"Черная сага" - читать интересную книгу автора (Булыга Сергей)5Я знала, я была уверена, что он обязательно вернется. Но отец говорил: — И не жди! Еще ни разу не было такого, чтобы это кому-нибудь удавалось. Подземцы — злой народ. Уж если попадешься к ним в лапы, то не вырвешься. А я на это возражала так: — Но кто тебе сказал, что этот низкорослый человек был из подземцев? Ведь он призывал Айгаслава от имени дедушки Хальдера. — Подземцам, — отвечал отец, — привычно лгать. Это во-первых. А во-вторых, у меня нет никакой уверенности в том, что дядя Хальдер после своей смерти был допущен в Заветный Чертог. Ведь разве он погиб в сражении? Нет! Он умер очень некрасиво. А посему его надо искать не среди избранных, а среди тех несчастных, стоны которых ты и сама можешь услышать, если приложишь ухо к земле. И, думаю, что именно туда, под землю, был увлечен и Айгаслав. Да будет к нему милостив Великий Винн, если такое, конечно, возможно! — А если, — спрашивала я, — ярл Айгаслав все же вернется? — О! Если он вернется! Тогда я буду неустанно повторять, что он великий воин! А еще я скажу… Но тут мой отец каждый раз замолкал и как я ни настаивала на продолжении разговора, он неизменно молчал. Так проходили дни, недели. Ярл Айгаслав не возвращался. А его человек, кормчий по имени Лузай, все слабел и слабел. Потом кормчий решил, что наступил его срок, и мы сошлись и стали его слушать. Кормчий долго рассказывал, рассказ его был поучителен. Однако мой отец не верил умирающему кормчему, но до поры молчал. Когда же кормчий стал рассказывать об огненном диргеме, отец не выдержал и стал обвинять его во лжи. Мало того, отец хотел его убить, а это было бы великою несправедливостью, и потому я была вынуждена признаться отцу в том, что огненный диргем действительно существует. Отец был поражен! После того, как мы остались вдвоем, он сказал: — Если ярлу Айгаславу будет суждено вернуться, то первым делом я назову его самым великим воином из всех, кого я когда-либо знал, а потом… А потом я спрошу у него: «Ярл, а что ты мне ответишь на то, если я предложу тебе породниться со мной?» Услыхав такие слова, я, наверное, очень сильно покраснела, потому что отец засмеялся и сказал: — Мне кажется, что ты вполне одобряешь мой выбор. Не так ли, дочь моя? Я не ответила, я не могла и слова вымолвить, а только утвердительно кивнула головой. А отец продолжал: — И я принял такое решение вовсе не потому, что я жаден до денег или хочу отблагодарить Айгаслава за его столь щедрый подарок. Отнюдь! А просто мне кажется, что у него будут очень храбрые сыновья, и мне очень хотелось бы, чтоб эти сыновья были моими внуками! — И я, — с жаром сказала я… Да! Я тут кое-что ответила отцу, а после продолжила так: — Но ярл нам говорил, что у него уже есть невеста, дочь руммалийского ярлиярла, а после он и мне еще рассказывал, что за ней дают очень большое приданое — пять руммалийских кораблей, доверху груженых золотом? — Да, мой отец. — А ее? — Нет, мой отец. Да он, мне кажется, ее ни разу и не видел! — Вот тебе и ответ. Но и это не все! Он преподнес тебе дары, он целовал тебя. И если после всего этого он явится обратно и не пожелает брать тебя в жены, то я незамедлительно отправлюсь к Аудольфу Законоговорителю и объявлю о тяжбе против Айгаслава! А чтобы я не подумала, что это пустые слова, отец троекратно прикоснулся губами к лезвию обнаженного меча и призвал Винна в свидетели. Но время шло, а Айгаслав не возвращался. Потом ушел и его кормчий. Я прекрасно понимала, что надежды на удачу нет почти что никакой, но все же отдала ему диргем. Кормчий исчез, диргем исчез. Акси сказал, что кормчему еще повезло — он рубит скалы молотом и, может быть, когда-нибудь и вырвется. А ведь его могло и просто в клочья разорвать — вот тогда бы его душа погибла навсегда. А отец почернел и сказал: — Это недобрый знак! Великий Винн не принял огненный диргем. Иначе говоря, он не желает нам помочь. И, значит, больше нам ярла не видеть! А я сказала: — Нет, это не так! — Но почему? — Потому что я верю в другое! Отец хотел мне возразить… да передумал, промолчал — обнял меня и долго так держал. Я плакала. Отец меня не утешал. И это хорошо — иногда нужно плакать и плакать и плакать. А ночью мне был сон: я видела, что ярл идет ко мне и улыбается. Я успокоилась. Отец же с той поры, напротив, очень помрачнел. Потом он, как