"Зимняя жатва" - читать интересную книгу автора (Брюссоло Серж)

16

Невольно отпрянув, мальчик принялся лихорадочно тереть руки о траву. Кажется, он понял, что произошло. Англичанин! Он захотел подобраться к дому, чтобы разжиться провизией или поближе познакомиться с женщиной, за которой, вероятно, наблюдал неделями. Цеппелин вцепился ему в горло, вот англичанин и пустил в ход кинжал, перед тем как убежать.

Мерзавец! Чертов ублюдок! На что, интересно, он надеялся? Добыть еды? Поваляться с Клер на соломе? «Он видел, что в доме еще есть я, и решил воспользоваться моим отсутствием. Он трус, полное дерьмо!»

Тут мальчик вдруг забыл о собаке и подумал о матери. Может быть, она лежала сейчас мертвая в хижине. Англичанин захотел ею воспользоваться, Клер подняла крик, и он заколол ее кинжалом.

Жюльен попытался выпрямиться, чтобы броситься бежать, но ноги не слушались, они были как мертвые. Застонав, Жюльен позвал на помощь, но с губ его не слетело ни звука. Перед его глазами проносились кошмарные, одна другой страшнее, картины: умирающая Клер… уже холодный труп Клер, валяющийся на окровавленной соломе… У Жюльена началось странное головокружение, опустошающее черепную коробку и грудь, где, в клочья терзая внутренности, свирепствовал ледяной ураган; нечеловеческая эта боль вызывала желание содрать кожу с лица, перестать жить, размозжить себе голову о камень…

Наконец кое-как ему удалось отвоевать тело у небытия, и, пошатываясь, он стал на ощупь искать вход в хижину. Луна не взошла, и чернота ночи превращала каждого в беспомощного слепца или лунатика. Жюльен споткнулся и повалился прямо на солому, шаря руками в темноте в поисках тела матери. От его прикосновений Клер резко подняла голову, еле сдержав крик ужаса. Мальчик подался вперед, чтобы прижать ее к груди, но со сна Клер не поняла, что перед ней сын, и стала отбиваться, словно на нее напал преступник. Жюльен почувствовал, как вниз от губы побежала струйка крови.

— Жюльен! — не своим голосом завопила Клер. — Это ты?!

— Цеппелина убили, — еле выговорил он. — Зарезали…

Но гибель пса уже не имела ровным счетом никакого значения, и мальчик это осознал, как только слова были произнесены. Он был настолько близок к тому, чтобы поверить в смерть Клер, что остальное потеряло всякую важность. Его самого испугало такое безразличие к судьбе пса.

— Что с Цеппелином? — не поняла мать.

Жюльен повторил чисто автоматически, не слыша того, что говорит. Все еще не веря до конца, что Клер осталась живой, он, стараясь убедиться в этом, наслаждался ее близостью, теплотой кожи, биением пульса; он хотел бы накрыть ее своим телом, чтобы ощутить ее жизнь каждой клеточкой…

Клер зажгла керосиновую лампу, и они, тесно прижавшись и поддерживая друг друга, вышли на порог хижины.

— Не смотри, не надо, — попросила женщина. Мальчик сделал вид, что послушался, но ему было все равно, словно Цеппелина никогда не существовало, его привязанность к собаке улетучилась в долю секунды.

— Наверняка его убил какой-нибудь солдат-дезертир, немец или даже американец, — предположила мать. — Нам лучше как следует запереться. Вернемся в хижину, не стоит здесь оставаться.

На ночь они закрыли все задвижки. В помещении стояла невообразимая духота, но никто не жаловался. До самой зари мать и сын пролежали бок о бок без сна, каждый прислушивался к дыханию соседа, стараясь убедить себя, что тот спит. Жюльена переполняло ощущение счастья от близости Клер — новое, необычное, которого он немного стыдился.

