"Кавалер Золотой Звезды" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)

Глава XI

Глаша Несмашная была из тех постоянно веселых, знающих себе цену молодых казачек, которые любят пошутить и в любом разговоре смелы и находчивы. Лицо ее с красивыми светлыми бровями было живое и выразительное, а в серых, здоровьем светящихся глазах ее скрывалась хитрая усмешка. На Сергея она смотрела смело и с той, по-женски приятной улыбкой, которая точно говорила: «Вот ты спрашиваешь меня о том, как у нас растаскивали зерно, а я смотрю на тебя - и ты мне нравишься, и думаю я совсем о другом, а вот о чем - ты об этом никогда не узнаешь».

- Откуда мне все это известно? - Глаша блеснула глазами.- Мой муженек - член правления, а я его уже так изучила, что как посмотрю на него, так и знаю, что у него на уме. А в ту ночь он пришел домой мрачный, в глазах - тоска тяжкая. Приступила я к нему с допросом… Ну, он и рассказал все, как они там дело вершили… «Как же тебе, Петро, говорю ему, не стыдно было соглашаться с Нарыжным? Ведь это же мот, каких свет еще не видал. Его давно надо сместить, да все никак мы за него не возьмемся. А ты, говорю, фронтовик, на войне руку оставил - и тоже за Нарыжным поплелся».- «Мы, говорит, действовали по уставу: меньшинство подчиняйся большинству». А я был в меньшинстве, что я мог поделать?..» А я ему и говорю, что такого дурацкого устава нету в жизни… Ну и давай его по-своему, как жена…

Сергей еще некоторое время поговорил с Лукерьей Ильинишной и Глашей, сказал им, что если будет собрание, то чтобы непременно приходили, и пошел в правление…

Наступал вечер. По хутору шли на водопой лошади, сзади верхом на серой кобыле ехал конюх. В бригадном дворе, у плетеных яслей, стояли волы и жевали сено. В правлении светились огни. Жизнь небольшого хуторка казалась тихой и спокойной.

Члены правления давно узнали о приезде Сергея, собрались в кабинете Нарыжного, удивлялись и не могли понять, почему он заехал не в правление, а к Лукерье Коломейцевой.

- Может, Лукерья заманила его к своей дочке? - высказала предположение Евдокия Нагорная.

- Глупости говоришь,- сказал старик Горшков.

- И моя вертихвостка туда помчалась,- проговорил Петр Несмашный.- Ежели моя Глаша побежала, то тут что-то такое неладное.

- Товарищи,- угрюмо сказал Нарыжный,- то, зачем Тутаринов заехал к Лукерье,- не наше дело. Я собрал вас сюда не за этим. Нам надо поговорить вот о чем. Как вам известно, в газетах напечатан указ о выборах в Верховный Совет РСФСР. Партячейки у нас нет, так что за все придется отвечать самим…

Тут Нарыжный увидел в окно идущего к дому Сергея и побежал к нему навстречу. В соседней комнате, так называемой «большой канцелярии», толпились и курили колхозники. Не давая Сергею задержаться, Нарыжный провел его в кабинет и закрыл на крючок дверь. Сергей поздоровался с членами правления за руку и сразу узнал мужа Глаши - молодого лобастого парня в шинели с пустым рукавом. Петр Несмашный был на фронте только первые месяцы войны. В первом же бою под Бердичевом получил инвалидность, приехал домой и вскоре был избран членом правления… По соседству с ним сидел старик Федор Кириллович Горшков, круглолицый, с седой, кольцами, бородкой, похожий на цыгана. Третьим членом правления была Евдокия Ивановна Нагорная, пожилая и злая на вид женщина. Повязанная толстой шалью, она сидела в углу и ни на кого не смотрела.

Пока Евсей Гордеевич Нарыжный будет любезно приглашать Сергея сесть за стол, говоря при этом, что дорогому гостю - почетное место; пока он будет расспрашивать, как Сергей ехал, какой именно дорогой, заметил ли озимые «Светлого пути»,- мы тем временем попытаемся бегло нарисовать его портрет. Представьте себе мужчину старше средних лет и выше среднего роста и не то, чтобы солидного, а так себе - весьма щуплого и худощавого. Всем своим видом Нарыжный был похож на этакого хуторянина времен нэпа, когда на Кубани появились «культурные хлеборобы» и снимки их подворьев с племенным скотом печатались в журнале «Сам себе агроном». И одет Евсей Гордеевич был так просто, как только может одеваться человек, вечно занятый неотложными делами по большому хозяйству. В его костюме ничего не бросалось в глаза. Простой пиджак, простые брюки, сапоги из обычной кожи. На голове - простенькая кепка… Все в нем было обычным - и худощавое, гладко выбритое лицо, и седые виски, и, наконец, усы - не пышные и не тощие, а средние усы, какие бывают у мужчин, ничем особенным не выделяющихся. И только глаза у Нарыжного были не такие, как у всех людей. Темно-серые, они казались одновременно и веселыми и грустными. Смотрели на Сергея то с чуть заметной хитрецой, то с усмешкой, то с лукавством. По глазам Нарыжного не трудно было определить его душевное состояние. В ту минуту, когда он упрашивал Сергея сесть за стол, глаза его сузились, образовав лишь щелочку, и в этой щелочке вспыхивали искорки… нет, не искорки, а какие-то прыгающие чертики.

