"Огонь и дождь" - читать интересную книгу автора (Чемберлен Диана)

ГЛАВА 5

Запах гари теперь висел в воздухе постоянно. Он ощущался даже в маленьком магазинчике, куда Миа шла после работы, и из-за этою неистребимого запаха ни один из разложенных на прилавках товаров не вызывал у нее аппетита. Она выбрала брокколи, упаковку земляных орехов и пакет моркови, и все это время у нее в мозгу, словно заведенная пластинка, не умолкал голос доктора Белла: «Худшее, что вы можете сделать, – это позволить себе разжиреть. Но даже и при этом главное слово остается за генами».

Вероятно, это какая-то форма мозговою заболевания, подумала Миа, раз она больше не может покупать продуктов, не слыша в себе этого голоса. Когда-то ей казалось, что отказаться от гамбургеров, мороженого и чипсов будет очень трудно, но оказалось, что она ошибалась. Она просто утратила интерес к пище как таковой. Когда она просыпалась утром, ей в глаза бросались выступавшие под простыней бугры коленей. Поначалу, разглядывая в зеркале, висевшем в ванной комнате, образовавшиеся на щеках ямочки, она находила их очаровательными, нов один прекрасный день закрыла глаза и пробежала по ним пальцами. Миа в ужасе отдернула руки, так как поняла, что на ощупь ее кожа стала точь-в-точь такой же, какой была у ее матери перед самым концом. Тела, которое Глен называл соблазном, более не существовало в природе.

Она в одиночестве вела машину по узкой извилистой дороге, ведущей в Шугабуш. Дорога эта до сих пор не утратила в глазах Миа своего первоначального обаяния, даже несмотря на появившиеся там и сям черные проплешины, на висевший в отдалении неизменный столб дыма и па пепел, хлопьями садившийся на ветровое стекло. Дорога вскарабкалась на господствовавшую над местностью скалу на краю каньона, и мощные гранитные уступы засверкали золотом в свете отраженного ими закатного солнца. Как раз перед последним поворотом шоссе, в поле зрения оказался водоотстойник Долины Розы – круглое углубление в земле с блестящим зеркалом живительной влаги в самой середине. Однажды Миа увидела там двух койотов, пивших воду, и так засмотрелась на них, что чуть не попала в аварию.

Да, больше всего ей нравилось это натуральное, примитивное чувство, которое возникало при встрече с природой Долины Розы. Она выбрала этот городок по карте. Тоненькая черная ниточка дороги обещала не более часа езды от Сан-Диего с необходимым ей медицинским обслуживанием и в то же время предполагала достаточное удаление этой местности от суеты большого города. Как оказалось, она не ошиблась в выборе.

Как всегда, она попала в Шугабуш около семи часов вечера, когда солнце клонилось к краю незамутненного небосвода, и умиравшая в его лучах растительность – взъерошенные ломкие кусты чапарраля, красноватые манзанитовые деревья и скрюченные карликовые дубы – бросали на землю длинные причудливые тени. Позади усадьбы Кармен – там, где Миа обычно парковала свою машину, – стоял черный «сааб» с номерами штата Огайо. Наверняка это машина Джеффа Кабрио. Крис ведь говорил ей, что он будет снимать третий коттедж, между ее и тем, где живет он сам. И она не должна его беспокоить.

– Оставь в покое его вместе с его уникальным строением скелета, Миа, – говорил ей Крис, и в глазах его Миа видела тот блеск, когда его что-то задевало за живое. – Он весьма эксцентричен, – добавил он. – И похоже, что нам придется играть по его правилам.

Коттедж, который Миа выбрала для себя, был самым удаленным от усадьбы. Она как раз и добивалась такого уединения, которое давало возможность представить, что она – единственная живая душа на всех восьми акрах, занимаемых Шугабушем, хотя поначалу по ночам ей было страшновато. Непроницаемая ночная темень, окружавшая коттедж, нервировала ее, а от внезапно разразившегося воя койотов она в ужасе вскочила с кровати. Однако теперь она была рада тьме. Голоса койотов по-прежнему будили ее, но она уже не вскакивала в холодном поту, а спокойно лежала в кровати, прислушиваясь, пока завывание не смолкало вдали.

