"Мегрэ и ленивый вор" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 7

Инспектор Лоньон догадывался, что комиссар Мегрэ придает большее значение отысканию убийц какого-то там безымянного человека в Булонском лесу, чем грабительскому нападению на улице Лафайет и банде гангстеров, хотя об этом шумели все газеты, — только не знал, почему.

Но если это так, как он предполагает, то почему комиссар Мегрэ не ухватился за нить, которая могла привести его к клубку? Кто знает, как далеко он продвинулся в поисках правды? А ведь известно, что Мегрэ — это человек, одаренный необыкновенным нюхом, умеющий идти к цели упорно, настойчиво, дерзко, жаждущий выиграть любой ценой!

Может быть, это только Лоньона преследует судьба — ведь ему не удалось до сих пор ничего добиться. А мог бы ведь и он наконец получить повышение. Он подумал с горечью: неужели его судьба остаться до конца карьеры только инспектором, таким же вечным инспектором, как Фумель? Тот из шестнадцатого, а Лоньон из тринадцатого. Фумеля бросила жена — уехала, не оставив адреса. Жена Лоньона постоянно прихварывает уже лет пятнадцать.

В деле Кюэнде, может быть, и сам Лоньон немного виноват: не проследил как следует за всем. Занятый другими делами, он передал его коллеге, который не придавал ему слишком большого значения. Только раз поговорил он с Фумелем по телефону, и то случайно. Но имеет ли это какое-нибудь значение?

Снег шел крупными хлопьями, он лежал на тротуаре довольно толстым слоем, но быстро таял.

Автобус был переполнен, в нем было жарко. Большинство пассажиров молчало. Одни глядели в окно, другие оцепенело смотрели перед собой. На поворотах они невольно наклонялись то вправо, то влево.

— Ничего не узнал о мехе? — внезапно спросил Мегрэ.

Фумель, погруженный в свои мысли, вздрогнул и повторил последнее слово, как если бы в первое мгновение не понял.

— О мехе?

— О мехе дикого кота для прикрывания ног в автомобиле?

— А, правда. Я заглядывал в автомобиль Стюарта Вильтона. Ничего подобного там не было. Прекрасная машина! Не только с печкой, но и с кондиционером. И, кажется, есть даже бар. Так мне сказали в его гараже.

— А в автомобиле его сына?

— Он обычно ставит свою машину перед отелем «Георг V». Я заглянул внутрь. Никакой полости для ног тоже нет.

— Ты знаешь, где он заправляется бензином?

— У ближайшей бензоколонки, на улице Марбеф.

— Ты был там?

— Еще не успел.

Автобус остановился на улице Консгантен-Пекер. В такое раннее время тут почти совершенно пусто. Еще не было восьми часов утра.

— Кажется, это здесь «Ла-Режанс».

Это была старомодная пивная, каких все меньше оставалось в Париже. С мраморной стойкой, с местом для кассирши возле нее, с зеркалами на стенах, с металлическими колечками вместо вешалки. Фирменным блюдом заведения, как сообщали вывески, было шакрю гарни.

Внутри уже светло, официант сгребал в совок мусор с пола.

— Ты что-нибудь ел? — спросил Мегрэ.

— Еще нет, — ответил Фумель.

Фумель заказал себе кофе и булочку с маслом, Мегрэ же, который этой ночью и с самого утра выпил много кофе, — стаканчик коньяку.

Странная пора… Уже не ночь, но еще и не день. Сквозь окно видны спешащие в школу дети. Они наклонялись, брали снег в руки, пробовали лепить снежки, но он таял v них на ладонях.

— Скажите… — обратился Мегрэ к официанту.

— Слушаю вас.

— Вы знаете этого человека?

Официант довольно долго вглядывался в комиссара, как бы с усилием стараясь припомнить, откуда он знает это лицо

— Господин Мегрэ… господин комиссар Мегрэ, правда? Припоминаю. Вы уже бывали у нас — довольно давно, кажется, года два назад, вместе с инспектором Лоньоном.

Он с готовностью и усердием рассматривал фотографию.

— Да, этот господин сюда приходит. Не один. Всегда с одной такой… шляпницей.

— Что значит «шляпницей»?

— А она носит каждый раз новую шляпу, и все какие-то смешные. Чаще всего они приходят вместе поужинать, садятся вон там, в уголке. Она обожает шакрю. Они никогда не торопятся, сидят долго, попивают кофе, иногда заказывают рюмку коньяку Смотрят в глаза друг другу или держатся за руки. Оба очень симпатичные.

