"Праздничный костер Макеры" - читать интересную книгу автора (Моисеева Клара Моисеевна)

Прощай, Слоновья тропа!

Они шли долго. Путь был трудным. Когда покидали Кано, унося на голове корзины с провизией, подаренной им добрым красильщиком, небо было ясным, ничто не предвещало сухого, горячего ветра пустыни. Но только два дня семья Бахаго двигалась под ясным, безоблачным небом. На третий день еще на рассвете Бахаго не увидел солнца. Он терпеливо ждал. Он шел и смотрел в небо, но темное покрывало пыли все больше заслоняло его. А потом пыль стала клубиться и столбами поднималась вверх, сжигая на своем пути зеленые рощи и посевы. Нечем было дышать. Некуда было спрятаться.

– Беда! Харматтан![4] – сказал Бахаго. – Мы сделали что-то недозволенное, Мать Макеры. Духи предков недовольны нами. Посмотри, даже небо гневается!

Стараясь вспомнить все свои проступки за последний год, которые могли так рассердить добрых духов, Бахаго размышлял о том, что, может быть, они недовольны уходом семьи в Кано. Может быть, они подумали, что Бахаго навсегда бросил саванну д алтарь, где вся семья так старательно приносила жертвы? А может быть, умер старый Маваки и дух его жаждет синих тканей? Когда теперь он, Бахаго, попадет в свою саванну? Когда он увидит свою хижину? Когда положит на алтарь голову молоденькой антилопы?

Они шли долго, а харматтан будто преследовал их. Мать Макеры накинула на лицо своего единственного сына обрывок синей ткани, боясь, чтобы пыль не попала ему в глаза.

– Сынок, – сказала она ему, – я не знаю, когда мы найдём твоих братьев. Не заболей, сынок. Заверни голову. Побереги глаза. Пусть они будут зоркими, и пусть ясной будет твоя голова.

Они шли больше месяца. Они прошли несколько городов. Когда они очутились в городе Ифе, главном городе народности йоруба, Бахаго захотел возложить жертву на алтарь богов народа йоруба. От старого Маваки, старейшины племени, Бахаго слыхал, что вожди йоруба считают себя потомками бога. Он знал, что йоруба считают Ифе центром мира, потому что боги воздвигли его на земле, когда еще не было городов. Конечно, в другое время они бы осмотрели этот удивительный город, но сейчас Бахаго было всё безразлично. Единственное, что обрадовало его, когда они прибыли в Ифе, – это то, что Эдо было уже ближе. Человек хауса сказал ему, что остается несколько дней пути.

Теперь они шли еще быстрее. Они не позволяли себе и лишней минуты отдыха. Бахаго не пропускал ни одного проходящего каравана.

Как-то случилось, что они, присев у дороги на горячей земле, ели вяленые бананы. В это время мимо них промчались всадники. Мать Макеры схватила мужа за руку и закричала:

– Посмотри, Бахаго, знакомый человек! Белый человек из Кано. Ты помнишь мужчину со светлой бородой?

– В самом деле! – удивился кузнец. – Я его узнал. Но посмотри, за ним плетутся люди в цепях. Посмотри, молодые черные люди в цепях. А шествие замыкает рослый верблюд. Посмотри, на нем белый человек с плетью. Помнишь, Мать Макеры, ты говорила, что тебе понравилось лицо белого человека, оно показалось тебе благородным, а я сказал: «Лицо может быть благородно, а дела могут быть дурные».

– Дела их дурные! – прошептала Мать Макеры, смахивая слезы.

Настал день, когда семья Бахаго вошла в бронзовые ворота Эдо, великой столицы богатого царства. Как ни тревожно было на душе у Бахаго, город Эдо поразил его. Он был еще красивей и многолюдней Кано. Они увидели широкие улицы, обсаженные рядами пальм дворцы с башнями и превосходных бронзовых птиц на шпилях.

