"Опасный искуситель" - читать интересную книгу автора (Мартин Дебора)

6

Давно уже спустилась ночь, пассажиры кареты сидели тихо, только похрапывал отец Корделии. Корделия же некоторое время любовалась из окна кареты звездами, а потом обратила свой взгляд на приумолкших спутников. В полумраке она едва различала очертания головы викария, которую во сне тот бесцеремонно уронил на плечо герцога.

Она с трудом удерживалась от хохота, а герцог только ухмыльнулся. Сначала его несчастная светлость вынужден был мерзнуть на холоде, а теперь должен был служить подушкой старому викарию. Одного этого было бы достаточно, чтобы человек пожалел о взятой на себя миссии.

– Через несколько минут доедем до одной гостиницы, там и остановимся, – сказал герцог. При звуках его голоса викарий беспокойно зашевелился, одну руку положил прямо герцогу на колени, потом потерся о плечо герцога и улыбнулся во сне.

– Отлично! – рассмеялась она. – Еще немного, и батюшка решит, что вы – его кровать.

– Должен признаться, будь на то моя воля, я бы с радостью поменялся с вами соседями.

Рядом с Корделией спала Пруденс, но, даже во сне оставаясь верной себе, умудрялась сидеть совершенно прямо.

Корделия задумчиво рассматривала отца.

– Мама всегда говорила, что папа спит, как река в половодье, и всегда выходит из берегов.

– И наверняка перетягивает на себя одеяло, – заметил герцог.

Она слабо улыбнулась, с трудом веря в то, что обсуждает отцовы привычки с титулованной особой. Но лорд Веверли вовсе не был похож на того, каким, по ее представлениям, должен был быть аристократ. Да, в его натуре была некоторая самоуверенность, свойственная людям высокого рождения, но он старался скрывать это. Более того, он всегда давал понять, что обходится с ней как с равной. Она знала, что на самом деле это не так и разница в их положении заботит его так же, как и ее, но, по крайней мере, он не подает виду.

Во время долгого переезда они мало разговаривали. Большую часть дня он провел верхом, а когда наконец пересел в карету, Корделия продолжала молчать – у нее болело горло. Она так много занималась с отцом, столько раз напевала разные мелодии, что у нее в конце концов сели связки. Когда же отец заснул, она воспользовалась возможностью и погрузилась в собственные мысли.

И тем не менее она более, чем хотелось бы, ощущала присутствие герцога. Он не сводил с нее своих янтарных глаз, она просто чувствовала это кожей. Когда она украдкой бросала на него взгляды, он принимал задумчивый вид, морщил брови и продолжал на нее смотреть.

Она пыталась не думать о нем, но ей это никак не удавалось.

Теперь объект ее размышлений с улыбкой снял руку викария с колен.

– Как давно умерла ваша матушка?

– Три года назад. Она заразилась лихорадкой от одного из прихожан и вскоре скончалась.

– Какая жалость! – Соболезнование было искренним.

Она вдруг представила себе матушку.

– Теперь она на небесах, и это – главное. – Она улыбнулась. – Наверняка она молит за меня Господа. И за батюшку тоже. Она всегда говорила, что постарается замолвить за нас словечко.

– Кажется, ваши родители находили удовольствие друг в друге.

Он сказал это почти с завистью. Это заставило ее задуматься о семейной жизни родителей, которую она всегда воспринимала как данность.

– Находили удовольствие? Занятная мысль. – Она вспомнила, как отец набрасывал шаль на плечи матери, как она ласково улыбалась в ответ. – Думаю, это было нечто большее. Они любили друг друга.

– Любили? – заинтересованно переспросил лорд Веверли. – Не думал, что подобные чувства сохраняются в нынешних браках.

– Среди людей вашего класса брак по расчету – вещь вполне обычная, но мы, люди без положения, ищем чего-то иного в брачном союзе.

На некоторое время воцарилась тишина, он смотрел на нее с любопытством.

– А расположенность вашего отца к… вину, не была ли она помехой их счастью?

Корделия взглянула на отца, но он, как всегда, спал как убитый.

