"Билли-враль" - читать интересную книгу автора (Уотерхаус Кейт)

Глава восьмая

— Это что — тоже мне? — недоверчиво спросила Рита.

— Ограбил, знаешь ли, банк, — с полным ртом прошамкал я. Верней, сначала-то я просто молча кивнул, потому что откусил полбутерброда с яйцом и говорить не мог — только жевал да пучил на Риту слезящиеся глаза. Было уже пять часов, а я как позавтракал, так больше ни разу и не ел.

— И теперь, значит, оделяешь бедных? — благодарно спросила Рита. Ее очень обрадовал крестик, больше даже, чем обручальное кольцо. Закинув руки за голову, она защелкнула под своими платиново-блондинистыми волосами замочек тонкой серебряной цепочки.

— Крестовая дама при липовом короле, — вполголоса сказал Артур.

— Ишь ты! Глянешь на него — спит, а отвернешься— глядит, — напоказ удивилась Рита, одарив Артура ухмылкой преувеличенного презрения. А потом, решив, что откровенно благодарные слова про бедных слишком принизили ее, она подозрительно посмотрела на крестик и спросила: — Так что мне с этой штуковинкой — в церковь теперь идти?

— Ясное дело, — сказал Артур. — Чтобы дать обет безбрачия.

— А ну-ка, нож-молодец, убирайся в свой погребец! — скомандовала Артуру Рита и плавно подняла мою пустую тарелку — этот плавный жест обозначал у нее благосклонность. — Можешь принести мне завтра меховую шубу, — добродушно сказала она и пошла к стойке, оставив нас одних за шатким столиком в укромном уголке полупустого кафе, возле большого, деловито стрекочущего холодильника.

— Секс-фея Страхтона, — провожая ее взглядом, сказал Артур.

Ко мне вернулось жизнерадостное, с истерической искоркой настроение.

— И се служанка моих желаний, — торжественно подняв правую руку, возгласил я. Артур, конечно же, сразу подхватил мой библейский зачин.

— И глас воззвал, — зарокотал он, — кто сия дева, что была с тобой на рассвете?

— И, препоясав чресла, Моисей сказал, — продолжил я, — истинно, истинно говорю тебе, то была не дева, а моя супруга земная.

— И было так.

— И пребудет до пятого и шестого колена. Мы уже допили кофе и теперь стояли у столика, посылая Рите воздушные поцелуи.

— Смотри, не твори, чего я не творю! — заразившись моим настроением, воскликнула она.

Мы оставили стеклянную дверь кафе широко распахнутой и, не обращая внимания на вопли пожирателей пирожков «Дверь! Прикройте дверь!», зашагали через Торфяной проспект к городскому Пассажу.

Встретив Артура сразу после накладки с моей выдуманной сестрой, я ощутил смутное чувство вины. Мне хотелось как-нибудь намекнуть ему об этом происшествии, но теперь я был рад, что удержался.

Мы вошли в пассаж, выкрикивая: «Пресса! Пресса — бог наших дней! Завтра засохнет — и черт бы с ней!», так что наши голоса множились гулким эхом под сводчатой стеклянной крышей. Смиренно шаркающие друг за дружкой покупательницы с авоськами и кульками пирожных в руках провожали нас опасливыми взглядами.

— Пресса! Пресса! — выкрикнул я, размахивая воображаемой газетой, и с удивлением обнаружил, что это старая патефонная пластинка, которую я унес из дому несколько часов назад.

— Пойдем-ка урвем чего-нибудь у Мория, — предложил я Артуру.

Морий, маленький и юркий человечек, похожий на армянина, был хозяином магазинчика «Мелодия», который он открыл недавно в Пассаже, на втором этаже. Морий сотрудничал с организацией «Помощь молодым», никогда не упускал случая показать свою терпимость и уважительное, как будто все здесь были взрослыми, отношение к посетителям. Когда нам было нечего делать, мы ходили в «Мелодию», чтобы подразнить Мория. «Глянь-ка, Морий, у этой пластинки в середине дыра» — вот одна из наших дежурных шуточек.

— Хорошо бы нагреть его на новую пластинку, — сказал Артур. Я открыл дверь ногой, и мы ввалились внутрь.