— Давно они к вам приходят?

— О, уже пару лет. Сам даже не помню, с какого времени.

— Она, наверное, живет где-нибудь поблизости?

— Меня уже спрашивали. Я вижу ее каждое утро, когда она с сеткой выходит за покупками. Наверняка живет на этой улице.

Почему Мегрэ был так доволен, что ему удалось раскрыть присутствие женщины в жизни Оноре Кюэнде?

Полчаса спустя он в сопровождении Фумеля входил в первый от угла дом. Консьержка в своей комнате сортировала письма жильцам.

— Вы знаете этого человека?

Она рассматривала фотографию сосредоточенно и через минуту отрицательно покачала головой.

— Кажется мне, что я где-то его видела, но не могу сказать, что его знаю. Во всяком случае, сюда он не приходил

— А может быть, здесь живет… может быть, среди ваших жильцов есть женщина, которая часто меняет шляпки?

Консьержка посмотрела на Мегрэ с удивлением, пожала плечами и пробормотала себе под нос что-то, чего он не расслышал.

Точно также во втором и третьем домах поиски не увенчались успехом.

В четвертом, в то время, когда они вошли, консьержка бинтовала мужу руку, которую он повредил, вынося мусорные баки.

— Вы знаете этого человека?

— А что?

— Он живет в вашем доме?

— Живет, не живет — трудно сказать. Приходит к даме с шестого этажа.

— Какой даме?

— К модистке. Мадемуазель Эвелине.

— А мадемуазель Эвелина здесь давно живет?

— О, лет десять — двенадцать. Она уже жила тут, когда я сюда переехала.

— А он тогда бывал у нее?

— Не знаю… Может, и бывал… Не помню.

— Вы ее видели в последнее время?

— Кого? Эвелину? Я ее каждый день вижу!

— А его?

— Не помню, — она повернулась к мужу: — Когда мы последний раз видели этого господина?

— Не знаю. Не так давно.

— Случалось, что он оставался ночевать у нее? Консьержка улыбнулась. Видимо, она сочла комиссара очень наивным человеком.

— А если даже и так?.. Ведь они оба совершеннолетние, разве нет?

— А не жил ли он у нее подольше… неделю, две?

— Иногда даже и месяц.

— А эта Эвелина сейчас дома?

— Наверняка.

— Как ее фамилия?

— Шнейдер. Эвелина Шнейдер.

— Она получает письма?

— О, почти нет. Очень редко.

— На каком этаже она живет?

— Я же говорила. На шестом.

— Налево или направо?

— Направо.

Мегрэ вышел на улицу, чтобы проверить, есть ли свет в окнах на шестом этаже. Свет горел.

Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.

На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.

Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:

— Вы принесли мне… печальную новость?

Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.

— Почему вы так думаете?

— Сама не знаю… Визит в такое время… И Оноре не приходит… Не знаю, что с ним случилось…

Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.

— Господа… из полиции?

— Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.

— С Оноре несчастный случай?

— Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала. Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.

— Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок…

— Вы его любите?

Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:

— Ранен? — И сразу же потом, без паузы: — Он умер?

Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.

— Я чувствовала, что это случится…

— Почему?

— Не знаю… Мы были так счастливы.

Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.

— Извините… — прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.

Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.

Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.

Через какое-то время — быстрее, чем можно было бы ожидать, — она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:

— Извините…

Через минуту, уже овладев собой, она спросила:

— Что с ним произошло?

— Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?

— Нет, я не читаю газет. Но он… В Булонском лесу? Что он там делал?

— Он был убит раньше в каком-то другом месте.

— Убит? Из-за чего?

Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.

— Вы давно были… вместе?

— Несколько лет.

— Где вы познакомились?

— В таком маленьком кафе… здесь неподалеку.

— В… «Ла-Режанс».

— Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.

Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.

— И что было потом?

— Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.

На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.

— Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.

Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа — в молодые годы — на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка…

— Вы стали жить вместе?

Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.

— Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети. У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.

— И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?

— Он не женат, правда?

— Правда.

— Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины. Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый… женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен… а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.

— Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?

— Нет.

— А вы его не спрашивали?

— Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.

— Он говорил, куда уезжает?

— Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки — только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась…

— Когда вы видели его в последний раз?

— Несколько недель назад… Кажется, шесть… Минуточку… я вспомню дату.

Через минуту она спросила:

— А когда… когда это случилось?

— В пятницу. У него были при себе деньги?