– Посмотри, какие громадные бронзовые птицы охраняют дворец! – воскликнул Макера. – Посмотри, отец, таких птиц мы никогда не видели.

– Молчи! – сказал отец. – Это духи, покровители царского рода. Да еще вот эта громадная медная змея охраняет дворец. Посмотри какая! Вот где умелые кузнецы и литейщики. Мне такого никогда не сделать!

– А может быть, сделаешь, – сказала Мать Макеры.

Она верила в искусные руки своего мужа. Ей казалось, что нет таких вещей, каких не смог бы сделать Бахаго из той горячей бронзы, которая плавилась в его маленькой печурке с вечным огнем.

– Вот какие копья у воинов. Посмотри, Макера, как разукрашены у них щиты. Неужели твои братья будут так же стоять здесь у ворот, с такими злыми лицами, безмолвные как статуи?

Они долго ходили вокруг дворцовых стен, украшенных медными барельефами, на которых можно было увидеть семью божественного обба, царских сановников, военачальников. Бахаго в изумлении рассматривал эти удивительные изображения.

– Подумать только! – воскликнул Бахаго. – Я и не знал, что можно сделать такое.

Каждый раз, когда Бахаго приближался к страже, охраняющей дворец, воины молча протягивали вперед копья, давая понять, что они готовы проткнуть тяжелым бронзовым копьем каждого, кто отважится подойти к воротам дворца. Однако надо было узнать, где помещается дом для охранников, где искать сыновей и здесь ли они.

Они шли по улицам, усаженным зелеными пальмами, и не знали, кто живет в этих домах, так красиво сделанных из плетеного тростника, из резного дерева. Бахаго с завистью заглядывал во дворы, окруженные резными колонками, где стояли каменные или глиняные алтари с большими головами предков. Он никогда прежде не видел таких больших голов. Духи предков в Слоновьей Тропе были намного скромней, и для них Бахаго вырезал совсем небольшие головы.

Перед домами нередко зеленели лужайки, на которых паслись овцы и козы. Возле одной из них Макера остановился и с завистью смотрел на мальчугана, который играл с белой козочкой. Все очень устали, но они не позволяли себе отдохнуть, пока им не встретится хоть один человек из людей хауса, который хоть что-нибудь им объяснит.

– Пойдем на базар, Бахаго, – предложила Мать Макеры. – Там мы скорее найдем человека из людей хауса. Не зная языка ибо, мы долго будем бродить без толку, не сумеем поговорить, ничего не узнаем.

Они двигались по шумному, оживленному базару, вокруг было много удивительного, но никто из них ни разу не выдал своего восхищения.

Все трое были озабочены одной и той же мыслью: как бы найти хоть одного человека из людей хауса. И они нашли этого человека. Это был ткач, и на языке людей хауса его называли просто Масаки. Так и окликнула его жена, которая помогала ему раскладывать свертки красивых пестрых тканей.

– Поторопись, Масаки! – повторила женщина.

Бахаго показалось, что он попал в родной дом. Он подбежал к незнакомцу и, хватая его за руки, с радостью воскликнул:

– Будь здоров, мой друг Масаки! Как я рад тебя видеть!..

– А я не помню тебя, – ответил Масаки. – Кто ты такой? Что-то я не припомню тебя…

– Да и мудрено было бы припомнить меня. Ты вовсе не знаешь меня, я из саванны. И Мать Макеры, и мой сын Макера – все мы из саванны. Нас привело сюда великое горе. Сделай доброе дело, посоветуй, где нам искать наших сыновей.

И Бахаго начал торопливо рассказывать Масаки о своем страшном путешествии в Кано, о том дне, который начался так счастливо на Бирнин-Касване, а закончился так печально на дороге, ведущей в Эдо.

Масаки молча выслушал кузнеца. Он повел глазом и увидел слезы на глазах своей жены.

А Мать Макеры рыдала навзрыд, словно сейчас только узнала о тяжкой судьбе своих сыновей.