По субботам, особенно вечерами, здесь всегда околачивалась толпа узкобрючных юнцов и цыганистых девиц. Они же шлялись каждую субботу и в «Рокси», но на улицах Страхтона я их почему-то никогда не встречал, как будто за порогом этих двух заведений они становились невидимками. Рядом с ними я чувствовал себя до жути старомодным, меня стеснял мой заляпанный пятнами плащ и мятый костюм, так что мне приходилось изображать интеллектуала. Я скособочился, вздернул одно плечо выше другого и проникся уверенностью, что под мышкой у меня пластинка с классической музыкой. Какой-то охламон из кискисных завсегдатаев, пританцовывающий посредине зала, пробормотал: «Стервятники прилетели», — но больше никто не обратил на нас внимания.

Посетив «Мелодию», Парень с холмов едва ли сумел бы написать хвалебную статью про йоркширский прогресс. Поначалу это был заурядно-современный магазин грампластинок, но благодаря терпимости Мория (живи и жить давай другим) он быстренько превратился в современно разгромленный сарай — оранжевые стены были обшарпаны, конические подставки для пепельниц похилились, их ярко-желтые бока чернели пятнами от загашенных сигарет, а большинство пепельниц посетители просто поразбивали; витрины с пластинками, подвешенные на тросах, перекосились и грозили обвалиться кому-нибудь на голову, так что пришлось подставить под них старые ящики, а стекло одной из витрин рассекала угловато-извилистая трещина.

Девицы в клетчатых брюках роились у кабинок с проигрывателями и, заходя внутрь, оставляли двери небрежно открытыми, так что зал гудел какофонией совершенно несовместимых мелодий. Парень лет шестнадцати в короткой кожаной куртке с молнией, облокотившись на прилавок, вертел в руках целлофановый футляр от пластинки, а низкорослый Морий в красных подтяжках пытался перекричать многоголосый гул:

— Вы не против?… Так-то оно так… Но вы не против?

Артур уверенно заскользил среди толпящихся посетителей, словно танцор, — да иначе-то здесь и двигаться, пожалуй, было невозможно. Он сразу же нашел приятелей — джазистов из «Рокси» — и скрылся с ними в дальнем углу. Я одиноко стоял у входа, не зная, чем бы мне заняться. Удивительное дело — Артур знал тут чуть ли не всех, а я почти никого. В Амброзии все было, разумеется, наоборот.

Услышав знакомо скрипучий голос, я оглянулся и увидел Штампа с долгоиграющей пластинкой в руках. «Эй, Морий, что-то маленькие у тебя гиганты», — в тысячный, наверно, раз вякнул он свою идиотскую шутку. Штамп вечно ошивался в «Мелодии». Морий всячески помогал страхтонскому Юношескому клубу, а Штамп изобретал и безграмотно писал для клуба разные объявления, «Эй, Морий, — зудел он, — что-то маленькие у тебя гиганты!» Я хлопнул его по плечу, так что он чуть не выронил пластинку.

— Это же черный карлик, а не гигант, — сказал я.

— Так тебя, стал'быть, не посадили? — с глумливой ухмылкой спросил Штамп.

— Да нет, решили оставить место для тебя, — ответил я. Мне было приятно, что у меня нашелся здесь хоть один приятель, пусть даже Штамп. Отвернувшись от него, я поискал глазами кого-нибудь еще, но больше ни одного знакомого не заметил.

— Послушай-ка, — сказал мне в спину Штамп, — я на твоем месте не пошел бы в понедельник на работу.

— Ясное дело, — отозвался я, — понедельник — день бездельник, только таким, как ты, на работе и место. Ну да ладно, выкладывай, чего там тебе удалось разнюхать.

Штамп злорадно ухмыльнулся. Я понял, что он и правда узнал какую-то неприятную для меня новость.

— Я тут забежал в контору, — сказал он, — и смотрю, а Крабрак проверяет твою Почтовую книгу.

— Да пошел ты вместе с Крабраком… — начал я — и мне опять стало тошно. — Он что-нибудь говорил? — Слава богу, у меня получился беспечный тон.

— Ты это про кого?

— Про Крабрака, балбес. Говорил он что-нибудь насчет моей Почтовой книги?