всегда, отправился в поход на морфов. Долго его не было! Когда же он вернулся и сказал, что возле Шапки Мира они оказались совершенно случайно, я промолчала, но была уверена: отец пришел туда, куда хотел прийти! Когда же он сказал, что бил мечом того, кто подошел к его костру и попросил поесть, я поняла, что мой отец прекрасно знал, кто перед ним — и мстил за Айгаслава! Я также поняла, что такое отцу не простится, и потому он очень скоро умрет. И он об этом знал. И говорил: — Нам больше ждать нельзя. Ведь если я умру, а ты так и останешься незамужней, то Счастливый Фьорд достанется чужому человеку. Дочь моя, этого нельзя допустить! А посему ты должна немедленно выбрать себе жениха и, клянусь своим незапятнанным именем, я одобрю любой твой выбор, пусть даже ты назовешь того, с кем мы находимся в кровной вражде! Я отвечала: — Нет! — назавтра: — Нет! — напослезавтра: — Нет! И еще говорила: — Отец, он обязательно вернется! А если нет, и ты умрешь, и я буду одна, тогда зачем мне Фьорд?! — Ах, так! И он, собравши всех, объявил свою черную волю — лишил меня всего еще при своей жизни. Он, наверное, надеялся, что это меня напугает. Но я стояла на своем, я ждала Айгаслава. Шли дни, а он не возвращался. Отец со мной не разговаривал. В тот день, когда впервые в этом году показалось солнце, отец был особенно хмур. На пиру он молчал. Когда пир кончился, отец переоделся в чистые одежды, лег, подозвал меня. Сказал: — Я завидую Хальдеру. Когда он умирал, то знал, что после него остается сын — пусть и не родной, пусть и погубивший его, зато сын! А я умираю один. И все-таки… Тут он снял с руки Хозяйское Запястье и сказал: — Мои слова — это мои слова. Но кроме них есть еще и закон. И это очень мудро, ибо слова могут оказаться поспешными и необдуманными, а закон всегда прав. Так вот, согласно закону, ты еще в течение трех полных недель после моей смерти можешь передать это запястье тому, кого я пожелал бы видеть своим наследником. В последний раз спрашиваю тебя, дочь моя: кто будет твоим мужем? — Айгаслав! Отец долго молчал. Потом сказал: — Никто не скажет, что я не любил тебя. Держи! — и отдал мне Запястье. Запястье было теплое, тяжелое, в нем много золота и еще больше силы, и если кто-то, не имея на то права, наденет его на руку, то оно будет сжиматься и сжиматься до тех пор, пока рука не почернеет, помертвеет… Отец велел: — Свет погаси! Я погасила. А потом спросила: — Ты что, решил уйти? — Да, — сказал он. — Ты будешь говорить? Позвать их всех? — Нет, — сказал он. — А знаешь, почему? Я не ответила. Тогда он сам заговорил: — Потому что я не желаю оказаться в Заветном Чертоге. Мне куда больше хотелось бы попасть к подземцам, ведь только там и можно встретить Айгаслава. И вот, встретив его, я бы сказал ему… Но я уже заткнула уши! Зачем мне было слушать гневные слова? Отец и раньше был не очень-то воздержан на язык, а уж после того, как он попытался убить Винна, он стал совсем невыносим. Сегодня ночью он умрет, и что после него останется? Гнев? Брань? Нет, лучше я запомню только это: «Никто не скажет, что я не любил тебя!» И я сидела, ничего не слышала, ждала. Ждала. Ждала. От Винна не укрыться. И Винна не разжалобить. Почетно, если Винн приходит днем. Позорно, если Винн приходит ночью. А ночью он приходит так: вначале напускает сон — вот, как сейчас, — потом… И больше ничего не помню. Проснулась я от крика: — Умер! Умер! Да, мой отец был мертв. Винн убил его ночью. Винн отвернулся от него! Винн не возьмет его в Чертог! О, как они кричали! А разбегались как — даже добра с собой не брали. А я ведь открывала сундуки, я предлагала им брать из них все, что им только приглянется — нет, они все равно убегали! Остался один только Акси. Он мне помог похоронить отца. Он и потом, как раб, работал по хозяйству. Он успокаивал меня, когда мне было страшно. Он песни пел, а песни были колдовские — оказывается, что Акси, когда он был молодым, знался с колдуньей. А если б я умела колдовать… Но я умела только ждать — и я ждала. И я не просто ждала, а каждое утро варила приворотную кашу, ставила ее на стол, укрывала белым полотенцем, читала Девичий Завет… Акси молчал. А я выходила из землянки и подолгу смотрела в ту сторону, куда когда-то ушел Айгаслав. Так прошла неделя, вторая, и так прошло еще пять дней третьей недели… И лишь на предпоследний день я наконец увидела его — ярл Айгаслав