Чтобы попасть к своему коттеджу, она должна была пройти мимо двух первых. У Криса было пусто, да она и не ожидала иного – он оставался в офисе, когда она отправилась домой, и был занят беседой по телефону, а на столе перед ним высилась целая гора бумаг.

Она постаралась как можно дальше обойти стороной второй коттедж, но, огибая его угол, она заметила Джеффа, который стоял на краю каньона. Он что-то внимательно разглядывал у себя под ногами – то ли черную перчатку, то ли просто кусок тряпья. Взмахом руки он подозвал ее к себе.

Прижимая к себе пакеты с овощами, Миа приблизилась к нему и тут же поняла, что на земле лежит никакая не перчатка, а огромный тарантул Миа замерла на месте.

– Прекрасно, – сказал Джефф. – По вашей реакции я могу судить о том, что сие – отнюдь не обычное явление.

– Я вообще впервые вижу такое здесь, – покачала головой Миа.

– Я знаю, что они не опасны. – Джефф не сводил взгляда с отвратительного на вид паука. – Но все же меня не радует возможность оказаться по соседству с семейкой подобных тварей.

– Я думаю.

– Миа, с вами все в порядке? – вопросительно поднял он брови. Косые лучи заходящего солнца превратили его лицо в ожившую маску из света и теней, разделенных резкими четкими границами.

– Да. А вы – Джефф, – и она не удержалась, чтобы не рассмотреть поподробнее его лицо. Наконец она опустила глаза на пакеты, которые по-прежнему прижимала к груди, словно там было написано, о чем им говорить дальше. – Я получила указание не разговаривать с вами, она снова подняла на него свой взгляд, – кроме как «здравствуйте» и «до свидания».

– А... – Он выпрямился, засунув руки в карманы джинсов. – Возможно, это было разумно.

– Крис сказал, что вы хотели узнать, нашли ли того маленького мальчика.

– И?..

– С ним все хорошо. По счастью, когда начался пожар, он играл в саду, а потом испугался огня и побежал прятаться в каньоне. Его нашла одна из собак, он жив и невредим.

– Это хорошо. – Он изобразил на лице свою полуулыбку. – Действительно хорошо. Это беспокоило меня.

– Ну, Джефф, – она пожала плечами и переложила и пакеты с овощами из одной руки в другую, – до свидания.

– До свидания, Миа. Как и остальные коттеджи, занимаемый ею стоял на самом краю каньона, как можно дальше отодвинутый на выступ скалы. Оказавшись внутри, Миа поспешно кинула на кухне пакеты и схватила в руки альбом и древесный уголь, стараясь как можно точнее воспроизвести на бумаге лицо Джеффа таким, каким увидела его только что, Набросок она поставила перед собой и принялась крошить овощи и бросать их в кипяток, время от времени прибавляя к рисунку одну-две черточки.

Она размешивала в кастрюле уже приготовленный рис, когда выглянула в кухонное окно и увидела своего соседа, в пыли на четвереньках провожавшею тарантула в буйные заросли чапарраля позади коттеджа. После чего он снова выпрямился и стал разглядывать умирающие деревья на краю каньона.

Когда Миа снова вспомнила про обед, брокколи уже утратили свой зеленый цвет, а морковь развалилась, как только она попробовала проткнуть ее вилкой. Миа выложила овощи поверх риса и снова выглянула в окно, но Джефф уже исчез.

Она перенесла кастрюльку с рисом и овощами в маленькую гостиную и уселась на диван. Этот диван да низенький кофейный столик для работы с глиной – вот и все, что она оставила в гостиной, перенеся все остальное в столовую, которая и так была загромождена стульями и старым скрипучим столом. Зато у нее получилось довольно просторное место для занятий скульптурой. В углу гостиной стоял подержанный цветной телевизор. Миа любила за едой послушать новости перед тем, как весь остальной вечер посвятить работе с глиной. Сегодня была среда; значит, будет выступать Кармен со своими «Новостями из северных районов».

Кармен всегда смотрелась превосходно, и Миа всякий раз, глядя на экран телевизора, думала о том, как чудесно было бы вылепить это лицо, постараться передать эту мягкость черт, упрятанную под волевую маску. Однако Кармен вызывала у нее слишком большой трепет. Возле нее Миа чувствовала себя совсем молоденькой. Молоденькой, незатейливой и неискушенной. Нет, она никогда не отважится попросить Кармен позировать ей.

