"Саня" - читать интересную книгу автора (Можаев Борис Андреевич)8На расследование пожара в Касаткино приехал начальник отдела кадров Софрон Михайлович Косяк. Это был человек солидной наружности и деликатного обхождения; крупные рыжеватые кудри и седые виски придавали ему артистический вид; у него все было округлым: и широкий скошенный подбородок, и розовые, как свежеиспеченные пирожки, щеки, и мясистый глянцевитый нос. Более двадцати лет прослужил он в армии, дошел до майора, однако выше должности инструктора политотдела дивизии не поднялся. При первом же сокращении его уволили в запас. В отделении дороги он работал уже третий год и успел заслужить авторитет объективного и беспристрастного человека. Софрон Михайлович, понаторевший во всевозможных комиссиях, сразу приступил к делу. Он решил начать с опроса «противной стороны», то есть тех людей, с которыми Саня сталкивалась по службе. «Объективность – прежде всего, – рассуждал он, – а искать ее надо в столкновениях». Поэтому и вызвал первой кассиршу. Он принял ее в буфете, спешно оборудованном под кабинет. – Садитесь, пожалуйста, Вера Григорьевна, – мягко пригласил Косяк. Верка церемонно поджала губу и осторожно присела на краешек стула. – Что вы можете сказать нам по вопросу пожарных обстоятельств? – Косяк снова мягко улыбнулся. Верка повела плечом: – Это про какие же обстоятельства? – Иными словами, то, что было до пожара. – А что ж было? Ставили столбы, потом плескались возле дежурки. Пиво пили. Потом совхозные пришли, пьянствовали. А когда пожар случился, приехали пожарники тушить – воды не оказалось. – А куда же вода делась? – Так я же вам сказала: после работы плескались – всю израсходовали. – А кто же дал указание на расход воды? – Начальница наша, Курилова. – Так, так… А можно было бы, скажем, отвести людей на помывку сапог куда-нибудь в степь? Болота есть в степи? Кассирша внимательно посмотрела на Косяка и согласно улыбнулась. – Сколько хочешь. – Понятно. Значит, товарищ Курилова проявила в этом вопросе недомыслие? Вы согласны? – Конечно, согласна! – с радостью подхватила она, догадываясь, куда клонит Косяк. – Хорошо, так и запишем. Он вдруг подался к Верке и быстро спросил: – А за что вас отстранила Курилова от работы? – Билет незаконно приказывала выписать. А я отказалась, – с достоинством отвечала кассирша. – Тогда она сама выписала. А ей за это начет сделали. Да уж если говорить начистоту, беззаконие здесь на каждом шагу. – Она наконец поняла, что от нее требуется, и разошлась. – Здесь все держится на сделках. Курилова держит на работе сторожем бывшего начальника станции, а деньги выплачивает его дочери, потому что ему не положено, он полный пенсионер. А возле главного пути совхозные построили незаконно склад. У них документов на разрешение постройки нет. Я все знаю! Бывшего начальника они за это угостили водкой, а Курилова с ихним десятником-строителем вроде за жениха с невестой. Он ей и столбы поставил, уж наверно за что-нибудь, не задаром же. А я честный человек, я скрывать ничего не стану. Косяк быстро записывал и согласно кивал головой. – Интересно очень… Спасибо вам, спасибо, – сказал он, потирая руки. – А не смогли бы вы пригласить ко мне того строителя из совхоза? Ну, скажем, после работы. – Отчего ж нельзя? Приглашу. Он придет. – Верка, довольная и радостная, встала из-за стола. – Курилова замуж думает за него выйти! Но по секрету вам скажу ничего у нее не выйдет. Да! Она тут во время пожара такую истерику закатила. Обзывала всех, и его тоже, с кулаками лезла. Так неинтеллигентно! Он