– Тогда отец не пил столько, сколько сейчас. По правде говоря, и вина у нас к столу подавалось немного. Мама предпочитала напитки «укрепляющие», как она их называла – чай, лимонад. – Корделия вздохнула. – Когда она умерла, он затосковал так, что заболел. Белхамский аптекарь рекомендовал ему горячее молоко и тоники с бренди, их он и пил. Потом он… – Она говорила с трудом, будто ей что-то мешало. – Он так и не оправился. Тосковал и пил, тосковал и пил. А теперь, кажется, уже не может иначе.

– Ага, так вот почему он все просил свою «микстуру».

Вместо ответа она лишь сдержанно улыбнулась.

– Значит, горе сделало из вашего отца пьяницу. – Его янтарные глаза, казалось, пронизывали ее насквозь. – А как же ваше горе?

– Что вы имеете в виду?

– Неужели вашему отцу не приходило в голову, что вы тоже переживаете? Что нуждаетесь в его поддержке? Что он не может заботиться о вас, когда пьян?

Она сложила руки на груди.

– Он это очень хорошо понимает. И делает все, чтобы помочь мне, хотя со стороны может показаться, что… что он…

– Думает только о себе? – закончил за Корделию герцог.

Нет, его наглость перешла всякие границы! Ее оскорбило то, как он позволил себе высказываться о человеке, которого едва знал.

– Он думает не только о себе. Ведь позволил же он мне отсылать издателю свои сочинения.

Герцог презрительно фыркнул.

– Это лишь подтверждает мои слова. Это дало ему возможность поступиться некоторыми из своих обязанностей, а вы – вы помогали ему получить дополнительный доход.

Она сердито прищурилась. А ведь она уже почти расположилась к герцогу! Какая глупость! У него в жилах не кровь, а ледяная вода.

– Он поступал так не поэтому.

– Так ли?

– Да! – Его вопросы заставили ее забыть о сдержанности. – Он хотел дать мне возможность показать себя.

– И поэтому настоял на том, чтобы вы подписывались его именем.

Она покачала головой. Слова герцога больно ранили самые укромные уголки ее души.

– Вы ошибаетесь. – Ей не удалось скрыть свою обиду. – Отец гордится мной и моими сочинениями. Он настаивал на том, чтобы они выходили под его именем, чтобы защитить меня.

Герцог было хотел ей что-то возразить, но сдержался. Она ожидала от него нового удара, новой боли, но он сказал почти ласково:

– Надеюсь, что это так. Ради вашего же блага надеюсь.

Остаток пути они провели в молчании, но теснота кареты и пристальный взгляд герцога смущали Корделию. Почему он лезет к ней в душу, зачем говорит о том, чего она, стараясь скрыть это от себя, и сама боится?

Он ведет себя так, будто отец чудовище. Он не чудовище! Он лишь тоскует по умершей жене. Но и о дочери заботится – всегда с ней ласков, никогда голоса не повысит.

Правда, в последнее время он с ней почти не разговаривает.

Когда они наконец добрались до гостиницы, Корделия чувствовала себя разбитой и душой, и телом. Хотела она только одного – расстаться хоть на время со своими спутниками, особенно с герцогом. Но, пока они не поужинали, требования пустого желудка пересиливали стремление к одиночеству.

Несколько минут ушло на то, чтобы разбудить викария и Пруденс, но, как только те увидели, что находятся во дворе гостиницы и вожделенный отдых близок, с радостью вылезли из кареты. Лорд Веверли помог выйти Корделии, которая с любопытством рассматривала трехэтажное кирпичное здание гостиницы.

Слуги бросились распрягать лошадей, а хозяин гостиницы лично приветствовал путешественников, ожидая немалых выгод от состоятельных посетителей, прибывших в роскошной карете с герцогским гербом. Когда герцог представился и представил своих спутников, хозяин расплылся в радушной улыбке.

Лорд Веверли мгновенно договорился, сделав вид, что желает сэкономить, что они с викарием займут одну комнату, но на самом деле герцог твердо решил не спускать глаз с отца Корделии. Сама Корделия должна была ночевать с Пруденс. Эта перспектива не радовала Корделию, которая предпочла бы отдельную комнату, но, даже будь это возможно, отец ни за что бы ей этого не позволил.