спускался по тропе. Великий Винн! О, как я была счастлива! А как я тогда растерялась! И если бы не Акси, то все пропало бы! Но Акси вел себя отменно — сперва он принес белый платок и повязал им мою голову, ибо замужние женщины не имеют права показываться на люди с непокрытыми волосами. И он же подал мне Хозяйское Запястье. А руки у него тряслись! А у меня — еще сильней!.. Ярл подошел. Я поклонилась ему в пояс. Акси спросил его — он закивал и руку протянул… И я надела на нее Хозяйское Запястье! И оно было впору! Ярл засмеялся, поднял меня на руки, расцеловал, понес к столу. Мы сели, Акси дал нам ложки. Мы ели приворотную кашу — Айга кормил ею меня, а я — его. А Акси без умолку пел свои песни. Потом Акси ушел. Надолго. Потом мой муж — мой самый лучший муж на свете! — позвал его, и они много пили и ели, и Акси рассказывал много всяких веселых историй. Потом заговорил мой муж и рассказал о том, что с ним случилось там, в Чертоге. А я лежала в спальной нише, слушала. Мне было очень страшно! А еще я им очень гордилась. Но Акси сказал так: — Будь осторожен, ярл. Завтра они придут. Завтра — последний день. — Но разве, — спросил муж, — бывает что-нибудь страшнее смерти? — Да, к сожалению, — ответил Акси. — Я не скажу ничего нового, но все же скажу: самое страшное на этом свете — это когда прежде тебя умирает твоя надежда. А ты теперь на многое надеешься! Муж ничего на это не ответил. И мне стало страшно. Я вышла к ним. Акси спросил: — А ты разве не спишь? А я сказала: — Если тебе страшно, то нечего пугать других. У нас все по закону: трех недель еще не прошло, а Хозяйское Запястье уже надето на руку того, кого называл мой отец. А посему Счастливый Фьорд останется Счастливым! Акси сказал: — Хотелось бы, чтоб так оно и было. А муж сказал: — И так оно и будет. Но, к сожалению, все было иначе. На следующий день они пришли: Аудолф Законоговоритель, Лайм Деревянная Борода и Гьюр Шестирукий. И привели с собой своих людей. Я вышла к ним. Голова моя была повязана платком замужней женщины, я думала, что они сразу сообразят, что их дело уже проиграно, и даже не станут его начинать. Но мужчины слепы и упрямы! Они не обратили на мой платок никакого внимания, и каждый из них начал свою тяжбу. Тогда я пригласила их к столу. Когда они увидели моего мужа, то в них сразу поубавилось спеси. И тут… Тут нужно было все решать намного проще! И Акси так нам и советовал. Не нужно было говорить им о Чертоге, а сразу показать Хозяйское Запястье, их тяжбы были бы признаны несостоятельными, мы получили бы от них три утешительные виры, купили бы рабов, новый корабль и наняли дружину, и муж бы воевал, ходил в походы, а я бы рожала ему сыновей… Но я тогда была очень возмущена. Я от гнева потеряла голову! И еще мне очень хотелось, чтоб все знали: вот он каков, мой муж — смотрите на него и трепещите! Да и не смела я его перебивать — и он им все, как было, рассказал. Этот рассказ их очень напугал! И мне казалось: вот теперь-то уже они наконец проникнутся к нему должным уважением! Но мужчины на то и мужчины, чтобы все исказить и оболгать. Да и к тому же более всего мужчины ненавидят тех, кто внушает им страх, и чтоб такого погубить, они пойдут на все. И так тогда и было — они обвинили моего мужа в оскорблении Винна, объявили его вне закона — и тут же, как трусливые псы, поспешно покинули нашу землянку. Когда они ушли, я засмеялась и сказала: — Вот до чего, муж мой, они тебя боятся! А муж сказал: — Я ничего не понимаю! Тогда Акси сказал: — А что тут понимать! Если кто-нибудь объявляется вне закона, то подобное решение обычно вступает в силу немедленно. Но Аудолф вместо того, чтоб сразу приниматься за дело, выговорил себе целых три дня отсрочки. — Смешно! — сказала я. — Нет, — сказал Акси, — это не смешно. Просто Аудолф и на сей раз в полной мере проявил всю свою осторожность и предусмотрительность. Бросаться с обнаженными мечами на того, кто только что вернулся из Чертога — это нешуточное дело! Тут можно, так подумал Аудолф, не только сложить голову, но и разгневать Винна! — Но ведь, — сказал мой муж, — они мне не поверили! — Э! — засмеялся Акси. — Мало ли! Ты, конечно, не представил трех свидетелей, которые бы подтвердили правоту твоих слов. Но ведь и у Аудолфа тоже нет никого, кто бы клятвенно мог подтвердить, что твои слова — ложь. Мало того; все те, кто был с Торстайном в землях