"Занавес молчания" - читать интересную книгу автора (Быстров Андрей)14Ярко-желтый «Эскорт» Ника припарковала невдалеке от высотного дома, где жил Радецкий. Она вошла в знакомый подъезд, вызвала лифт. Пока он полз по этажам, Ника пыталась выстроить план разговора, но ничего не придумала. Писатель встретил ее в новеньких синих джинсах и пушистом богемном свитере. Он разразился длиннющими комплиментами; Ника не слушала – улыбалась, кивала. В квартире Радецкого мало что изменилось с тех пор, как Ника была здесь, лишь на стенах добавилось портретов – Германа Гессе и почему-то Нерона, увеличенный снимок с античной геммы. Ника поморщилась. Она ничего не имела против Гессе и даже против Нерона, который как-никак был артистом, поэтом и музыкантом и вдобавок просто нескучным человеком, но такое соседство ее покоробило. Тут отдавало пустым оригинальничаньем. Накрытый стол поразил изобилием – похоже, Радецкий потратился не на шутку. Половины блюд Ника и назвать не сумела бы. Из напитков присутствовали коньяк «Хеннесси», виски «Баллантайн», водка «Финляндия» и шампанское. В колонках музыкального центра пульсировал ритм диско-группы «Бейб» – «Привет, Магнифико». – Усаживайтесь, Ника, располагайтесь, – тарахтел Радецкий, не сводя глаз с выреза на ее груди. – Понимаю, что все это очень скромно, однако проявите снисходительность – вы возникли так неожиданно, что мне пришлось импровизировать... – Вы прирожденный джазмен, – сказала Ника с улыбкой. Она заметила, что на книжных полках нет ни одного экземпляра романа «Кто-то в долине», и добавила: – А где же ваша знаменитая книга? – «Долина»? Раздарил все до одной. Для меня эта книга – уже призрак прошлого, я ценю сам процесс творчества. Результат со временем начинает раздражать все сильнее... Он ловко, элегантно разлил коньяк с миллиметровой точностью. – За вас, Ника. После второй завязался какой-то неопределенный, ненужный обоим разговор. Максим не мог скрыть, что его интересует далеко не духовное общение, а Ника затосковала. Напрасно она пришла сюда. Что тут можно узнать, выяснить? Как перейти к важной теме, и какая, собственно, тема важна? Но раз она пришла, надо играть партию до конца. Ника попросила Максима рассказать о его творческих замыслах, о работе над новыми книгами. Стремительно пьянеющий писатель многозначительно поднял указательный палец. – Я работаю сразу над двумя романами. «Долина» – фигня, паровоз, к которому можно прицепить все остальное. Теперь они проглотят, то есть напечатают, что я захочу. Я им такое скормлю... Они узнают великого Максима Радецкого! Я пишу книгу о Юдифи... – Библейская Юдифь? – Ну да, та самая. Героическая девчонка оттяпала голову Олоферну и прославилась. Но у меня необычайно оригинальный подход, такого еще не было... Действие перенесено в современность – раз! Роман называется «Возвращение Юдифи». Никакого героизма, психоанализ! Сексуальный бес Олоферн – у меня это вор в законе, он же губернатор – заставляет зажатую девочку бороться с демоническими искушениями плоти. Она уступает и потому убивает его. Фрейд в отпуске... Вокруг, конечно, депутаты, журналисты – простите, мы не о присутствующих! – киллеры, дилеры, путаны и прочий антураж. Ну как? Ника была поражена. Неужели Максим не подозревает, насколько заезжена, затерта до дыр его свежая идея? Да ведь еще Карел Чапек в «Жизни и творчестве композитора Фолтына» смеялся над тривиальностью подобного истолкования истории Юдифи. Максим не читал Чапека – или, напротив, читал, оттуда и вычитал? И запросто, с восхитительной небрежностью гения переступил через насмешку – смотрите, мол, как я заставлю засверкать вашу банальность? Может быть... – А второй роман? – осторожно спросила Ника. – Второй? А, второй... Второй называется «Концепт». Выпьем! – Выпьем, – согласилась Ника и наивно поинтересовалась: – А чтб такое концепт? – О, концепт, это... Это такое слово... – Максим описал в воздухе нетвердый круг обеими руками. – Концепт – это концепт. – Да, понятно. – Потанцуем?! – Лучше выпьем. – Выпьем! Отныне – «Финляндия»! Они пили наравне, но Ника, умеющая обращаться с алкоголем, контролировала себя полностью, а вот писателя развезло. Ника того и добивалась – если он отрубится, можно будет осмотреться в квартире. На стратегически значительные находки она не рассчитывала, но снова и снова напоминала себе о необходимости играть до конца. Еще пара рюмок «Финляндии» довела Максима до неразборчивого бормотания, и вскоре он храпел в кресле. Ника поднялась, убавила громкость музыки и направилась в комнату, приспособленную под кабинет. Ей хотелось взглянуть на романы. Она включила компьютер, нашла в «Моих документах» файл, озаглавленный «Возвращение Ю», открыла его и углубилась в чтение. Уже первые страницы привели ее в недоумение, а потом она попросту растерялась. Перед ней была беспомощная графоманская писанина. Нет, здесь не доходило до фраз вроде «Петров познакомился со своей бывшей супругой через поездку в поезде», но для этого надо быть совсем безграмотным. Роман Максима Радецкого состоял из округлых, гладких, безликих, нестерпимо скучных пассажей на уровне школьного сочинения. Где-то на седьмой странице развертывался пространный эротический эпизод – тут язык несколько оживлялся, но сцена эта что-то мучительно напоминала Нике. А, вот оно что! Роман Юрия Петухова «Измена», прочитанный Никой любопытства ради на закате перестройки. Плагиат, и хуже того – кусок из чужой книги насильственно подогнан под суконные штампы Радецкого. Чужой текст сопротивлялся, искалечить его полностью не удалось, но Максим достиг немалых успехов. Читать дальше не имело смысла. Ника закрыла файл «Возвращение Ю» и открыла «Концепт». Тут она удивилась еще больше. В «Концепте» Радецкий подражал тем светочам русской словесности, что пишут о поедании дохлых кошек, о лишенных обоняния проститутках, воняющих тухлым мясом, о космонавтах, которым отрубают ноги, и учительницах с просверленными черепами. Подражал довольно лихо, но тут не надо быть семи пядей во лбу – любой восемнадцатилетний грамотей справится. Пробегая глазами страницы этого шедевра, Ника испытывала нечто наподобие перманентного шока. Ладно, быть эпигоном не зазорно – чтобы видеть дальше, стоя на плечах гигантов. Но зачем быть эпигоном ничтожеств? И это автор интеллигентнейшего романа «Кто-то в долине»! В глубокой задумчивости Ника рассеянно закурила. Знает ли литература случаи, когда писатель создавал один шедевр и полностью выдыхался? Как будто да. Шолохов, например: грандиозный «Тихий Дон» и мелкотравчатая «Поднятая целина». Но и «Поднятая целина» смотрится недосягаемой вершиной на фоне «Возвращения» и «Концепта»! Может быть, «Кто-то в долине» – тоже плагиат, рукопись, целиком украденная у талантливого автора? Но это немыслимо. Если обворован безвестный гений, почему он молчит? Бывает, что молодые авторы уступают свои рукописи именитым с целью скорейшей публикации «под имя» и дележа гонорара. Однако здесь это не проходит: до издания книги «Кто-то в долине» о Радецком никто и не слышал. За спиной Ники раздалось шумное дыхание. Она вздрогнула; Радецкий положил ладони на ее плечи. – Нравится? – Не очень. – Думаешь, не напечатают? Шалишь... Они теперь все напечатают! Куда они денутся... Он резко сдернул Нику со стула, повернул к себе и попытался поцеловать. Она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его... Нет, этого делать нельзя. Не нужно сжигать мосты, если она хочет разрешить загадку Радецкого – человека, чье имя открывало список. Ника