— Он никогда не носил с собой много денег.

— А когда он приходил к вам на длительный срок — он приносил с собой чемодан?

— Нет. Если вы откроете шкаф, то увидите его халат, домашние туфли, а на полках рубашки, носки, пижаму…

Она указала на каминную полку, на которой Мегрэ заметил три трубки, в том числе одну пенковую. И здесь тоже была кафельная печка, как в квартире на улице Муфтар, и кресло рядом с печкой. Кресло Оноре Кюэнде…

— Извините за бестактность… Но я должен задать вам один вопрос.

— Я догадалась. Речь идет о деньгах?

— Да. Он вам их давал?

— Предлагал, но я не хотела брать. Зарабатываю столько, чтобы хватало мне на жизнь. Поскольку он настаивал, я согласилась только на одно — видимо, ему было бы не по себе, если бы он ничего мне не давал, — чтобы он платил половину за квартиру. Зато он делал мне дорогие подарки… Это он купил мебель в эту комнату и устроил мне салон для клиенток… Вы можете сами посмотреть…

Она открыла еще одну дверь и показала им маленькую тесную комнатку, обставленную в стиле Людовика XVI, с большим количеством зеркал…

— Это он отремонтировал всю квартиру, покрасил кухню, сам оклеил обоями эту комнату и салон. Страшно любил все делать сам, мастерить…

— А что он вообще делал целый день?

— Отправлялся погулять здесь неподалеку, всегда по одним и тем же улицам нашего района, так делают те, кто выгуливает собак… Возвращался и сразу же усаживался в кресло и принимался за чтение. Множество книг лежит в шкафу, вы можете посмотреть…

— Какие книги он любил больше всего?

— О путешествиях.

— Вы куда-нибудь ездили вместе?

— Провели несколько дней в Дьеппе, два года назад. Еще до этого ездили отдыхать в Сабауди, и он показывал мне издалека горы Швейцарии, говоря, что это его родная страна. А в самом начале мы ездили на экскурсию на автобусе из Парижа в Ниццу и на Лазурное побережье.

— Он был широким человеком?

— Все зависит от того, что вы называете широким человеком. Нет, скупым он не был, но не любил, когда его обманывали, обсчитывали. Счета в гостиницах и ресторанах всегда проверял.

— Еще один нескромный вопрос…

— Сколько мне лет?

— Да.

— Сорок четыре.

— Значит, вы приобрели определенный жизненный опыт. И вы никогда не раздумывали над тем, почему этот человек ведет двойную жизнь? Или почему он на вас не женится?

— Я знала иных мужчин, которые также не предлагали мне супружество.

— Мужчин… похожих на него?

— Нет, конечно, нет. — И через минуту добавила: — Я сама не раз раздумывала над этим. Вначале, как я уже вам говорила, думала, что у него жена где-нибудь в провинции и он приезжает в Париж по делу через определенное время. Я не была бы на него в претензии, если бы так и оказалось на самом деле… Кто бы не хотел иметь второго дома, если бы знал, что кто-то его ждет с распростертыми объятиями… Он не любил гостиниц, я сразу это заметила, во время нашего первого совместного путешествия. Он был всегда такой чуткий, настороженный, как будто чего-то боялся…

(«Ага!.. значит, это так! — подумал Мегрэ. — Он все-таки боялся!»)

— Позднее, когда я узнала его ближе и когда увидела его нестарательно заштопанные носки, догадалась, что он живет с матерью, только стыдится признаться. Много есть таких мужчин, которые не женятся из-за матери, никто бы и не подумал, что это действительная причина… Ему уже лет пятьдесят, а дрожит перед мамочкой, как маленький мальчик. Я думала, что с ним такая же история…

— Но ведь он должен был на что-то жить?.. Работать, чтобы иметь деньги.

— У него могли быть какие-то свои дела.

— Вы никогда не подозревали, чем он может заниматься…

— Чем?

Она спросила так естественно, что нельзя было допустить мысли, что она играет комедию.

— Что вы хотите этим сказать? Теперь я ко всему готова. Что он такого делал?

— Крал. Был вором, преступником.

— Он? Оноре? — Она нервно рассмеялась. — Вы шутите, правда? Это невозможно!

— К сожалению, возможно. Он крал всю жизнь, начиная с шестнадцати лет, когда был еще учеником слесаря и убежал из исправительного дома в Швейцарии, чтобы вступить в Иностранный легион.

— О том, что он служил в Иностранном легионе, он мне сказал, когда я увидела его татуировку.

