"Голос скрипки" - читать интересную книгу автора (Камиллери Андреа)

Глава 15

- Что могло быть настолько важным? - снова спросил себя комиссар, простившись с приятельницей. Если речь шла не о любви или сексе, а по мнению Анны, это совершенно исключено, оставались только деньги. Микела, занимаясь строительством виллы, вертела деньгами, и немалыми. Может, здесь собака зарыта? Однако это предположение сразу показалось ему несостоятельным. Но все равно надо его проверить.

- Анна? Это Сальво.

- Ты освободился? Можешь приехать?

Она явно обрадовалась, и комиссар не захотел ее разочаровывать:

- Возможно.

- Приезжай, когда захочешь.

- Договорились. Я хотел спросить у тебя одну вещь. Ты не знаешь, Микела открывала в Вигате текущий счет?

- Да, так ей было удобнее расплачиваться. В Народном банке. А сколько там денег, не знаю.

Слишком поздно, чтобы ехать в банк. Он вытащил из ящика стола все бумаги, которые нашел в номере «Джолли», выбрал только толстую пачку счетов и тетрадку с итоговыми расчетами: еженедельник и другие документы засунул обратно в ящик. Да, тяжелое занятие, скучное и почти наверняка абсолютно бесполезное. К тому же с цифрами он был не в ладу.

Внимательно просмотрел все счета. Насколько можно судить вот так, на первый взгляд, никаких раздутых сумм не было, указанные цены соответствовали рыночным, а в ряде случаев даже были ниже: очевидно, Микела умела поторговаться и на чем-то сэкономить. Все впустую, бесполезный труд, как он и предполагал. Случайно он обратил внимание на несоответствие между суммой одного счета и итоговой записью, которую Микела сделала в своей тетрадке: здесь счет увеличился на пять миллионов. Разве могла Микела, такая точная и аккуратная, допустить подобную грубую ошибку? Проявив завидное терпение, пересчитал все сначала. В конце концов пришел к выводу, что разница между реально потраченными деньгами и суммами, указанными в тетрадке, составляла сто пятнадцать миллионов.

Значит, о случайной ошибке и речи быть не может, но в таком случае все это теряет всякий смысл, получается, Микела воровала сама у себя. А что, если…

- Алло, доктор Ликальци? Это комиссар Монтальбано. Извините, что беспокою вас дома после рабочего дня.

- Да-да. День был трудный.

- Я бы хотел кое-что узнать об отношениях… словом, спрошу напрямик: у вас с женой был общий счет?

- Комиссар, а вас разве не…

- Отстранили от расследования? Да, но потом дело вернули мне.

- Нет, у нас не было общего счета. У Микелы был свой, у меня свой.

- У синьоры не было собственного дохода, не так ли?

- Не было. Мы делали так: каждые полгода я перечислял со своего счета на счет жены некоторую сумму. Если были дополнительные расходы, она мне об этом говорила, и я принимал необходимые меры.

- Понятно. Она вам показывала когда-нибудь счета на строительство виллы?

- Нет, и потом меня это не интересовало. В любом случае она постоянно вела в тетрадке запись расходов. Иногда просила посмотреть.

- Доктор, я вас благодарю, и…

- Вы приняли меры?

Какие меры он должен был принять? Монтальбано растерялся.

- Я имею в виду «твинго», - подсказал доктор.

- Ах да, конечно.

По телефону врать было легко. Они попрощались, назначив встречу на пятницу утром, в день похорон.

Теперь все приобрело смысл. Синьора Ликальци удерживала часть денег, которые брала у мужа на виллу.

Впоследствии, уничтожив счета (останься Микела жива, она, безусловно, позаботилась бы об этом), она сохранила бы только тетрадку с записями. Сто пятнадцать миллионов оказались бы неучтенными, и синьора могла располагать ими по своему усмотрению.

Но зачем ей понадобились эти деньги? Ее шантажировали? Если да, то что скрывала Микела Ликальци?

На следующее утро, когда он уже собирался сесть в машину и ехать на работу, зазвонил телефон. Решил было не отвечать: телефонный звонок домой в это время мог быть только из комиссариата и означать еще одну головную боль.

