Болотников СергейСнег за окном

Сергей Болотников

Снег за окном

Снег, снег за окном. Мягкий, пушистый и одновременно колкий, жесткий. Снег метет, снег падает, он заваливает окна, оседает толстым, мертвым слоем на подоконнике. Плохо видно, но вся улица тоже в снегу, он танцует в слабом умирающем свете уличных фонарей. Свет колеблется, играет, но не в силах охватить улицу, он уже не может отхватить свой кусок мостовой у тьмы. Он слаб, потому что на него нашлась большая управа, чем ночь. На улицу приходит рассвет. Слабый, зимний, красноватый, он прогоняет тьму и приглушает фонари. Фонари это знают. Они не сопротивляются и скоро погаснут. Их ночь прошла. Но она настанет вновь. Сероватый свет бьет в глаза, мешает уснуть, а с улицы несется надрывный гул сотен машин. Рев, гудки, скрежет шин по льдистой мостовой. Город. И его проклятье. Там, на улице, машины несутся вперед. Вялые сонные водители за рулем. Они плохо видят, ведь стекла машин заморожены. Но они несутся, и ноги у них давят на газ, и если они собьют кого-нибудь на мостовой, то это не их вина. Это вина города. И снега. Кручусь в постели, отчаянно пинаю ногами скомканное одеяло. Неприятная, потная ткань, одеяло выбивается из простыни липким ворсистым языком, щекочет ноги, неприятно. Поверх одеяла еще одно, что сползло на бок и свешивается с кровати. Тяжелое, оно тянет вниз и остальное. Еще раз поворачиваюсь, засовываю руку под подушку. Так удобнее. Пусть под подушкой всего лишь голый, полосатый матрас со странными желтоватыми пятнами, да и простыня сползла, все равно так удобней. Спать. Тяжелый утренний сон, в который проваливаешься, как в яму. В черную, глубокую, и ты останешься в ней надолго, может, до двенадцати, а может, до трех. Иногда кажется, что кровать - это большая, налитая чернью губка, в которую погружаются все твои сны. И чем больше ты спишь, тем сильнее она наполняется. Сны падают сквозь кровать, кошмарные и добрые, серые и цветные. Пусть говорят, что цветные сны снятся только сумасшедшим. Я знаю - это не так. А кровать впитывает их, принимает в себя, затем потихоньку испаряет, поднимает вверх серыми удушливыми испарениями. И стоит теперь на нее лечь, как тебя тут же начинает клонить в сон. Тяжелый и серый, от которого трудно проснуться, даже если в глаза бьет светлое майское утро. Наверное, это зима виновата. Или этот снег, серый и пустой, что скрывает всю грязь и мерзость, накопившуюся за лето. Снег играет в прятки, не дает увидеть истину нашего мира. Снег пуст. Он Пустота. Жарко. Открыть ли форточку? Впрочем нет, шум машин прорвется сюда, заметается над потолком с трещиной в штукатурке. Он вонзится в уши, поднимет, уничтожит сон. Лучше уж терпеть. Все равно надо вставать. Маленький красный будильник на полке. Почему он так стрекочет? Почему не был слышен этой ночью? Почему? Стук, стук, стук - мерный механический ритм. Будильник неутомим, у него есть цель. Он отсчитывает минуты приходящего дня. И ему наплевать, что его стук отзывается тяжелыми ударами глубоко в мозгу. Надо вставать. Надо вставать и идти в новый день, пусть он будет таким серым, холодным и равнодушным. Зима всегда равнодушна и холодна. Пинаю простыню и ощущаю, как выбивается поролон из матраса. Нет, уже не уснуть, это маленькое красное чудище решило все-таки меня поднять. Стук, стук, стук. Невозможно терпеть. На улице кто-то орет. Разносится мат, который с трудом пробивает оцепенелую утреннюю тишину. Все, сна больше нет. Он еще придет, попозже. Чуть-чуть. Отпихиваю одеяло и осторожно сажусь на краю кровати. В глазах плавает сероватый дымок сна. Сквозь него различаю себя. Утро, очередное хмурое утро. Пустое. Странное ощущение. Кажется, голова подвешена отдельно от тела на длинных серебристых нитях. Я вижу себя, но это не тело поддерживает рассудок. Сознание предпочитает плавать в стороне или в глубине, как вам угодно. Снег идет на улице. Снег и тут, в сероватой дымке. Вижу, как ноги самостоятельно ищут тапочки. Странно, я им этого не приказывал. Пусть, так надо. Пол холодный и