И вскоре они вошли в самую роскошную из всех гостиниц, которые она когда-либо видела. Пруденс, раскрыв рот, взирала на позолоту, широченную лестницу и ярко освещенный холл, из которого вели двери в гостиные и отдельные столовые. Корделия же была слишком усталой и голодной и думала лишь об ужине и мягкой постели.

Кроме того, ее слишком волновало присутствие герцога.

– Полагаю, ваша светлость, вы отужинаете? – спросила миссис Блифил, жена хозяина, провожая их в одну из столовых. Не дожидаясь ответа, она бодро продолжала: – Можем предложить вам отменный ростбиф, жареного гуся и лучшую в округе баранью ногу, о вине, которое припасено у моего мужа, я и не говорю.

– Вина не надо. – Лорд Веверли взглянул на Корделию, та согласно кивнула.

Вытирая руки о широченный передник, миссис Блифил недовольно поморщилась.

– Уверяю вас, вино у нас превосходное, ваша светлость!

Викарий откашлялся и заметил:

– Полагаю, ваша светлость не будет возражать, если остальные выпьют по глотку вина за ужином. После такого долгого путешествия у меня в горле пересохло.

Лорд Веверли сурово взглянул на викария.

– Уверен, что это так, но, думаю, мы все довольствуемся чаем.

– Даже без эля? – попробовал возразить тот.

Герцог лишь покачал головой и повернулся к миссис Блифил.

– Мы не пьем спиртного, но тем не менее спасибо за предложение.

Миссис Блифил с недоверием посмотрела на лорда Веверли. Нечасто, видно, приходилось ей встречать непьющего герцога. Да и просто герцога тоже.

Тем не менее она почтительно поклонилась.

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Герцог заказал самые дорогие угощения, которые в доме викария подавались лишь в исключительных случаях. Это значительно улучшило настроение миссис Блифил. И, улыбаясь так широко, что лицо ее было готово разъехаться в разные стороны, она поспешила на кухню.

Отец Корделии с недовольным видом уселся в кресло, бормоча:

– Без спиртного, говорит. Не употребляем, говорит. Сумасшедший, вот он кто. Самый настоящий сумасшедший.

Герцог и Корделия переглянулись, а Пруденс подошла поближе к огню.

– Будто и не могли остановиться пораньше! Знаю, что его светлость торопится, но неужто обязательно ехать ночью? Клянусь, завтра у меня все кости ломить будет. Странно еще, что на нас разбойники не напали…

Пруденс бормотала свои жалобы, ни к кому конкретно не обращаясь, и Корделия сделала вид, что не слышит их. Сняв капюшон, Корделия уселась на диван подальше от отца и Пруденс, прикрыла глаза и приложила руку ко лбу. Голова от многочасовых занятий нотной грамотой раскалывалась. Ноты так и плясали перед глазами. Она отдала бы что угодно, лишь бы не заниматься с отцом в тряской карете.

Почувствовав, что кто-то сел рядом, она открыла глаза и увидела заботливо смотрящего на нее герцога.

– С вами все в порядке?

Она вздохнула и снова прикрыла глаза.

– Поужинаю, отосплюсь и приду в себя. Не надо обо мне беспокоиться.

– Если я о вас не позабочусь, кто позаботится?

Корделия так устала от долгого путешествия, проголодалась, утомилась от их предыдущей беседы, что готова была разрыдаться. Ей претила мысль о том, что он догадался о многом из того, что она столь тщательно скрывала.

Она собрала все силы, с трудом открыла глаза и взглянула на отца, продолжавшего бормотать что-то в своем углу, а потом сказала вполголоса:

– Что бы вы ни думали, отец беспокоится за меня. Он не такой безответственный, каким может показаться. Просто сейчас он устал, как, впрочем, и все мы.

– Правда? Так давайте проверим, насколько он ответствен. – И, не дожидаясь ее ответа, герцог обратился к викарию: – Преподобный Шалстоун, кажется, ваша дочь заболела. Как вы думаете, что нам делать?

– Я в порядке, – возразила Корделия. – Просто утомилась от долгого путешествия. – Что за игру ведет герцог? Он смотрел на отца так пристально, с каким-то странно-терпеливым выражением лица, что она не на шутку забеспокоилась.

– Плохо себя чувствуешь, дорогая? – спросил викарий. В голосе его слышалась забота, но к ней примешивалось еще нечто, какой-то скрытый расчет. – Вот видите, лорд Веверли, нам просто необходимо вино за ужином. Глоток горячительного взбодрит Корделию. Как ее вымотали эти занятия в карете!

