"Дерзкие мечты" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

9

Вайолетт и Аллин покинули дом через боковую дверь, чтобы не попасть на глаза Гермине, которая коротала время с экономкой; женщины подружились, поскольку обе не могли похвастаться отменным здоровьем и имели примерно одинаковый набор жалоб. Вайолетт не думала, что Термина может донести на нее, но ведь служанка нянчила Гилберта, когда тот был еще малышом, и поэтому Вайолетт не хотела подвергать испытанию ее чувство преданности хозяину.

День выдался чудесный. Удаляясь от острова Ситэ, Вайолетт с Аллином прогуливались по правому берегу Сены. Они говорили о многом, но иногда просто молчали, обмениваясь нежными взглядами. Не имея никакой цели, они шли по улицам, не обращая внимания на окружение, наслаждаясь обществом друг друга. Вайолетт ощущала, как напряжены его крепкие мускулы под тканью рукава, и это волновало ее. Прикосновение ее юбок к его одежде приводило ее в трепет, словно ткань являлась частью ее обостренных нервов. Она так остро чувствовала его близость, его открытость, его нежные взгляды и строгую сдержанность его манер по отношению к ней, что это становилось почти невыносимым. И все же ей хотелось, чтобы их прогулка длилась бесконечно.

Когда послеполуденные тени стали длиннее, они нашли кафе на краю сада и выбрали столик под раскидистым платаном. От железного стола и стульев тянуло холодом. Аллин заказал вино и горячий кофе с молоком, чтобы Вайолетт согрелась. Оглядевшись, она заметила, что столики заведения заняты парочками, вокруг которых царила особая атмосфера. Казалось, все их внимание было сосредоточено друг на друге. Она поделилась с Аллином своим наблюдением.

— Приглядитесь получше, — усмехнулся он.

Вайолетт последовала его совету и увидела, что большинство женщин были намного моложе своих кавалеров, хотя некоторые дамы выглядели старше и заметно богаче.

— О! — Вайолетт в смущении не знала, куда устремить свой взгляд.

— Да. Я надеюсь, вы не очень расстроились. — Он взял ее руку, лежавшую у нее на коленях, и погладил выступавшие косточки суставов большим пальцем, огрубевшим от упражнений в фехтовании. — Флирт в обычае парижан.

— Понимаю, — задумчиво ответила Вайолетт.

— Думаю, что вы вряд ли это понимаете, и надеюсь, вы не считаете, что я привел вас сюда ради подобной атмосферы, Я просто решил, что вам не захочется подвергаться риску быть кем-то узнанной, что могло бы случиться в более фешенебельном кафе.

— Вы можете не объяснять, — возразила Вайолетт, глядя ему в глаза. — Я доверяю вам.

Аллин долго смотрел на нее, прежде чем снова заговорить. Его слова звучали непривычно резко:

— Не надо, прошу вас. Я не заслуживаю вашего доверия. У меня нет большего желания, чем полностью завладеть вашими мыслями.

— Но ведь вы не сделаете этого? — Мягкая улыбка замерла на дрожащих губах Вайолетт.

— Не сделаю? — Аллин помолчал и со вздохом ответил на свой вопрос:

— Только с вашего позволения.

В его словах прозвучало признание, которое должно было возмутить Вайолетт, но, вместо того чтобы вызвать в ней праведный гнев, оно взволновало ее до глубины души. Он откровенно выразил свое желание, Она нужна ему. И в то же время он не навязывает ей своей воли, ничего не требует, не предъявляет своих прав. Понимал ли он, какой глубокий соблазн для нее заключался в произнесенных им словах, каким танталовым мукам подвергает он ее сознание, предоставляя ей право решить, каковы в дальнейшем будут их отношения.

Их отношения. Какое странное словосочетание.

Но чего же все-таки она хочет? Разве ради безопасной платонической связи подвергла она себя риску? И даже если она ощущает учащенное сердцебиение в его присутствии, посмеет ли она, сможет ли она решиться на нечто большее? А если решится, изменится ли отношение Аллина к ней? Возможно ли, чтобы его представления о ней были столь романтическими и будут подвергнуты разочарованию, если она даст ему понять, что хочет большего?

Как все это сложно! Так сложно, что она чувствовала себя парализованной борющимися внутри ее страхами.

С того дня сеансы позирования стали лишь предлогом для их встреч, во время которых они вновь отправлялись на прогулки. Теперь они ходили дальше, углубляясь в центр Парижа. Аллин знал лучших портных, лучших модисток и наиболее искусных изготовителей перчаток и обуви и с удовольствием сопровождал Вайолетт во все эти места. Он обладал тонким вкусом и безошибочным чувством цвета и линии, однако не старался навязать ей свои идеи, а поощрял ее к развитию своих собственных. Аллин говорил, что ей присущи врожденное чувство стиля и элегантность, что делает все в ней совершенным, и считал, что Вайолетт надо лишь довериться своему чувству прекрасного.

Только однажды он попытался заплатить за ее покупку, но протест Вайолетт был столь решительным, что он сразу же уступил ей. После этого, бывая с ним, она редко покупала понравившуюся ей вещь сразу, а приходила за ней позже. Она понимала, что ему трудно безучастно стоять рядом с ней в то время, когда она оплачивает свои покупки.

