"Тень Альбиона" - читать интересную книгу автора

9 — СУМАТОХА ВОКРУГ ПРИНЦА

СЕНТ-ДЖЕЙМССКИЙ ДВОРЕЦ был расположен между Сент-Джеймс-парком и Грин-парком, чуть южнее Вестминстера и здания парламента. К востоку от него находился Букингемский дворец, а к западу расположились казармы Королевской конной гвардии. Его парки и озера на протяжении трех столетий служили пристанищем английскому королевскому дому — с того самого времени, как Генрих Восьмой занял место, где прежде размещалась Сент-Джеймсская лечебница, дабы построить там новый дворец. Красные кирпичные стены Сент-Джеймса видели последнюю ночь короля-мученика, Карла Первого. Суждено им было и увидеть, как потомок дома Стюартов, бросая вызов всему свету, разместил свой двор в тех же самых стенах.

Хотя с тех пор Стюарты, эти вечные бродяги, возвели для себя немало величественных зданий, ни одно из них не могло вытеснить из сердца английских монархов воспоминания о великолепии Сент-Джеймсского дворца. В его парках горделиво выступали лебеди и павлины, прогуливались великосветские модницы, и крестьяне до сих пор гоняли через него свой скот на бойни лондонского Вест Энда. Безумие, охватившее Европу, не затронуло этих мест; напротив, в здешних пределах казалась безумной сама мысль о том, что народ вообще может восстать — снова — и в порыве упрямого, бессмысленного иконоборчества казнить своих законных правителей.

Но во Франции именно это и произошло. И отголоски этой резни ощущались даже здесь, в этом величавом здании под английским небом.

В беспримерных по роскоши покоях, расположенных в восточном крыле Сент-Джеймсского дворца, наследник соединенного королевства Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса одевался для аудиенции у своего отца.

— Ох, нет, Бруммель, не это — это папе совершенно не понравится!

Яков Карл Генрих Давид Роберт Стюарт, принц Уэльский и герцог Глостерский — а для своих многочисленных друзей просто принц Джейми, — был молод: всего-то девятнадцать лет. Каштановые волосы и сверкающие глаза наглядно свидетельствовали, что в нем текла кровь Стюартов и Плантагенетов. Принц был младшим из пяти детей королевской четы, но при этом — единственным сыном, и на него сейчас возлагала свои надежды не только Англия.

Хотя отец принца, король Генрих, человек крепкий и выносливый, мог оставаться на престоле еще не одно десятилетие, принц Джейми был достаточно честолюбив, чтобы стремиться занять собственное место на мировой сцене и наложить отпечаток на новый век. Когда ему того хотелось, принц мог быть обаятелен, как дьявол, — или как Стюарт, — но до нынешнего момента король оставался глух к мольбам и лести своего помешавшегося на армии сыночка.

— Ох, Бруммель, хватит! — взволнованно воскликнул Джейми, обращаясь к своему слуге. — Этот камзол вполне сойдет — я и так уже почти опаздываю на беседу с папой!

Принц подхватил камзол — тот самый, что был строго раскритикован всего лишь несколько мгновений назад, — и принялся натягивать его. Слуга скривился, словно от боли, и приблизился, чтобы помочь принцу.

— «Вполне сойдет» — это не то, что нужно, ваше высочество, особенно в тех случаях, когда вам хочется подтолкнуть его величество к чему-то такому, чего он делать не желает, — назидательно произнес слуга.

Слугу звали Джордж Брайан Бруммель, и ему было двадцать шесть лет — то есть не намного больше, чем принцу. Бруммель обладал весьма выразительными чертами лица, слегка вьющимися темными волосами и серыми глазами и, несмотря на молодость, успел приобрести репутацию диктатора и arbiter elegantarum,[12] достаточно устойчивую, чтобы привести его на королевскую службу.

— Ничего, пожелает, — проворчал Джейми. — Не вижу, с чего вдруг я должен быть единственным в королевстве мужчиной, которому запрещают принять участие в войне в Испании, когда все прочие могут отправляться туда, когда захотят?

— Место корнета в гусарском полку стоит две тысячи фунтов, ваше высочество, — мне это точно известно, — строго произнес Бруммель. Прошлое слуги во многом было загадкой; поговаривали, будто он служил в армии, но проиграл свой офицерский патент и вынужден был вернуться к фамильному делу. — А ваше высочество слишком умны, чтобы не разглядеть, что на самом деле кроется за нежеланием его величества отпустить вас.

Но в данном конкретном случае принц не желал внимать никаким доводам. Вывернувшись из рук слуги и безжалостно сорвав камзол, Джейми подскочил к камину и схватил с каминной полки миниатюру в золотой рамочке: портрет белокурой девушки в горностаевой мантии и жемчугах.

— Как мне надоело это создание! — почти беззвучно выдохнул Джейми, сердито глядя на ни в чем не повинный портрет принцессы Стефании Юлианны, его предполагаемой невесты. Он давно уже знал, что ведутся переговоры по поводу этого брачного союза, — с ним не советовались, но все же его поставили в известность, — однако с беспечностью молодости полагал, что до дня расплаты еще далеко. Но не прошло и двух месяцев после заключения помолвки, как отец объявил ему, что свадьба состоится в сентябре этого года, положив тем самым конец беззаботной холостяцкой жизни Джейми. А что касается мечтаний принца о героических сражениях против врагов Англии…

Джейми повернулся к Бруммелю, не замечая в запале, что потрясает портретом принцессы.

— Конечно, мужчине и принцу подобает жениться — но мне же еще нет двадцати! В этом возрасте еще так много предстоит сделать! Ну почему папа так настаивает, чтобы свадьба состоялась именно сейчас? Помолвка и сама по себе отлично послужила бы политике мистера Питта, а мне бы жилось намного лучше.

— А что, если ваше величество убьют в сражении? — поинтересовался Бруммель с вкрадчивой наглостью, являвшейся одновременно и его личной маркой, и его привилегией. — Если корона перейдет к старшей из ваших сестер?..

— А, этой зануде Марии! — без обиняков выпалил принц, взмахом руки отметая саму мысль о старшей сестре (она вышла замуж за какого-то чрезвычайно неприятного немецкого князька). — Ну а мне-то как быть? Ведь нельзя же замыкать меня, запирать, держать под замком — лишать права на приключения, которое от рождения имеет каждый мужчина!

— Конечно-конечно, ваше высочество, — со вздохом отозвался Бруммель. — Никак нельзя.

Он пересек комнату следом за своим неугомонным подопечным и, сняв с вешалки камзол из бутылочно-зеленой парчи с отделкой из шелка того же цвета, попытался набросить его на плечи принцу.

— Вы опоздаете, ваше высочество, — спокойно сказал Бруммель. — Вам лучше бы пойти и еще раз изложить отцу свои доводы.

Джейми размашистым шагом вышел из комнаты истинный принц с головы до пят. Принц, но очень юный и столь же безрассудный, как и любой из его предков, проживших непростую жизнь. К несчастью, Джейми находился в том возрасте, когда мир становится тесен, а безрассудства любого рода кажутся серьезнейшим на свете делом. Бруммелю оставалось лишь надеяться, что его господин усвоит этот урок… в свое время.