— А о том, что сидел два года в тюрьме, он не сказал?

Она села, как если бы ноги у нее не выдержали и подогнулись, и слушала так, словно речь шла о ком-то ином, а не о ее любовнике, которого она так хорошо знала в течение стольких лет…

Время от времени она встряхивала головой с недоверием.

— Я сам, к вашему сведению, лично его арестовывал, а потом еще несколько раз допрашивал в своем кабинете. Да, это был преступник, но только не такой, как другие. На вид он вел нормальный, спокойный образ жизни. Не вращался в преступных кругах, у него не было сообщников. В течение какого-то времени он готовил преступление. Целыми неделями наблюдал за выбранным домом — кто и когда уходит и приходит… До самого момента, когда с полной уверенностью в себе прокрадывался, чтобы присвоить чужие деньги, чужие драгоценности.

— Нет, нет, не может быть! Я никогда этому не поверю!

— Я хорошо понимаю ваше удивление. В одном вопросе вы не ошиблись, отгадали точно: он на самом деле жил с матерью на улице Муфтар, там находились его вещи.

— А она знает?..

— Да.

— И раньше знала?

— Да.

— И разрешала ему? — Она была не столько возмущена, сколько удивлена. — И поэтому его убили?

— Скорее всего.

— Полиция?

Она становилась недоверчивой, менее открытой и как бы более твердой.

— Нет.

— Может быть, те люди, которых… которых он пробовал обокрасть… убили его?

— Может быть. Вы послушайте. Не я веду следствие по этому делу, а судебный следователь Кажу. Именно он дал определенное задание инспектору Фумелю…

Инспектор Фумель слегка поклонился.

— Инспектор Фумель находится у вас официально, а я нет. Вы имели право не отвечать ни на его вопросы, ни на мои. Могли даже не впускать нас в квартиру. И если бы мы в таком положении попробовали произвести у вас обыск, то совершили бы нарушение закона, превышение власти. Вы меня понимаете?

Нет. Мегрэ чувствовал, что она не отдает себе отчета в важности этих слов.

— Я думаю, что…

— Говоря яснее: все то, что вы рассказали нам о Кюэнде, не будет отражено в официальном рапорте инспектора. Следует считаться с тем, что судебный следователь, когда из какого-либо источника узнает о вашем существовании, пришлет к вам инспектора, возможно, Фумеля, а может быть, кого-то иного, с определенными полномочиями.

— И что я тогда должна буду сделать?

— В таком случае вы можете потребовать присутствия адвоката.

— Зачем?

— Поскольку это ваше право. Вы лично не совершили никакого преступления. Но, может быть, Кюэнде оставил в вашей квартире, кроме своих книг и трубок, еще какие-нибудь вещи…

В ее голубых глазах появился блеск понимания. Наполовину про себя она буркнула:

— Чемодан…

Она прикусила язык, но было уже слишком поздно.

— Но ведь это совершенно нормально, — сказал Мегрэ, что ваш друг, живущий здесь с вами в течение долгого времени, несколько месяцев в году, доверил вам чемодан со своими личными вещами. Не менее нормально было бы, если бы он оставил вам ключик от чемодана с просьбой, например, чтобы вы в случае чего его открыли…

Мегрэ желал бы не иметь свидетелей при беседе. Фумель, как бы отгадав его намерения, отодвинулся немного в сторону и стоял с выражением лица человека, которого ничего на свете не интересует.

Но Эвелина протестующе покачала головой.

— У меня нет никакого ключа. Но…

— Не стоит об этом. Еще одно: такой человек, как Кюэнде, мог быть настолько предусмотрительным, чтобы оставить завещание, в котором были бы для вас определенные поручения… Например, он мог бы пожелать, чтобы вы занялись его матерью…

— Она, должно быть, уже немолода…

— Вы сами увидите… Одно только несомненно: в его жизни не было других женщин, кроме матери и вас…

— Вы так считаете?

Ей это польстило, несмотря на все, и довольная улыбка промелькнула на ее лице. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись две ямочки, как у молоденькой девушки.

— Не знаю, что и думать…

— Вы обо всем подумаете, и не раз, когда останетесь одна…

После короткой паузы она обратилась к нему:

— Скажите, господин комиссар… — она заколебалась и внезапно покраснела: — Он никогда… никогда не убил никого?

— Со всей уверенностью могу сказать, что нет.

— Если бы вы сказали, что да, то я перестала бы вам верить.