Аллина удивляло, что Гилберт не советуется с женой и не учитывает ее желания, приобретая обстановку для их дома. Он жестко критиковал ее мужа за то, что тот не брал с собой Вайолетт, отправляясь в магазины. Но в то же время Аллин был благодарен Гилберту за его пренебрежение к жене, потому что иначе она проводила бы время с ним, посещая антикварные лавки и мебельные салоны.

Однажды они отправились на прогулку сразу после грозы. Дождевая вода еще бурлила в сточных канавах, а в небе громоздились серые тучи, но их обоюдное желание уединиться за пределами привычного мира было столь велико, что они не посчитались с сыростью. Постукивая концом трости по смятым ярко-зеленым платановым листьям, прибитым дождем к морскому тротуару, Аллин нарушил молчание:

— Графиня Фурье на днях дает бал. Не хотели бы вы пойти?

— Очень хочу, — ответила Вайолетт, — если у Гилберта нет других планов. В последнее время он занят по вечерам.

— Это будет дипломатический бал в честь улучшения отношений между Францией и Бельгией. Весьма престижное мероприятие, хотя и несколько церемонное. Я буду счастлив сопровождать вас на бал, если ваш муж будет занят.

Она слегка вскинула голову, взглянув на него из-под загнутых полей элегантной соломенной шляпки голубого цвета.

— Я сомневаюсь, что он сочтет это подобающим.

— Многих замужних дам сопровождают кавалеры. Никто не обращает на это внимания, пока они остаются на виду. Вы можете объяснить это мужу.

Мысль о вечере, проведенном с Аллином, где все могли видеть их вместе, казалась столь соблазнительной, что устоять было невозможно.

— Я думаю, вы можете сделать так, чтобы нам прислали приглашение, а там посмотрим, что скажет Гилберт.

Он прижал к себе ее локоть, и выражение его глаз при этом наполнило ее уверенностью, что она сможет справиться с любыми объяснениями, какие могут от нее потребоваться.

Воздух был напоен влагой. Вайолетт почувствовала, как отсырели ее юбки, их подол отяжелел и запачкался от брызг. Свет дня меркнул.

Аллин окинул взглядом низко нависшее серое небо и нахмурился:

— Может быть, нам лучше повернуть назад?

Где-то предупредительно громыхнул гром. Холодный туман окутал их, и в следующий момент по тротуару размеренно застучали капли цивилизованного французского дождя.

Было слишком поздно возвращаться в студию. Впереди виднелись бело-голубые полосы тента кафе. Они прибавили шагу. Но когда дождь полил по-настоящему, Вайолетт, отпустив руку Аллина, подхватила юбки и бросилась бежать. В тот момент, когда они нырнули под навес кафе, небо разразилось оглушительным громом. Смеясь и задыхаясь, они повернулись друг к другу.

Склонившись над ней с улыбкой на лице и нежностью во взгляде, он прошептал:

— Помните?

Разве она могла забыть? Их первая встреча. Промокший сад. Подняв голову, Вайолетт посмотрела на него и улыбнулась, но мало-помалу ее радость сменилась мукой. Невыносимыми становились эти краткие эпизоды, украденные моменты уединения, когда они были так близко друг от друга и в то же время так далеко. Вайолетт понимала, как несправедливо заставлять Аллина терпеливо переносить эту муку, и не знала, как долго она сама сможет это выдержать.

Будучи не в силах глядеть в его лицо, на котором было написано страдание, она отвернулась. Сквозь серую пелену дождя Вайолетт заметила тени двух мужчин, прятавшихся под густыми ветвями каштана. Но дождь полил еще сильнее, и, бросив свое ненадежное укрытие, они побежали к дому напротив; их сгорбившиеся силуэты слились с темнотой подъезда.

Вайолетт, сощурившись, старалась рассмотреть что-нибудь сквозь струи дождя. Она заметила этих двоих мужчин еще раньше, когда они шли за ними. Они не были похожи на праздношатающихся, еще меньше они походили на торговцев, отправившихся по своим делам. Что-то таинственное было в их темной, неопределенного вида одежде и в их странном поведении.

— Видите тех двоих? — тихо спросила Вайолетт. — Мне кажется, они шли за нами. Может быть, они воры?

— Я в этом очень сомневаюсь. — Его ответ прозвучал уверенно, хотя он лишь мельком взглянул в ту сторону, куда она ему показывала.

И все же что-то в его поведении встревожило Вайолетт. Она подняла на него глаза.

— Вы думаете, они не сделают нам ничего плохого?

— Кто знает? — Он еле заметно пожал плечами. — Всякое бывает.

— О, конечно, они ничего нам не сделают. В конце концов, сейчас день.

— Не обращайте внимания, — постарался успокоить ее Аллин, нежно погладив ее по плечу. — Я думаю, эти двое несчастных просто были очарованы вашим привлекательным видом. Поверьте мне, я могу понять чье-то желание стать вашей тенью.

— Скорее всего они просто шли в том же направлении, — согласилась Вайолетт, понимая, что он хотел отвлечь ее и успокоить.