На следующее утро они с матерью, не обменявшись ни словом, похоронили Цеппелина в глубине огорода. Застывшая до каменной твердости собака казалась чучелом, в которое под покровом ночи злые силы превратили живое существо. Теперь в сердце Жюльена не осталось и следа от жалости к подорвавшемуся на мине англичанину. Только гнев, только ненависть чувствовал мальчик к затаившемуся в кустарнике подлецу. Он надеялся, что, возможно, в эту минуту летчик умирает от голода, или представлял, что роет для него в лесу яму, как при охоте на волка, куда тот упадет с дикими криками, напоровшись на острые колья. Око за око! От ненависти щеки Жюльена горели, а руки, напротив, были ледяными. Его переполняли кощунственные желания: сжечь «Разбойницу» вместе с ее обитателем, подстеречь англичанина и метко пущенным камнем вызвать обвал… Или лучше… или…

Подобно похлебке в котле, варился Жюльен в своей ненависти, наблюдая, как все гуще становится его злоба. Постепенно он дошел до мысли, что выдаст летчика немцам, а те обязательно его расстреляют; он скрежетал зубами, представляя смертоносный жар свинца, проникающий в тело: паф! паф! Мальчик понимал, что это дурные мысли, но получал от них облегчение. Может, он и хотел бы почувствовать угрызения совести, но находил в себе лишь жажду мести.

Изредка, правда, возвращался знакомый внутренний голосок, нашептывавший то, что мальчик старался отмести: «Вдруг это все-таки Матиас, что тогда? Если никакого англичанина нет и в помине? А тот, кого ты принимаешь за летчика, в действительности выходец с того света? И Брюзу вовсе не померещилось? Такого ты не допускаешь? В этом случае убийство пса означает, что твой «отец» подбирается все ближе и ближе… по ночам он является в хижину и смотрит на вас, спящих. Вы-то ни о чем не подозреваете, но лишь на небе всходит луна, он выходит из леса, как привидение… Цеппелин ему мешал, он должен был от него отделаться. Ну конечно, это Матиас! Он становится на колени рядом с вашей постелью, дотрагивается до вас пальцами, а вы спите крепко и ничего не чувствуете. Бывают моменты, когда он прицеливается в голову тебе или матери и одними губами, тихо-тихо, произносит: «Паф!» А потом отправляется восвояси, так же беззвучно, как и пришел».

Каждый раз, когда в его голове рождались такие мысли, Жюльен заставлял себя думать о чем-нибудь другом. Но тут вдруг ощутил легкое жжение и машинально начал тереть висок — в месте, куда предположительно мог быть нацелен ствол ружья. Не разбудит ли однажды ночью его, так и не успевшего досмотреть свой сон, низко склонившаяся тень Матиаса — ружье на изготовку, палец нежно поглаживает блестящий от частого употребления спусковой крючок?..

Вскоре после гибели Цеппелина, когда мальчик осматривал в лесу капканы, ему вновь довелось встретиться с Бенжаменом Брюзом. Скульптор был по обыкновению пьян.

— Знаешь последнюю новость? — закричал он, размахивая единственной рукой. — Немцы сбросили в море всех америкашек! Накрылась их проклятая высадка! Может, хоть теперь никто не будет мешать мне напиваться!

Жюльен твердо решил не поддерживать разговора, у него не возникало желания еще раз выслушивать разговоры скульптора о привидениях.

Цеппелина мальчику очень не хватало. Каждый вечер теперь они с матерью закрывали все окна и двери, чтобы избавить себя от ночных визитов. Из-за этого в доме стояла страшная духота, так что невозможно было заснуть.

На исходе третьего дня они осмелились приоткрыть окно, а потом режим и вовсе стал более свободным — мать как ни в чем не бывало распорядилась отворить на ночь дверь. Беззаботность Клер удивила мальчика. Он призвал ее к большей осторожности, на что она возразила, что, дескать, тип этот давно ушел и им нечего бояться.