деревянный, можно засадить занозу, если пройдешь голыми пятками. Шлепанцы клетчатые, но внутри гладкие, кожаные. Жаль, хотелось бы немного уюта в это серое утро. Осторожно сжимаю голову руками и окидываю взглядом пространство. Маленькая комнатушка. Крохотная, и дышать в ней нечем. Обилие мебели, потекшие желтоватые обои на стенах и доски, торчащие из-за каждого шкафа. Это реальность. В ней я живу, и ничего не изменить. Но почему все так мерзко и чуждо с утра? Возле кровати ковер. Коричнево-серый, и некая птица на нем падает. То есть, возможно, она должна взлетать или делать воздушный пируэт, но мне всегда кажется одно: птица падает. Падает безостановочно, в бездонную серую пропасть, может быть, заполненную колкими ледяными крупинками. Стол. Компьютер в углу. Сейчас он выглядит грязным и потертым. Его не хочется касаться. Он напоминает пустые бутылки на столе, что остались после вчерашнего празднества, потерявшие привлекательность, от одного вида которых тянет на рвоту. Сижу на кровати и пялюсь мутным взором в глубину квартиры. Вспоминаю сегодняшний сон, утренний, приснившийся перед самым рассветом. Во сне белые-белые улицы. Сверху падает снег и окружающие дома мутны, нерезки. Они темны и холодны, и ни одно световое окошко не прерывает поверхность черного монолита. Стреляют собак. Я слышу резкие залпы ружей и испуганный, агонизирующий вой попавших под дробь дворняг. Псы сразу не умирают, горе-охотники не могут точно попасть. Собаки лают, воют, и их истеричные вопли эхом возносятся к крышам домов. Во сне я выглядываю в окно. Там белый снег, искрящийся под яркими лучами фонарей. Во сне они ярки, как маленькие солнца. Синие и беспощадные. На белую искрящуюся пустоту выскакивает одинокая собака, и я понимаю, что она осталась одна. Ее морда в крови, а глаза безумно сверкают. Она останавливается посреди улицы и издает тоскливый надрывный вой. Последний тихо умирает наверху, в кружащейся тьме. И никто не отзывается, никто. Только одинокий вопль оставшейся без собратьев собаки. Так и мы периодически кричим, только можем позволить себе кричать беззвучно. Я отхожу от окна. Я боюсь, знаю, что сейчас произойдет, не хочу это видеть. Выстрел. И тишина. Может быть, пустота, а затем грубый отрывистый смех. Лающие звуки, прыгающие по стенам. Я понимаю, что они собираются делать, они убили всех псов, а теперь хотят стрелять по окнам. Я знаю это и боюсь, боюсь, что стекло сейчас разобьется. С тем и просыпаюсь. Сейчас, сидя на краю скрипучей, шаткой постели, помню лишь черного пса, медленно кружащего по ослепительной белизне. Странно. Что это может значить? Но надо вставать и идти, срочно приказать телу двигаться. Что же было вчера? Все то же самое. Нет, никаких попоек, я просто читал до трех ночи. Совсем не хотел спать, наоборот, ближе к ночи я становлюсь активней. Я - ночное существо. Вот почему так мучительны серые утра. Встаю, это удается легко, даже удивительно. Действительно, мне казалось, что тело сковано тонким слоем ледовой корочки. Почему? Ведь на самом деле этого нет. Есть лишь серый рассвет и снег за окном. В два шага пересекаю комнатушку и выхожу в большую прихожую. Здесь пахнет сыростью. Куда сначала: в ванную или на кухню? Риторический вопрос. Я не хочу есть, но мне сейчас нужна вода. Ковыляю на кухню. Она маленькая, из одних острых углов. Холодная, вон и форточка болтается, постукивает о стекло. Стук, стук, как будильник. У форточки тоже есть цель. Беру со стола бутылку с темной, выдохшейся газировкой. Делаю глоток, два, горло обжигает, и я давлюсь этой кислятиной. Во рту, наконец, начинает ощущаться вкус, он кислый, резкий и отдает тухлятиной. Смотрю на жидкость в бутылке. Почему-то похоже на кровь, но я знаю, что это всего лишь вода, лишенная газа. Запиваю все это заваркой. Так-то лучше. Есть, конечно, не буду, не до еды сейчас, да и не могу я по утрам есть. Еда не жуется. Хочется рукой подвигать челюсть для улучшения процесса. Иду в спальню, натягиваю одежду, а затем неторопливо бреду в ванную. На пути меня все равно