Очевидно, так оно и было. Когда дождь прекратился и они с Аллином двинулись в обратную сторону в направлении его дома, незнакомцы прошли за ними лишь несколько кварталов, а затем исчезли из виду.

Когда пришло обещанное приглашение на бал, Гилберт почувствовал себя польщенным вниманием, оказанным им графиней Фурье. Он сказал, что, конечно же, не пропустит столь замечательного события и что его родственники сочтут это большой удачей, когда он им расскажет. Однако Гилберт очень удивился, увидев фамилию Массари в списке приглашенных — он не думал, что такая важная особа, как графиня Фурье, водит знакомство с простым художником. Очевидно, ему не пришло в голову задуматься о том, каким образом его имя стало известно графине.

Гилберта настолько воодушевила перспектива бала, что он даже предложил Вайолетт заказать для нее новое бальное платье с вошедшими в моду широкими оборками, отделанными кружевами. Ярко-розовый цвет, сказал он, пришелся бы ему по вкусу. Вайолетт изобразила радостное возбуждение и пообещала, что включит платье в свою программу на первую половину дня. Она не сказала мужу, что платье уже не только было заказано ею вместе с Аллином, но и готово к примерке. К этому моменту она научилась притворяться слишком хорошо.

После завтрака Гилберт собрался уходить. Он отпустил слугу и теперь сам надевал камзол, вытаскивая манжеты рубашки из-под его рукавов и расправляя их. Вайолетт, уже готовая к выходу и одетая в батистовое платье в кремово-голубую полоску, сидела за письменным столом, записывая в дневник события предыдущего дня. Гилберт внимательно посмотрел на нее.

— Этот художник, — заговорил он, — не стал ли он чувствовать себя слишком свободно с тобой?

Перо Вайолетт замерло в руке. Удивленно приподняв одну бровь, она посмотрела на мужа.

— Что ты имеешь в виду?

— Его предложение сопровождать тебя на этот бал кажется мне, мягко говоря, самонадеянным. Не могу сказать, что одобряю его действия.

— Он всегда был настоящим джентльменом, — заверила мужа Вайолетт, — Месье Массари держит себя по отношению ко мне в высшей степени уважительно.

— Мне приятно это слышать. Но еще приятнее мне было бы узнать, что этот портрет скоро будет завершен.

— Работа над портретом продвигается медленно, не спорю, но разве можно торопить художника? — Она попыталась изобразить капризную улыбку.

— Хорошо, что мы ему платим за конечный результат, а не за потраченное время, — изрек Гилберт и, пристально посмотрев на жену, добавил:

— Не сомневаюсь, что эти позирования уже изрядно тебе наскучили.

Вайолетт почувствовала, как гулко стучит сердце в ее груди. Она вспомнила тех двоих, что шли следом за ней и Аллином. Может быть, все это было неспроста?

Возможно, их послал Гилберт? Она безразлично пожала плечами и ответила:

— Какое это имеет значение? Мне все равно не на что тратить свое время.

— Этот Массари — известный покоритель женских сердец, настоящий Казакова, — продолжил Гилберт, стараясь придать значение своим словам. — Он уже не раз брался за шпагу или пистолет, выступая защитником дамы своего сердца, по крайней мере, так о нем говорит молва. Ты должна быть внимательна, чтобы не позволить ему вскружить тебе голову.

Вайолетт догадывалась, что Аллин пользовался успехом у женщин, но все же слышать это ей было неприятно. И в первую очередь потому, что это выявляло всю сложность положения, в котором она находилась, ибо прошлое Аллина волновало ее больше, чем подозрения Гилберта.

— Я уверена, что мне не угрожает никакая опасность, — возразила она.

— Ты уверена? Мне кажется, что в Париже проявляют недостаточно уважения к понятию супружеской верности, им пренебрегают и его нарушают. Я не хотел бы видеть тебя вовлеченной в подобную ситуацию.

— Но, Гилберт…

— Я не стал бы говорить об этом, но в последнее время ты очень изменилась. Ты выглядишь как настоящая парижанка в этом платье, но более всего меня беспокоит твое поведение. Ты не должна заходить слишком далеко.

Вайолетт внимательно посмотрела на мужа.

— А твое поведение, Гилберт? Что ты скажешь о своих развлечениях в ресторанах и варьете?

— Это совершенно разные вещи.

— Возможно, но в таком случае твои упреки выглядят странными.

— Я немолодой человек, Вайолетт, и я прекрасно это понимаю. Мне нелегко снова оказаться в Париже после стольких лет жизни в глуши. Я чувствую, что многое упустил. Но к тебе это не имеет никакого отношения.

— Я не должна спрашивать тебя о твоих похождениях, а ты волен обвинять меня?

Гилберт сердито нахмурил брови, глядя на жену.

— Прежде ты не разговаривала со мной так. Мне это не нравится. Совсем не нравится.

— Мы все меняемся, — ответила она.

— К сожалению, ты права. Но я не обвиняю тебя, Вайолетт. Я лишь предупреждаю. Понимаю, что тебя тянет к молодым, что я, возможно, не столь галантен и привлекателен, как некоторые, но я продолжаю оставаться твоим мужем, и притом ревнивым.