Но победила та несомненная власть, которую имеет над людьми телефон.

- Сальво?

Он сразу узнал голос Ливии и почувствовал, как ноги становятся ватными.

- Ливия! Наконец-то! Ты где?

- В Монтелузе.

Что она делает в Монтелузе? Когда приехала?

- Я приеду за тобой. Ты на вокзале?

- Нет. Если ты меня подождешь, самое большее через полчаса я буду в Маринелле.

- Я подожду.

В чем дело? Что, черт возьми, происходит? Он позвонил в комиссариат:

- Не звоните пока мне домой.

За полчаса он выпил четыре чашки кофе. Опять поставил неаполитанскую кофеварку на газ. Потом услышал шум подъехавшей машины. Должно быть, такси Ливии. Открыл дверь. Но это было не такси, а машина Мими Ауджелло. Ливия вышла, автомобиль развернулся и уехал.

Монтальбано начал догадываться о происходящем.

Неухоженная, плохо причесанная, с кругами под опухшими от слез глазами. Но когда она успела так похудеть? Просто воробышек облезлый. Монтальбано почувствовал, как нежность и жалость переполняют его.

- Заходи, - он взял ее за руку, повел в дом, усадил в столовой. Увидел, что она дрожит.

- Тебе холодно.

- Да.

Пошел в спальню за пиджаком, вернулся, накрыл ей плечи.

- Хочешь кофе?

- Да.

Кофе как раз был готов, только очень горячий. Ливия даже не почувствовала, выпила залпом.

Ливия захотела устроиться на веранде. День был до того спокойный, что казался нереальным: воздух неподвижный, море едва плещется. Ливия долго молча смотрела на море, потом положила голову Сальво на плечо и заплакала, тихо, не всхлипывая. Слезы капали на столик. Монтальбано взял ее безжизненную руку. Ему безумно хотелось курить, но он крепился.

- Я ездила навестить Франсуа, - неожиданно произнесла Ливия.

- Я так и подумал.

- Я решила не предупреждать Франку. Села в самолет, потом в такси и явилась без предупреждения. Франсуа, как только увидел меня, бросился обнимать. Он в самом деле был мне рад. И я была счастлива, когда обнимала его, и страшно злилась на Франку и ее мужа, а больше всех на тебя. Я себя убедила, что все так и есть, как я подозревала: вы сговорились отнять у меня Франсуа. Ну и накинулась на них с оскорблениями. Вдруг, пока они пытались меня успокоить, я вижу, что Франсуа куда-то исчез. Я думала, они его спрятали, заперли на ключ, и стала кричать. Так громко, что все сбежались, дети Франки, Альдо, трое работников. Все спрашивали друг друга, не видел ли кто Франсуа. Забеспокоились, пошли искать его за воротами; я осталась одна, сижу рыдаю. Потом вдруг слышу его голосок: «Ливия, я здесь». Это был он. Спрятался где-то в доме, а все ищут его на улице. Вот чертенок! Хитрый, смышленый.

Она опять расплакалась, слишком долго сдерживала слезы.

- Отдохни. Пойди приляг. Потом расскажешь, - сказал Монтальбано, ему тяжело давались страдания Ливии. Хотелось ее обнять. Но он чувствовал, что делать этого не стоило.

- Мне нужно ехать, - сказала Ливия. - Самолет вылетает из Палермо в 14.00.

- Я тебя провожу.

- Нет, я уже договорилась с Мими. Через час он за мной заедет.

«Пусть только Мими явится на работу, - подумал комиссар, - тут-то я ему и всыплю по первое число».

- Это он убедил меня повидаться с тобой, я хотела уехать еще вчера.

Теперь, того и гляди, окажется, что он еще и благодарить Мими должен.

- Ты не хотела меня видеть?

- Постарайся понять, Сальво. Мне нужно побыть одной, собраться с мыслями, найти какое-то решение. Для меня это был кошмар.

Комиссару не терпелось услышать окончание истории.

- Ну, а потом что было?