В тот день, когда Миа пришла посмотреть на коттедж, она спросила, не были ли они знакомы прежде, так как лицо хозяйки показалось Миа очень знакомым. Кармен напомнила ей об «Утре в Сан-Диего», и Миа тут же вспомнила не по-женски жесткую ведущую этой телепередачи. Она еще часто удивлялась тому, как люди вообще соглашаются сниматься в «Утре». У Кармен все подчинялось четкому контролю, она, словно чидер на состязаниях, выигрывала один приз за другим, не оставляя своим гостям ни малейшего шанса по-своему повернуть беседу.

Однако в тот день, показывая Миа коттедж и окрестности, Кармен выглядела совсем иной женщиной. От ее напористой, вызывающей манеры не осталось и следа, и казалось, что больше всего на свете ее волнует, будет ли Миа удобно здесь жить. Она охотно объясняла Миа способ сбора использованной воды и способы сохранять от мышей продукты. Она предупредила ее о нелегальных жителях – она назвала их «рабочими без документов», – которые живут в самочинных поселениях в глубине каньона.

Вы можете повстречаться с ними на улицах города ранним утром, когда они ищут работу, но к вечеру они уходят обратно в каньон. Вы просто имейте в виду, что они там есть, но никакого беспокойства они вам не причинят.

Миа с удовольствием вела беседу, задавая множество вопросов о Шугабуше и Долине Розы, не позволяя своей помой хозяйке спросить что-либо о ней самой.

Когда в этот вечер Кармен показалась на экране, Миа как всегда прибавила звук. Кармен сидела рядом с ведущим, Биллом Джексоном, чья шевелюра всегда выглядела так, словно по ней только что прошлись сапожной щеткой. Однако, уж если на экране появлялась Кармен, камера целиком принадлежала ей, и Миа не смогла удержать улыбку восхищения этой доверительной, но в то же время весьма самоуверенной манерой держаться. Пока Кармен говорила, на заднем плане показали фотографию Бурого Каньона, охваченного пламенем.

– Сегодня, – начала Кармен, – исполняющий обязанности мэра Долины Розы, бывший центровой бейсбольной команды «Падре», Кристофер Гарретт, чьи первые два месяца на новой должности прошли в непрерывных баталиях с проблемами засухи в Долине Розы, объявил, что принял на работу инженера – специалиста по окружающей среде, Джеффа Кабрио. Кабрио заявляет что способен заставить дождь пролиться над Долиной Розы – Голос Кармен, с характерным, хотя и едва уловимым, испанским акцентом, приобрел почти циничную интонацию. В углах рта угадывалась легкая улыбка, улыбка конспиратора, который надеется, что его слушатели не хуже его самого знают, какой болван этот Крис Гарретт. – Отвечая на вопрос о том, откуда возьмутся деньги для оплаты услуг мистера Кабрио, мэр Гарретт сообщил, что собирается перевести некоторую сумм из фонда благоустройства дорог в фонд водных ресурсов, заметив, что «в данный момент проблема воды стоит более остро». Нам пока неизвестно, какова была реакция на эту новость со стороны дорожной службы. Мэр Гарретт в понедельник потерял собственный дом, сгоревший в пожаре, охватившем Бурый Каньон.

Камера отодвинулась от Кармен, и в кадр вернулся Билл Джексон со своей зализанной прической.

– Похоже, что он потерял не только дом, – с ухмылкой добавил он, и Миа вздрогнула, задетая за живое. До сих пор решение Криса принять Джеффа на работу не казалось ей настолько глупым. Джефф явился к ним в офис, будучи совершенно уверен в реальности своего предложения, и заразил своей верой их всех. Однако теперь, в изложении Кармен Перес, действия Криса выглядели абсолютно нелепо. Миа невольно взглянула в окно, где был виден коттедж Джеффа, гадая, смотрит ли он сейчас новости.