с той поры на глаза ей не попадается. Я все знаю, все… – Так, так, – кивал головой Косяк, любезно провожая свою посетительницу до двери. Он вызывал к себе и Крахмалюка, и Шилохвостова, и Кузьмича – всех, и даже глухую Полю. Но неожиданно для себя он не встретил со стороны этих людей активной поддержки своего расследования; они либо отвечали нехотя, одними и теми же фразами: «Нет, не видал…», или – «Чего не знаю, того не могу сказать…», либо вовсе отмалчивались. А Кузьмич даже стал доказывать; что вокзальный барак загорелся от проходящего поезда – искры вылетели из паровозной трубы и попали на крышу; крыша-то ветхая, на ней не щепа – солома, ну и загорелось, стало быть. Чего же тут винить Курилову? Да и барак ветхий, отстоял свое… Грош ему цена. Косяк сделал Кузьмичу строгое внушение за то, что тот безответственно относится к государственному имуществу, и, выпроваживая его, подумал: «Уже успела обработать своих подчиненных». Потом он вызвал Саню. Он нарочно разложил по столу исписанные листки и, встречая Саню, сказал: – Ну вот, товарищ Курилова, в основном картина ясна. Скажем прямо – трудовая дисциплина на станции хромает. А там, где нет дисциплины, там чепе неизбежно. – Он сделал внушительную паузу и с особенной ласковостью добавил: – Да и вы, надо сказать, подразложились. – А что, пахнет? – хрипло спросила Саня. – Вы напрасно идете на обострение, – не повышая голоса, заметил Косяк. – Вы еще молоды, впереди у вас большая жизнь, и не надо затруднять… – Оставьте мою молодость в покое, – прервала его Саня. – А облегчений я от вас не жду… – Напрасно вы начинаете со мной разговор в таком тоне. – А нам и не о чем с вами говорить: у вас ведь все уже записано, согласно показаний… Вы, не говоря со мной, уже определили, что я разложилась. – Ну что ж, товарищ Курилова, в таком случае разрешите уточнить некоторые факты? – Пожалуйста, спрашивайте. – Воду из цистерны вы разрешили расходовать? – Я. – Пиво было привезено по вашему заказу? – По моему. – Так. Во время пожара отсутствовали? – Да. – Не скажете ли, где были? – А что, вам еще не успели сказать? – Товарищ Курилова! – Не кричите, я вас не боюсь. На танцах я была. Запишите себе, если еще не записали. И кончайте допрос; вы не следователь, а я не подсудимая. Косяк встал. – Хорошо. Покажите мне разрешение на постройку склада возле главной колеи. – У меня нет такого разрешения. – Кто же построил этот склад? – Совхозные строители. – А столбы вам выдали тоже они? – Что вы имеете в виду? – Ничего особенного. Просто хочу выяснить, кто же все-таки разрешил строительство склада у главной колеи. – Разрешение было дано устно бывшему начальнику станции. – Вы так полагаете? – Косяк вышел на порог и позвал поджидавшего неподалеку Сергункова. Тот вошел, тяжело ступая по скрипучим половицам, и, шумно выдохнув, сел возле стола, не глядя на Саню. – Вы работаете, товарищ Сергунков? – Нет, я на пенсии, – ответил тот, не поднимая головы. – А кто же у вас является сторожем? – спросил Косяк Саню. – Числится его дочь, а работает он, – ответила Саня. – С вашего согласия? – Да. – Понятно. Сергунков мотнул головой, видимо желая что-то сказать, но на него не обратили внимания, и он опять тяжело вздохнул. Вошла без стука Верка и, смерив уничтожающим взглядом Саню, сказала Косяку звонко, с какой-то внутренней радостью: – Казачков из совхоза приехал. Позвать? – Да, да, пожалуйста. Верка ушла. – Остается выяснить одно обстоятельство. – С меня достаточно. – Саня встала и направилась к выходу, но в этот момент отворилась дверь и на пороге появился Валерий. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и прошел мимо Сани так, словно ее здесь не было. «Ах, вот как!» – Саня резко сунула руки в карманы и повернулась к столу, туда, где теперь стоял Валерий, готовая схватиться с ним, как в драке, лицом к лицу. Поздоровавшись, Косяк сухо спросил: – У вас есть разрешение на постройку склада возле колеи? – Нет, – весело отвечал Валерий, – но я строил по разрешению обоих начальников станции. – Значит, нынешний начальник станции знал, что документации на отчуждение территории под склад у вас нет? – спросил Косяк, удовлетворенно улыбаясь. – Разумеется, знал, – уверенно отвечал Валерий. – У нас здесь, так сказать, взаимопомощь… Я в долгу не остался. Кровь бросилась Сане в лицо, пудовым молотом ударило в виски, зазвенело в ушах… – Подлец! – тяжело произнесла она и вышла, не закрыв за собой дверь. За ней выбежал и Сергунков. – Дочка, дочка! – кричал он за ее спиной. – Прости меня, прости окаянного!.. – Уйдите, Николай Петрович! Уйдите от греха!.. – устало и хрипло ответила Саня. – Как же это все свелось-то? Дочка! Эх! – он остановился и, с минуту потоптавшись на месте, крикнул: – Ну я ж ее! – и бросился домой. Семья Сергункова в это время в полном сборе пила за кухонным столом чай. Он вырос на пороге, как разъяренный бык, огромный, черный от заслоненного света, тяжело пыхтевший. – Ты что сопишь, ай воз на тебе везли? – спросила невозмутимая Степанида. Она сидела с угла и громко отхлебывала чай с блюдечка. – А ты и впрягла бы… Лишь бы тебе на двор привез… – Он тучей надвигался на жену, и голос его, полный затаенной угрозы, все нарастал: – Тебе все мало! Моей крови мало! За других принялась. Курилову на беззаконие подбила! – Ты что, белены объелся? Молчать! – грозным басом рявкнула Степанида. – Нет, хватит, отмолчался! – Сергунков с маху треснул кулаком по столу перед самым носом Степаниды. Пыхнул, словно от испуга, самовар, загремела посуда, заголосили девчата. Но Степанида быстро выхватила из-под себя табуретку и ловко ударила ею по загорбку Сергункова. Он было бросился за ней, но раздался такой силы рев застольных, что Сергунков оторопел и отступил. – Ах, так! Все против меня, все… Ну хорошо!.. Он убежал в соседнюю комнату, снял с себя ремень, быстро встал на табуретку, привязал его за крюк в потолке для зыбки, сделал петлю, захлопнул ногой дверь и торжественно крикнул: – Будь ты проклята, кровопийца! Затем он услышал, что к двери бежали, с грохотом оттолкнул табуретку и только в это мгновение сообразил, что дверь замкнулась на английский замок и что ключ был с этой стороны. – Спаса-а!.. – закричал он, захрипел и забился в конвульсиях, повиснув в петле. Зять несколькими ударами выбил дверь, схватил поперек живота задыхающегося Сергункова и, напрягшись, приподнял его. Степанида, побледневшая как полотно, всхлипывая, точно от ожога, бегала вокруг и все приговаривала: – Ой, батюшки! Да что же такое деется, отцы родные! Головушка моя горькая… – Ремень, ремень режьте! – кричал на нее зять, красный от натуги. Наконец обрезали ремень, положили притихшего Сергункова на кровать. Он стал медленно розоветь, открыл глаза. Степанида сидела возле него и все еще плакала: – Да что ж это ты учинил-то, отец? Нешто я тебе лиходейка какая… Ведь для семьи стараюсь. – Ладно уж, будет, надоело, – равнодушно произнес зять и, посмотрев на руку, с досадой заметил: – Часы вот разбил… Ишь как циферблат раскурочил. Здорово брыкался! – Он с минуту послушал часы. – Стоят. Придется в город везти в починку. Вот жалость… |
||
|