заносит, и я ударяюсь в шкаф. Ничего, это зима. В ванной останавливаюсь перед зеркалом, но не смотрю. Набираю горсть пахнущей ржавчиной воды и осторожно ополаскиваю лицо. На зубную щетку смотрю с отвращением. Холодно, и почему-то щетка кажется мне аналогом половой тряпки. Гадко. Поднимаю глаза и смотрю на себя. Ничего нового, меня не беспокоит мой внешний вид. Только вот глаза, красные, отекшие, с мелкими прожилками в уголках. Странный взгляд. Интересно, как я смотрюсь со стороны? Плевать. Выхожу из ванной и в коридоре начинаю одеваться. Надо идти. И пусть за окном пустота, я должен кое-как доползти до института. Дальше легче. Натягивая одежду, вбиваю ноги в ботинки, тяжеленные, зимние. Твердые персональные гробики для ног, как их кто-то обозвал. Не помню кто, но я понимаю его. Тяжелый тулуп, что прямо сгибаюсь под ним. Рукавицы на руки. Я готов. Пакет, еще один внутри, краска на полиэтилене ободралась и являет миру причудливую головоломку цветных кусочков. Так и мир наш, он обшарпан, краска с него сыплется и исчезает в пустоте. И остается лишь снег. Выхожу на площадку и хлопаю дверью, все, она заперта. В это хмурое утро я вряд ли попаду в замок ключом. Спускаюсь вниз, оглядывая серые стены. На них мат, рисунки, все привычно, черные маркерные линии сливаются, плавятся в глазах. Не до них сейчас. Толкаю дверь и выхожу. Я на воле, или в клетке побольше, это уж кто как считает. Падает серый безликий снег. Он пушистый, крупный, его много. Много и народа на улице, такого же безликого. Серые тени, вот кто они. Серые тени бегут мимо, мимоходом скользят по тебе глазами, растворяются. Это не люди. Это прохожие. Когда-нибудь придут домой, скинут тяжелую зимнюю одежду. Может, тогда они обретут личность, станут сами собой. Но пока они безлики и уподобляются снегу. Иду по улице, ловлю снежинки на рукавицу. Снег сегодня сухой и не лепится. Впрочем под колесами машин он все равно стаивает, обращается в липкую грязную кашу. Она будет липнуть к колесам, пытаться тормозить машины, кажется гадкой и норовит обрызгать проходящего пешехода. Что ж, она имеет на это право, ведь каше уже никогда не стать вольной снежинкой. Она не равнодушна, она мерзка. Иду дальше, прохожие словно расступаются, сплошной поток масок, безликих лиц. Идется почему-то тяжело, все время спотыкаюсь о снег. Да и на тротуаре та же каша, только здесь она хватает за ноги. Перебегаю дорогу перед самым носом автомобиля. Иногда думаю, что будет, если я неожиданно споткнусь? Если упаду под непрерывный железный поток машин. Не думать об этом, я всегда перехожу осторожно. Это новая улица, она такая же серая, но у нее есть отличие. На столбе, справа от дороги, висит табличка: "Москва". Столица. Табличка указывает в глухую бетонную стену. Это смешно и глупо. Москва рядом? Нет. Москва далеко. Прохожу площадь, глядя себе под ноги. Люди спешат, они почти бегут, спотыкаясь на снежных завалах, и даже снег здесь другой. Он больше не падает лениво и спокойно. Он носится, рвется и бьет в лицо колючим кулаком. Но ничего, осталось недолго. За площадью парк с голыми деревьями, здесь неподалеку всегда парит канализация. Мерзкий запах, но он придает черно-белой улице хоть какую-то реальность. Улыбаюсь, бреду вперед и бессильно волоку пакет с тетрадями. Толстые, в зеленой коже фолианты. Бред, я не собираюсь столько писать. Скорее всего, из них я буду дергать листы по надобности. Серое небо сверху. Снег и лед под ногами. И холодно. Почему же так холодно? Впрочем я знаю: холодно бывает и летом. Замечаю старый разбитый "Москвич", стоящий возле приземистой девятиэтажки. Сколько стоит здесь эта машина, ободранная и помятая, снег на ней скопился полуметровым слоем. Лишь фара, как больной измученный глаз, пялится на проходящих. Он хотел бы ездить, но с колесами, вмерзшими в лед, это невозможно. Прихожу в институт. Крупное каменное здание, какое-то квадратное. Осторожно толкаю тяжелые стеклянные двери. Если толкнуть сильно , дверь может вернуться и сильно ударить. Может быть, даже убить. В