Вайолетт нечего было возразить на это, но и нечем было утешить мужа.

По представлениям Вайолетт, бал начался довольно поздно, хотя, похоже, так больше никто не думал. Они с Гилбертом оказались в числе первых гостей, но, слава богу, не самые первые. Дом, в котором устраивался бал, находился в старом и уже не фешенебельном районе Ла Маре. Ветхость построенного в шестнадцатом веке особняка придавала его облику романтическое очарование.

Вайолетт с мужем поднялись по мраморной лестнице невероятной ширины, предназначенной для прохода дам в платьях с необъятно широкими юбками, что считалось большим удобством в эпоху расширявшихся кринолинов. Их движение направлялось лакеями в ливреях с каменными лицами, которые в своей неподвижности могли бы сойти за восковые фигуры. Хозяйка дома приветствовала приглашенных в сиянии свечей первой из четырех хрустально-бронзовых люстр, покрытых густой пылью, затем они ступили на паркет зала, ставшего шершавым от песчинок, приносимых сюда ногами многочисленных гостей.

Следующие полчаса Вайолетт и Гилберт под звуки музыки камерного оркестра стояли в стороне и наблюдали за парами — кавалерами разного роста и комплекции и дамами во всевозможных бальных туалетах, которые кругами дефилировали по огромному залу в стремлении увидеть всех и всем показать себя. Гости понемногу выходили из комнаты для игры в карты и заглядывали в огромную столовую, осматривая накрытые к ужину столы. Обмен мнениями происходил быстрее, круг затрагиваемых вопросов был шире, во всем остальном бал ничем не отличался от балов в Новом Орлеане. Гилберт с явным удовольствием неоднократно высказывался по этому поводу, Вайолетт же ощущала разочарование.

Танцы начались после прибытия императора. Вайолетт не знала, что придворный протокол являлся причиной задержки, и не знала даже, что на балу ожидалось появление Луи Бонапарта. Она с интересом наблюдала за этим великим человеком, когда он повел в центр зала хозяйку дома. По-видимому, он был один, никаких признаков присутствия императрицы не наблюдалось.

— Добрый вечер, мадам Фоссиер.

Вайолетт слегка вздрогнула от неожиданности, услышав рядом с собой голос Аллина. Она не заметила его приближения из-за музыки, шарканья ног и гула голосов. Под его взглядом сердце ее затрепетало от радости, которая еще более возросла, когда она уловила, что Аллин смотрит на букетик из бутонов темно-красных роз, покоившийся в нежной впадине между ее грудей в отделанной кружевами бутоньерке, прикрепленной к вырезу платья. Этот букет, означавший «любовь» на языке цветов, был доставлен ей сегодня утром. Вайолетт сказала Гилберту, что она заказала розы для своего бального платья из розового шифона, оборки которого украшали кружева с серебряной нитью. В действительности же с этими цветами дело обстояло иначе, так же как и со многими другими букетами и букетиками, которые она приносила домой последние несколько недель.

— Ну, каково ваше мнение о нашем императоре? — поинтересовался Аллин после обмена официальными приветствиями.

Его чопорный тон заставил Вайолетт улыбнуться, в то время как Гилберт нахмурил брови, сочтя, по-видимому, неприличным то, что художник адресовал свой вопрос его жене, а не ему. Однако Вайолетт решила не обращать внимания на недовольство мужа. Намереваясь ответить, она взглянула на императора.

Это был мужчина среднего роста в возрасте около сорока пяти лет с редеющими серебристо-каштановыми волосами и большими темными глазами, отличающими род Бонапартов. Он мог бы быть привлекательным, если бы не его искусственная улыбка, лишенная теплоты. Лицо и манеры Наполеона III ничего не выражали, словно привычка постоянно контролировать свое поведение сделала его неспособным к свободному проявлению своих чувств.

Вайолетт чуть наклонилась к Аллину и прошептала:

— Он очень скован, не правда ли?

— Скован? О нет! — поспешно ответил Аллин. — Это врожденное свойство всех Бонапартов, признак императорского звания.

— Вот как! — воскликнула Вайолетт и кивнула. — А кто ему стрижет бородку и закручивает усы в такой нелепой манере?

— Вы не находите их очаровательными? Большинство женщин высоко ценят подобное искусство. Вы просто не понимаете.

— Наверное, не понимаю, — притворно вздохнула она.

— Заметьте, что этот стиль пришелся по вкусу и некоторым представителям мужского пола. — Аллин слегка повел головой в сторону нескольких мужчин, имевших на лицах то же «украшение».

— Какое удивительное совпадение, — обронила Вайолетт, — ведь мужчины обычно не следуют моде, заведенной кем-то другим.

Стоявший рядом Гилберт откашлялся. Он раскачивался на каблуках, держа руки за спиной, что являлось у него признаком возмущения.

— Я полагаю, — проговорил он, — что было бы разумнее поговорить о других вещах.

Вайолетт, увлеченная разговором с художником, совсем забыла о муже. Когда она осознала это, ей стало не по себе.