В последнее время мать сделалась молчаливой, задумчивой, и мальчику стало казаться, что она вынашивает какие-то тайные планы. Догадался он об этом по множеству мелких деталей: у нее вдруг возникла нужда в частом мытье головы и ежедневном купании в реке, теперь она уж слишком долго крутилась перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон.

— У меня вид деревенщины, — однажды вечером заметила Клер. — Взгляни на мою кожу: морщины, как у столетней старухи! А руки… прежде гладкие, нежные, они стали как у мужчины. За пару месяцев под палящим солнцем я состарилась больше, чем за пять лет войны.

Из фибрового чемодана Клер достала баночки с румянами, коробочку рисовой пудры и на две трети использованный тюбик губной помады. Голову она теперь мыла душистым мылом и каждый вечер расчесывала волосы, делая ровно двести движений щеткой, и напевала популярный мотивчик Шарля Трене [32], уперев взгляд в пустоту. Когда мать становилась такой, Жюльен ее не узнавал. Голос Клер менялся, движения, казалось, принадлежали незнакомке, и он испытывал от этих превращений мучительную неловкость. У него было желание крикнуть ей в лицо: «Пожалуйста, не возвращайся в прошлое! Избавься от всего, что в нем когда-то происходило. Ведь папка с донесениями сыщика продолжает спокойно лежать на дне ящика в кабинете деда — считай, что, не притронувшись к ней, я заключил с тобой мирный договор. Не заставляй меня об этом пожалеть!»

С матерью явно что-то происходило. Клер выстирала блузку, которая была на ней в день приезда в пансион, выгладила свой жалкий перелицованный костюмчик с помощью старинного угольного утюга, найденного в куче старья в риге.

— Чистишь перышки перед празднованием Дня победы? — не без ехидства заметил Жюльен, возмущенный ее приготовлениями. — Не слишком ли спешишь? Говорят, немцы сбросили американцев в море — Брюз рассказал.

Но Клер только пожала плечами, словно не замечая ядовитых слов сына.

— Глупости, — спокойно ответила она. — Американцы победили. Как-то утром к нам заглянул младший Горжю, пока ты в лесу занимался капканами. Ну просто не Рубанок, а сама любезность… так вот, он сказал, что немцы отовсюду бегут и теперь наша территория под контролем союзных войск — он слышал сообщение по радио.

— Рубанок? — резким тоном спросил Жюльен, сжимая в карманах кулаки. — Удивительно, до чего быстро он превратился в цивилизованного господина! Надеюсь, он не пытался за тобой приударить?

Невозмутимая до сих пор Клер бросила в его сторону укоризненный взгляд.

— Я считала, что вы большие друзья, — заметила она с горькой иронией. — Не с Рубанком ли ты совершал взаимовыгодные сделки?

Мальчик опустил глаза, не желая направлять разговор в это русло.

— Послушай, — пошла в атаку Клер, — я приняла решение. Так не может продолжаться вечно. Мне придется съездить в город и попросить военные власти прислать нам сапера. Теперь это возможно: служба обороны выделяет специалистов для нейтрализации снарядов, оставшихся на гражданских объектах. Я разыщу командира инженерной части и уговорю его нами заняться. Если повезет, к осени наши поля будут очищены. Пойми, я делаю это для нас обоих, а не для того, чтобы немного развлечься в городе.

— Надеешься, они станут тебя слушать? — присвистнул мальчик, скривив губы в усмешке. — И для этого ты готова разрядиться, как шлюха?

На лице Клер появилось замкнутое, холодное выражение.

— Довольно! — оборвала она сына. — Не смей говорить со мной в таком тоне. Будь ты мужчиной, я дала бы тебе пощечину. Так или иначе — в город я поеду. Сначала доберусь до Морфона и обращусь в жандармерию, там мне подскажут, как действовать.

— Я с тобой, — предложил Жюльен.