— Но, папа!.. — попытался возразить Джейми.

— Довольно! — рявкнул король Генрих. Генрих стал королем Англии в тридцать лет, после того как его отец, Карл Пятый, — столь же веселый, как и Карл Второй, но куда более безрассудный — погиб на поле боя в Нидерландах. Вместе с короной Генрих унаследовал сеть союзов, меняющих свои цели в зависимости от обстановки, политические связи с Европой, которая, казалось, местами только-только вышла из темных веков, и блестящего, ненасытного, непримиримого врага — Наполеона Бонапарта, Великого Зверя, поселившегося в Европе.

Возвысившись от первого консула до императора, злобный Корсиканский Гений выигрывал битву за битвой, передвигал войска по шахматной доске, в которую он превратил Европу, и претендовал на целые страны, как на шахматные клетки. Бонапарт желал заполучить и Англию, а Генрих намеревался противостоять тирану, даже если ради этого пришлось бы довести до нищеты все королевство и продать в рабство всех своих детей.

Союз с Данией был для Генриха даром Господним: он должен был лишить Бонапарта плацдарма для вторжения в Шотландию, страну, которая исторически больше тяготела к Франции, чем к Англии. Шотландцы так до конца и не признали союза с Англией, заключенного после того, как Яков Шестой, король Шотландии, после смерти великой королевы Елизаветы стал Яковом Первым, королем Англии, и этот неуправляемый народ мог отнестись к французским войскам как к союзникам, а не как к противникам.

Если такое случится, Генрих получит Корсиканского Зверя, притаившегося на его северной границе, — а Север, как, к величайшему прискорбию, всегда было известно их семейству, — это тлеющий трут, и довольно малейшей искры, чтобы вспыхнуло пламя войны, обращенной против короля в Лондоне.

Но если принцесса Стефания станет женой наследника английского престола и будет подписан датско-английский договор — заставляющий Данию присоединиться к борьбе России, Пруссии и Англии против Бонапарта и дающий английским судам свободный доступ в датские порты, — еще одна брешь в броне острова будет заделана, и король Генрих сможет от бесконечной защиты перейти к подготовке наступления.

Но русский царь Александр и прусский король Вильгельм не разделяли оптимизма Генриха. Они подозревали, что союз с Данией сорвется в последнюю минуту или что чересчур нейтральная Дания сумеет извернуться таким образом, что этот союз пойдет на пользу только ей, но никак не Англии. А если вдруг Англия падет и Тройственный союз рассыплется, России и Пруссии придется принять на себя всю тяжесть ответного удара Наполеона.

— Но, папа, я… — предпринял еще одну попытку Джейми, но король оборвал его:

— Я сказал — нет, и не желаю больше об этом говорить…

— Я не прошу у тебя офицерского патента, — с горечью произнес наследник короля. — Я отлично знаю, что ты не дашь мне такого шанса отличиться! Все, чего я прошу, — это позволения поехать туда, чтобы понаблюдать за ходом боевых действий, — ведь дедушка часто так делал…

— Ага, и кончилось это для него просто распрекрасно! — огрызнулся Генрих.

Юный принц в изумлении воззрился на отца; король не часто бывал с ним так резок.

— Я принял решение, Джейми, и я его не изменю. Я запрещаю тебе покидать Англию. Здесь, дома, можешь устраивать со своим полком какие хочешь учения — или найди себе другую забаву. Но я не допущу, чтобы тебя прикончили где-то в чужой стране.

На миг принц застыл в оскорбленном молчании, потом отвесил преувеличенно вежливый поклон и, не проронив ни слова, вышел.

Король вздохнул. Он мог бы вернуть Джейми и потребовать, чтобы тот извинился, но он слишком хорошо знал, как раздражали юношу эти ограничения. Наследники царя и прусского короля — оба они находились в действующей армии — постоянно настаивали, чтобы Генрих прислал своего сына в штаб союзных войск, дабы тот занял подобающее ему место. Но хотя это место располагалось вдали от поля боя, Генриху крайне не хотелось отпускать своего сына и наследника из Англии, обеспечивающей хотя бы относительную безопасность. Французские корабли рыскали по Ла-Маншу, словно голодные акулы, а бонапартовские методы ведения войны на суше не отличались честностью. И уж вовсе неоспоримым доводом оказывался тот факт, что подписание договора с Данией было приурочено ко дню свадьбы Джейми. Не будет принца — не будет и договора.

Но встречи с отцовскими министрами, как бы они ни были важны для управления страной, проигрывали в сравнении с романтикой сражений. Король должен разбираться в дипломатии; она — основа искусства управления государством.

К несчастью, король зачастую должен разбираться и в войне.

Но не сейчас. О Господи, только не сейчас!

За последние две недели Сара узнала многое — в том числе, насколько скандальны все ходящие по Лондону слухи о маркизе Роксбари. Кажется, раньше она этого не замечала — по крайней мере, она не походила на человека, проведшего последние несколько лет в эпицентре скандалов, — но факт был неоспорим. Благовоспитанные девушки не живут в своих городских домах почти что без присмотра старших. Благовоспитанные девушки не держат собственных экипажей. Благовоспитанные девушки не катаются в Грин-парке в не подходящее для светских прогулок время в сопровождении одного-единственного грума.

Благовоспитанные девушки посещали «Альмэкс», закрытый клуб любительниц вальса, на Кингз-стрит. А леди Роксбари не посещала.

Не то чтобы она не удостаивалась приглашений на светские приемы. С самого приезда в Лондон не проходило дня, когда леди Роксбари не казалось бы, что ее жизнь перенасыщена разнообразными визитами. Сара была совершенно уверена, что если бы не укрепляющее лекарство, которое Нойли добросовестно скармливала ей по утрам и вечерам, она бы не выдержала этого бесконечного светского раута.

Но чутье Сары, столь же безошибочное, как у лесного охотника, подсказывало: эти приемы, несмотря на весь их блеск, были «не теми» — не теми, которые давали самые респектабельные дамы высшего света.

Сара не была уверена, что ей так уж хочется бывать на «тех» приемах, — чем благонравнее вечеринка, тем она скучнее, не так ли? — но вдовствующая герцогиня Уэссекская прилагала все усилия, чтобы укрепить репутацию Сары в глазах драконов, стороживших высший свет. Вскоре Сару должны были официально представить королю Генриху во время дворцового приема, и вечером того же дня герцогиня намеревалась дать блестящий бал. Бал должен был состояться в Херриард-хаусе, поскольку в городском доме самой герцогини не имелось достаточно просторного бального зала, и обещал стать чрезвычайно респектабельным; туда наверняка явятся и дамы из «Альмэкса».

Сара могла лишь восхищаться подобной решимостью и энергией — особенно потому, что ей не удавалось найти действенного способа прекратить все это. Молодая женщина послушно заказала платье для представления ко двору и бальный наряд и тихо надеялась, что ей все-таки удастся придумать, как выбраться из этого водоворота, пока не стало слишком поздно.