Покончив с ужином, Миа выключила телевизор, переоделась в шорты и футболку и уселась на пол перед скульптурой, над которой сейчас работала. Это была голова мужчины, подставкой для которой служил пока старый ящик из-под апельсинов. В углу напротив кофейного столика висела огромная афиша, заклеенная множеством снимков, большинство из которых было размером пять на семь, сделанных с лица улыбающегося чумазого мужчины средних лет. Осторожно разминая пальцами пластичную глину, Миа поглядывала то на фотографии, то на свою работу и невольно начала улыбаться. Генри был прелестен. Она уже почти кончила его. Работа над этой вещью шла у нее очень легко и приносила массу удовольствия – она и сама не знала, почему, ведь ей все же пришлось несколько раз уничтожать скульптуру и начинать все с начала.

В тот день они с Гленом гуляли по рабочим кварталам Сан-Диего, оба готовые приняться за новую модель, оба в поисках «искушения». Они обнаружили Генри одновременно, его лицо бросилось им в глаза посреди толпы, поражая своей неординарностью.

– Он – мой! – первой воскликнула Миа. Глен уступил ей лишь после нескольких минут яростной словесной перепалки, и Миа все это время не сводила плаз со своей драгоценной находки, опасаясь, что бродяга скроется. Они с Гленом часто увлекались одной и той же моделью.

– Это цена, которую мне приходится платить за то, что ты была слишком хорошей ученицей, – неоднократно сетовал потом Глен.

Она была уверена, что при взгляде на этого человека Глен видит то же, что и она – нагромождение сфер и полушарий, из которых состояло его лицо. Пухлые круглые щеки, картофелина носа, румяный мягкий подбородок. Эта физиономия была порождена сочетанием самых различных окружностей, подобно тому, как в лице Джеффа Кабрио она видела сочетание плоскостей. Невозможно было представить его себе хмурым или плачущим. Картину дополняла жесткая клочковатая шевелюра русого оттенка. Брови были на удивление густыми и выразительными. На вид ему было около пятидесяти лет, он стоял в одиночестве на углу улицы и улыбался. Мия знала, что Глен чувствует тот же творческий зуд, что и она, что его руки так и тянутся воплотить в глине то, что он видит сейчас перед собой.

Было ясно видно, что у этого человека нет дома. На плече у нею болтался потрепанный вещмешок, а из кармана левого армейского френча торчало горлышко бутылки.

– Я хочу его целиком – шепнула она Глену, пожирая бродягу глазами. – Я хочу его вместе с вещмешком.

Глен кивнул, и она знала, что он понял все с полуслова. Ее интересовал контраст между его бедной потрепанной одежонкой и ничем не омраченной печатью добродушия на лице.

– Извините, сэр, – обратилась она к нему, прикоснувшись к его локтю. – Я – художница, и мне бы хотелось сделать с вас несколько фотографий, чтобы использовать их как модель для скульптуры. Это займет не больше часа вашего времени, которое я оплачу.

Генри рассмеялся, да так звонко, как должен был бы смеяться сам Санта-Клаус, и Миа наконец поняла, кого он ей напомнил: розовощекого здоровяка Сайту, разгуливающего по калифорнийским улицам.

Втроем с Гленом они прошли до Хортон Плаза, где было достаточно солнца, и Миа кружила возле него с фотоаппаратом, запечатлевая на пленке все мелочи, вплоть до мягкой округлости мочки уха или серебристой щетины на подбородке.

Кроме тех тридцати долларов, что она ему заплатила, его еще и накормили ленчем. Он поведал им, что жил и в Париже, и в Афинах, и в Стамбуле. Он изучал философию в Бостоне и тренировал скаковых лошадей в Кентукки. Миа, завороженная, слушала, ни на минуту не сомневаясь в правдивости его рассказа до той минуты, как оказалась тем же вечером в постели с Гленом, разъяснившим ее ошибку.

– Тебя так легко обмануть, Солнышко, – со вздохом заключил он, – ты так неосмотрительно доверчива.

Через неделю после этого ее лечащий врач сообщил результаты анализов. Она как раз только что купила глину для скульптуры Генри, да так и оставила ее, позабыв на своем рабочем столе, превращаться в безжизненный ссохшийся комок. Она не прикасалась ни к глине, ни к фотографиям Генри до тех пор, пока не переехала в Долину Розы. Вся ее энергия ушла на то, чтобы суметь выжить в течение тех месяцев, что прошли между роковым телефонным звонком доктора и переездом. Она наблюдала, как Глен пытается сохранить видимость привязанности к ней, как в нем растет отчуждение, и когда она уезжала, то взяла с собой лишь снимки Генри. Ни одной фотографии Глена. Или матери. Или даже ее сестры, Лауры, хотя с той она пару раз говорила по телефону из офиса Криса, давая знать, что с ней все в порядке.