У нее упало сердце. Лорд Веверли отлично умеет доказывать свои предположения, мрачно подумала она. Стиснув зубы и нарочно не глядя на герцога, она обратилась к отцу:

– Папа, думаю, вино навредит мне еще больше. Мне будет достаточно воды.

Отец повернулся к ней и не сводил с нее глаз.

– Вода! Что за глупости! В Библии сказано: «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов». Первое Послание к Тимофею, глава пятая, стих двадцать третий. А к такому совету следует прислушаться.

Пруденс прекратила свои бормотания и с надеждой взглянула на Корделию. Корделия чувствовала на себе и взгляд герцога, который наверняка радовался подтверждению своей правоты. Ох, мужчины! Кажется, для них нет большей радости, чем лишний раз оказаться правыми! Неужели его не заботит то, что каждый раз, когда ее отца выставляют на посмешище, в ней умирает частица ее собственной души?

Как же ей надоело это, как устала она покрывать дурные наклонности отца! Корделия постаралась сосредоточиться и сказала тоном истинного борца за трезвость:

– В Библии также сказано: «И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом». Послание к Эфесянам, глава пятая, стих восемнадцатый. И сей совет не менее полезен.

Отец, воспринявший ее замечание как вызов, тотчас ответил:

– Сказано в «Притчах Соломоновых»: «Дайте крепкого вина погибающему и легкого огорченному душою». И я ценю оба совета!

Господи, да этот человек и ангела доведет до убийства! Она вскочила на ноги, уперла руки в боки.

– Насколько мне помнится, речь шла обо мне и о том, что нужно мне, а не тебе. – Ярость бушевала в ней, она уже не думала, как пощадить чувства отца. – Кроме того, в притчах еще сказано, что вино «жалит, как аспид», и еще: «Вино – глумливо».

Но это было издевательство над ней, над ее верой в то, что отец ее способен думать о чем-то, кроме спиртного. Действительность, представшая перед ней, была невыносима, а урок, который преподал ей герцог, лишь усугублял положение.

– Глумливо, да? – Отца мало заботило, в каком она состоянии. – Лишь если выпьешь слишком много. Все слова из Писания, которые ты приводила, касаются лишь неумеренных в питье.

Она с недоверием взглянула на него, а он, скрестив руки на груди, продолжал:

– Мне нравится то место в Писании, где говорится: «Вино – как жизнь для человека, если употребляется умеренно. Что жизнь человеку, коли это жизнь без вина? Ибо приносит оно радость людям». Вот слова, вернее которых я не слышал.

– Но это же апокриф! Не обманывай меня! – воскликнула она.

– Это ты меня пытаешься обмануть. И приводишь слова о пьяницах. А я не пьяница!

Не чудо ли, что его не разразил гром за такую ложь? Но грустная, отстраненная улыбка отца словно ограждала его от наказаний, даже от тех, которые ниспосылались самим Всевышним.

Она не могла побороть желания заставить его увидеть себя таким, каким видели его окружающие, напомнить о том, чего лишался он, напиваясь.

– Я хотела процитировать еще лишь одно место из любимого тобой Послания к Тимофею. «Но епископ должен быть непорочен, одной жены муж, – здесь она сделала паузу, чтобы выделить следующее слово, – трезв, целомудрен, благочинен, страннолюбив, учителен».

Отец густо покраснел, Корделия поняла, что следующую строку он помнит отлично, и произнесла ее медленно, почти шепотом:

– И «не пьяница». Ты не епископ, отец, но ты же священник, к тому же порой и пьяница. Можешь, если хочешь, прикрывать свои грехи цитатами из Писания, но я этого делать не собираюсь.

– Браво! – сказал за ее спиной герцог, но она не обратила на его одобрение внимания, так же как и на возмущенные возгласы Пруденс.

Отец ее раскрыл рот от удивления и смотрел на нее с тем обиженным видом, от которого у нее обычно сжималось сердце.

Но сегодня жалости от нее он не дождется! Корделия тяжело вздохнула.