– Я всегда знал, что у великого божественного обба есть много-много воинов и много охранников, – сказал Масаки, – но я никогда не задумывался над тем, откуда он их берет. Разумеется, их привозят молодыми, а потом долгой муштрой делают такими, каких вы видите у ворот. Они зорко охраняют вход во дворец, они безмолвны и суровы. С ними никто никогда не заговаривает. Их просто боятся. Я бы не желал, чтобы моих детей постигла такая участь. Уж лучше ковать наконечники стрел, ткать или охотиться на слонов. Но что поделаешь, когда есть божественный обба – бог на земле. Тебе будет трудно, наберись терпения. Ты не сразу узнаешь то, что хочешь узнать. Тебе надо жить в Эдо. Возможно, настанет час, когда ты встретишь кого-либо из своих сыновей у ворот дворца. Как зовут твоего старшего сына?

– Мафи.[5] Моя жена была уверена, что он и в самом деле будет превосходящим. Так мы и назвали его.

– Я скажу всем знакомым людям, чтобы они помнили имя Мафи и чтобы они спрашивали о нем, когда столкнутся с людьми из дворца. А ты делай то же самое.

– Я никого не знаю здесь! Ты один у меня в Эдо, добрый друг Масаки. Когда я узнаю людей, я буду всех просить об этом. Но хватит ли у меня терпения, вот этого я не знаю.

Ткач Масаки объяснил Бахаго, где находится улица литейщиков, где улица ткачей, сказал, что рядом живут резчики по слоновой кости, знахари и собиратели целебных трав. Каждый селился на той улице, где ему положено по его занятиям.

Они долго шли по улице литейщиков. Она была далеко от просторных, красивых дворцов. Это были такие же глинобитные хижины, в каких жили люди Слоновьей Тропы. Но они были более просторны, и люди Эдо умели их красиво украшать. Казалось, что один двор лучше другого.

– Все чужие вокруг, – сказал Бахаго жене. – Тревожно у меня на сердце. С каждым часом надежда все дальше уходит, от меня. Что делать, Мать Макеры? Плохо мне, да и тебе плохо. Впору вернуться домой. Может быть, пойдем обратно и будем ждать, когда наши сыновья сами придут домой? Будем терпеливы.

Мать Макеры молча слушала печальные речи мужа, а потом, собравшись с силами, словно сбросив с себя тяжкий груз, указала на кривую улочку:

– Нет, Бахаго! У нас есть Макера, мы должны что-то делать. Сейчас ты войдешь вот в этот двор с резной калиткой. Ты видишь, из-за стены вьется синий дым? Я слышу стук молота о наковальню. Там кузнец. Ты войдешь, Бахаго, и спросишь совета. Узнаешь, не нужен ли помощник. Ты начнешь работать, а потом будешь искать покровителей. Мы отсюда не уйдем. Нам надо вернуться в Слоновью Тропу с сыновьями.

– Ты права, Мать Макеры, но ты забыла, что это не Слоновья Тропа. Там я один-единственный кузнец. Я знаю, что меня ждут там. Моим охотникам нужны бронзовые наконечники стрел. А здесь великое множество таких мастеров. Целая улица! Я здесь никому не нужен. Беда, Мать Макеры!

– Ты пойдешь и узнаешь, нельзя ли стать помощником кузнеца вот в этом дворе. Ты сделаешь это, Бахаго. Для нас. Для наших сыновей. Мы со вчерашнего дня ничего не ели. Недостойно тебе морить нас голодом.

Бахаго не стал спорить. Он пошел в тот двор, из-за стены которого вился синий дым. Он увидел за работой такого же кузнеца, как и сам он. Но по всему было видно, что тот из племени эдо. Бахаго кое-что понимал на их языке. И он обратился к незнакомцу со словами привета. Тот улыбнулся, закивал головой, оставил свой горн и подошел к Бахаго. Он долго повторял:

– Хауса, хауса, саванна – очень хорошо.

