"Взломщик в шкафу" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 12

Кинг-стрит пролегает южнее Гринвич-Виллидж, к западу от Макдугал-стрит и заканчивается у реки Гудзон. Это бывший торговый район, где стали селиться художники; впрочем, та сторона улицы, где находился дом Грабова, всегда была обитаемой.

Большинство зданий в этом квартале — аккуратные четырех— и пятиэтажные кирпичные дома. Попадавшиеся порой на глаза старые торговые здания, заново отреставрированные и отстроенные под мастерские художников, напоминали мне, что я нахожусь к югу от Хьюстон-стрит.

Дом Грабова, один из них, стоял ближе к Шестой авеню, квадратный, краснокирпичный, четырехэтажный. Благодаря высоким потолкам его крыша находилась на одном уровне с пятиэтажными домами. Окна на всех четырех этажах — от пола до потолка, — несомненное благо для художников и эксгибиционистов.

А какая благодать для огромной зеленой массы растений на втором этаже! Эта зеленая стена потрясала — джунгли, тропики! Они жадно поглощали последние солнечные лучи. Поскольку дом располагался в жилом квартале, он выходил окнами на юг, что было очень благоприятно для растений, но не для художников. Те предпочитают север. Окна первого и третьего этажей закрыты шторами: они защищают шедевры от солнечного света. А может быть, жильцы спят, или вышли погулять, или смотрят телевизор.

Я открыл дверь и оказался в маленьком холле перед другой, запертой дверью. Замок был вполне солидный. Через окошко в двери (стекло с впаянной в него стальной сеткой — здесь с посторонними не шутили), я увидел лестничный пролет, грузовой лифт и дверь, которая явно вела вниз, в цокольный этаж. Это было сделано из соображений безопасности, потому что цокольный этаж имел свой собственный вход с фасада еще с тех времен, когда здание было торговым. Жильцу цокольного этажа почту бросали в прорезь его двери, потому что в холле, где я стоял, висели три почтовых ящика, и под каждым — кнопка домофона. Ящик Грабова посередке никак не выделялся: полоска фотобумаги, и в рамке мягким карандашом написана фамилия — весьма функционально.

Стало быть, его жилье на втором этаже, двумя пролетами выше. Я хотел нажать кнопку, но вдруг засомневался. Жаль, что у меня нет его телефона, в кармане полно монет. Имей я возможность ему позвонить, знал бы, стоит ли открывать его дверь. Черт, если я позвоню, всякое может случиться: жена снимет трубку, Крейг Шелдрейк снимет трубку. На него теперь, куда ни позвони, всюду натыкаешься.

Хотелось бы выбросить из головы эти мысли. Когда я ехал в такси, я старался не думать о Крейге и его таинственном появлении в квартире Джиллиан. Как только подумаешь о нем, сразу начинаешь задаваться вопросами: почему он там, а не в тюрьме, с каких это пор людей, обвиненных в убийстве, стали отпускать под залог, почему полицейские сняли с Крейга обвинения и кого они ищут взамен?

Господи, ну кому же хочется ломать голову над такими вопросами?

Я нажал кнопку домофона. Никто не ответил. Я попробовал снова. Снова никто не подошел. Я задумчиво посмотрел на замок и нащупал в кармане связку хитроумных отмычек. Замок меня не пугал, но откуда я знаю, что в квартире наверху никого нет? Грабов — художник, а у них все шиворот-навыворот. К тому же этот парень не дал свой телефон в справочную службу. Впрочем, может быть, у него вообще нет телефона. Характер у него скорее всего неуравновешенный. Если он спит или работает, может вообще не реагировать на звонок: пусть его звонит, надрывается. А явись я к нему нежданным гостем, он может взъяриться, как медведь зимой, поднятый из берлоги.

— Чем могу быть полезен?

Я и не услышал, как позади отворилась дверь. Сделав глубокий вдох, я обернулся, тщетно пытаясь изобразить на лице приятную улыбку.

— Ищу одного человека, — ответил я.

— Кого именно?

Ну почему я не догадался прочитать фамилии других жильцов? Вероятно, потому, что инстинктивно догадался, кто он, этот незнакомец. Хоть я и не мог утверждать с уверенностью, что фантом, угрожающе нависший надо мной, — Уолтер Игнатиус собственной персоной, я готов был поставить на кон пригоршню своих монет.

Он и впрямь навис надо мной, человек почти двухметрового роста. Если в баскетболе такой хорош в защите, то в жизни — в нападении. У него был широкий лоб с копной белокурых, модно подстриженных волос, широкие скулы, впалые щеки и перебитый нос. Я пожалел идиота, виновного в этом, потому что Грабов, конечно же, с ним поквитался.

— Э... Я ищу некоего мистера Грабова.

— Это я.