морфов, могут сказать: да, Винн желал сожрать их господина. Так почему же тогда там, в Чертоге, Винн должен был отказаться от еще более обильного угощения? А если еще вспомнить то, как Урр Мохнатый, Сьюгред его видела, отправился на поиски… И Акси стал рассказывать про Урра. Потом про Макреда. Потом про то, как Дьюр Свиная Голова… Ну, и так далее. А речь свою закончил так: — Кроме того, Чертог-то не один, Чертогов три — ведь Виннов тоже три. А посему Аудолф решил не рисковать, а сделать так, чтобы все решилось полюбовно. Он дал тебе три дня. За это время море окончательно очистится от льда, и ты сможешь уйти. Тебе ведь есть, куда уйти — ты ярл. И у тебя есть корабль… Тут Акси помрачнел, сказал: — Совсем забыл! Пойду и посмотрю его. Акси ушел. Мой муж сказал: — Это судьба! А я, почувствовав неладное, спросила: — Ты о чем? А он сказал: — Я — ярл. И я — не ярл. Так жить нельзя! И я очень хотел, чтобы ярл во мне умер. И я бы тогда остался здесь, ходил в походы, а ты бы рожала мне сыновей… — и вдруг спросил: — А если я останусь? Я сказала: — Муж мой! Ты очень храбр. И ловок в обращении с оружием. И, думаю, что в честном поединке ты одолел бы любого из них. Но если ты объявлен вне закона, то тому, кто захочет тебя убить, совершенно необязательно обнажать меч или брать в руки боевую секиру. Смертей ведь множество! Можно умереть от отравленной пищи, а можно сгореть в собственном доме, а можно… Ведь им теперь все можно, муж мой! И поэтому они не дадут тебе умереть с честью, а будут всячески стараться унизить твой последний час. Однако ты мужчина, а я женщина, и потому всецело полагаюсь на твою волю. Как ты решишь, так я и поступлю. Мой муж молчал. И тут вернулся Акси и сказал: — Старый Болтун ушел. И Гьюр ушел. Остался один Лайм. Он ищет с тобой встречи. Мой муж спросил: — Чего он еще хочет? Я уже все сказал! — Но Лайм-то ведь молчал! Он так и говорит, что вот теперь… Мой муж сказал: — Но я… Но тут я впервые его перебила: — Пусть входит! Ибо мне показалось, что так будет лучше. И муж не стал перечить мне, а промолчал. Вот он каков, мой муж! И Акси кликнул Лайма. Лайм вошел. Мой муж кивнул ему, он сел. Я подала Лайму вина, он выпил. Потом мой муж спросил: — С чем ты пришел? — Ни с чем, — ответил Лайм. — Как это так? — А так. Когда-то у меня, как и у всех других законных хозяев, был свой фьорд, корабль, дружина и рабы. Теперь у меня нет ничего. — Но что-то же есть! — Есть только гнев. — Ха! — засмеялся муж. — Это уже немало. И меч, я вижу, есть. А если есть и меч, и гнев, то очень скоро можно получить и все остальное. — И вот за тем я и пришел к тебе, — так сказал Лайм. Мой муж нахмурился, сказал: — Ты дерзок, Лайм. — Да уж какой я есть! — тоже невесело ответил Лайм. — Ты будешь меня слушать или нет? Ибо если я сразу приступлю к делу, то ты ничего не поймешь! А муж уже вскричал: — Еще раз говорю: ты очень дерзок! Но, так и быть, я сперва выслушаю тебя, а потом… А потом будет видно. Итак, Лайм, говори! И Лайм взялся рассказывать: — С чего все началось, тебе, если ты того пожелаешь, могут подробно объяснить и Акси, и Сьюгред. И потому я не буду даже останавливаться на том, из-за чего пошла моя вражда с Эрком Смазливым. Скажу только одно: к тому времени, когда мы с ним в последний раз встретились на Крысином Ручье, с обеих сторон полегло немало народу и люди стали уже поговаривать, что если так пойдет и дальше, то вскоре наши места и вовсе опустеют, и некому будет садиться за весла. Пора, все говорили нам, идти на примирение: заплатите по встречной щедрой вире, а после устройте в складчину пир… Ну, и так далее. И мы, со своей стороны, уже начали склоняться к такому решению, но тут убили моего племянника. Мои работники нашли его в лесу мальчик лежал прямо посреди тропы, а в груди у него торчал нож. Я, как старший в роду, и достал этот нож. Мне было сказано, что Эрк и его люди остановились совсем неподалеку, на нижнем берегу Крысиного Ручья, развели там костер и пируют. А еще мне сказали, что всего их там семеро. Ну что ж, подумал я, их даже больше, чем достаточно! Мне подвели коня — и я поехал к ним. Как только я подъехал к их костру, Эрк немедленно встал мне навстречу и, даже не дожидаясь вопроса, сам заявил, что это он собственноручно зарезал моего племянника. А еще он говорил мне много прочих грубостей, был щедр на брань. Я соскочил с коня, обнажил меч и