Бахаго как мог рассказал ему о своем несчастье, о том, что должен найти работу и должен научиться делать бронзовые скульптуры для божественного обба.

– Если я буду бывать у ворот дворца, – пояснил Бахаго, – я, может быть, узнаю о судьбе моих сыновей.

Как ни плохо он говорил, человек народа эдо понял Бахаго. Он сказал, что хочет помочь своему другу из саванны. Кузнец Эдо показал на плавильную печь, на хижину, на одинокую пальму и сказал, что все это для Бахаго.

Бахаго тотчас же кинулся за калитку, позвал жену и Макеру, привел их во двор, а потом взял в свои руки большую мозолистую руку ремесленника и крепко пожал ее. Хозяин повел Мать Макеры в свою хижину, что-то сказал жене, и та с приветливой улыбкой стала угощать гостей. Она усадила их под навес, подала им бананы, а затем побежала к яме, где, так же как и у Бахаго в саванне, стояло прохладное томбо. Она поставила перед гостями глиняную чашку и знаком предложила отведать вина. Затем она послала свою девочку к горящему очагу, и та принесла миску такой же дымящейся просяной каши, какую делала у себя дома Мать Макеры.

Макера при виде еды не стерпел и потянулся к ней. Он взял в руки большую деревянную ложку, обгрызенную зубами своих сверстников, и стал есть. Дети уселись рядом и внимательно рассматривали Макеру.

А в это время хозяин дома повел Бахаго под навес, где лежала груда мокрой глины и валялись обломки глиняных форм тех самых бронзовых птиц, которые так понравились Бахаго, когда он впервые увидел их на башнях дворцов. Бахаго поднял обломок птичьей головы и с улыбкой подал хозяину. Ему хотелось узнать, как делают эту форму. Бахаго был искусным кузнецом, но ему прежде никогда не приходилось делать бронзовые скульптуры.

А кузнец Эдо взял в руки мокрую глину и стал лепить самого обыкновенного петуха с длинным пышным хвостом, с могучими лапами и высоким гребнем. Он делал это быстро и с такой легкостью, как сам Бахаго делал свою работу. Когда скульптура птицы была готова, но еще недоделана во всех деталях, хозяин сказал, что закончить форму можно будет лишь тогда, когда она высохнет. Все детали надо будет делать воском, иначе не будет той тонкой отделки, которой гордятся мастера Эдо.

Бахаго ничего подобного никогда не видел. Он спросил своего нового друга, нет ли у него скульптуры, которую он должен отделывать воском. Мастер долго копался в углу под навесом и принес небольшую птицу с длинным клювом и короткими ножками. Вначале он показал ее Бахаго, а потом взял глиняный сосуд с растопленным воском и залил им скульптуру толстым слоем. Через некоторое время, когда воск застыл, можно было приниматься за работу. Они уселись рядом, кузнец Эдо взял бронзовую палочку и стал наносить тонкие линии по воску. Бахаго увидел, как гладкая, словно общипанная птица вдруг обрела перья, хвост, хохолок и глаза. Она словно ожила. Бахаго заулыбался. А мастер взял в руки ком мокрой глины и снова покрыл фигуру птицы.

– Теперь пусть постоит на солнце несколько дней, – сказал он, осторожно укладывая на крыше хижины форму птицы. – Когда высохнет, я подогрею ее, воск вытечет, и тогда я залью в оставленное отверстие горячую бронзу. Она заполнит все пространство между двумя слоями глины. Когда бронза остынет, я разобью форму, и тогда ты увидишь настоящую птицу. Такая птица безмолвна, но зато она может долго жить на башне царского дворца.

– Мне это очень понравилось, – признался Бахаго. – У нас в саванне никто не знает подобного секрета. А тебе не жаль поделиться со мной этой тайной?