увернулась от поцелуя: – Максим, не сейчас... Я устала, и мне хочется выпить... – О! Выпить – это запросто. Обняв Нику за плечи, он проводил ее к столу. Романтический ужин возобновился. Писатель, чуть протрезвевший, напивался опять в темпе рок-н-ролла, белый свитер покрылся багровыми пятнами от каких-то экзотических разносолов. Периодически Радецкий принимался икать, но больше не отключался, лишая Нику возможности продолжить разыскания. Она решила действовать иначе и как бы невзначай ввернуть в разговор пару имен из списка. – Это было года два назад, – говорила она, – когда я отдыхала в Праге... Кстати, видела там на улице Растригина, Николая Васильевича, но не подошла, может, и не он был... Ну так вот... Произнося имя Растригина, она внимательно следила за выражением лица Максима. Он не отреагировал никак, не исключено, что не расслышал спьяну – или вообще не слушал Нику, мечтая об ее прелестях. Ника предприняла более энергичную попытку. – ... Тогда в Москве я жила в гостинице «Юность», и мне сказали, что и Коломенский остановился в той же гостинице. Жаль, я не выбрала времени зайти к нему... Хотя они могли и ошибиться. Вы не помните, был он тогда в Москве? Писатель поднял осоловелые глаза от груди Ники к ее лицу: – Кто? – Да Коломенский же, Александр Николаевич. – Какой Коломенский? Ника, вы несравненная женщина. Таких, как вы, – одна на миллион. Похоже, он не притворяется, подумала Ника. Коломенский для него такой же незнакомец, как и Растригин... И вдруг неожиданная мысль заставила ее похолодеть. А ЕСЛИ ПРИТВОРЯЕТСЯ? И притворялся с самого начала? Если он уже что-то знал или подозревал и пригласил Нику, чтобы прощупать ее (не только в эротическом смысле)? Если его опьянение – игра, а спящим он тоже притворился, дабы посмотреть, что она будет делать? Если он зафиксировал оба имени из списка, ничем не выдав себя? Чересчур много «если»... Ника пристально посмотрела на Максима. Нет, это паранойя какая-то начинается, мания преследования. Что она, на своем веку пьяных не видела, пьяного от трезвого не отличит? И все-таки... Нужно немедленно прекратить жонглирование опасными именами. Как это в том старом анекдоте? «Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – привычка». Третьего раза не будет, да он в общем-то и ни к чему, разве что для избыточности эксперимента. Девяносто девять из ста за то, что реакция окажется прежней, то есть нулевой. Но эксперимент был не совсем бесполезным. Он показал, что Радецкий либо незнаком с людьми из списка (как минимум с двумя), либо скрывает, что знаком. В обоих случаях вероятность того, что он знает этих людей и не видит в знакомстве с ними ничего особенного, исключается. При очередном взгляде на Максима Ника окончательно усомнилась в своей страшноватой теории спектакля. Писателя развезло, что называется, в пух и прах, он едва ворочал языком. – Ника! – мычал он, промахиваясь вилкой мимо салатной размазни. – Ты моя мечта! Предадимся же разврату, о Мессалина, среди гордых римских руин... Эта сложная тирада отняла у него последние силы. Вилка выпала из пальцев, глаза остекленели. – Максим, – сказала Ника, тоже не кристально трезвая. – Мне пора идти... Позвоните мне, когда захотите. Телефон мой сохранился у вас? – Телефон? – повторил писатель голосом древнего фонографа. – Телефон... Ай гив ю олл май лав, зэтс олл ай ду... Понимая, что внятного ответа ждать не приходится, Ника записала на салфетке номер, добавила под ним слово «СТЫДНО!» крупными буквами и дважды подчеркнула его. На улице она с минуту раздумывала, рискнуть ли и сесть в «Эскорт» или поймать такси. Наконец она пришла к выводу, что, пожалуй, в состоянии провести полчаса за рулем и не попасть в аварию. Домой она добралась без приключений. |
||
|