- Что это у вас - заседание? - спросил Сергей, усевшись рядом с Несмашным.

- Маленькое совещание,- поспешно ответил Нарыжный, и чертики забегали в его глазах.- Готовимся к выборам. Решили, Сергей Тимофеевич, заранее обсудить, как и что. Партячейки у нас нет, так что надеяться не на кого.

- И что же вы решили? - Сергей нарочно оттягивал разговор о зерне.

- Пока обдумываем в общих чертах… Надо помещение выделить, средства и прочее.

Все время отвечал Нарыжный. Остальные члены правления, понурив головы, сидели молча. Евдокия Ивановна Нагорная перебирала пальцами махры своей шали и ничего не слышала, ибо с приходом Сергея ее мысли вдруг обратились к дому. Она хотела вспомнить, сколько же у нее было спрятано мешков пшеницы, пять или шесть, и не могла. И еще ее беспокоило то, что мешки стоят в чулане, а надо было бы отнести их в погреб - место куда надежнее. Она перебирала пальцами махры и раздумывала: пойти ли ей сейчас домой и перенести мешки в погреб, или уж сидеть и ждать, что будет. Она так задумалась о ворованных мешках, что ей казалось, будто Тутаринов, на которого она и взглянуть боялась, заходит к ней в дом, открывает дверь в чулан и останавливается перед мешками: «Что это у вас? Откуда зерно?» От этих мыслей по телу ее пробегают холодные иголки, и она снова силится припомнить, сколько же у нее мешков, и никак не может вспомнить…

Молчал и Федор Кириллович Горшков. Зажимая в кулаке курчавую бороду, он смотрел себе под ноги и мысленно ругал Нарыжного.

«Ишь куда загнул… Помещения, средства - этим ты ему зубы не заговаривай, он тебя видит насквозь…»

Петро Несмашный засовывал в карман пустой рукав, а сам думал о Глаше:

«И чего, скажи, побегла? Это не зря, моя жена зря не побежит… Эх, говорил тебе, Нарыжный: не надо прятать зерно, не годится такое дело,- так не послушал…- Потом он посмотрел на Сергея.- Молодой, видать, не старше моих лет, а какой бедовый…»

- А как у вас с хлебными долгами? - спросил Сергей, обращаясь ко всем.

Наступило короткое молчание.

«Вот зараз все и выяснится»,- подумал Несмашный и зло покосился на Нарыжного.

- Это ты насчет поставок? - спросил Нарыжный, и глаза его печально потускнели.

- Возили, возили, да и возить уже нечего,- не подымая головы, отозвалась Евдокия Ивановна.- Сколько ж можно возить!

- Помолчи, Евдокия,- сказал Нарыжный и обратился к Сергею: - Сергей Тимофеевич, долг за нами, верно, есть, но совсем пустяковый, каких-нибудь шестьдесят центнеров… И мы не отказываемся, но пусть и государство нас пожалеет, подождет до следующего урожая, а тогда мы все разом и выплатим.

- В нынешнем году нема чем платить,- снова отозвалась Евдокия Ивановна, у которой перед глазами так и стояли не то пять, не то шесть мешков пшеницы.- Если бы было зерно, то почему бы и не вывезти…

- А что показал перемер зерна семенного фонда? - спросил Сергей, точно отвечая Евдокии Ивановне.

- Как я тебе в тот раз говорил, так оно в точности и вышло,- поспешно ответил Нарыжный.- Получается аккурат по площади посева… Все заактировано.

«Ой, мастак брехать! - подумал Петро.- И в глазах стыда нету…»

- Сергей Тимофеевич, по плану мы должны посеять яровой пшеницы…- начал было Нарыжный, но Сергей перебил:

- Погоди, Евсей Гордеевич, со своим планом. Сколько вы должны засеять яровой пшеницы - это я знаю. Но мне не известно, сколько вы развезли по домам колхозников семенной пшеницы? Евдокия Ивановна, сколько, к примеру, у вас мешков?

Такой прямой вопрос так озадачил Евдокию Ивановну, что она только встала, раскрыла рот, но ничего сказать не могла.

- Все уже знает,- тихо проговорил дед Горшков.

- Да, я все знаю.- Сергей встал.- И вот что я вам скажу, члены правления: руководить колхозом вы не способны - это вы показали на деле… Но зерно, спрятанное вами по дворам, должно быть сегодня же собрано, погружено на подводы и отправлено на элеватор.

- Петро,- сказал Нарыжный, и чертики в его глазах забегали с необыкновенной проворностью,- иди, Петро, и кажи бригадирам, чтоб запрягали…

- Эх, Евсей, Евсей, идолова ты душа! - крикнул Петро Несмашный и вышел из кабинета.

За ним незаметно убралась Евдокия Ивановна. Торопливо юркнул в дверь и Нарыжный.

- Собрать-то соберем, да позор на голову какой! - проговорил Горшков.