал шарканья сапог Сьюзен, прежде чем не-буджум появился передо мной. У нее был еще один биолюмовый фонарик, но, если и этот сдох…

Я слишком устал, чтобы продолжать поиски, и уселся, привалившись к гладкой стене. В мозгу у меня не было места для того, чтобы думать про не-буджума, как он последовал за мной с Высокого Дерева и почему. Может быть, у них там, на этой планете, тоже были такие зверюги, не-буджумы. Мои мысли помутились от усталости, разум быстро заполнялся пульсирующей паникой. Я встал и пошел дальше. Если я только сяду, паника охватит меня, и все кончится.

Я был убежден, что провел во тьме целые дни. Я столько раз ударялся головой, что у меня было состояние боксера, которого добили до того, что он стал «грогги». Лодыжки у меня были все поцарапаны от многочисленных ударов в темноте о выступы скалы, пальцы были влажны и липки от крови. Я спотыкался на камешках, падал в ямы, скользил по кучкам гравия, плюхался в лужи застоявшейся воды, и с меня хватило. Я нашел плоский кусок скалы, похожий на стол, забрался на него и вытянулся.

Наверное, я проспал много часов. Я проснулся с испугом, потеряв представление о том, где нахожусь, яростно моргая глазами, чтобы увидеть хоть что-нибудь, но ничего, естественно, не было видно. Глотка моя превратилась в пыль, тело мое стало сетью взаимосвязанных болей.

Тем не менее, я резко сел. Мне показалось, что я что-то услышал. Может быть, шарканье подметок. Может быть, царапанье когтей по камню. Что, та самая тварь, которая небуджум? Или как раз Буджум?

До моей сетчатки добрался тоненький луч света, пронизав ее, как вязальная спица. Я прикрыл глаза рукой.

– Сьюзен!

– Джейк! О господи, Джейк, дорогой!

Я встал и поплелся вперед. Свет разливался вокруг меня, пока я не был вынужден заслонить глаза рукой. Сьюзен скользнула в мои объятия и сдавила меня в собственных объятиях.

Мы оба несколько минут бормотали что-то бессвязное. Она сказала, что любит меня. Я уведомил ее, что это взаимная эмоция. Между возгласами было множество объятий и поцелуев. Я все это время стоял, закрыв глаза, думая о том, что столько света не могло быть даже при сотворении мира. Неужели я пробыл в темноте так долго?

– …Я все искала, искала и искала, потом сообразила, что сама потерялась, – говорила Сьюзен, – я села и заплакала, мне было так ужасно на душе, так кошмарно! Я потеряла тебя, и наше снаряжение, и еду, и все время думала, господи, как это типично с моей стороны, сидеть и паниковать, когда мне надо было бы думать, а я даю своим страхам управлять мною, и я…

– Все в порядке, Сьюзи, все в порядке…

– …я сказала себе, черт возьми, надо взять себя в руки, так просто не годится, тебе придется… – она отпрянула от меня. – Джейк, что ты делаешь? Ты разве не видишь, что тут творится? Кто пришел?

Я был занят тем, что снимал с нее блузку. Я остановился, открыл глаза.

– Мои поздравления, мой друг Джейк, – сказал Рагна, слегка отводя свой мощный фонарик в сторону, чтобы высветить свое голубоватое лицо. Его длинные белые волосы струились из-под шлема. За ним к нам приближались другие огоньки.

– Правильно ли я понял, что ты собираешься совершить сексуальное единение прямо тут и сейчас? – спросил Рагна. – Если это действительно так, то мои сотоварищи и я счастливы будем удалиться. Если же противоположное правильно, то я извиняю себя. Но, если ты все же собираешься совершить именно это, то должен сказать, что для нас это представит огромный интерес, если большое количество сторонних наблюдателей тебя не смутит.

Он улыбнулся своими тонкими розовыми губами, розовые глаза его светились от отблесков фонарика.

– Может быть, да? – сказал он помолчав. Потом нахмурился и разочарованно протянул: – Нет?