— Добавлю еще кое-что. Кюэнде жил, что не подлежит сомнению, со своих краж.

— Но ведь он тратил так мало!

— Вот именно! Возможно, что ему нужно было только сознание, что он может иметь деньги в своем распоряжении, это давало ему чувство уверенности в себе. А может быть, тут роль играл какой-то еще иной мотив, и роль принципиальную…

— Какой мотив?

— Его психологической природы. Я вам уже говорил, что он мог неделями наблюдать за избранным домом…

— Каким образом?

— Целыми часами просиживал в разных кафе, занимая столик у окна или нанимал где-нибудь комнату, в гостинице напротив…

Она прервала, подхватив его мысль:

— Вы считаете, что и тогда, когда мы познакомились… в «Ла-Режанс»?

— Очень возможно. Но, что самое странное, он никогда не ждал того, чтобы в квартире никого не было. Наоборот, ждал, когда хозяин вернется домой…

— Как это можно объяснить?

— Психолог или психиатр ответил бы вам лучше, чем я… может быть, потому, что ему необходимы были сильные ощущения… игра с опасностью? Я не уверен. Он прокрадывался не только в чужие квартиры, но и до определенной степени в жизнь их обитателей. Когда они спали в постелях, он почти касался спящих… Так, словно хотел бы украсть их интимность.

— Можно подумать, что вы его вовсе не обвиняете, не считаете, что это плохо.

Мегрэ улыбнулся в свою очередь, прежде чем ответить:

— Я стараюсь быть объективным и никого заранее ни в чем не обвинять. Такова моя профессия. Вот, пожалуй, все. До свидания. Прошу запомнить то, что я вам сказал. Каждое слово. И обдумать все спокойно.

Он пожал Эвелине руку, к ее огромному удивлению, и Фумель взял пример с комиссара, только сделал это как-то более неловко, как будто чуточку смутившись.

Когда они оказались на лестнице, инспектор произнес с восхищением:

— Прекрасная женщина!

Не исключено, что он еще сюда вернется, и не только по официальному делу… Быть может, будет бывать в этих местах даже тогда, когда все уже забудут о деле Кюэнде… Неисправимый! У него и сейчас есть несносная любовница, которая делает все, чтобы усложнить ему жизнь, а он, как будто этого мало, вечно нарывается на неприятности.

Снег шел так густо, что на тротуарах образовались сугробы.

— Что мне теперь делать, шеф?

— Тебе хочется спать? Нет? Ну тогда зайдем выпить чего-нибудь покрепче.

В «Ла-Режанс» теперь было уже почти тесно. Какой-то клиент, возможно, коммивояжер, переписывал из телефонной книги, составленной по профессиям, необходимые ему адреса.

— Ну и что? Вы нашли ее, господа?

— Да.

— Ничего себе бабенка, правда? Что вам подать?

— Мне грог.

— И мне тоже.

— Два грога? Уже несу!

— Послушай, Фумель, как только выспишься, составь рапорт. Еще сегодня.

— Надо будет упоминать об улице Нев-Сен-Пьер?

— Конечно И о том доме Вильтона, напротив отеля «Ламбер» Судебный следователь наверняка вызовет тебя к себе, чтобы ты сообщил ему подробности.

— Может быть, пошлет меня к мадемуазель Шнейдер, чтобы я произвел у нее обыск?

— А ты, надеюсь, не найдешь в том чемодане ничего, кроме одежды.

Фумель курил сигарету за сигаретой. Он был чем-то взволнован.

— Я слышал, что вы ей говорили, господин комиссар, и все понял

— Его мать сказала мне: «Мой сын наверняка не оставит меня ни с чем».

— Она и мне так же сказала, слово в слово.

— Увидишь, судебный следователь Кажу не захочет слишком далеко забираться в это дело. Как только прозвучит фамилия Вильтон…

Мегрэ выпил свой грог, не торопясь, маленькими глотками, заплатил, и они вышли. Он решил взять такси.

— Хочешь, я тебя подвезу? Куда тебе ехать?

— Нет, спасибо. У меня отсюда удобный автобус Может быть, Фумель, опасаясь, что эта аппетитная дамочка не все хорошо поняла, имел намерения вернуться к ней, чтобы объяснить все более подробно?

— Слушай, кусочек меха дикого кота не дает мне покоя… Попробуй, может быть, тебе удастся что-нибудь узнать еще…

Мегрэ направился к площади Константен-Пекер, на которой находилась стоянка такси.