Аллин посмотрел на Гилберта и тем же шутливым тоном спросил:

— Вы призываете высказываться осторожнее или считаете, что о правителе Франции следует говорить с большим почтением?

— И то и другое, — сухо ответил Гилберт. — Мы — всего только гости в этой стране.

— Верно, — согласился художник. — Равно как и я. Однако, если человек держится за внешние атрибуты власти, он должен также привыкнуть к сопутствующим им камням и стрелам. А также к нападкам острословов, от которых труднее всего защититься.

Аллин посмотрел в сторону солидной дамы, которая помахала ему рукой, чтобы привлечь его внимание. Ее голову венчал тюрбан из серебряных кружев, украшенный страусовым пером. Затем он сцова повернулся к Вайолетт и, глядя ей в глаза, произнес извиняющимся тоном:

— Вы простите меня? Я должен поговорить с той дамой.

Она поняла, что Аллин сделал это ради нее, видя, что его присутствие раздражает ее мужа. Вайолетт кивнула и принялась с интересом наблюдать, как восторженно приветствуют художника в кругу друзей. Сдержанным голосом она сказала мужу:

— Ты мог бы быть немного приветливее.

— К чему? Ты была достаточно приветлива за нас двоих.

— Чтобы компенсировать твое молчание, — ответила она, глубоко уязвленная интонацией его голоса.

Гилберт сделал глубокий вздох, так что его ноздри при этом раздулись.

— Я склонен рассматривать ситуацию иначе. Но как бы там ни было, я не обязан быть чересчур вежливым с мужчиной, который заигрывает с моей женой у меня на глазах.

— Заигрывает? — Обвинение прозвучало столь неожиданно, что у Вайолетт перехватило дыхание.

— Именно. И ты поощряла его своими улыбками и шепотом, более подходящими для спальной комнаты, чем для общественного места.

— Ты… ты должен понять, что мы в последнее время провели вместе много часов. Вполне естественно, что мы подружились. Но почему бы и нет, в конце концов?

Гилберт сурово посмотрел на жену.

— Я уверен, что нет необходимости объяснять тебе это, Вайолетт.

Сарказм, прозвучавший в его голосе, был невыносим. Гордо подняв голову, она ответила:

— Также нет необходимости объяснять тебе, что у тебя мало поводов для ревности.

— Я бы предпочел не иметь их вовсе.

Гилберт резко повернулся на каблуках и двинулся через зал, оставив Вайолетт в одиночестве.

Это было таким вопиющим нарушением приличий, таким контрастом по сравнению с его привычной сдержанностью, что она не могла объяснить его поступок ничем другим, как намеренным наказанием за ее неугодное поведение. По-видимому, он рассчитывал на то, что ей станет страшно одной среди незнакомых людей: Он еще поймет, с возмущением подумала Вайолетт, как глубоко он заблуждался.

Она окинула взглядом зал с калейдоскопическим мельканием драгоценностей, шелка и атласа. В тот момент, когда музыка смолкла, она наконец нашла глазами Аллина. Он словно ожидал этого. Увидев ее, стоявшую в одиночестве, он сразу направился к ней.

Музыка заиграла вновь, наполнив зал прекрасными звуками вальса Штрауса «Лорелея». Аллин подошел к Вайолетт и поклонился, приглашая ее на танец. Она подала ему руку, понимая, что поступает неблагоразумно, но теперь ей это было безразлично. Под его теплым, ласковым взглядом на душе у Вайолетт стало легко, ее губы непроизвольно сложились в улыбку.

Молча они вышли на свободное пространство зала. Подчиняясь его уверенным движениям, Вайолетт плавно закружилась в вальсе, ощущая его горячую руку на своей талии. Волны музыки, казалось, приподнимали их, связывая воедино своим ритмом.

Даже сквозь кринолины и многочисленные слои юбок Вайолетт ощущала энергичные движения его ног, чувствовала сквозь тонкую ткань перчатки напряженную силу его руки. Он танцевал, как и рисовал, уверенно, грациозно и легко.

Вечер, казавшийся ей прежде прохладным, теперь разительно изменился. Ее щеки пылали румянцем от движения и чего-то еще неясного ей самой, что она пыталась скрыть под опущенными ресницами. Тревожные мысли в ее голове перемешались с безрассудными порывами и неудовлетворенными желаниями. Музыка звучала в ее крови, сердце переполняла радость.

Танец окончился. Вайолетт и Аллин стояли рядом, глубоко дыша. Она раскрыла веер, свисавший на шелковом шнуре с ее запястья, и обратила свой взор на толпившихся гостей. Она не могла заставить себя посмотреть на Аллина, боясь выражения собственных глаз.

В этот момент Вайолетт заметила одетого в униформу адъютанта, спешившего к императору. Выслушав распоряжение своего повелителями повернулся и направился в их сторону. Но только тогда, когда он остановился перед ними, Вайолетт поняла, что адъютант желает переговорить с Аллином.

— Господин граф, — поклонившись, произнес он, — позвольте мне приветствовать вас от имени его императорского величества и передать просьбу подойти к нему. Вместе с вашей дамой, пожалуйста.