Чтобы хоть немного успокоить Лауру, она в конце концов дала ей номер телефона в мэрии, но Лауре этого было явно недостаточно. Она плакала в трубку, называя Миа «Мими», как когда-то в детстве, словно стараясь напомнить о существовавших в свое время между ними тесных узах. Она умоляла Миа сообщить о том, где она находится, но Миа не собиралась давать Лауре возможность навещать ее. Она больше не позволит ни Лауре, ни Глену войти в свою жизнь. И она действительно сумела освободиться от них здесь, в Долине Розы. Тень Лауры не могла простираться так далеко на Север.

Начиная работу над скульптурой Генри, Миа уже знала, что будет лепить лишь его голову. Человеческое тело стало для нее чем-то неважным, стеснительным. Оно больше не интересовало ее как художника. Отныне ее внимание целиком будет посвящено лицам, и она убедила себя, что в работе над Генри сможет изобразить и выразить все, что собиралась вложить в его скульптуру, ограничившись одним лицом.

Сегодня вечером впервые со времени своего переезда в Шугабуш Миа опустила шторы перед тем, как раздеться на ночь. Ее изоляция быта отныне не столь полной, Она сняла шорты и футболку и бросила их в корзину для белья, стоявшую возле туалетного столика, затем туда же отправились ее трусы. Осторожно сняв бюстгалтер, Миа положила его на столик и расстегнула кармашек в левой чашечке, чтобы снять оттуда гелевую прокладку. Зеркало над туалетным столиком она с самого начала подняла выше на несколько дюймов – так, чтобы в нем можно было разглядеть лишь лицо и плечи, ничего больше Кармен предлагала поставить здесь трюмо, имевшееся в одном из коттеджей, но Миа убедила ее не беспокоиться из-за таких пустяков.

Миа уже полтора месяца не смотрела на свое тело и не собиралась делать этого еще в течение тех четырех месяцев, которые оставались до операции, способной восстановить ее грудь. Еще четыре месяца, и конец этому ужасному ожиданию. Еще четыре месяца, и к ней вернется радость жизни. Сейчас она лишь поддерживала свое существование до того момента, как ее полноценное здоровое тело сможет ощутить счастье бытия. А до тех пор скульптура остается ее спасением, бальзамом для души.

Она вычитала в свое время в какой-то книжке, что если женщина-художник погружается в свою работу целиком, так что творчество становится смыслом ее существования – значит, она пытается подавить «неудовлетворенные сексуальные потребности». Делала ли это Миа? Ведь она довольно часто просыпалась ночью, снедаемая непрошенными чувствами, вылезала из-под одеяла, плелась в гостиную, снимала с Генри пластиковую пленку, опускала пальцы в чашку с живительной влагой и гладила скользкую глину до тех пор, пока не чувствовала успокоения. Да, наверное, это и есть то самое, решила она.

Надев через голову ночную рубашку, Миа выключила свет в спальне. Затем она снова подняла занавеси, чтобы выглянуть в окно. На крыльце у Криса горел свет, а сам он сидел на легком плетеном стуле, пощипывая струны гитары. В открытое окно до нее доносились обрывки музыки – достаточные для того, чтобы понять, что Крис весьма прилично поет и играет, – но песня была Миа незнакома. В коттедже Джеффа Кабрио было темно, лишь тускло светилось маленькое окошко в задней части дома. Миа пыталась представить себе в темноте его облик Он поразил ее воображение Он был «искушением». И он собирался создавать дождь.

Уже засыпая, Миа подумала о скульптуре Генри. Она может закончить ее через неделю, максимум – две. Внезапно до нее дошло, почему она несколько раз начинала работу над ним заново. Она не знала, кто будет следующим и где ей найти достойную модель, чтобы работа над ней захватила ее целиком и помогла бороться с ненужными мыслями и чувствами Но теперь она нашла этого человека. И он жил в соседнем доме.