— Нет, — отрезала мать. — Ты останешься. Дом нельзя бросать без присмотра.

— Но…

Слова застряли у него в горле. Жюльен собирался объяснить, что Клер не должна ехать одна, он должен ее сопровождать, защищать. Но чувствовалось, что воля матери останется непреклонной — она одним взглядом сумела остановить этот беззвучный поток слов. Из груди Жюльена рвалось возмущенное: «Отправляешься на прогулку, оставляешь меня одного! Тебе наплевать, что мне перережут глотку, как Цеппелину!», но аргумент был до обидного жалким, и он предпочел им не воспользоваться. Несколько секунд мать и сын смотрели друг на друга отчужденно, как два незнакомца, но постепенно напряжение спало. Клер протянула руки, чтобы привлечь мальчика к себе.

— Ну-ну, не расстраивайся, все будет хорошо. Скоро кончится война, и если мы вернем земли, то легко выживем без посторонней помощи. Ты прекрасно знаешь, что все должно быть улажено до зимы, — это наш единственный шанс выстоять, никому не кланяясь. Встреча с Рубанком, твоим приятелем, и заставила меня принять решение: я почувствовала, что неспроста он крутится вокруг да около, как стервятник. Горжю отлично видят наши трудности. Если не удержимся на плаву, они скупят нашу землю за пачку обесцененных купюр, и придется нам кочевать по белу свету, как цыганам, а я не могу этого допустить! Любой ценой, слышишь, любой, я заполучу саперов!

Но вместо того чтобы успокоить, настойчивость Клер повергла мальчика в отчаяние. Ожили прежние опасения, смутная тревога. До чего дойдет мать в стремлении обрести желаемое? И что, собственно, значит «любой ценой»? Не способна ли она действительно на все? То, что он за этим видел, вызывало у него страх и отвращение. Он представил хорошенькую, кокетливую Клер среди немытой, плохо выбритой солдатни. Просто так, за красивые глазки, никто для нее ничего не сделает. Разумеется, она не может этого не знать и тем не менее идет на риск. Жюльен готов был оттолкнуть руки, которые собирались его обнять. Порыв матери вдруг стал ему отвратителен. «Ступай! — чуть не зарычал он. — Иди путайся с военными, ведь ты этого хочешь! Пока я торчал вансионе, ты успела пристраститься к легкой жизни!»

Он отстранился, и Клер не пыталась его удерживать. Между ними опять выросла стена, заставившая их до вечера хранить молчание.

На утро следующего дня Клер ушла, положив в чемодан несколько крутых яиц и бутылку холодного кофе. «До Морфона дойду в башмаках, — сказала она, — а туфли возьму с собой, чтобы надеть их в городе. Когда прилично выглядишь, с тобой и разговаривают по-другому».

Если не считать загара, Клер снова превратилась в незнакомку, явившуюся за ним в пансион двумя месяцами раньше, «настоящую парижанку» в лохмотьях, со следами былого изящества. Она не накрасила глаза и не припудрилась, несомненно, приберегая главное оружие для решающей схватки, когда придется обольщать офицера, ответственного за разминирование гражданских объектов. Жюльена обуревало желание отхлестать ее по щекам, сказать, чтобы она не возвращалась, ибо в его воображении одна отвратительная картина сменялась другой. На пороге хижины они поцеловались, но без прежней сердечности.

Жюльен оставался холоден и тверд, как гранит под ледяным дождем. Напоследок мать робко ему улыбнулась, помахала рукой и стала удаляться. «До чего нелепый вид, — мелькнула у него мысль — дамский костюмчик и грубые деревенские башмаки!» Он не отрываясь смотрел ей в спину, спрашивая себя, наберется ли она смелости еще раз обернуться и попрощаться с ним взглядом.

Плотная стена кустарника вскоре скрыла ее из виду, но стук деревянных подметок по каменистой дороге еще долго висел в воздухе.