— А черт его знает. Так, бормотал чего-то себе под нос. Сидит, обложился твоими почтовыми квитанциями, считает деньги и бормочет. Он, видать, все подсчитал. Сколько ты растратил-то?

— Нисколько я не растратил. — Трое или четверо штамповских приятелей подошли к нам и с интересом пялились на меня. — Просто не записал кой-чего в Почтовую книгу, — сказал я Штампу.

— Малолетние преступники, они всегда так поют, — отозвался Штамп. Он повернулся к своим приятелям, подхихикнул и добавил, оглянувшись через плечо: — Твоя краля наверху.

Меня пронизала дрожь, я сразу понял, о ком он говорит, — так же, как и утром, когда он сказал, что встретил ее на улице. Я невольно посмотрел вверх, где у Мория был отдел классической музыки, и мигом забыл про Крабрака с его подсчетами, так что пакостная штамповская новость не успела испортить мне настроение. Странно осоловелый, как будто он под дурью, приятель Штампа в полосатом итальянском костюме пробормотал: «Топчешь курочку-то, а?» — и я, пробравшись к лестнице, стал неторопливо подниматься наверх, словно бы медленно выныривая из мутного водоворота взбесившейся музыки в полузабытый мир беспричинно радостных надежд со свежей, бодрящей и сладко успокаивающей атмосферой. Мне показалось, что я ощутил удивительно приятный аромат, хотя этого не могло, конечно, быть. В голове у меня уже рождались слова: Я даже помню твой запах, но мою мысленную речь перебил гнусный голос Штампа: «Эй, Морий, а диск-то с дыркой!» Это был прощальный привет нижнего зала.

Пустующий по субботам отдел классической музыки напоминал публичную библиотеку: он был просторный, светлый, тихий и уютный. На полу здесь лежал толстый ковер, чистое стекло прилавка опрятно поблескивало, а дверцы серых кабинок были плотно закрыты. Стоя за прилавком, Лиз показывала альбом с пластинками какому-то дядьке лет сорока в черном пальто. Они негромко разговаривали, и голос Лиз был по-всегдашнему спокойно-звучным. Я сразу понял, что она заметила меня, но, так же как и я, оттягивала мгновение встречи.

А я, словно бы перед зеркалом, торопливо примерял разные выражения лица. Мне хотелось выглядеть радостно ошеломленным, потому что так оно, в сущности, и было, но при этом я старался остаться самим собой, старался ощутить свои собственные, подлинные чувства, отделив их от той беззаботно-успокоительной атмосферы, которая всегда окружала Лиз. И вот я понял, что меня охватывает неодолимо песенное настроение.

Чернопальтовый дядька взял у Лиз альбом с пластинками и, скрывшись в кабинке, закрыл за собой дверь.

Я медленно подошел к прилавку.

— Привет, Лиз.

— Привет, Билли.

Я заговорил хрипловато-низким, как мне казалось, голосом, обозначающим конец долгой разлуки или что-то в этом роде, но ответ Лиз прозвучал простодушно и радостно, как будто она была искренне счастлива, что опять увидела меня, и не хотела этого скрывать.

Мы облегченно улыбнулись друг другу, словно люди, опять встретившиеся в разъединившей их ненадолго толпе. На Лиз была все та же старая одежда — зеленая замшевая куртка и мятая черная юбка. Но крахмальная белая блузка очень шла к ее пепельным волосам, круглому лицу, ясной улыбке и почти вслух смеющимся глазам.

— Давненько мы не виделись, — проговорил я, намеренно выбрав речевой штамп, чтобы вложить в него понятный только ей смысл.

Она со счастливой улыбкой покачала головой, словно бы вспоминая, сколько времени ее не было.

— Ну да, больше месяца. Пять недель.

— Давай считать, что недели показались мне годами.

Лиз плутовато улыбнулась. Никто из девчонок не умел так улыбаться — только Лиз.

— Хорошо-то как, правда? — сказала она.

— Я даже помню твой запах, — пробормотал я.

— Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, — с ироническим поклоном отозвалась Лиз.

— Когда ты вернулась?

— Вчера.

— Спасибо, что сразу позвонила, — сказал я.

Она сморщила нос, но вовсе не так, как Ведьма, — у нее это получилось простодушно и по-дружески. Она никогда не извинялась.