потребовал, чтобы и Эрк тоже изготовился к битве. Но Эрк и не думал браться за меч, а продолжал поносить меня самыми последними словами. А его люди вели себя ничуть не лучше. Тогда я пришел в неописуемое бешенство и пригрозил, что если Эрк и далее будет уклоняться от поединка, то я все равно зарублю его, пусть даже безоружного. Эрк засмеялся мне в лицо и сказал, что я никогда не посмею этого сделать. Тогда я призвал его людей в свидетели, взмахнул мечом… И Эрк пал в одну сторону, а его голова покатилась в другую. Я пнул ее в костер… И тут люди Эрка набросились на меня! Однако действовали они весьма суетливо и разобщенно, и вскоре я сразил троих из них. Я мог бы запросто прикончить и троих оставшихся, но они были нужны мне как свидетели — и я отпустил их, взяв с них слово, что ровно через неделю, в самый полдень, они все трое явятся в усадьбу Аудолфа Законоговорителя, где я собираюсь начать новую тяжбу против наследников Эрка с тем, чтобы их лишили всего, что у них есть недвижимого, движимого или носимого, оставив одну только жизнь. А потом… Тут Лайм долго молчал, потом сказал: — А что было потом, пускай лучше Акси расскажет. И Акси сказал так: — Явившись к Аудолфу Законоговорителю, все трое свидетелей показали одно и то же: Лайм скрытно приблизился к Эрку и, не дав тому даже опомниться, зарубил его самым бесчестным образом. Свидетелей испытывали огнем и водой и заставляли давать самые страшные клятвы, но они не отступились от своих слов. Лайм был признан виновным в позорном убийстве, у него отняли фьорд и корабль. — И доброе имя, — добавил Лайм. — Да, и его, — согласно кивнул Акси. — А после было что? — спросил мой муж. — А после, — сказал Лайм, — уже по прошествии долгого времени ко мне явился некий человек, не стану называть его по имени, и сказал: «Почтенный Лайм!.. (Хоть по решению суда всем было строжайше запрещено именовать меня почтенным!) Почтенный Лайм! Иди в Счастливый Фьорд и начинай тяжбу против покойного Торстайна. Дело это верное, да и к тому же я буду всячески тебя поддерживать, ибо, как мне кажется, в прошлом году тебя напрасно осудили». И я пошел. Но этот человек, опять не буду называть его по имени, теперь вторично осудил меня. Что у меня осталось? Ничего, лишь гнев да меч. А чего я хочу? Да уже ничего не хочу! Мне лишь бы вернуть свое доброе имя. И, думаю, что ты, ярл Айгаслав, мне в этом поможешь. — Как? — Сразившись со мной. Если победа достанется мне, то все будут говорить: «Это тот самый Лайм, который одолел того, кого не смог одолеть даже сам Великий Винн!» Ну а если я буду убит, то обо мне будут вспоминать уже несколько иначе, но тоже с превеликим уважением: «Это тот самый Лайм, единственный из всех, кто не дрогнул перед Вернувшимся Оттуда!» И, сказав так, Лайм встал, взялся за меч. И встал мой муж… Но встал и Акси — и весьма поспешно! И сказал: — Э, нет, так не годится! Почтенный Лайм, да на что ты его подбиваешь? На нарушение закона! Ведь все мы только что прекрасно слышали, как Аудолф сказал: ярл Айгаслав не имеет права защищаться! — Но ведь закон еще не успел вступить в силу! — рассерженно воскликнул Лайм. — Сам Аудолф… — Что Аудолф? — в ответ воскликнул Акси. — Он разве мог… — Я не о том! А я… Но тут мой муж не выдержал и закричал: — Довольно! И Лайм, и Акси замолчали. А муж сказал: — Я ничего не понимаю. Какие у вас дикие обычаи! Если один человек вызвал другого на поединок, то о каких законах можно вести речь? Мы должны биться, вот и все! — и он взялся за меч… И тут уже я закричала: — Муж мой! Одумайся! А Акси закричал: — Ярл! Ярл! И даже Лайм… Нет, он кричать не стал, но отступил на шаг и сказал: — Дело действительно весьма запутанное, и мне бы не хотелось вторично опозорить свое имя. Да, я по-прежнему горю желанием сразиться с тобой, ярл, но мне хотелось бы, чтобы все это было совершенно законно. — Вот и прекрасно! — сказал Акси. — Но где же Аудолф? Куда это он подевался? — Ушел, — ответил Лайм. — И Гьюр ушел. Остался только я один да мои люди. — Так, хорошо! — воскликнул Акси. — И, значит, будет так: сейчас мы немедленно отправим кого-нибудь из твоих людей вдогонку за Аудолфом. Зачем нам голову ломать? Пусть это делает Аудолф. Пусть рассуждает. И потом как он нам скажет поступать, так мы и поступим. Биться — значит, биться. А нет — значит, нет. — Но… — начал было Лайм. — А что, — с ехидцей спросил Акси, — ты