Подобрав лопату, мальчик отправился в огород. Гнев его целиком перешел в отчаяние, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не разрыдаться. В голове роились чудовищные предположения: Клер не вернется, ей надоело ковыряться в земле, захотелось роскоши, праздности; стоит матери попасть в городской водоворот, и она оттуда уже не вырвется, ее закружит вихрь наслаждений. Именно так писали в романах — вихрь наслаждений. Со дня на день будет она откладывать возвращение — сначала на неделю, потом на две, три… забудет о сыне, как уже забывала в прошлом, снова откроет для себя радость нравиться мужчинам, и ей не захочется возвращаться к тяжелой крестьянской жизни. Пройдут годы. Возможно, она пришлет ему несколько писем-распоряжений, будет изредка появляться, но никогда не задержится подольше под предлогом, что у нее остались дела, которые нужно уладить, светские обязательства…

Все утро Жюльен трудился не покладая рук, пока с ладоней не слезла кожа. Иногда он прерывался и смотрел в сторону леса. Хорошо бы проклятый «призрак» соизволил наконец показаться! Английский летчик или выходец с того света Матиас Леурлан — никому бы сейчас не поздоровилось! Ему просто необходимо было выместить на ком-то злобу.

Ближе к полудню, когда мальчик поднял над головой ведро с водой, чтобы освежиться, в роще, всего метрах в тридцати от него, он заметил человека, скрывавшегося за стволами деревьев. На этот раз им овладела ярость: схватив лопату, он бросился в его сторону, не чувствуя, как царапают голую грудь колючие ветки. Быстро настигнув незнакомца, Жюльен прыгнул на него сверху и принялся колотить по спине. Он наносил удары изо всех сил, нисколько не сдерживаясь, с пугающим его самого наслаждением.

— Перестань! Обезумел ты, что ли! — закричал тот голосом Рубанка, пытаясь защитить лицо руками.

— Все вы мне осточертели! — взревел в ответ Жюльен. — Мне надоело чувствовать спиной ваши взгляды! Постоянно за мной шпионите! Убирайся! Пошел прочь!

Ненависть его не знала предела, он вдруг понял, что старается попасть по голове парня, чтобы раскроить ему череп. Ему захотелось увидеть, как тот исходит кровью, сломать ему нос, выбить все зубы.

— Да ты спятил! — верещал Рубанок, и в голосе его слышался неподдельный ужас. — Дерьмо! Я не сделал ничего плохого, шел тебя предупредить… — Он валялся на земле в смешной позе, подтянув ноги к животу, на лице отражались растерянность и недоумение. — Черт! — произнес он, когда мальчик отступил, все еще размахивая поднятой лопатой. — Ты сошел с ума, как все Леурланы. Стал вроде отца с дедом. И тебя сразила их болезнь. Даже взгляд изменился!

— Нечего нести вздор! — выпалил Жюльен. — На что ты рассчитывал, отправляясь шпионить за мной?

Рубанок поднялся, растирая ушибленные руки. С правой брови, расплываясь в поту, стекала струйка крови.

— Я насчет собаки… Цеппелина…

— Собаку убили, — холодно проговорил мальчик.

— Знаю, — сказал Рубанок, понизив голос. — Знаю и того, кто это сделал… Вот о чем я собирался предупредить. Хочешь, не верь, но мне будет чертовски досадно, если с тобой что-нибудь стрясется.

— Мне тоже известен убийца, — отрезал Жюльен.

— Ну-ну, есть чему удивиться! — расхохотался Рубанок, мгновенно обретя былую самоуверенность. — Я бродил поблизости, когда это произошло, и все видел.

— Допустим, — согласился мальчик, желая закончить разговор как можно скорее, — выкладывай, если есть что сказать, и проваливай! Кого же ты видел? Анку? Призраки разбойников из леса Крендье?

— Твою мать… Пса зарезала она.