Хотя это была лишь просьба, изложенная в вежливой форме, все же она исходила от императора. Адъютант посторонился, пропуская их вперед. Вайолетт положила свою, руку на протянутую ладонь Аллина, и, пока они продвигались по залу, она, наклонив к нему голову, тихо спросила:

— Граф?

— Малозначащий титул, из вежливости подаренный моему отцу правительством Венеции много лет тому назад, — скованно пояснил он. — Я не пользуюсь им.

Вайолетт заметила вдруг напряженное выражение на лице Аллина.

— Что-то не так? — тихо спросила она.

— Мне все это не нравится.

— Но почему?

— У Наполеона не может быть никакого повода для разговора со мной. Слушайте меня внимательно, chere. Что бы ни случилось, не позволяйте императору увлечь себя за пределы бального зала.

— Что? Я не понимаю, почему?

Но времени для ответа не осталось: еще два шага, и они оказались перед Наполеоном. Аллин почтительно поклонился, Вайолетт сделала положенный по правилам этикета реверанс. И император протянул ей руку ладонью вверх, и она положила на нее свою, гадая, не ожидают ли от нее, чтобы она поцеловала его перстень или как-то еще проявила свою почтительность.

Наполеон поднес ее пальцы к своим губам.

— Вы очаровательны, совершенно очаровательны, — произнес он. — Мы покорены.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответила Вайолетт, немного смутившись.

Она разобрала, как Аллин едва слышно пробормотал проклятие.

Царственное «мы», употребленное Наполеоном, казалось смешным своей помпезностью, тем более что Вайолетт знала, как недавно он получил право использовать его. И все же в нем чувствовалось что-то величественное. Может быть, такое впечатление производил его мундир с многочисленными украшениями или его властность и врожденное чувство великого предназначения. Как бы то ни было, император выглядел далеко не заурядным человеком.

Вайолетт, против своей воли покоренная его величием, сама не заметила, как приняла его приглашение на танец и в следующий момент оказалась в центре зала, изо всех сил стараясь двигаться в такт размашистым и стремительным движениям Луи Бонапарта. Он держал ее так близко к себе, что медали и другие украшения на его груди грозили запутаться в шифоновой оборке выреза ее платья. Говоря что-то по поводу бала, Вайолетт посмотрела на императора, что дало ей возможность слегка отстраниться от него.

Они обменялись несколькими фразами, и, пока Вайолетт старалась придумать, что еще сказать, у дверей вдруг послышался шум. В следующее мгновение там появился импозантной наружности кавалер, выглядевший весьма привлекательно в своем бальном костюме. Сердечность, с какой его приветствовала хозяйка дома, а также поспешность, с какою некоторые гости кинулись встречать его, свидетельствовали о его более чем средней популярности.

— Наконец-то, а я все ждал, когда он появится, — проговорил император, переводя дух.

— Кто это? — поинтересовалась Вайолетт.

— Морни, конечно. Вы незнакомы? Мы вас представим ему позже, он будет нам весьма обязан.

Вайолетт слышала о герцоге де Морни; его имя мелькало на страницах газет, да и Гилберт как-то упомянул о том, что однажды встретил его на улице. Будучи незаконным сыном голландской королевы и ее предположительного любовника графа де Флахо, он приходился императору братом по матери и был младше его всего на три года. Герцог де Морни обладал неотразимым обаянием и славился своим успехом у женщин, хотя был женат на родной дочери русского царя Александра Первого. Он приложил немало сил, чтобы принести к вершине власти своего брата, и играл важную роль в его правительстве.

— Мы с мужем будем считать честью быть ему представленными, — изрекла Вайолетт.

— Вашего мужа мы тоже представим, если вам так угодно. Ах, ваша очаровательная наружность, ваша деликатность напомнили мне кое о чем. Должно быть, вы и есть та самая Дама цветов.

Вайолетт подняла на него глаза.

— Что вы имеете в виду, ваше величество?

— Нам известно, что Массари рыщет по парникам Парижа и изводит продавцов цветов в поисках нужных ему букетов. Он требует от них безупречного качества растений и не соглашается ни на какие замены. Всем известно, что в этом замешана очень красивая замужняя дама, добродетель которой превосходит ее красоту, хотя он сам и не говорит о ней. Высказываются всевозможные предположения.

Она опустила глаза на галуны его мундира.

— Мне нечего скрывать, ваше величество. Я и есть та самая дама.

— Это станет ясно любому, кто заметит, как Массари смотрит на нас. Нам следует быть осторожными, он готов в любой момент кинуться в бой.

— Ну что вы!

— Он может показать свой характер, когда его принудят к этому.

— Вы так говорите, будто хорошо знакомы с ним? — не удержалась от вопроса Вайолетт.

— В некотором смысле Европа подобна большой деревне; от Рима до Лондона и от Вены до Марселя все друг друга знают, по крайней мере, в определенных кругах. И все говорят. У Массари много друзей, но он достаточно загадочный человек, чтобы вызвать интерес скучающих.

— Загадочный?

— Вы не знаете о его происхождении? У него с Морни много общего — вы будете удивлены. Пройдемте с нами в тихую комнату, и мы вам все расскажем.