- Как только я увидела, что он входит в комнату, инстинктивно бросилась к нему. А он увернулся.

Монтальбано представил всю сцену, подобную той, которую пережил сам несколько дней назад.

- Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я тебя люблю, но не уеду отсюда, не брошу своих братьев». Я так и окаменела, застыла на месте. Потом он говорит: «Если ты увезешь меня, я по правде убегу, и ты меня никогда не найдешь». И выбежал на улицу с криком: «Я здесь, я здесь». У меня, кажется, голова закружилась. Когда очнулась, лежала уже на кровати, Франка стояла рядом. Боже мой, какими жестокими бывают дети!

«А то, что с ним хотели сделать, разве не жестоко?» - подумал Монтальбано.

- Я до того ослабела, что когда захотела подняться, снова потеряла сознание. Франка меня не отпустила, вызвала врача, постоянно находилась рядом. Я заночевала у них. Заночевала! Всю ночь просидела на стуле, глядя в окно. На следующий день утром приехал Мими. Его вызвала сестра. Мими сделал для меня больше, чем брат. Он сделал так, чтобы я не встречалась при отъезде с Франсуа, он увез меня, показал пол Сицилии. Убедил приехать сюда хотя бы на час. «Вы должны поговорить, объясниться», - сказал он мне. Вчера вечером мы приехали в Монтелузу, он отвез меня в гостиницу «Делла Балле». Сегодня утром заехал за мной, чтобы привезти сюда, к тебе. Мой чемодан у него в машине.

- Думаю, нам не стоит объясняться из-за Франсуа, - сказал Монтальбано.

Объясняться бы стоило, если бы Ливия признала свою ошибку и нашла слова, доказывающие, что она понимает его чувства. Неужели она думает, что он, Сальво, ничего не почувствовал, когда осознал, что Франсуа потерян для них навсегда? Ливия не подпускала его к себе, замкнулась в своей боли, не видела ничего, кроме собственного отчаяния. А он? Разве они не были всегда парой, чьи отношения основаны на любви, конечно и на сексе тоже, но прежде всего на взаимопонимании, которое иногда переходило в полное согласие, почти сообщничество? Но лишнее слово сейчас могло привести к полному разрыву. И Монтальбано проглотил обиду.

- Что теперь? - спросил он.

- Ты говоришь про… мальчика?

Она не решалась произнести имя Франсуа.

- Да.

- Я не стану возражать.

Вскочила, побежала к морю, тихо постанывая, как смертельно раненное животное. Потом не выдержала, бросилась лицом в песок. Монтальбано поднял ее на руки, отнес в дом, положил на кровать. Мокрым полотенцем осторожно стер песок с лица.

Когда услышал сигнал машины Мими Ауджелло, помог Ливии подняться, оправил платье. Она не сопротивлялась, оставалась абсолютно безучастной. Он обнял ее за талию, вывел из дома. Мими не вышел из машины. Знал, что сейчас опасно приближаться к начальнику: может что-нибудь откусить. Смотрел прямо перед собой, чтобы не встречаться с комиссаром взглядом. Прежде чем сесть в машину, Ливия слегка повернула голову и поцеловала Монтальбано в щеку. Комиссар вернулся в дом, пошел в ванную и прямо в одежде залез под душ, открыв воду на полную мощность. Проглотил две таблетки снотворного, которое никогда не принимал, запил стаканом виски и бросился на постель в ожидании неизбежного нокаута, который надолго отключил бы его от реальности.

Проснулся только в пять вечера, немного болела голова и подташнивало.

- Ауджелло у себя? - спросил он, входя в комиссариат.

Мими вошел в кабинет Монтальбано и предусмотрительно закрыл за собой дверь. Он выглядел тихим и покорным.

- Если собираешься орать по своему обыкновению, - сказал он, - давай лучше выйдем отсюда.

Комиссар поднялся с кресла, подошел вплотную, обхватил его сзади за шею.

- Мими, ты настоящий друг. Но я советую тебе убираться из этой комнаты сию же секунду. А то еще передумаю и, пожалуй, морду могу тебе набить.