– Кажется, мой желудок совсем расстроился. Сегодня, пожалуй, мне лучше обойтись без ужина. Спокойной всем ночи! – Она бросила взгляд на герцога. – Пойду попрошу миссис Блифил проводить меня в мою комнату.

Схватив накидку, она бросилась вон из столовой. Она вся дрожала от необъяснимого гнева и не хотела, чтобы кто-либо это заметил.

Но ей даже не удалось с достоинством скрыться. Пробегая по холлу, она услышала, как распахнулась дверь. Решив, что это отец или, хуже того, Пруденс, она скрылась в ближайшей к ней комнате.

С облегчением она увидела, что это еще одна столовая, похожая на ту, из которой она только что выбежала, и что она пуста. Лишь в камине был разведен огонь. Но пламя не могло унять дрожь в сердце. Набросив накидку на плечи, она подошла к огню и протянула к нему трясущиеся руки. Услышав шаги за дверью, она желала лишь одного – чтобы сюда никто не заглянул.

Но дверь распахнулась, кто-то молча зашел в комнату и снова прикрыл дверь.

– Корделия!

Лишь у одного человека был такой голос, и именно его ей сейчас меньше всего хотелось видеть. Не оборачиваясь, она сказала:

– Прошу вас, ваша светлость, оставьте меня.

– Вы заметили, что, когда злитесь, обращаетесь ко мне особенно официально?

– Я не злюсь, ваша светлость. – Она помолчала, потом с горечью улыбнулась. – Ну хорошо, злюсь. Так или иначе, я не желаю это обсуждать. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Вы должны поужинать. – Голос его звучал глухо, но в нем слышалось плохо скрываемое беспокойство. – Если вы не поедите, завтра вам будет действительно плохо.

Как он не может понять, что сейчас она просто не в состоянии думать о еде?

– Не волнуйтесь. Плохо мне будет или нет, утром я буду готова продолжать участие в вашем фарсе, а сейчас, прошу, оставьте меня в покое.

– Вы сердитесь на меня?

Она рассмеялась каким-то чужим смехом. Появление герцога словно заставило ее копаться в собственных горестях. Неужели это так давно продолжается? Неужели она просто внушала себе, что все нормально?

Мысль эта была для нее слишком мучительной, и она резко повернулась к лорду Веверли.

– Сержусь? Почему я должна сердиться? Потому, что вы играете с другими в игры, последствия которых вас не волнуют?

– Для меня это была не игра.

Она презрительно фыркнула.

– Не пытайтесь меня убедить, что ваша попытка обнаружить худшие пороки моего отца не была для вас всего лишь очередным развлечением. Вы находите нас всех удивительно забавными, не так ли? Викарий с красным носом и его странная дочка. Вам приносит удовольствие нас заводить и наблюдать за тем, как мы наскакиваем друг на друга словно две механические игрушки!

Огонь в камине освещал половину его лица, и она увидела, как он помрачнел.

– Ваши разногласия начались задолго до того, как появился я. Я только выявил их. Не кажется ли вам, что настала пора вам сказать все, что вы думаете по поводу пагубного пристрастия вашего отца?

Она горько улыбнулась.

– Неужели вы думаете, что я не пыталась? Господи, вы что, полагаете, что я три года не обращала на это внимания? Отнюдь нет. Я знаю, что с отцом, а он прекрасно понимает, что я этого не одобряю. Я выливала вино, бранила его… Однажды я даже заперла отца в его кабинете и не выпускала, пока он не протрезвел. Я надеялась, что на светлую голову он наконец поймет, что творит с собой. Но ничего не вышло. Всегда находится кто-то, кто угощает его вином, когда он начинает рассказывать о маме.

– И все же вы пытаетесь его оправдывать. Вы говорите, что он вас любит, заботится о вас, хотя все прекрасно понимают, что ни на любовь, ни на заботу он уже не способен. Я хотел лишь, чтобы вы признали это, чтобы больше не позволяли ему пользоваться вами.

– Понятно. – Дерзость герцога привела Корделию в ярость, и она тщетно пыталась унять неистово колотившееся сердце. – Позвольте вас успокоить. Вы полностью доказали ваши выводы, теперь я вижу все в истинном свете. Теперь совершенно ясно, что отец любит спиртное больше жизни и, уж конечно, больше, чем меня. – Она отвела взгляд, и голос ее упал до шепота. – Благодарю, что вы мне на все указали. Если ваша миссия по развенчанию моих иллюзий закончена, позвольте мне удалиться, ваша светлость.