думаешь, что Аудолф может посоветовать нечто низкое или постыдное? Ты от него когда-нибудь такое слышал?! Лайм побледнел. А прежде он никогда не бледнел! Но зато Акси продолжал весьма уверенно: — Ну а теперь вот что! Лайм, где тот человек, которого мы отправляем к Аудолфу за решением по вашему делу? Я бы хотел заодно передать через него два-три словечка лично от себя. Ты ведь не против, Лайм? Лайм молча мотнул головой — нет, он не против. И они оба вышли. Когда мы остались вдвоем, мой муж очень долго молчал, а после вдруг сказал: — Вот и опять все то же самое. Ярл я или не ярл?! А после встал и заходил туда-сюда. Он был в великом гневе. Я молчала. Когда отец мой гневался, мать никогда его не трогала, а говорила мне: — Пускай себе. Мужчины любят гневаться, и в этом им мешать нельзя. Запомни это, дочь! И я запомнила. И вот теперь ждала, ждала. Гнев — как огонь: ярко горит, но быстро догорает. А догорев… Когда мой муж устал ходить, он сел к столу. Я налила ему вина и подала еды. Он выпил и поел. И успокоился. Потом еще раз выпил. И спросил: — Ты хочешь мне что-то сказать? — Да, — скромно ответила я. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты не гневался на Акси. И на Лайма. И даже на Аудолфа, даже на Гьюра! Муж мой, они ни в чем не виноваты. Они ведь родились в такой стране — дикой стране, где нет ни ярла, ни его дружины, а есть только закон, дарованный нам Винном. У вас, муж мой, намного проще жить — всем заправляет ярл, и как он скажет, так оно и будет. А если кто ослушается ярла, то ярлова дружина примерно и быстро накажет строптивца. Но если и сам ярл окажется плохим, его можно убить и выбрать нового, хорошего ярла с такими же хорошими законами. А здесь, у нас… Винн — он не ярл, его убить нельзя, ты недавно сам убедился в этом. И потому хорошие ли, плохие ли законы дарованы нам Винном, но их нужно неукоснительно исполнять, иначе обязательно погибнешь. Вот потому-то Лайм и Акси, и Аудолф, и даже Гьюр… Муж мой! Я заклинаю тебя всей твоей честью и всей твоей доблестью — послушайся меня и не перечь нашему закону! Винн — добрый, он простит тебя… — Ха! — засмеялся он. — Я не нуждаюсь в его доброте. Я, если будет нужно, опять приду к нему… — Муж мой! Ради меня! Ради… И тут я обняла его, заплакала. Я горько плакала! Я тихо плакала — мать говорила мне: «Запомни, дочь, кричат только рабыни!» И я… Нет, это я сейчас так умно и рассудительно говорю. А тогда я забыла обо всем, я просто горько плакала, ибо мне было очень, очень страшно! И муж, не выдержав, сказал: — Любовь моя, пусть будет так, как ты того желаешь, — и утешал меня, и утешал, а я все плакала и плакала и плакала… ибо тогда мне было очень хорошо! Потом послышались шаги. Я отстранилась от его груди, утерла слезы. А муж сказал: — Входи! В землянку вошел Акси и сказал: — За Аудолфом послан верный человек. А Лайм остался ждать. И с ним все его люди. Как ты считаешь, ярл, они достойны того, чтобы я отвел их в гостевую землянку? Мой муж уже хотел было согласно кивнуть… Но я гневно сказала: — Нет! Слишком много чести! Но если им так хочется иметь крышу над головой, то отведи их туда, где прежде размещалась наша дружина!.. — но тут же спохватилась и, понизив голос, добавила: — Однако ничего им не объясняй! А просто приведи, и все. Акси сказал: — О, госпожа! А ты весьма мудра! И если ярл не станет возражать, то я поступлю именно так, как ты меня научила. Мой муж не возражал. Он был очень задумчив. Акси ушел. А я сказала: — Вот увидишь! Как только они войдут туда и там переночуют, то после все решится очень просто! На что мой муж ответил так: — Не стоит беспокоиться. Все случается именно так, как и должно было случиться. В противном же случае никакие наши усилия ни к чему не приводят. И он опять выпил вина. Мне это не понравилось, и я сказала: — Мой отец говорил, что много вина обычно пьет тот, кто ощущает недостаток храбрости… Мой муж вскочил! А я продолжила: — А моя мать говорила, что если мужчина недостаточно храбр, значит, его женщина его недостаточно любит. Но разве это так, муж мой? Он помолчал, сел… улыбнулся и спросил: — А что еще она тебе говорила? — А еще она говорила, — охотно продолжала я, — что из меня должна получиться хорошая жена, и что у меня будет много сыновей, мой муж будет богат и очень знатен, и у него будет очень много воинов, и жить мы будем во дворце. Отец