- Доктор? Вас спрашивает синьора Клементина Вазиле Коццо. Соединить?

- А ты кто?

Невозможно, чтоб это был Катарелла.

- Как - кто? Я.

- Как тебя зовут, черт побери?

- Катарелла, синьор дохтур! Пирсонально собственной пирсоной!

Слава Богу! Скоропалительное выяснение личности, кажется, вернуло к жизни прежнего Катареллу вместо того, которого необратимо преобразовал компьютер.

- Комиссар! Да что такое? Мы разве поссорились?

- Синьора, поверьте, у меня были тяжелые дни…

- Прощаю, прощаю. Вы не могли бы ко мне заехать? Мне нужно вам кое-что показать.

- Сейчас?

- Сейчас.

Синьора Клементина предложила ему пройти в столовую, выключила телевизор.

- Смотрите. Вот программа завтрашнего концерта, которую маэстро Катальдо Барбера прислал мне только что.

Монтальбано взял из рук синьоры вырванный из тетрадки листок в клеточку. Поэтому она так срочно хотела его видеть?

Прочитал карандашную запись: «В пятницу в 9.30. Концерт в память Микелы Ликальци». Монтальбано подскочил. Маэстро Барбера знал убитую женщину?

- Я вас поэтому и пригласила, - сказала синьора Вазиле Коццо, прочтя вопрос у него в глазах.

Комиссар опять посмотрел на листок. Программа: Дж. Тартини, Вариации на тему гавота Корелли; И. С. Бах, Largo; Дж. Б. Виотти, из Концерта № 24 ми минор.

Вернул листок синьоре.

- Вы знали, что они были знакомы?

- Понятия не имела. Вот я и спрашиваю себя: как им это удалось, если иметь в виду, что маэстро никогда не выходит из дома? Как только я прочитала записку, поняла, что вас она заинтересует.

- А я поднимусь наверх и спрошу.

- Только время потеряете. Он вас не примет. Сейчас половина седьмого, в этот час он уже в постели.

- Что же он делает? Смотрит телевизор?

- А у него нет телевизора, и газет он не читает. Заснет, а в два ночи просыпается. Я у горничной как-то спросила, почему у маэстро такое странное расписание, а она мне, мол, я и сама не знаю. Но я, поразмыслив, нашла одно разумное объяснение.

- Какое же?

- Думаю, что таким образом маэстро как бы пропускает те часы, в которые обычно давал концерты. Во сне он о них забывает.

- Понимаю. Но мне обязательно нужно с ним переговорить.

- Можете попытаться завтра утром после концерта.

Наверху хлопнула дверь.

- Ну вот, - сказала синьора Вазиле Коццо, - горничная пошла домой.

Комиссар бросился было к входной двери.

- Предупреждаю, комиссар, это не совсем горничная, а скорее экономка, - уточнила синьора Клементина.

Монтальбано открыл дверь. Женщина лет шестидесяти, прилично одетая, спускалась с последних ступенек лестничного пролета. Поздоровалась с ним кивком головы.

- Синьора, я комиссар…

- Я знаю.

- Вы идете домой, и я не хочу, чтобы вы зря теряли время. Маэстро и синьора Ликальци были знакомы?

- Да. Уже два месяца. Синьора сама пожелала представиться маэстро. А он очень даже обрадовался. Ему красивые женщины нравятся. Они стали разговаривать, и так задушевно. Я приготовила для них кофе. Взяв чашки, они закрылись в кабинете, в том, из которого ничего не слышно.

- Со звукоизоляцией?

- Да-да. Чтоб соседям не мешать.

- Синьора приходила снова?

- Может быть, без меня.

- А когда вы бываете?

- Разве вы не видите? Вечером ухожу.

- Удовлетворите мое любопытство. Если у маэстро нет телевизора и он не читает газет, откуда он узнал об убийстве?

- Я ему сказала, так, между делом, сегодня после обеда. На улице видела объявление о завтрашней поминальной службе.

- И как отреагировал маэстро?

- Очень плохо. Попросил таблетки от сердца, прямо почернел весь. Ну уж и напугалась я! Желаете еще что-нибудь узнать?