– У нас в Эдо есть целая улица кузнецов и литейщиков. Они делают подобным образом все бронзовые скульптуры, – ответил с улыбкой кузнец Эдо. – Мне не жаль. Учись, если хочешь. Поживи у меня, будешь со мной работать, потом сам станешь делать такие вещи. Тебе не приходилось вырезать деревянные головы из черного дерева?

– Приходилось. Я сделал много таких голов для алтарей. В Слоновьей Тропе каждый желает иметь свой алтарь для жертвоприношений духам предков, а головы не всякий умеет вырезать.

– Тогда тебе нетрудно будет научиться делать головы из глины. Важно, что в руках твоих есть такое умение. Оставайся!

Впервые с тех пор, как случилось несчастье, Бахаго вдруг обрел уверенность и надежду, которых ему так недоставало все это время. Он был очень благодарен незнакомцу и снова вспомнил слова красильщика из Кано о добрых людях, которые должны объединяться, чтобы победить зло.

– ^: Я не буду тебе в тягость, добрый человек, – сказал Бахаго. – Сейчас ты увидишь, какие хорошие ткани я дам тебе. Мать Макеры всю дорогу из Кано несла их на голове. Желание добыть их заставило нас пойти в Кано, а там случилось несчастье. Беда привела нас в Эдо.

Бахаго схватил корзину, в которой были сложены свертки пестрых тканей, и стал выбрасывать их на циновку.

– Бери, добрый человек! Ты щедро делишься со мной своим богатством, а я поделюсь с тобой своим достоянием. Оно не велико, но это все, что я имею.

Утро следующего дня Бахаго провел на улицах Эдо. Когда он встречал людей хауса, он спрашивал их, не знают ли они что-либо о жрецах аро, об оракуле Уму-Чукву. Но люди ничего не знали об этом.

Однажды Бахаго разговорился на базаре с одним горожанином-горшечником.

– Скажи мне, брат, – попросил его Бахаго, – как ты думаешь, мои сыновья могут быть растерзаны, убиты, сожжены в угоду оракулу Чуквы?

– И не думай об этом! Жрецы аро известны тем, что они вовсе не приносят жертв своему оракулу. Прикрываясь его именем, они уводят пленников, а потом продают их. Но как ты сможешь узнать, кому проданы твои сыновья, вот этого я тебе не скажу. Если бы найти этих жрецов! А вдруг твои сыновья сумеют бежать?

– Ах, если бы сумели! – застонал Бахаго. – Тогда я должен вернуться в саванну. Боюсь, они найдут пустую хижину и подумают, что мы погибли. Снова тревога колотит мое сердце. Что мне делать? Скажи, добрый человек!

– В саванне твои сыновья не погибнут. Им помогут люди твоего селения. Но искать их нужно здесь. Ищи их повсюду: на базаре, у ворот дворца. Принимайся за работу и заручись покровительством знатного господина.

– Об этом говорил мне Масаки. Теперь я понял: меня погубила моя доверчивость, – признался Бахаго. – В саванне никто никого не обманывает, а в городе повсюду только и жди обмана. И зачем это я пошел в Кано?

– Но, может быть, они схитрят, убегут. Ты говоришь, что сыновья твои смышленые, толковые.

– В саванне они были смышлеными, а в неволе? Не скажу! Не знаю! Мои сыновья выросли в саванне. У нас никто друг друга не обманывает, ни один не таится от другого. Они не умеют хитрить. Я не должен на это рассчитывать. Я воспользуюсь предложением хозяина, который принял меня, как брата. Я поучусь у него и стану кузнецом при дворе великого обба.

– Вот и хорошо, – согласился горшечник. – Только помни: таких злодеев, как жрецы аро, не так уж много. Ты разуверился в людях, это плохо. Мне ты можешь довериться. Мы с тобой братья! Мы люди хауса! Приходи ко мне, если будет нужда в чем-либо. Приходи поговорить о деле.

На том они и распростились. И хоть у Бахаго было тяжко на сердце, он понимал, что сделал очень важное и нужное дело. Он принял решение. Он останется в Эдо.