смеялся, говорил, что этого не может быть, потому что ни у кого в Окрайе нет дворцов, есть только землянки. Но мать упрямо повторяла: «Но я ведь говорю о том, что будет, а не о том, что есть!» И поэтому мой отец очень не любил такие разговоры, ведь из них выходило, что вскоре я покину эти земли, а кому тогда все это достанется? И наверное из-за этого отец так долго не решался назвать тебя наследником, хоть он и очень уважал тебя… Я замолчала. И муж долго молчал. Потом сказал: — Счастливая! У тебя были мать и отец. Настоящие! А у меня… Ведь я по сей день так и не узнал, кто я такой на самом деле! Я же оттого и бросил все, пришел сюда, сошел в Чертог… но все оказалось напрасно! — Нет, — улыбнулась я. — И вовсе не напрасно. Теперь ты не один. Отныне я всегда буду с тобой, чего бы ни случилось. — Любовь моя! — воскликнул он. — Ты ничего ведь обо мне не знаешь! А если б знала бы… — Так расскажи! И он мне рассказал — все, все и еще раз все! Потом сказал: — Я знаю, если я здесь останусь, то меня очень скоро убьют. И смерть моя будет очень плохая. Но там, куда я собираюсь возвращаться, там, я думаю, случится нечто еще более страшное! А я ему ответила: — А пусть даже и так. Только зачем заранее загадывать? Ведь ты же сам сегодня говорил, что все случается так, как и должно было случиться! А я еще раз говорю: никогда и ни при каких обстоятельствах я не покину тебя, а всегда буду тебе верной и нежной женой. Так поцелуй же меня за это! И он поцеловал. А ночью, когда он уснул, я осторожно гладила тот страшный шрам на его горле и вспоминала слова матери: «А счастье у тебя будет недолгое. Но не ропщи — иным его совсем не выпадает». И я плакала. А муж мой крепко спал. А рано утром я вышла из землянки и сразу же встретила Лайма. Он спросил: — Где твой муж? — Он еще спит, — сказала я. — А что? — Он обманул меня! — гневно воскликнул Лайм. — Ты знаешь, где… — Да! — перебила его я. — Но только муж здесь не при чем. Так повелела я. И как тебе спалось на новом месте? Лайм промолчал, но весь побагровел от негодования. А я сказала: — Оказаться под началом такого доблестного воина, как мой муж, это великая честь. — Еще посмотрим, — сказал Лайм, — что скажет Аудолф! — Посмотрим! Лайм ушел. Напрасно он так гневался. Уж если Винн решил отправить его в землянку наших дружинников, то теперь никакой Аудолф ничего не изменит. Закон есть закон, и он гласит, что они — отныне тоже наши дружинники. Однако мужчинам присуще переоценивать свои силы и надеяться на то, что сбыться не может. И пусть себе! А я ходила по двору и отдавала распоряжения. И люди Лайма слушались меня так, как будто бы они уже мои. Лайм делал вид, что ничего не замечает. А Акси был у корабля — ходил, поглядывал. А лед местами уже оторвался от берега и продолжал ломаться и крошиться дальше. Это хороший знак! Я вернулась в землянку, разбудила мужа и сказала, что приготовления к пиру уже почти закончены. Муж быстро оделся и велел, чтобы начали накрывать на стол. Мы пировали целый день. Мужчины вели себя очень сдержанно, все они явно ждали возвращения Аудолфа. Один только Акси был совершенно спокоен и услаждал нас пением. День кончился, но Аудолф так и не явился. Лайм встал из-за стола в таком великом гневе, что даже не стал благодарить за щедрое угощение. Мало того, он сам распорядился, чтобы его люди шли ночевать в гостевую землянку. Моему мужу это было безразлично, и я тоже не спорила, а лишь подумала: но теперь-то ты, Лайм, уже ничего не изменишь! И так оно и было. Наутро, когда все мы собрались возле входа в нашу землянку, наконец-таки вернулся верный человек и сказал, что Аудолф приносит свои глубочайшие извинения за то, что не смог сам лично, по причине внезапно напавшей на него хвори, явиться к нам, однако решение по нашему делу он принял. И решение это таково: как и было объявлено ранее, ярл Айгаслав должен в трехдневный срок покинуть нашу землю и никто ни под каким предлогом не смеет задерживать его в этом законопослушном начинании. А что же касается Лайма, то тот должен немедленно явиться к Аудолфу с тем, чтобы подробнейшим образом объяснить ему свое — уже, кстати, не первое! вопиющее попрание законов, установленных самим Великим Триединым Винном. — Ха! — засмеялся Акси, выслушав это решение. — Старый Болтун хитер! Кроме того, почтенный Лайм, он спас тебя от неминуемого бесчестия. Ведь я-то знаю все! Лайм