Жюльен готов был рассмеяться ему в лицо, но из горла вырвался какой-то хрип.

— Цеппелина убила Клер, — не отступал Рубанок. — В тот день тебя не было дома, ты где-то шатался до поздней ночи. Сначала она пыталась отравить его крысиным ядом, но разве Цеппелин идиот — он и не притронулся к пище. Армейского пса натаскивают не попадаться в такие ловушки.

— Бред! — еще на шаг отступил мальчик. — Не верю, ты всегда мне лгал.

— Нет, ей-богу, — продолжал убеждать его парень. — Тогда она сходила в хижину за ножом, подобралась к собаке, которая не заподозрила подвоха, и пустила ей кровь, да так ловко, можешь мне поверить, настоящий боевой удар! Смело, ничего не скажешь. Пес и пикнуть не успел, бедняга. Потом она как ни в чем не бывало вернулась в дом, спокойная, как всегда. Это вызвало у меня такой ужас, что я тут же убрался, не дожидаясь, когда со мной произойдет нечто подобное. Мне показалось, что она и есть Женщина в белом [33], ну, ты знаешь…

— Глупости, — прервал его Жюльен, к которому вернулось спокойствие. — Какой смысл? Скажи, ну зачем ей убивать Цеппелина?

—Да она сумасшедшая! — без тени сомнения выпалил Рубанок. — Неужели не понятно? Твоя мать — убийца. Сначала расправилась с Матиасом, потом заманила на минное поле Адмирала. Не может она не убивать, это в ней сидит. Если не примешь меры, наступит и твой черед. Вот о чем я собирался тебя предупредить. Убирайся отсюда, пока не поздно. Твоя мать ненавидит всех Леурланов — и то правда, она с ними всякого натерпелась, — но помни: ты тоже один из них. Со дня приезда ты сильно изменился — стал похож и на Матиаса, и на Адмирала. Очень скоро она обратит свою ненависть на тебя — ты будешь вызывать у нее слишком много дурных воспоминаний. Собаку она зарезала, чтобы утолить свою жажду крови. Считай, что Цеппелин на время занял твое место: заплатил своей жизнью, чтобы дать тебе отсрочку.

— Заткнись, — оборвал его Жюльен. — Что-то ты не в меру разговорился. Наверное, просто перепил.

— Ничего подобного! — возмутился Рубанок, вытирая ползущий по щеке кровавый ручеек. — Я пришел потому, что мы как-никак были приятели. Я и правда боюсь за тебя, ведь ты стал похож на Матиаса, и она тебе этого не простит. Если бы ты только видел, как ловко она прирезала пса! Она двигалась, как лунатик, словно не понимала, что делает. И теперь ты — ее враг. Не забывай, один из Леурланов сделал ее матерью, и она им этого не простит. Потому-то она и бросила тебя в парижском пансионе на целых пять лет. Ей трудно было вынести, что ты напоминаешь тех двоих… Матиаса и Адмирала. Она пыталась помешать себе совершить убийство. Для твоего же блага она тебя туда отправила.

— Безумие, — пробормотал Жюльен. — Ты бредишь… Солнце расплавило тебе мозги.

— Издевайся, давай, — хмыкнул Рубанок. — Сам знаешь, что я прав. Я почти уверен — она тайно уже появлялась здесь и заманила Адмирала на минное поле. Хотела расчистить место, окончательно порвать с прошлым. А потом привезла тебя, и не для того, чтобы играть в дочки-матери, а чтобы и тебя ликвидировать. По-настоящему свободной она себя почувствует, только когда изведет весь ваш род. Такое уж лежит на ней проклятие! Не знаю, что они ей сделали, но это довело ее до ручки. И последний в роду — ты. Спасай свою шкуру, если не хочешь, чтобы и тебя прирезали, как овцу.