По крайней мере, Уэссекс не навязывал ей больше знаков внимания, — хотя, если говорить честно, Сара не могла не признать, что чрезмерного внимания он не проявлял к ней никогда. Это, на ее взгляд, было неприятнее всего: мужчина, которого она подозревала в честных намерениях, до сих пор не сделал ей предложения, чтобы она наконец-то могла отказать ему по всем правилам.

А она непременно ему откажет, поскольку у нее нет ни малейших причин принимать это предложение. Подобно самому Уэссексу, Сара никак не могла понять, почему сейчас, в просвещенном тысяча восемьсот пятом году, кого-то должно волновать соглашение между семьями, заключенное тогда, когда объекты этого соглашения были еще детьми. Ну да, конечно, позднее последовала официальная помолвка; предположительно, она, еще когда ей было шестнадцать лет, пообещала выйти замуж за Уэссекса… «Но почему же тогда я не помню ни этой помолвки, ни его самого?»

Но ответа не было. Ну что ж, помнит она это или не помнит, но она откажет Уэссексу, как бы вдовствующая герцогиня ни старалась всучить ей своего внука. А потом, дождавшись окончания светского сезона, она вернется в Мункойн, и…

И что?

Внезапно Сара ощутила леденящее присутствие опасности. Девушке показалось, будто она застыла на краю утеса: любой неверный шаг может оказаться роковым, и размеры бедствия превысят все ее представления. Но что это за бедствие? Сару посетило непрошеное воспоминание о существе, с которым она встретилась в парке Мункойна в ночь бала-маскарада. Девушка была убеждена, что эльфов просто не существует на белом свете, — и так же твердо была уверена, что они существуют. Здесь.

«Но где это „здесь“? И что такое „здесь“ как не то место, где я родилась?» — спросила себя Сара, окончательно потеряв терпение.

— Госпожа! — донесся у нее из-за спины обеспокоенный голос Нойли, и Сара сообразила, что стоит, рассеянно созерцая шумную Лондон-стрит. Это называется — она пошла прогуляться, чтобы развеяться после хитросплетений прошлого вечера!

Сара стояла перед зелено-золотой двустворчатой дверью книжного магазина Хэтчарда на Пикадилли. Пребывание в Лондоне было связано по крайней мере с одним неподдельным удовольствием: она могла часами напролет изучать каталоги и посещать книжные лавки, скупая все книги, какие только душа пожелает. Каждую среду Сара навещала Хэтчарда, чтобы изучить новые поступления; эти часы, проведенные в тишине книжного магазина, были одними из счастливейших на ее нынешней недолгой памяти.

Вообще, она действительно счастлива. Герцогиня Уэссекская была не какой-нибудь людоедкой, а просто старой женщиной, безвременно утратившей мужа и ребенка, и теперь от всего сердца стремилась обеспечить счастье своему единственному внуку — ну, может, прилагая к этому чрезмерно много усилий. Только и всего.

Расправив плечи, Сара толкнула дверь и вошла в магазин. Внутри царили прохлада и безмятежность; сквозь стеклянный потолок лился золотистый свет. В центре находился круглый прилавок, а во все стороны от него протянулись ряды книг; это зрелище подействовало на Сару успокаивающе. Не останавливаясь, чтобы проверить, прибыл ли ее заказ, девушка двинулась меж полок и начала изучать корешки книг в переплетах из телячьей кожи и с разноцветной позолотой.

Сара с головой погрузилась в это приятное занятие, но через несколько минут почувствовала, что в нескольких шагах от нее появилась какая-то молодая женщина, и взглянула на нее из-под полей шляпки, пытаясь сообразить, чем незнакомка привлекла ее внимание.

Девушка была одета с квакерской простотой; на ней было свободное платье из однотонного муслина цвета лаванды — такое обычно носят, только-только сняв траур. Но когда она подняла взгляд, присматриваясь к очередной книге, Сара поняла, что в данном случае любые украшения были бы излишни: незнакомка оказалась потрясающей красавицей; Сара в жизни не видала никого, кто мог бы сравниться с этой девушкой.

Ее светлая кожа оттенка слоновой кости была безукоризненно гладкой, а глянцевитые волосы, волнами ниспадавшие на плечи, — настолько черны, что на щеках девушки играли едва заметные синеватые отсветы. Длинные темные ресницы — явно никогда не знавшие туши — обрамляли поразительно зеленые глаза: такой цвет можно увидеть лишь в коробке с красками или на витрине ювелирного магазина. Одним словом, юная леди была истинным совершенством. Сара даже на миг решила, что такая красавица не может быть респектабельной. Но маркиза сразу же отказалась от этой мысли. В этой девушке все — от скромного наряда до торчащей рядом горничной, особы средних лет, — недвусмысленно свидетельствовало о респектабельности. На самом деле — подумала маркиза Роксбари, решительно возвращаясь к выбору книг, — эта леди куда респектабельнее ее самой.

И это — поняла Сара — всего лишь расплата за те годы, которые маркиза Роксбари потратила на развлечения, совсем позабыв о своем положении и своей ответственности. На мгновение Сара потянулась рукой к груди, где под защитой муслина, шелка и клееного холста корсета покоилось отцовское кольцо. Молодая женщина ощутила странное беспокойство, как будто какая-то часть ее сознания отчаянно пыталась вспомнить нечто такое, что она позабыла в результате несчастного случая. «Кольцо моего отца…»

И, полностью отдавшись ощущению иного, Сара, сама того не заметив, шагнула назад и столкнулась с объектом своего недавнего любопытства.

Раздался испуганный возглас и грохот падающих книг.

Вспыхнув, Сара стремительно развернулась, чтобы поддержать прекрасную незнакомку.

— О, прошу прощения! — выдохнула Сара и принялась собирать рассыпавшиеся тома. — Я была непростительно неуклюжей.

— Ничего страшного! — отозвалась девушка. — Вы просто чересчур увлеклись всеми этими книгами. Должна признать, я и сама к этому склонна; мой дядя часто пеняет мне за это.

— К счастью или к несчастью, но я имею полную возможность потворствовать всем своим недостаткам, не оглядываясь на других людей, — откровенно призналась Сара. — Я — маркиза Роксбари, и клятвенно вас заверяю: я не так уж часто пытаюсь затоптать своих знакомых-книголюбов.

— Знакомство с вашей светлостью — большая часть для меня, — отозвалась девушка. Кажется, ее радость была вполне искренней. — Я — Мириэль… Баллейн из… ну, неважно! Мы приехали в Лондон на светский сезон…

Мисс Баллейн хотела было добавить что-то еще, но прикусила губу и умолкла.

— Тогда мы непременно подружимся! — сказала Сара, повинуясь внезапному импульсу. Она собрала все книги, отобранные ее новой знакомой, и вернула их хозяйке. — И признаюсь честно, я буду очень рада найти друга в Лондоне.