почернел от гнева, но смолчал. Ну а мой муж весьма запальчиво сказал: — Быть может, по своим законам почтенный Аудолф и прав! Но у меня другие законы! И у меня свой прародитель — Хрт, я подчиняюсь только ему. А посему… И тут он поднял свою правую руку и — у всех на глазах! — сорвал с нее Хозяйское Запястье и с треском разломил его! И бросил его себе под ноги! Я закричала в диком ужасе! А Акси бросился на землю, подобрал обломки Запястья, прижал их к груди, отступил… А мой муж уже обнажил меч, шагнул вперед и сказал так: — Почтенный Лайм! Ты вызывал меня на поединок — и вот я принимаю твой вызов. Но Лайм не шелохнулся. Муж снова подступил на шаг — Лайм отступил… А меч не обнажал! Тогда муж усмехнулся и сказал: — Конечно, я мог бы сейчас расправиться с тобой точно так, как ты в прошлом году расправился с Эрком — ведь и у меня тоже достаточно свидетелей. Но я не стану убивать тебя. Я не желаю этого. Мне скучно это делать! И вообще, мне скучно жить в этой стране, где все, словно паутиной, опутано множеством глупых и вздорных законов. Я ухожу. Акси! И ты, жена моя, нас ждет корабль! И он пошел к воде. Мы — я и Акси — двинулись за ним. Я думала: «Великий Винн! Да что же это так! Что нас ждет дальше?» Но тут мой муж остановился, обернулся, вновь посмотрел на Лайма, на его растерянных дружинников… и так заговорил: — Да, я сейчас уйду. И я вернусь в свою страну, где меня ждет великое множество злобных врагов, острых мечей и лживых языков. И это меня радует, ибо чем многочисленнее враг, тем значительней подвиг и больше добычи. Так, может, среди вас есть такие, кто бы желал, чтобы я поделился с ним своей славой вкупе со своим золотом? Или же вас вполне устраивает то, чем вы довольствуетесь здесь? Ну, кто со мной? Я долго ждать не буду! И… Первым вышел Бруан Волк. За ним — Карти, Тосьар… И так они все вышли — до единого. Остался один Лайм. Великий Винн, о, как я была счастлива! Как мне хотелось хохотать! Кричать!.. Но я молчала. Молчал и Акси. А мой муж повернулся к нему и сказал: — Акси, иди и покажи моим людям, где сложены весла и парус. А ты… Как тебя звать? — Бруан. — Так вот, Бруан: сейчас моя жена покажет тебе, какие припасы нужно будет загружать на корабль. Возьми с собой пять человек. И чтобы быстро! Мы спешим. Сегодня же уходим! И началось приготовление к отплытию. А льда у берега было уже совсем немного, а ветер ровный был, попутный. Мы спешили. А Лайм стоял, где и стоял, молчал. А высоко, на перевале, уже теснились люди Гьюра. И Гьюр был среди них — его легко было узнать по его позолоченному шлему. А справа, из-за Лысой Сопки, вышли два… три… четыре корабля. А когда мы уже начали садиться к веслам, то показался и пятый корабль — самый большой из них. Судя по вырезанному на нем дракону, нетрудно было догадаться, что к нам пожаловал сам Аудолф. Его корабль очень глубоко сидел в воде, и Акси сказал, что там, наверное, сейчас тройное число воинов. И он еще сказал: — Мой господин! Быть может, нам повременить, пока… Но муж не стал его дальше выслушивать, а громко, чтобы все услышали, воскликнул: — Хрт меня резал — не зарезал! Винн меня жрал — и не сожрал! Тогда кого же еще мне бояться?! Но только мы отчалили от берега, как вдруг раздался голос Лайма: — Ярл! Айгаслав! Мы обернулись. Лайм стоял по колена в воде и, потрясая обнаженным мечом, продолжал: — Я желаю сразиться с тобой! Выходи! И, клянусь своей трижды поруганной честью, наш поединок будет чист, ибо я и не подумаю прибегать к колдовству! — Нет, теперь уже поздно, — со смехом ответил мой муж. — Ты же видишь, я спешу и у меня много других, важных и неотложных дел, — и с этими словами он указал на приближавшиеся к нам корабли. Но Лайм не унимался! Зайдя теперь уже по пояс в воду, он снова закричал: — Я знаю, Айгаслав, тебе нельзя сражаться на моей земле! Но ведь на свете много и других земель! И я готов и подождать, чтобы потом принять твой вызов в любом другом удобном для тебя месте! Мой муж не отвечал. Тогда Лайм закричал: — Ты ярл или не ярл?! Прими мой вызов, если ты действительно ярл! И муж тогда ответил так: — Но если ты уж так настойчив, то я возьму тебя с собой, и потом, как только у меня выдастся немного свободного времени, мы обязательно сразимся! — А после приказал: — Эй! Подать ему руку! И Лайму помогли подняться на корабль. Акси нахмурился. А я сказала: — Это недобрый знак! |
||
|