вестибюле тоже холодно, и статуя Ломоносова слепо пялится на меня. Больше в помещении никого, странно. Почему так? Бреду к расписанию, надо узнать, что у нас сейчас. Гардеробщица хмуро косится, интересно, за кого она меня принимает? Небось, за наркаша какого? А что, вид у меня подходящий и даже движения замедленные. Только это не то. Просто сегодня все утро идет снег. Строчки расписания расплываются перед глазами. Бабка сзади прожигает спину огненным взглядом. Прямо ненавидит, за что только? Почему люди такие? Пустота. Белая пустота. Вот что я вижу в расписании. Мучительно сосредотачиваюсь, всматриваюсь. Но пустота не исчезает. Нет ничего, сегодня первые две строчки пусты. Первая и вторая пара. Нет у меня никаких занятий вплоть до двенадцати. Тупо смотрю в расписание. Иногда строчки видны кристально ясно, иногда все закрывает туман. Зачем я шел? Или все это было напрасно? Расписание черно-белое, бесстрастное, а в центре - пустота. Вот так, серая пустота. Утром и вечером. И завтра, и вчера - пустота. Ничего сегодня нет, мог бы поспать гораздо дольше и шум бы не помешал. Пожимаю плечами, мучительно хочется пить. И снова холодно. Бреду прочь, домой, пусть там пыльно, но тепло. Почему-то испытываю ощущение сродни отчаянию. Почему? Почему? - вот главный вопрос. Но ему не пробиться сквозь снег. Ничему не пробиться? Прихожу домой. Идти сюда всегда мучительно. Ты хочешь добраться до дома скорей, перебираешь ногами, но на самом деле двигаешься как вялая осенняя муха, и движения твои гасит снеговая каша. Дома. Снимаю тулуп и с облегчением скидываю ботинки. Каркасы, они натирали мне левую ногу долго и упорно и, возможно, добились своего, теперь там будет мозоль. Неважно, я знаю, что мне теперь нужно. Подползаю к компьютеру, бухаюсь на стул. Нет, теперь компьютер не выглядит гадким. Наоборот, он белый, теплый, он друг. За ним хорошо. Щелкаю выключателем, и тихое гудение вентилятора сразу наполняет душу покоем. Как просто, тихий гул, и скоро комнатушку заполнит теплый воздух. Вздыхаю. У меня есть противоядие от серых будней. Втыкаюсь в Виндоус, а затем в маленькое черное окошко логина. Пальцы елозят мышкой, а мозг отдыхает. Модем надрывно хрипит, посылая частичку меня в далекие дали. Они не серые, цветные. Мне нужно поговорить, все рано с кем и все равно о чем, любая тема прогонит серую, липкую, как сны в матрасе, тоску. И, может быть, я смогу не заснуть. Втыкаюсь в чат. Странно, ну тут сегодня только кто-то один. Его имя странно. Присматриваюсь: "0". Просто ноль. Зеро. Вхожу сам, пальцы прыгают и выбивают на клавиатуре нервную дробь. - Привет, 0. Что за странный никнейм? В ответе нет приветствия. Фраза: - Обычный. Ноль серый, у него нет цвета. Я фиолетовый, всегда любил подобные цвета. - Может, это аббревиатура? - спрашиваю. - Нет, это ноль, зеро, пустота. - Пустота? - Да, пустота. Что ты знаешь о ней? - В ней ничего нет, - печатаю я, и рука на секунду зависает над enterом. - Не всегда, - говорит ноль, - иногда бывает так, что в пустоте что-то есть. - Что же может быть? - Ну, например, снег, - бесстрастные точки на экране, кто стоит за ними? Я бессильно смотрю в экран. Пустота? Что же сегодня за день? - А еще? - печатаю я. Руки бегают сами по себе, я лишь наблюдаю. - А еще люди, город, ржавые машины. Еще это шумная площадь и умирающий на белом снегу пес. Пустота - это несбывшиеся надежды, серый, плоский мир за окном. - Я понимаю, пустота бывает везде. Есть она и в душе. Но откуда это знаешь ты? - Я знаю, - чуть печально отвечает зеро, - потому что я и есть ничто. - Но ты же пишешь. Вот эти строчки на экране, разве не так? - Да, строчки, это видимая часть пустоты. А за ними ничего нет. - Но как ты можешь доказать? Как? - А ты проверь, - говорит ничто и исчезает. Я тихо сижу на стуле, гудит компьютер и соединение вот-вот оборвется. Связь плохая. Что я забыл еще сделать в это серое утро? Ах, да, я протягиваю руку, и она погружается в монитор. А затем падаю лицом в экран. Я знаю, что не ударюсь. А за стеклом и правда, одна ПУС-ТО-ТА.