— Вы, леди Роксбари?! — изумилась мисс Баллейн, явно не в силах поверить в подобное.

— Да, я, — с улыбкой отозвалась Сара. — Друзей не бывает так много, чтобы не обрадоваться еще одному.

Сара говорила чистую правду. За последние несколько недель приемов в Херриард-хаусе ее познакомили со множеством людей, но среди всего этого множества не оказалось ни единого человека, с которым Сара чувствовала бы себя непринужденно. Это, несомненно, были люди фешенебельные и более или менее безукоризненные, но среди блестящих особ, составлявших круг общения маркизы Роксбари, не было ни одного друга, а Саре очень хотелось иметь хоть кого-то, кому можно довериться.

— Я буду очень рада, если мы подружимся.

На секунду Саре показалось, что взгляд кошачьих глаз мисс Баллейн сделался холодным и изучающим. Но это, наверное, была какая-то игра света, потому что несколько мгновений спустя мисс Баллейн тепло улыбнулась:

— Тогда я с радостью стану вашим другом, леди Роксбари.

— О, замечательно! — порывисто произнесла Сара. — Ну а раз уж мы друзья, вы должны называть меня Сарой — а я буду звать вас Мириэль. Очаровательное имя, и необычное к тому же.

— Оно корнуоллское, — немного неохотно пояснила мисс Баллейн. Но в следующий миг это выражение исчезло с ее лица, и девушка улыбнулась. — А теперь, если вы уже закончили изучать новые книги, давайте уйдем отсюда, а то я за себя не ручаюсь — я еще что-нибудь куплю.

— Я бы с удовольствием предложила вам прокатиться вместе со мной по парку, — сказала Сара. Открытый экипаж маркизы всегда сопровождал Сару во время ее походов к Хэтчарду и теперь поджидал хозяйку за углом. — Но я договорилась о встрече с мадам Франсиной — она шьет мне придворное платье. Понимаете, через две недели меня должны представить ко двору, и мне сказали, что это дело величайшей важности — правильно подобрать платье для подобного визита.

Сара взяла Мириэль под руку, и две дамы неспешно зашагали по тротуару. Их горничные шли сзади и несли покупки.

При словах Сары на лице Мириэль промелькнула тень зависти.

— Должно быть, это великолепно — иметь такое роскошное платье! Меня тоже должны были представить ко двору. Но потом папа умер, а мой дядя и остальные родственники не одобряют пустых расходов, — произнесла мисс Баллейн. Ее голос звучал ровно, но это явно стоило девушке некоторых усилий.

— Что за безобразие! — мгновенно откликнулась Сара. — Всем известно, что представление ко двору — самый надежный способ войти в высший свет, а мне сказали, что это — вещь первостепенной важности для юной леди. Возможно, ваш дядя еще передумает.

— Нет, — печально произнесла мисс Баллейн тоном человека, смирившегося с неизбежностью. — У дяди Ричарда другие планы относительно меня. Но мне так нравится смотреть на красивые наряды… — и девушка вздохнула.

— Ну что ж, вы можете посмотреть по крайней мере на мой — если пожелаете, — решила Сара. — Не вижу, почему бы вам не сходить вместе со мной к мадам Франсине — ведь дядя не запрещал вам заводить друзей в Лондоне, верно?

— Нет, — отозвалась мисс Баллейн, и лицо ее мгновенно прояснилось. Она улыбнулась, продемонстрировав безукоризненно белые зубы и очаровательные ямочки на щеках. — Думаю, дядя не станет возражать против дружбы с вами.

В молодости мадам Франсине, уроженка небольшого мидлендского села, носила скромное имя Сары Франк, но трудолюбие, талант, решимость и щедрость знатного любовника помогли ей стать одной из самых популярных портних, обшивающих дам высшего света. За последние несколько недель, посещая мадам Франсине — и выяснив при этом, к легкому своему недоумению, что маркиза Роксбари всегда поддерживала отношения с высшими слоями, о которых у нее не сохранилось воспоминаний на осознанном уровне, — Сара обнаружила, что мадам не только знает все сплетни обо всех политических деятелях, от самых влиятельных до самых незначительных, но и что ее журналы мод поступают прямиком из Парижа, проходя сквозь границу с той же легкостью, что и слухи. Мадам Франсине, подобно многим другим, прилагала все усилия, чтобы маркиза Роксбари чувствовала себя в Лондоне как дома, и потому, когда Сара явилась к ней с новой подругой, модистка тут же велела принести чай и пирожные и пустила в ход все свое незаурядное обаяние.

Мисс Баллейн принадлежала к числу тех людей, что непроизвольно внушают к себе доверие, и молодые женщины стали лучшими подругами задолго до окончания примерки. Леди Роксбари пригласила Мириэль заходить к ней в любое время, когда только ей будет удобно. Сара настолько опасалась мужчин — охотников за состоянием, а также надвигающейся перспективы брака с герцогом Уэссекским, что даже не подумала, что и у женщин могут иметься некие тайные причины для знакомства с маркизой Роксбари, и о том, что из подобного знакомства можно извлечь немалую выгоду.

В тот же самый майский день, когда произошло много интересных встреч, в олбанских апартаментах Уэссекса появился гость.

После того случая, когда вдовствующая герцогиня призвала его к себе, молодой герцог все чаще предпочитал уединение. Он одновременно и избегал светских встреч, которые находил утомительными, и пытался выиграть время, дабы обдумать щекотливую проблему, перед которой его поставила дражайшая бабушка.

Проблема заключалась в том, что Уэссекс не мог придумать никакой уважительной причины, которая позволяла бы ему не жениться на маркизе Роксбари, — во всяком случае, не мог придумать причины, которая убедила бы бабушку. В конце концов, они с Роксбари помолвлены уже много лет. Роксбари была вполне подходящей кандидатурой — судя по всему, маркиза не принадлежала к тому разряду женщин, которые требуют, чтобы муж ухаживал за ними с пылом любовника. Он мог и дальше заниматься своими делами, а маркиза занялась бы своими, и до тех пор, пока она воздерживалась бы от украшения герцогского родословного древа чужими побегами, Уэссекс мог бы считать, что легко отделался, как бы там она себя ни вела.

Но несмотря на все эти утешительные размышления, Уэссекс категорически не хотел жениться. Герцог знал, что ведет слишком сомнительный образ жизни и слишком сильно рискует, служа королю и своей стране, скомпрометировать собственное имя, чтобы из него получился порядочный муж для порядочной леди. Он подозревал, что это некий наследственный порок Дайеров; с чего бы иначе два герцога подряд столь безоглядно отдались темному соблазну Игры теней? В мрачный полуночный час Уэссекс поклялся, что герцогский род окончится на нем.

Но представить эти превосходные доводы на рассмотрение его любящей бабушки было совершенно невозможно.

«А если бы я и захотел жениться, то уж точно не на такой беспокойной женщине, как Роксбари…»

«Беспокойной». Уэссекс уже почти осознал, что вызвало у него столь любопытную мысль, но тут раздался стук в дверь.