Она надвинула капюшон на глаза и сделала попытку пройти мимо него.

Он преградил ей дорогу.

– Опять вы слишком формально говорите. Я не дам вам уйти, пока вы меня не выслушаете.

– Поздно приносить извинения.

– Я и не намеревался этого делать.

Услышав столь безапелляционный ответ, она вскинула на него глаза.

На лице его играли блики огня, что придавало ему вид почти демонический, но голос его был тих.

– Я лишь указал вам на очевидное, хоть и сожалею о том, что задел ваши чувства. Но не стоит убивать гонца лишь потому, что вам не по душе принесенное им известие.

– Неужели вам так важно было все это демонстрировать? Что вы выиграли от этого?

– Надеюсь, вы чуть больше будете помогать мне следить за тем, чтобы отец ваш не пил. Слишком вы его балуете.

Она замерла от возмущения. В его янтарных глазах читался вызов, и на лице его не было ни тени раскаяния. У нее теснило в груди. Да как он смеет!

– Значит, я виновата в пристрастии отца к вину. Вы это хотели сказать?

Он пожал плечами.

– Его пристрастие – не ваша вина, но вы создаете условия, позволяющие ему предаваться этому пристрастию. Вы оберегаете его, и он не видит последствий своего поведения.

Как же обидны его несправедливые обвинения!

– Если бы я дала ему эту возможность, мы оба остались бы без крова. Но не думаю, что вам это приходило в голову. Люди с вашим положением не забивают себе голову такими глупостями, как хлеб насущный и крыша над головой.

Глаза его гневно сверкнули.

– В наследство от безответственного отца мне достались лишь расстроенные дела, мисс Шалстоун, так что я отлично знаю, что такое зарабатывать себе на жизнь.

– Теперь я вновь стала мисс Шалстоун? – Она уперлась руками в бока и передразнила его: – Ах, ну почему вы так формальны, когда злитесь? Неужто ваша светлость тоже становится раздражителен, когда оспариваются ваши действия? Или только вам позволено указывать людям на их недостатки?

– Хватит, Корделия. Мы оба устали, и этот спор ни к чему хорошему не приведет.

Она тяжело дышала, пытаясь справиться с нахлынувшими на нее чувствами. Боже мой, но она никогда не выходила из себя раньше, до того, как появился этот нахальный герцог. Как у него получалось будить в ней самые худшие чувства, оставаясь при этом невозмутимым?

Она не позволит ему превратить себя в мегеру! Он прав. Спорить с ним бесполезно, ибо что толку спорить с человеком, решившим, что он знает все?

Единственным выходом было отступление.

– Да, вы правы, мы оба устали. – Она запрокинула голову, встретилась с ним взглядом и не могла удержаться от последней колкости. – Я устала от вас, и меня совершенно вымотал батюшка. Поскольку совершенно очевидно, что вы с ним справитесь лучше, чем я, то, думаю, этим вам и следует заняться сегодня вечером. Благословляю вас и передаю его под вашу опеку. Сама же я отправляюсь спать.

Она снова сделала попытку удалиться. И вновь он остановил ее, на сей раз взяв за плечо.

– С радостью принимаю на себя эту ответственность, но, умоляю вас, не уходите рассерженной. – Она с недоверием посмотрела на него, и он добавил: – Путешествие будет совершенно невыносимым, если мы с вами будем врагами.

Он говорил примирительно, но она понимала, что ему просто не хочется без нее разбираться с отцом и Пруденс.

Корделия лишь покачала головой.

– Боюсь, нам с вами суждено вечно злиться друг на друга.

– Не говорите так. – Он говорил вполголоса, и это, казалось, переменило весь тон разговора, особенно, когда рука его соскользнула с ее плеча и коснулась ладони.

– Слишком часто, Корделия, я испытываю к вам совсем иные чувства, – добавил он. – Чаще, чем вы думаете.

Она вдруг почувствовала себя странником в далекой, неведомой стране, полной неожиданностей и опасностей. Господи, неужели он с ней заигрывает? Мужчины и раньше оказывали ей знаки внимания, но не в такой интимной обстановке. Как ей себя вести? А пальцы его тем временем легко, едва ощутимо ласкали ее ладонь.