— Да ведь мы все равно встретились бы сегодня вечером в «Рокси», — сказала Лиз. — Ты придешь?

Туда сегодня весь город придет, подумалось мне. А впрочем… Я быстренько прикинул. Ведьме, после сегодняшнего случая, прямая дорога в монастырь или к черту на рога; Рита, если я ее надую, ни за что не станет сама покупать билет в «Рокси» и тоже куда-нибудь сгинет. Да и не боялся я их, потому что запросто мог во всем признаться Лиз… если бы захотел.

— Приду, — сказал я. — А все-таки жаль, что ты не позвонила.

— Да у меня времени не было! — Она опять плутовато улыбнулась, как бы советуя мне не верить ее словам и ни о чем не беспокоиться, потому что все это не имеет никакого значения. — Спроси меня лучше, что я тут делаю.

— Так что же ты тут делаешь?

— Помогаю целый день Морию, а то он совсем зашился. — Помогать целый день Морию у нее время было, а позвонить мне не было! Но все это и правда не имело никакого значения. Только вот откуда она знала Мория? Это была одна из ее загадок — она, похоже, всех у нас в Страхтоне знала, и я, хоть убей меня, не мог понять, как ей это удается.

— Ну, а у вас что здесь происходит? — лучась веселой радостью, спросила она. — Как твои скетчи? Как песни? Как Артур? — Только она одна из всех моих знакомых девчонок по-настоящему интересовалась моими делами и говорила о них так, будто они действительно что-то для нее значат. Мы принялись болтать, смеясь, шутя, перебивая друг друга и понимающе улыбаясь, как если бы нам вдруг разом открылись все ехидные тайны мира. Мы трепались до тех пор, пока дядька-покупатель, про которого мы совсем забыли, не вылез из кабинки. Он заплатил за альбом с пластинками и ушел. Скоро и магазин должен был закрыться.

— А теперь спроси меня, где я все это время была, — предложила Лиз.

— Нет, Лиз, — твердо и без улыбки сказал я. Этот разговор возникал у нас не впервые, и я давно уже поклялся себе, что никогда не стану ее расспрашивать — может, из уважения к ней, может, от какого-то смутного страха, а может, это просто стало навязчивой идеей, как отращивание ногтя, который вырос у меня до четверти дюйма.

— А вот открытку ты все же могла мне прислать, — сказал я.

— В следующий раз пришлю, — сказала Лиз. — Если только он будет, следующий раз, — мягко добавила она.

Спускаясь по лестнице, я прощально помахал ей. Толпа внизу сильно поредела; пол был замусорен пустыми сигаретными пачками, на прилавке лежали груды пластинок. Артур уже ушел, его приятели-джазисты тоже. Рассосалась и компания Штампа, но сам он все еще был здесь — трепался о чем-то с Морием.

Снова ощутив под мышкой старую патефонную пластинку, я вспомнил, зачем я сюда отправился. Мне, правда, не хотелось приступать к Морию без Артура, но можно было разыграть этот спектакль и перед Штампом — все-таки зритель.

— Послушайте, Морий, — сказал я, — мне хотелось бы вернуть вам эту пластинку.

— Это еще почему? — с необычной для него угрюмостью спросил он.

— Да она играет только одну мелодию. Морий со звоном открыл ящик кассы.

— Я давно уже к вам присматриваюсь, — враждебно проговорил он. — Мне уже про вас кое-что сообщали. — Облокотившийся на прилавок Штамп делал вид, что он не понимает, о чем идет речь. — Ходят тут всякие, как будто они хозяева, — добавил Морий. — Надо бы узнать, где вы деньги-то берете!

Морий всегда обслюнявливался, когда разговаривал. Он энергично слизал с подбородка тонкую струйку слюны.

— Ну ничего, мы вас отсюда выметем, — пообещал он. — Это ведь все-таки магазин, а не базар. Нате, получайте ваши деньги и выметайтесь!

Он выложил несколько монет на поцарапанное стекло прилавка. Я собрал монеты, с трудом подцепляя их ногтем. Штамп хихикнул.

— И больше чтоб я вас тут не видел, — заключил Морий.

Я ему не ответил. Беззаботно посвистывая, я спустился на первый этаж и зашагал к выходу из пассажа.