Он проделал все очень ловко. Один быстрый поворот в танце — и они оказались за пределами танцевального пространства зала. Подхватив свою партнершу под руку, император повлек ее в нужном направлении. Вайолетт, раздумывая над тем, что только что услышала об Аллине, не обратила внимания на его действия. Лишь оказавшись возле двери в другую комнату, она вспомнила предостережение Аллина.

Резко остановившись, так что пышные оборки платья обвились вокруг ее колен, Вайолетт поспешно произнесла:

— Погодите, мне кажется… лучше мне вернуться в зал. Моему мужу может не понравиться мое отсутствие.

— Но ваш муж предоставил вам полную свободу действий, покинув вас некоторое время назад.

— Да, и именно поэтому он, вероятно, уже разыскивает меня. Я должна вернуться в зал.

— И упустить удачу, которая сама идет вам в руки? Не надо стесняться, подойдите к нам!

Он оказался сильнее, чем она предполагала, и самоувереннее. Обхватив ее за талию, он увлек ее в. комнату и захлопнул за собой дверь. В тот же миг он притянул ее к себе и нашел ее губы.

Вайолетт резко отвернулась и обеими руками уперлась ему в грудь.

— Нет, ваше величество, прошу вас!

Ей удалось немного отстраниться от него, что его удивило, и, рассмеявшись, он удвоил свои усилия. Схватив ее сзади за шею и запустив пальцы под локоны у нее на затылке, он повернул голову Вайолетт к себе и накрыл ее губы своими, пока она изо всех сил пыталась освободиться.

В эту минуту дверь распахнулась, впустив к комнату волну теплого воздуха и звуки музыки, и на пороге появился Аллин. Он вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Ваше величество, я надеюсь, вы простите мне мое вторжение.

Воспользовавшись замешательством Наполеона, Вайолетт вырвалась из его рук. Император круто повернулся и, посмотрев на вошедшего, приказал не терпящим возражений тоном:

— Уходите!

Аллин не спеша подошел к Вайолетт.

— Только с моей дамой, — лаконично ответил он. На лице Наполеона появилось неприязненное выражение.

— Нам может не понравиться подобное вмешательство.

— Боюсь, что вам придется с этим смириться. — Аллин повернулся к Вайолетт, чтобы предложить ей руку. — Мы желаем вам приятного вечера, ваше величество.

Император открыл рот, как будто собирался возразить или позвать стражу, но передумал.

В его глазах вспыхнули насмешливые искорки. Пожав плечами, он сказал с наигранной непринужденностью:

— Великолепно, Массари, сорвите сами свой цветок. Только хочу вас предупредить, что вы можете уколоться.

— Я знаю, — серьезно ответил Аллин, пристально глядя на пылающее лицо Вайолетт.

Пока они двигались в сторону зала, она торопливо заговорила, комкая фразы:

— Я вам так благодарна, что вы пришли. Я никогда не думала… Вы… вы ведь предупреждали, но я не могла и представить, что он посмеет…

— Он грязная свинья. — Голос Аллина прозвучал так злобно, что Вайолетт похолодела от страха. Она не знала, возможно ли, чтобы император принял вызов на дуэль, но она уже слышала подобную интонацию в голосе мужчин в Новом Орлеане и понимала, что под этим подразумевалось: пистолеты или шпаги для двоих и завтрак для одного.

В отчаянии она простонала и приложила руку ко лбу.

— Я хотела бы уйти, если это возможно. Помогите мне, пожалуйста, найти Гилберта. Не представляю, где он мог находиться все это время. Может, он играет в карты в одной из комнат?

— Хорошо, но как вы себя чувствуете?

— Только немного болит голова. Уверяю вас, я не собираюсь падать в обморок.

— Я не возражаю, пока вы со мной. Я подхвачу вас. — Он улыбнулся. — Но покидать бал раньше императора невежливо. Вам придется выскользнуть через боковую лестницу, не прощаясь с хозяйкой.

— Я не подумала об этом. Тогда, наверное, мне лучше остаться.

В ее голосе звучала брезгливость, и дело было не только в головной боли. Сказывалось напряжение, появившееся в последнее время в их отношениях с Гилбертом, эта стычка с Луи Бонапартом, а теперь ее мучила мысль, что все видят их с Аллином и будут сплетничать о них. На балу не было никого из знакомых Вайолетт, никого из родственников или приятелей Гилберта, ее окружали чужие люди, которых она не понимала, несмотря на то что владела французским языком. С детства ей внушали, что она француженка, но теперь оказалось, что это не так, что она нечто другое — американка с французскими корнями.

Аллин внимательно посмотрел на ее бледное лицо и покачал головой.

— Я помогу вам уйти отсюда. Пойдемте поищем вашего мужа.

Они нашли Гилберта за карточным столом, где играли в «фараона». Перед ним лежала горка золотых монет. Он едва взглянул на подошедшую жену и даже не удосужился ответить на ее просьбу. Разве она не видит, что он выигрывает? Не уходить же, когда у него в руках счастливые карты. Кроме того, он был уверен, что она наслаждается танцами.

Глядя на плотно сжатые губы мужа, Вайолетт подумала: он рад, что у него есть повод отказать ей. Она не унизит себя до того, чтобы просить дважды. Резко повернувшись, она пошла прочь.