– Ваша светлость, я… – Она говорила, не оборачиваясь к нему.

– Прошу вас, не надо «вашей светлости» и «лорда Веверли». Называйте меня Себастьяном. Мне не нравится, когда вы обращаетесь ко мне как к некоему знатному господину, постоянно вас критикующему.

Он говорил с таким пылом, что она тут же насторожилась. Но дрожи, пронизывающей все тело, унять не могла.

– Я хотел бы, чтобы вы считали меня своим другом, – продолжал он. – Ведь я лишь забочусь о вашем благополучии.

Что значило его внезапное внимание? Хотел ли он лишь успокоить ее или действительно предлагал мир? Не хватало только, чтобы ее опекал красавчик герцог, да еще такой, от одного прикосновения которого она начинала дрожать.

– Прошу простить меня, но у нас с вами слишком мало общего, чтобы мы могли стать друзьями.

– Вы действительно так считаете?

Он говорил так ласково, что она подняла на него глаза, и от того, что она увидела, у нее пересохло во рту. Загадочная улыбка блуждала на его устах, и выражение глаз изменилось. В них горел совсем иной огонь, который передавался и ей.

Она чувствовала каждое прикосновение его пальцев, и вдруг рука его сжала ее руку со всей силой. Другая рука легла ей на талию, он притянул ее к себе, и она оказалась в опасной близости к нему.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, а он наклонился к ней, и лицо его было в нескольких сантиметрах от ее.

– Мне кажется, что у нас с вами слишком много общего. – Она чувствовала его дыхание. – Больше, чем обычно бывает.

Она что-то попыталась возразить, но он не сводил глаз с ее приоткрытых губ и, после недолгого колебания, запечатлел на них поцелуй.

Она могла оттолкнуть его – рука его лишь придерживала ее за талию. Она могла отступить, и он тотчас отпустил бы ее. Но она застыла в его объятиях, глаза ее были полуприкрыты, губы, к которым он приник, слегка дрожали.

Большего ему и не надо было. Нежно и осторожно он приоткрыл ее уста своими, язык его, лаская, коснулся ее зубов.

Она, пораженная, приоткрыла рот, и он продвинул язык чуть глубже. Это была вольность, которой не позволял себе с ней ни один мужчина. Она не могла оправиться от удивления, к которому примешивалось и любопытство.

Она не выдерживала этой ласки, ноги ее подкашивались. Он, как алхимик, добывающий золото, растворял ее своими ласками, и пламя, которое помогало ему, разгоралось ярче и ярче с каждой новой лаской. Она не заметила, как руки ее обвили его шею, и она прижалась к нему так тесно, как позволяла одежда.

Он застонал, и стон этот пробудил в ней какие-то смутные ожидания.

Силы небесные, только и подумала она, а рот его становился все требовательнее, завладевал ее устами полностью, язык его ласкал самые чувствительные уголки ее рта. Голова ее шла кругом, сердце готово было вырваться из груди. Никогда не получала она такого упоительного поцелуя!

– Черт подери! – пробормотал он наконец. – Неудивительно, что отец решил приставить к вам дуэнью.

Слова его были для нее как удар грома. Она готова была сгореть со стыда. Должно быть, он считает ее бесстыжей распутницей! Слишком поздно пожалела она о том, что так легко позволила целовать себя! Она опустила голову, попыталась отвернуться в сторону.

– Прошу вас, ваша светлость, – прошептала она.

Но он только сильнее прижал ее к себе и стал осыпать поцелуями нежную жилку, бившуюся на ее шее.

– Не «ваша светлость», а Себастьян. Я хочу слышать, как ты произносишь мое имя, милая моя Корделия.

– Нам не следует… я… – Она не могла сосредоточиться ни на чем, а руки его ласкали ее плечи, спину.

– Себастьян, – шепнул он ей на ухо. – Скажи: «Прошу тебя, Себастьян, не останавливайся. Обними меня крепче, Себастьян. Я хочу еще, Себастьян!»

– Я не буду говорить ничего подобного, – успела проговорить она, пока он вновь не закрыл ей рот поцелуем.