— Ваша милость, к вам мистер Костюшко, — произнес Этелинг. Во время недолгих визитов в Лондон Илья Костюшко обычно не наряжался в свой роскошный мундир, поскольку тем самым он — не считая риска зацепиться за каждую арку на Пикадилли — привлекал бы внимание к тому факту, что он порвал со своей армией, — ведь его полк предпочел служить заклятому врагу Англии.

Всем своим видом достойный слуга выражал легкое порицание — точнее, оно окутывало Этелинга, словно призрак лондонского тумана. Этелинг не одобрял неугомонного иностранца, имеющего обыкновение заявляться к Уэссексу в любое время суток и втягивающего герцога в эскапады, наносившие сильный урон гардеробу его милости. — Проси.

Уэссекс сунул груду счетов и cartes de invitation[13] в ящик стола и выжидающе уставился на дверь.

И он не обманулся в своих ожиданиях. Илья Костюшко, разряженный в штатское по последней лондонской моде, вплыл в гостиную Уэссекса настолько томно, насколько это позволяла его непоседливая натура. Шляпу, перчатки и трость Костюшко оставил при себе, невзирая на попытки Этелинга — впрочем, попытки были не слишком решительные — завладеть ими. Даже когда Костюшко одевался в гражданское, его вкус разительно отличался от сдержанных, умеренных представлений лондонского света. На этот раз мистер Костюшко вырядился в лимонно-желтые обтягивающие панталоны, оттенок их в точности соответствовал цвету его лайковых перчаток. Его гусарские косички были перевязаны ленточками того же цвета и спускались на грудь, касаясь вышитого жилета из фиолетового бархата. Жилет был украшен серебряными пуговицами и повергал всех, кто его видел, в изумление и восторг. Поверх этого поразительного наряда был надет эффектный камзол из ярко-красной парчи. А венчала все произведение портновского искусства касторовая шляпа с загнутыми полями, начищенная до блеска. Отороченный кружевами галстук был скреплен алмазной булавкой. Из карманов жилета свисало множество брелоков. Илья воинственно помахивал тростью-шпагой с эмалевым набалдашником. Серьга в ухе довершала эту лихую и внушающую благоговейный ужас картину.

— Боже милостивый… — только и смог сказать Уэссекс.

Костюшко просиял.

— Красочно, правда? Смею надеяться, что на сегодняшнем приеме у леди Джерси я буду выглядеть достаточно экзотично, как настоящий иностранец.

— Принять вас за кого-либо другого просто невозможно! — с полнейшей искренностью заверил его Уэссекс. — Но что привело вас сюда? Нет, я, конечно, всегда рад вам…

— Но если нас будут слишком часто видеть вместе, люди могут заинтересоваться, что связывает капитана его светлость герцога Уэссекского и незначительного бездельника-эмигранта со скверным вкусом, — невозмутимо произнес Костюшко. Не дожидаясь приглашения, он развалился на мягкой кожаной кушетке, стоявшей рядом со столом Уэссекса, и взял незаряженный пистолет, который герцог использовал вместо пресс-папье.

— Это что, один из иудиной пары? — с интересом спросил он, заглядывая в ствол. Хотя пистолет выглядел точно так же, как и парное ему, совершенно обычное оружие, он был сделан таким образом, что стрелял назад, а не вперед, — и убивал самого дуэлянта вместо его противника.

— Я отнял их у одного человека прошлой весной, в Кале, — сказал Уэссекс. — Во время операции, которую Мэлхайт проводил под чужим именем и которая, если припоминаете, чуть не погубила подпольную организацию Кале.

— По крайней мере, благодаря ей Министерство иностранных дел перестало лезть в дела «Белой Башни», — примирительно произнес Костюшко. — Поскольку если даже они и справляются с каким-нибудь делом хорошо, в половине случаев оказывается, что этого вообще не стоило делать. Что же касается меня, я все утро провел в обществе лорда Мисбоурна, получил новый приказ и теперь просто умираю от жажды.

— Вы знаете, где спиртное, — отозвался Уэссекс, не выказывая ни малейшего сочувствия. Костюшко отложил коварный дуэльный пистолет и пошел за живительной влагой. После недолгих поисков он отыскал графин, наполовину погребенный среди всяческого хлама, типичного для холостяцкого жилья. Завладев большим бокалом коньяка, неугомонный поляк вернулся на кушетку и печально уставился на Уэссекса бархатистыми карими глазами.

— Кроме того, я могу пересказать вам все слухи, поскольку вы все равно, несомненно, их услышите, но не от меня — в пятницу я отплываю в Копенгаген.

Костюшко объявил об этом таким тоном, будто его отправляли не в Данию, а куда-нибудь в Антарктиду.

— Мне поручено развлекать будущую королеву Англии во время плавания — ну, и потом, наверное.

Уэссекс нахмурился. Ведь было решено — еще до того, как он в последний раз отправился во Францию и там ввязался в это дело с де Моррисси, — что членом эскорта принцессы Стефании будет он сам!

— А когда вы об этом узнали?

— Но это же всем известно, — заявил Костюшко. — И вам тоже, если вы давали себе труд просматривать собственную почту.

И, вытащив из-за пазухи свернутый пакет, Костюшко бросил его Уэссексу. Тот поймал пакет на лету. Он был тяжелым — из-за огромной восковой печати, в которой Уэссекс без труда узнал личную печать короля Генриха. Судя по ее виду, послание еще не вскрывали.

Сломав печать, Уэссекс увидел несколько строчек, написанных аккуратным, разборчивым почерком короля. Письмо было вполне определенным, но ничего не объясняло. В нем просто сообщалось, что поскольку король желает в ближайшие два месяца видеть герцога Уэссекского в Лондоне, он отзывает направленное ранее приглашение присоединиться к датской свите принцессы.

Уэссекс осторожно поджег письмо от стоящей на столе свечи. Когда бумага вспыхнула, герцог бросил письмо на каминную решетку, где оно и рассыпалось потоком искр и пепла.

— Думаю, можно не спрашивать, читал ли это Мисбоурн, — сердито произнес Уэссекс. Он очень рассчитывал на эту поездку, надеясь на законных основаниях выбраться из сферы влияния своей бабушки. Теперь он заподозрил, что влияние вдовствующей герцогини распространяется и на королевский дворец и что бабушка не замедлила им воспользоваться, чтобы удержать Уэссекса в Лондоне и в конце концов устроить его брак.

— Читал? — со смехом откликнулся Костюшко. — Да он его писал, как всем нам известно. Ему показалось, что это забавно: заставить меня два месяца разыгрывать из себя простого моряка, — и не говорите мне, что это не так! Но он решил проявить справедливость и припас для вас небольшую головоломку, чтобы вы не скучали, пока я буду наслаждаться роскошью и развратом при иностранных дворах. Итак, Сен-Лазар исчез.

— Исчез? — мгновенно насторожился Уэссекс. — Или умер?