Я представил себе, как он набрасывается на холст, обмакнув крупную кисть в литровую банку с краской. Ручищи у него были такие, что в них затерялся бы крошечный скальпель. Пожелай он убить Кристал, такие ручищи были бы страшней любого оружия.

— Странно, я представлял себе пожилого человека.

— Я молодо выгляжу. Так в чем дело?

— Вы — мистер Уильям С. Грабов?

Он отрицательно покачал головой:

— Уолтер. Уолтер И. Грабов.

— Странно, — сказал я.

Как назло, под рукой не было ни записной книжки, ни листа бумаги. Я достал бумажник, извлек оттуда карточку с телефоном Джиллиан и повернул ее так, чтобы Грабов не видел.

— Да, Уильям С. Грабов, — подтвердил я. — Но они могли и ошибиться.

Грабов промолчал.

— Я уверен, что тут вышла ошибка, — заявил я, снова сверившись с карточкой. — Итак, мистер Грабов, у вас была сестра. Верно?

— У меня есть сестра, даже две.

— У вас была сестра Клара Грабов Ульрих, проживавшая в Вустере, Массачусетс, и...

— Нет.

— Прошу прощения?

— Вы меня принимаете за другого. У меня две сестры — Рита и Флоренс. Рита — монахиня, Фло живет в Калифорнии. А кто такая эта Клара?

— Покойная Клара Грабов Ульрих почила в бозе несколько месяцев тому назад, и...

Размашистым жестом большой руки он навсегда изгнал Клару Грабов Ульрих из своей жизни.

— Избавьте меня от подробностей, — сказал Грабов, — вы явно меня с кем-то путаете. Я — Уолтер Игнатиус, а вам нужен Уильям.

— Уильям С.

— Видимо, да.

— Извините, что побеспокоил вас, мистер Грабов.

Я сделал шаг к двери. Он было посторонился, пропуская меня, и вдруг решительно положил руку на дверную ручку.

— Погодите.

— В чем дело? — осведомился я.

Неужто медведь вспомнил давно усопшую сестру? Или, не приведи Господь, решил вступить в тяжбу за несуществующее наследство?

— Адрес! — обронил он.

— Извините, не понял?

— Кто вам дал этот адрес?

— Я получил его в своей фирме.

— Какой еще фирме?

— "Карсон, Киддер и Диль".

— Что это за фирма?

— Юридическая.

— Вы — юрист? Неправда, никакой вы не юрист.

— Я — следователь и помогаю юристам.

— Этого адреса нет ни в одном справочнике. Как вы его получили?

— Есть городские справочники, мистер Грабов. Даже если у вас нет телефона, все жильцы...

— Я сдаю помещение в субаренду. Я не отношусь к жильцам, которых регистрируют, и не числюсь ни в каких справочниках. — Набычившись, Грабов уставился на меня горящими глазами.

— А Гэ-Ха-Гэ?

— Что это?

— Гильдия Художников Готэма.

— Так это они дали вам адрес?

— Они дали ваш адрес фирме, хорошо, что я вспомнил. Вы там числитесь.

— Сколько воды утекло с тех пор! — пробормотал Грабов, широко открыв глаза от удивления. — Я тогда занимался живописью, увлекался цветом, писал большие полотна. У меня была цель, мечта...

Резко оборвав воспоминания, он спросил:

— Почему же вы, представитель фирмы, работаете в субботу?

— У меня нет жестких рабочих часов, мистер Грабов. Я не работаю от девяти и до пяти.

— Так ли?

— Прошу прощения, не смею больше вас задерживать.

Я снова сделал шаг к двери. Его рука все еще лежала на круглой ручке.

— Мистер Грабов...

— Кто вы, черт бы вас побрал?

Господи, как я попал в такой переплет? Как мне теперь выбраться? Я снова втирал ему очки насчет своей работы, фирмы, и вся эта ахинея висела в воздухе, как смог. Я даже придумал себе имя, что-то вроде Джона Доу, только не такое оригинальное. И когда я снова заглянул в карточку из косметического салона в надежде, что меня осенит какая-нибудь идея, Грабов вдруг протянул к ней руку:

— А ну-ка дайте посмотреть!

Разумеется, ничего из сочиненного мной там не было, только телефон и адрес Джиллиан на одной стороне, да часы приема у Кейт в косметическом салоне на другой. А здоровенная лапа уже тянулась к ней.

Я сделал движение рукой навстречу, потом, испустив страшный стон, прижал ладонь с зажатой в ней карточкой к груди.

— Какого...

— Задыхаюсь! — хрипел я. — Воздуха! Я умираю!

— Какого черта...

— Сердце!

— Послушайте...

— Мои пилюли!

— Пилюли? Я не...

— Воздуха!

Он распахнул дверь. Я вышел, согнулся вдвое и зашелся в кашле. Потом сделал шаг, другой, распрямился и побежал, как последний сукин сын.