— Я тебе не верю, — заявил Жюльен, поворачиваясь спиной. — Только зря теряю время. Вы, Горжю, лопаетесь от злости, потому что мы справились со всем вдвоем, мать и я.

— Жалкий идиот! — зарычал Рубанок. — Ведь это я подал мысль твоей матери отправиться в город за сапером, чтобы увести ее отсюда, дать тебе возможность вовремя смыться. Пойдем к нам — я спрячу тебя в яслях. Если останешься, она в два счета пустит тебе кровь. Где два, там и третий. Пойми, я пытаюсь тебя выручить, потому что ты мой кореш.

— Врешь ты все! — воскликнул Жюльен. — Ты меня ненавидишь, и я тебя тоже. Ты просто гнусный завистник и хочешь оттяпать нашу землю, но ничего не выйдет. Жалкий лгун!

— А ты — дурак, — вздохнул парень, устав его убеждать. — Сейчас война, одним мертвецом больше, одним меньше — какая разница! Люди сводят друг с другом счеты, вот и ты угодишь в эту мясорубку. Да она в любой момент может тебя убить… потом подбросит труп на минное поле и скажет жандармам, что ты полез туда вопреки ее запрету. Кто усмотрит в этом подвох?

— Убирайся к черту, — сказал Жюльен, направляясь к дому. — И смотри не попадайся мне на глаза, в следующий раз я переломаю тебе хребет.

— Да, теперь я, пожалуй, готов в это поверить. Ты чертовски переменился, стал другим человеком.

Не оборачиваясь, Жюльен вышел из леса. Слова Рубанка искрами вспыхивали в его мозгу, и ему хотелось поскорее от них освободиться. «Теперь ты знаешь, почему мать оставила тебя одного, — нашептывал внутренний голос, — почему не испугалась, что тебя зарежут в ее отсутствие. И нечего тут раздумывать, вот все и объяснилось. А ты, идиот, еще удивлялся ее желанию открыть окна и двери в тот самый момент, когда убийца Цеппелина, возможно, еще бродил поблизости!»

До вечера он простоял возле колодца, рассматривая покрытые мозолями руки, уже ничем не напоминавшие прежние. Рубанок был прав — он здорово изменился. Ладони, привыкшие к граблям и лопате, увеличились, огрубели, и Жюльен разглядывал их с удивлением, будто они принадлежали кому-то другому. Мальчик вдруг осознал, что и все его тело подверглось изменениям: наросли мускулы, которых не было еще два месяца назад, на щеки и верхнюю губу тенью лег черный пушок. Детская округлость форм сменилась угловатой голенастой фигурой, на которую Клер наверняка не могла смотреть без дрожи отвращения.

А что, если Рубанок прав и она действительно сумасшедшая, одолеваемая зловещими призраками? Не толкнет ли ее безумие покончить как можно скорее с ненавистным отпрыском Леурланов?

«Ну вот, — подумал Жюльен, — ты снова заговорил языком романов! Вернись на землю! Рубанок над тобой потешается, он хочет поссорить тебя с матерью, сделать вашу совместную жизнь невыносимой».

Прежде всего не сам ли Рубанок убил Цеппелина? Собака хорошо его знала и могла подпустить бывшего хозяина не залаяв. Рубанок всегда грубо обращался с животными, с самого детства: он еще ребенком не раз хвастался, что зарезал поросенка на Рождество. Убить немецкую овчарку для него раз плюнуть.

Жюльен смахнул с лица муху. Он с трудом понимал, где находится. Последние события и впрямь вплотную подвели его к сумасшествию. Но за клубком противоречивых мыслей возникал другой страх, менее явный, — увидеть себя похожим на Матиаса, почувствовать себя вылепленным из того же дурного теста.

Теперь, задним умом, он испугался злобного неистовства, которое проявил по отношению к Рубанку. Он сам себя не узнавал. Возможно, не что-то иное, а именно эта метаморфоза и отдалила от него Клер.