— Если вам так угодно, можете говорить «умер», — послушно согласился Костюшко, — но четыре дня назад он был жив и вместе с какими-то услужливыми джентльменами отправился прогуляться под луной по дороге на Норфолк. Наш человек не получал приказа удерживать Сен-Лазара в лоне матери-Англии и потому позволил ему уйти…

— Но это чрезвычайно странно для такого человека, как он, — заметил Уэссекс. — А контрабандисты равно способны и перевезти пассажира через Ла-Манш, и выбросить его посреди пролива. Адмиралтейство наверняка переправило бы Сен-Лазара на континент, если бы он попросил.

При том условии, конечно, что сочло бы дело Сен-Лазара достойным стольких усилий.

— А значит, мы можем предположить, что дражайший Виктор не обращался с подобной просьбой, — подытожил Костюшко. — Но почему? Верные товарищи, природные союзники… У Англии есть все причины стремиться помочь Сен-Лазару в его увлечениях.

— Полагаю, месье Корде не смог пролить свет на эту загадку? — вежливо поинтересовался Уэссекс.

Костюшко скривился.

— Мы были весьма настойчивы, но наш друг Гамбит, похоже, не слишком рвется отвечать.

Он пожал плечами.

— Думаю, лорду Мисбоурну стоит спросить у Талейрана, не хочет ли тот получить своего парня обратно — или отослать его обратно в колонии; это выведет его из игры на тот срок, какой потребуется на дорогу до Луизианы. В колониях, конечно, господствуют роялистские настроения, и королевский губернатор вряд ли станет сотрудничать с одним из санкюлотов. А молодой господин Гамбит вряд ли будет настолько предан тем, кто ему платит, когда ему придется играть роль бедствующего путешественника.

— А губернатор окажется в незавидном положении мятежника, выступившего против их так называемого императора, но зато сохранит хорошие отношения с Англией, — закончил за собеседника Уэссекс. — Да, это, пожалуй, будет по-своему забавно — заставить Гамбита Корде проделать весь этот путь.

— Но это уже не наше дело, — напомнил ему Костюшко. Но по рассеянному тону друга герцог понял, что Костюшко, как и сам Уэссекс, поглощен загадкой, которая, возможно, оказалась настолько важной, что заставила Сен-Лазара вернуться во Францию — туда, где любой человек мог оказаться его врагом и где его поимка могла стать чрезвычайно прибыльным делом. Что за сведения он мог получить от роялистской группировки, с которой был связан, — и, кстати, даже не поделиться ими — чтобы они толкнули его на тайное бегство?

— Но мне пора вернуться к своим делам — я должен сообщить одной даме, что покидаю ее ради другой, — провокационным тоном объявил Костюшко. — И еще собраться, и заглянуть в любимые притоны, прежде чем отплыть на «Старательном».

Он осушил свой бокал, встал и с ленивой грацией подобрал перчатки, шляпу и трость.

— Во всяком случае, вы можете утешаться сознанием того факта, что за все то время, что я буду страдать, растянувшись под мачтой, и поневоле являть собою образец добродетели, может так и не произойти ничего интересного.

— Верно, — согласился Уэссекс и тоже встал, чтобы проводить товарища. — Веселье начнется после прибытия принцессы Стефании, когда король Генрих примется убеждать Джейми встретить свою невесту надлежащим образом.

Но две недели спустя, когда Уэссекс предстал перед королем Генрихом, ему было не до размышлений о чувствах венценосного родителя.

Уэссекс умудрился напрочь позабыть о том, что он обещал вдовствующей герцогине Уэссекской присутствовать на балу, который она давала этим вечером в Херриард-хаусе в честь несколько запоздалого представления маркизы Роксбари ко двору. Но когда герцог, к несчастью своему, вспомнил об этом интересном факте — с помощью Этелинга, пожелавшего узнать, что его милость изволит надеть, бальный костюм или мундир, — то уже не мог выбросить его из головы ни на минуту. Уэссекс провел утро за своим столом, на Бонд-стрит (членам «Белой Башни» приходилось читать массу всяческих депеш и посланий — не меньше, чем всем прочим политикам, — а Мисбоурн очень не любил, когда столь щекотливые материалы выносились за пределы отведенного помещения), а день — у Уайта; но вечером, когда начали сгущаться сумерки, герцог вернулся в свои апартаменты в Олбани, дабы переодеться, и направился в Сент-Джеймсский дворец.

Герцога сразу же проводили к королю, но это никого не удивило, поскольку все знали, что его величество часто советуется с Уэссексом по вопросам, касающимся военных дел. И это вполне соответствовало действительности; примерно три четверти часа двое мужчин, монарх и его подданный, обсуждали, как лучше наладить снабжение войск, находящихся за морем, с учетом того, что море кишело неугомонными военными кораблями противника; как решать некоторые щекотливые ситуации, возникающие из-за чрезмерного количества королей, эрцгерцогов и принцев, присутствующих в действующей армии, и что делать с печально известной ненадежностью нерегулярных войск, которые скорее мешали, чем помогали армии лорда Уэллесли, действовавшей в Испании.

— Ваш юный друг, Костюшко, успешно добрался до Копенгагена, — сказал король Генрих, — и обнаружил, что там все обстоит именно так, как я и ожидал.

Конечно же, Костюшко поплыл на «Старательном» не в роли матроса — равно как и не под собственным именем, ибо что там было делать Илье Костюшко, бывшему офицеру конной гвардии его величества короля Польского, очаровательному повесе, питающему слабость к неподходящему обществу? Подобная характеристика лишала его возможности примкнуть к свите принцессы Стефании — или, точнее, подобного шалопая вообще не стали бы привлекать к столь важному делу. Уэссекс не сомневался, что Костюшко нацепил на себя какую-либо из полудюжины личин, позволяющих ему находиться на борту военного корабля, а стоит кораблю войти в порт, как эта маска спадет и будет заменена другой, более подходящей для действий в Дании.

— И как же, сир? — вежливо поинтересовался Уэссекс, хотя врожденная осторожность подсказывала ему, что его величество постепенно подводит разговор к той теме, ради которой, собственно, он и вызвал Уэссекса на сегодняшнее совещание.

— О, беспорядок и постоянные проволочки — французский посол, этот ренегат Сен-Жермен, конечно же, делает все, что только в его силах, чтобы удержать принца-регента от заключения договора. Но сэр Джон — прекрасный дипломат. Я абсолютно уверен, что он сумеет обойти все препятствия, и потому полагаю, что конвой выйдет в море лишь с небольшим запозданием. И это напоминает мне о деле, которое я особенно хотел обсудить с вами, Уэссекс.

Тревога до предела обострила все чувства Уэссекса, но герцог приложил все усилия, чтобы не выказать перед королем своих опасений.

— Как вам известно, принц Джейми… возможно, не до конца примирился с прибытием принцессы Стефании, — со странной нерешительностью произнес король.

Уэссекс напрягся. Все знали, что принц Джейми не желает этого брака, но делать это предметом всеобщих пересудов вовсе не стоило.

— Я уверен, что принцесса — само очарование, — несколько натянуто произнес Уэссекс.