Аллин, стоявший за ее спиной, наклонился, обращаясь к Гилберту:

— Простите, месье, но, может быть, вы позволите мне проводить мадам Фоссиер вместо вас?

Гилберт медленно повернулся и поднял голову. Сердитая складка появилась между его бровей, когда он встретился взглядом с Аллином. Золотая монета, которую он не спеша крутил пальцами, покатилась по столу. За карточным столом воцарилось молчание, игроки с любопытством переглянулись. Не сводя взгляда Гилберта, Аллин медленно выпрямился, лицо его приняло непримиримое выражение, в серо-голубых глазах появился стальной блеск. Его невысокая, но широкоплечая фигура приобрела внушительную, почти королевскую осанку. Хотя он и сдерживал себя, сила его гнева было очевидной.

Гилберт сквозь зубы втянул воздух. Складка между его бровей разгладилась. Он моргнул.

Вайолетт снова стало страшно. Легонько коснувшись руки Аллина, она с трудом выдавила из себя:

— Ты позволишь, Гилберт?

Тот провел языком по пересохшим губам и прохрипел:

— Как тебе угодно.

— Спасибо, — быстро ответил за Вайолетт Аллин и, взяв даму за локоть, повел ее к выходу.

В дверях Вайолетт обернулась. Гилберт смотрел им вслед с выражением бессильной ярости на лице. Было очевидно: то, что он прочел в глазах Аллина, заставило его отказаться от попыток сопротивления.

Вайолетт искоса бросила взгляд на человека, который шел рядом с ней. Он вновь держался уверенно и свободно. Вайолетт представила себе, как покинет этот дом, сядет в его экипаж и поедет с ним по темным и пустынным улицам Парижа. Она ощутила в себе страстное желание и непонятный страх, которые росли и росли, заполняя все ее существо.

Аллин должен был признать, что идея этого бала оказалась неудачной. Он хотел доставить Вайолетт удовольствие, увидеть ее красоту в блеске парижского общества и… о да, иметь возможность держать ее в своих объятиях. Но все получилось не так, как он планировал.

Теперь он чувствовал себя растерянным. Да, давно не испытывал он столь сильной ненависти к другому человеку. И надо же такому случиться, им оказался человек гораздо старше его и менее опытный, которому он сам причинил вред если не на деле, то мысленно. Боже, какой стыд! Он не должен был провоцировать столкновение. То, что он рассердился и оскорбился за Вайолетт, не может служить ему оправданием. Он не имел никакого права подвергать риску ее и без того сложное положение лишь по той причине, что у него вскипела кровь.

Но более всего ему хотелось продырявить шпагой этого напыщенного индюка — императора, каким тот в действительности и был. Какая непробиваемая самонадеянность — рассчитывать на то, что он смеет тискать прекрасную, чистую Вайолетт, затащив ее в темный угол, как какую-нибудь кухарку! Благоразумие не позволило ему вызвать императора на дуэль. Но все же это нужно было сделать. Что ему благоразумие, что ему Франция, если уж на то пошло? Он в этой стране гость, случайный посетитель. Как его интересы, так и риск находились совсем в другом месте.

Гилберту же просто не повезло, что он попался ему под руку слишком скоро после стычки с Наполеоном. Унижение или смерть — вот из чего пришлось выбирать мужу Вайолетт. Не скоро он простит своей жене то, что она поставила его в затруднительное положение и невольно стала свидетельницей его трусливого отступления.

А если бы Гилберт нашел в себе мужество противостоять ему, что бы он делал? Было бы благородно с его стороны выстрелить в воздух и предоставить обиженному мужу возможность рассчитаться за нанесенное оскорбление. Но поступил бы он так? О нет. Он хладнокровно убил бы мужа Вайолетт и только лишь с одной целью — сделать ее вдовой. По крайней мере, он попытался бы это сделать. Прости его, господи.

Аллин посмотрел на Вайолетт, покинувшую с ним вместе зал и теперь спускавшуюся по узкой лестнице бокового выхода. Она ступала как королева, с высоко поднятой головой и прямой спиной, невосприимчивая к шепоту позади них. Ее гордость, ее благородство были бесподобны. Достоинство, отсутствовавшее у ее мужа, являлось для нее столь же естественным, как дыхание. Только глупый мужчина мог относиться к такой женщине как к ребенку, которого можно баловать или наказывать по своей прихоти, и такой мужчина заслуживает того, чтобы потерять ее.

Ведь подумать только, она смогла уйти с ним, поставив на карту все! Аллин не ожидал этого. В последние недели он видел, как она боролась с условностями, предписанными леди ее круга, и уважал ее за это даже тогда, когда пытался воздействовать на ее волю. Его не удивило бы, если бы сегодня она предпочла остаться в безопасности рядом со своим мужем, несмотря на его поражение. А возможно, именно из-за поражения. Но она поступила иначе. Она выбрала его, Аллина. Никогда еще он не чувствовал себя таким гордым и таким смущенным. Гилберт Фоссиер не стоил этой женщины. Но стоил ли ее он, Аллин, — вот в чем вопрос.