Она пыталась отвернуться, но он обхватил руками ее голову и не давал ей шевельнуться. Руки его скользнули под ее чепец, ласкали ее волосы. Чепец упал на пол, шпильки посыпались, волосы волной рассыпались у нее по плечам, но она словно не замечала этого – так сладки и требовательны были его уста, что она не в силах была сопротивляться.

Вдруг она услышала какой-то шум в холле, раздался голос викария. Несколько мгновений она не могла очнуться, но потом ее охватил леденящий ужас.

Упершись руками в грудь герцога, она попыталась высвободиться.

– Прошу вас, ваша светлость, отпустите меня!

– Себастьян, – шепнул он, не разжимая объятий. – Я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.

– Пустите меня… Себастьян. – Ей пришлось уступить его настояниям.

Но, когда он услышал, как она произнесла его имя, а скрыть трепета в голосе она не сумела, вместо того, чтобы разжать объятия, он обнял ее еще крепче. И тут она услышала, как ее отец спрашивает миссис Блифил, не видела ли она его дочь.

– Мне надо подняться в свою комнату. Отпустите меня! – потребовала Корделия, придя в ужас от того, что отец может застать их вместе.

Герцог прерывисто вздохнул и помотал головой, словно пытаясь прогнать наваждение. Потом бросил на нее взгляд, полный раскаяния.

– Черт возьми! – пробормотал он и провел рукой по ее волосам, приходя в себя. – Черт возьми! Это не должно было случиться!

Она была с ним полностью согласна, но в глубине души она не могла не сожалеть о том, как быстро из страстного любовника он снова стал герцогом Веверли.

– Безусловно, не должно было!

Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

– У меня есть невеста.

Слова эти были как гром среди ясного неба, и смысл их дошел до нее не сразу. А потом – словно гранитная плита придавила ей грудь. Ничего хорошего и не могло из этого выйти – они же люди разных сословий! И все же его признание поразило Корделию.

Как ни трудно это было, она приложила все усилия, чтобы собраться. Ей даже удалось улыбнуться.

– Тогда, пожалуй, вам следовало быть сдержаннее и не целовать меня.

Он открыл глаза и посмотрел на нее горящим взором.

– Безусловно, но я только хотел…

– Ничего, ничего. Я все понимаю, – прервала она, не желая слушать о том, что побудило его вести себя так.

Он поджал губы.

– Достаточно того, что вы все время оправдываете своего отца, Корделия. Не стоит оправдывать меня. – Он расправил плечи и вновь стал безукоризненным герцогом. – Я не имел никакого права целовать вас, и, уверяю вас, впредь я не позволю себе столь безрассудного поведения.

От его слов у нее стало пусто и холодно в груди, но времени размышлять над этим не было – викарий в холле громко звал ее.

– Я должна идти, Себастьян… я хотела сказать, ваша светлость…

Он сдержанно улыбнулся и кивнул.

– Я по-прежнему надеюсь, что мы будем друзьями и этот… инцидент не будет тому помехой.

Она с трудом сдержалась. «Инцидент» перевернул мир для нее, но герцог не должен об этом догадаться. Она беспечно пожала плечами, будто молодые люди чуть ли не каждый день теряли голову и бросались на нее с поцелуями.

– Какой инцидент! Все уже забыто. И не терзайте себя. А теперь прошу меня простить…

Корделия не могла больше этого выносить и предпочла бежать. Она покинула комнату как могла быстро, хоть ноги ее и отказывались слушаться. Ведь еще несколько мгновений, и она могла бы забыться, стала бы вести себя как полная дура и расспрашивать про его невесту, которая наверняка была настоящей леди и подходила ему и по достатку, и по положению гораздо больше, чем Корделия.

Прикрыв за собой дверь, она с трудом удержалась, чтобы не заплакать. Как же ей хотелось выплеснуть наружу все горести, которые принес сегодняшний день! Неужели она влюбилась в герцога?! Но нельзя рыдать только от того, что кто-то поцеловал ее!

Нет, она себе этого не позволит! Сказала она ему, что все забыто, и это будет забыто!

Но, бродя по коридорам гостиницы в надежде встретить не отца, а миссис Блифил, она все думала о том, что такой поцелуй забыть невозможно.

Почти так же невозможно, как отучить отца пить.