Генрих улыбнулся:

— Я рад, что вы так думаете, но вы сами знаете, что не все разделяют ваше мнение. Мистер Фокс уже призывает к умиротворению, а партия принца не может одобрить шаг, в котором они видят лишь привлечение новых группировок к старой войне.

«Если, конечно, предположить, что датчане согласятся плясать под нашу дудку», — подумал Уэссекс. Вслух же он сказал:

— Я уверен, что время покажет им всю глубину их заблуждений. Принц Джейми достиг возраста, подходящего для женитьбы, а Дания…

— Очень далеко, и бедная девочка окажется здесь совсем одна — и я боюсь, что мнение общества по поводу уместности этого брака будет во многом зависеть от того, насколько хорошо примет принцессу высший свет… именно потому я и хотел сегодня побеседовать с вами наедине.

Уэссекс подсознательно напрягся, словно в ожидании удара.

— Я намереваюсь предложить маркизе Роксбари стать главной распорядительницей гардероба…

Теперь Уэссекс понял, к чему клонится эта беседа, и мысленно проклял себя за то, что у него не хватило предусмотрительности уплыть на «Старательном», наведаться на острова каннибалов или застрелиться. Должность распорядительницы гардероба стояла в придворной табели о рангах весьма высоко… но ее не могла занимать незамужняя женщина.

Король Генрих тем временем продолжал:

— …принцесса всегда должна быть одета по последней моде. Я не хочу, чтобы в моем доме состоялась еще одна свадьба наподобие той, что была у Марии и этого ее немчика, Георга, — он даже не потрудился научиться разговаривать по-английски; только и мог, что ходить и шипеть. Принцесса Стефания прибудет в Англию в середине июля, и я был бы очень рад, если бы вы с маркизой к этому времени уже обвенчались. Роксбари много лет была законодательницей мод в городе, да и вас, ваша светлость, трудно назвать человеком незначительным. Вдвоем вы сможете ввести принцессу в английское общество и позаботиться, чтобы все прошло хорошо. Я хочу, чтобы вы сделали это для меня, Руперт. Вы нужны мне.

У Уэссекса упало сердце, но он не мог отказать королю в столь незначительной просьбе после того, от чего он и так уже отказался ради служения Англии. Если герцог и герцогиня Уэссекские будут более полезны королю, чем холостой герцог и незамужняя маркиза Роксбари, — что ж, Уэссекс женится на этой крошке. Король повелел, и Уэссексу не приходило в голову оспаривать его приказание.

Но запятнанный род Дайеров закончится на нем; он не желает плодить новых шпионов себе на смену. Этого зарока он не нарушит.

— Я не подведу ваше величество, — сказал Уэссекс и слегка поклонился. Интересно, а маркиза отнесется к повелению короля с тем же послушанием или нет? Хотя… Он видел ее талисман. Раз Роксбари — член Союза Боскобеля, одна из немногих избранных, поклявшихся служить интересам короля, она подчинится, как только узнает, что приказ исходит от самого короля.

Генрих заметил колебания Уэссекса, но неверно их истолковал.

— Дорогой мой Руперт, — с улыбкой произнес он, — вы, возможно, думаете, что маркиза может отказать вам? Я слыхал, что эта девица весьма высокого мнения о себе, но ее семейство всегда было предано короне, — и чтобы вы не волновались понапрасну, я сам задам ей этот вопрос. С вашего позволения, конечно, — и король улыбнулся.

Сара разглядывала свое отражение в зеркале с золоченой рамой, и ей никак не удавалось совладать с нервной дрожью. Архаический наряд для представления ко двору, — платье, подобных которому сейчас никто уже не носил, с широким кринолином, высокий головной убор, — сверкал белым атласом, серебряной отделкой и драгоценностями неимоверной ценности. Бальное платье, в которое ей предстояло переодеться попозже, хотя и более современного фасона, было сшито из такой же ткани. Саре оставалось надеяться, что у нее хватит нервов, чтобы выдержать все это. К счастью, представление как таковое — чистейшая формальность; Сару вместе с десятком других подающих надежды девиц проведут в одну из дворцовых гостиных, где они дождутся появления короля Генриха. Потом каждая из них будет представлена королю и получит возможность поклониться ему. Все это займет совсем немного времени — так ей сказали.

Саре, в соответствии с ее титулом, отвели для ожидания личные покои, дабы она могла привести в порядок свой наряд. Они с Нойли еле успели закрепить на головном уборе плюмаж из перьев белой цапли — он был чересчур высоким, чтобы без потерь пережить поездку в карете, — расправить все те бесчисленные ярды белого атласа, что пошли на пышную юбку, и прикрепить повсюду, где только можно, фамильные алмазы Роксбари. Сара снова взглянула в зеркало. Она была бледна от напряжения, а ее платье блестело так, словно было сделано не из атласа, а изо льда. Еще несколько минут — она видела это по часам из золоченой бронзы, стоящим на соседнем столике, — и ее позовут к королю.

Согласно традиции, Сару должны были представить королю еще тогда, когда она начала выезжать в свет, то есть восемь лет назад. Она не могла вспомнить, почему представление не состоялось тогда, но, несомненно, именно волнение, связанное с предстоящим визитом во дворец, было причиной тех странных, беспокойных снов, что посещали ее теперь. Возможно, после сегодняшнего вечера эти сны прекратятся. Если же нет, она этого не вынесет. Если бы не мисс Баллейн, с которой можно поговорить по душам, последние несколько недель были бы совершенно непереносимы.

Сара хотела пригласить мисс Баллейн на бал и попыталась поговорить об этом с подругой. Но Мириэль отклонила предложение, сказав лишь, что ее дядя, несомненно, этого не одобрит — и непременно об этом узнает. Сара поймала себя на том, что начинает испытывать сильную неприязнь к мистеру Ричарду Баллейну, что бы он из себя ни представлял. Что хорошего можно сказать о человеке, отказывающем своей племяннице в таком невинном и респектабельном развлечении, как бал, устроенный вдовствующей герцогиней Уэссекской в честь своей крестницы? Раз дядя столь упорно изолирует племянницу от общества, бедную девочку ждет незавидное будущее.

Впрочем, будущее самой Сары казалось не намного более радужным. Молодая женщина вздохнула. Несмотря на все свои успехи, маркиза намеревалась сразу же после бала вернуться к себе в поместье. Ей не нравилось в городе; к чему бы ни стремилась ее душа, здесь ей этого было не обрести.

Стук в дверь прервал меланхолическое течение мыслей маркизы. Нойли тут же бросилась отворять дверь. На пороге появился слуга в дворцовой униформе — костюме с золотыми кружевами и напудренном парике.

— Леди Роксбари? Его величество король Генрих велел мне проводить вас в гостиную.

Гостиная оказалась переполнена. А кроме того, в ней было чересчур жарко. В небе еще мерцали последние отсветы заката, а здесь уже горели свечи, и в воздухе витал запах воска. Сара изо всех сил старалась держаться неподвижно, так, что ее алмазы лишь слегка посверкивали в душном воздухе. Она без возражений встала туда, куда велел слуга, не стараясь заполучить место поудобнее.

Стены салона были задрапированы красным бархатом; ткань перемежалась сверкающими зеркалами в позолоченных рамах. А пол, по которому ступали расшитые алмазами туфельки Сары, напоминал полированную шахматную доску из разноцветного мрамора. Потолок был покрыт позолотой и росписью: пухленькие херувимчики вились вокруг изображений королей древности, а короли занимались своими делами — разыскивали мечи под алтарными камнями, вынимали их из наковален, принимали от дам, появляющихся из озера. Три хрустальные люстры так ярко сверкали в свете бесчисленных свечей, что у Сары заболели глаза. Чтобы дать им отдохнуть, маркиза принялась оглядываться по сторонам, стараясь при этом не сходить с отведенного ей места.

Большинство из присутствующих здесь дам были намного младше Сары, и все они так нервничали — хотя каждую сопровождала какая-нибудь родственница, — что Сара просто из самозащиты начала успокаиваться. Кроме того, в зале присутствовало множество придворных, и, разглядывая их, маркиза поняла, что стоящий у окна блестящий гусарский офицер — не кто иной, как герцог Уэссекский.

Герцог был одет в мундир Одиннадцатого гусарского полка: короткая голубая куртка, расшитая серебряным шнуром, и свисающий с плеча ментик, отделанный медвежьим мехом. Вишнево-красные брюки были заправлены в начищенные до блеска высокие сапоги с золотыми кисточками. На сгибе локтя Уэссекс держал кивер с высоким плюмажем. Без сабли на поясе — ведь Уэссекс не мог находиться при оружии в присутствии короля — картина эта выглядела незавершенной. Но герцог все-таки прицепил к поясу ташку, на которой были вышиты полковые знаки отличия. В мундире Уэссекс производил впечатление блестящего, бравого офицера — ничего общего с тем холодным, томным паяцем, каким он предстал перед Сарой.

Герцог увидел Сару, но не двинулся с места, — словно леопард, почуявший неосторожного охотника. На миг взгляд его черных глаз обжег маркизу…

Потом Уэссекс отвел взгляд, даже не потрудившись поклониться ей.

Глаза Сары вспыхнули опасным огнем. Это что же, он решил ее игнорировать и притворяется, будто не видит? Как он смеет обращаться с ней словно с брошенной любовницей!

Эта ситуация не вызвала бы у молодой женщины такого бешенства, если бы за последние несколько недель Сара не осознала, какой важной фигурой она является, — и если бы с первой же встречи не ощутила, что их с Уэссексом связывают некие странные узы. Ощущение предательства лишь усиливалось оттого, что все инстинкты говорили Саре: они с Уэссексом должны быть друзьями. Но они ими не были.

Сара отвернулась, а когда снова взглянула в ту сторону, Уэссекс исчез. Теперь на том месте стояли двое других офицеров в великолепных мундирах. Сара уже совсем было решила отправиться на поиски герцога, но тут в зал через потайную дверь вошел слуга с длинным жезлом из слоновой кости и стукнул им об пол, призывая к вниманию.

— Его королевское величество, Генрих Карл Яков Артур Христиан, король Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльса!

Конечно, изображение короля можно было увидеть на каждой монете, от золотой гинеи до медного полпенни, и на многочисленных картинах, украшающих собою стены Королевской академии, но, насколько помнилось Саре, ей впервые довелось лицезреть своего монарха во плоти. Он оказался не таким высоким, как она ожидала, и его пышные каштановые волосы — наследие рода Стюартов — потускнели от времени, но все же Генрих был настоящим королем, королем с головы до ног, и выглядел бы таковым даже без короны и величественного одеяния. Сара почувствовала глубокое почтение — так сильна была окружавшая этого человека аура королевского достоинства.

Король Генрих двинулся вокруг зала, останавливаясь и здороваясь с каждым присутствующим. Помимо всего прочего, эти встречи в королевской гостиной давали англичанам возможность убедиться, что их монарх жив и здоров. Это помогало пресечь слухи о болезни или даже о смерти короля, что так легко возникают в неспокойные времена.

Короля сопровождали придворные, и Сара снова почувствовала приступ раздражения, увидев, что в их число входит и Уэссекс. Она не знала, что герцог приближен к королю, и по какой-то неизъяснимой причине эта новость еще сильнее разозлила ее.

Наконец король подошел и к ней, и Сара изящно опустилась в придворном реверансе, который репетировала несколько часов подряд. Обручи юбки, соприкоснувшись с мраморным полом, издали глухой стук, а потом сложились один внутрь другого, так что белый атлас и серебряное кружево наряда Сары стали напоминать праздничный торт, украшенный взбитыми сливками. Сара медленно опустила голову и остановилась лишь тогда, когда у нее перед носом закачались кончики перьев, украшавших ее прическу. Потом Сара подняла взгляд и, к изумлению своему, увидела, что король протягивает руку, дабы помочь ей встать. Такой милости он не оказывал еще никому. Вложив свою затянутую в перчатку руку в ладонь короля, Сара послушно поднялась.

— Понравился ли вам Лондон, леди Роксбари? — спросил король Генрих. Глаза его весело блеснули. Сара улыбнулась в ответ. Она не могла позволить себе отвести взгляд от короля, чтобы отыскать Уэссекса, — это было бы вопиющим нарушением правил приличия. Но она знала, что где бы герцог ни находился в это мгновение, он ее видит.

— Это интересное место, ваше величество, — ответила Сара.

— Но не настолько интересное, как Мункойн, — а, ваша светлость? — с пугающей проницательностью поинтересовался король. — Расскажите мне о нем.

И Сара не задумываясь принялась расписывать красоты Уилтшира. Король, кажется, был совершенно очарован ее рассказом, но тут до Сары вдруг дошло, что она болтает, словно несмышленая девчонка.

— Но вашему величеству, наверное, неинтересны такие пустяки, — неубедительно произнесла она.

— Напротив! Ваш рассказ великолепен — но он лишний раз доказывает, что нам надо приложить больше усилий, чтобы вам было интересно и в Лондоне. Может быть, вы проявите сочувствие к принцессе Стефании и покажете ей Лондон?

— Конечно! — быстро отозвалась Сара. Бедственное положение датской принцессы, которую отослали так далеко от дома ради скрепления международного договора и помолвили с принцем, который даже не желал ее видеть, тронуло доброе сердце Сары сразу же, как только маркиза услышала эту историю.

— Значит, договорились! Принцессе будет чрезвычайно полезно общество молодой замужней дамы с широкими связями. Вы непременно должны пригласить меня на ваш свадебный завтрак — я с радостью приму это приглашение.

— Ваше величество так добры, — машинально отозвалась Сара. Лишь длительная тренировка помогла ей сохранить невозмутимое выражение лица до того момента, когда король выпустил ее руку и двинулся дальше.

Замужняя дама?! Сара машинально оглядела зал, разыскивая Уэссекса, но его нигде не было видно.